Добра и зла не существует. Как жить в мире без морали — Нож

Современные рассуждения о морали часто начинаются так: нам свойственно ошибаться, а раз так, может, мы заблуждаемся про то, что такое добро? Может быть, все наши рассуждения о морали такие же неправильные, как теория Птолемея о том, что Солнце вращается вокруг Земли? Такой взгляд может показаться абсурдным и даже опасным (ведь как можно выжить в обществе, где все поступают, как хотят, забыв про добрые поступки?), но философы любят думать о том, что кажется невозможным, и сомневаться в очевидном, так что давайте представим мир без морали.

С чего всё началось

Ставить под вопрос мораль — давняя традиция философии. Еще в Античности древнегреческий философ Пиррон, основатель школы скептицизма, предположил, что нет никакой рациональной причины предпочитать одни моральные принципы другим. Например, то, что мы считаем, будто бы равноправие — это хорошо и ко всем нужно относиться толерантно, определяется местом и временем, где мы живем, нашей общей культурой. На протяжении истории легко отыщутся общества, где женщины и рабы не имели никаких прав и к ним соответственно относились, более того, такое поведение считалось правильным и справедливым, и никому даже в голову не приходило говорить о равных правах для всех людей. Следовательно, мораль зависит от общества — такой сделал вывод Пиррон, и такой подход к морали называют

моральным релятивизмом.

Фридрих Ницще первым приходит на ум, когда вспоминают, кто из известных философов плохо относился к морали: он тоже моральный релятивист.

Ницше заявил, что те, в руках кого сосредоточена вся власть, навязывают свои моральные ценности и принципы всему обществу, а все остальные вынуждены им подчиниться: оценивать свои поступки как правильные или неправильные согласно той самой «морали господ». Часто «рабам» такое положение не нравится, и они принимаются очернять своих «хозяев», создавая собственную мораль.

Христианство, по мнению Ницше, как раз и является той самой «рабской моралью», которая возникла как реакция на господствующие нравы. Поэтому философ критиковал современное ему общество, которое по большей части руководствовалось христианской этикой, и предлагал от нее отказаться, так как она только вредит и мешает людям развиваться.

Если обобщить, моральный релятивизм утверждает, что нет одной-единственной правильной моральной теории, верной для всех культур на протяжении веков. Наши нравы меняются со временем и зависят от общества, в котором мы живем, и это нормально.

Не стоит отказываться от морали вообще, но стоит помнить, что нет абсолютных ценностей — вот о чем напоминают нам релятивисты (и с ними, конечно же, спорят).

Однако в середине XX века появились философы, которые шагнули дальше в критике абсолютной морали: они предположили, что мораль не просто зависит от культуры и времени, а ее попросту не существует.

Нет никакого добра и зла, правильного и неправильного, все наши рассуждения о них — всего лишь выдумки, чтобы нам было проще жить в обществе. А раз так, то зачем жить, веря в сказки? Пора от них отказаться.

Такой взгляд на мораль называют теорией моральных ошибок (moral error theory), и в современном научном мире он становится всё более популярным.

Что говорит теория моральных ошибок

Чтобы проще объяснить, что такое теория моральных ошибок, ее часто сравнивают с атеизмом. Как атеисты утверждают, что Бога не существует и, соответственно, перестают верить, что мир им создан, — так и философы, которые поддерживают теорию моральных ошибок, говорят, что морали нет, а потому отказываются описывать мир как добрый или злой, а свои и чужие поступки как правильные или неправильные.

Основателем теории моральных ошибок считается австралийский философ Джон Мэки. В 1977 году он издал книгу под названием «Этика: изобретение правильного и неправильного» (Ethics: Inventing Right and Wrong), которая начиналась с того, что нет никаких объективных ценностей, и философам приходится изобретать добро, а не открывать его как уже существующее в этом мире.

По мнению Мэки, в этом и заключается главное отличие этики от других наук, и о нем пора серьезно поговорить. В то время как, например, атом всегда существовал в мире и просто ждал момента, когда наши технологии достигнут необходимого уровня, чтобы его открыть, добра и зла попросту никогда не существовало, а все наши рассуждения о них — только фантазии.

Добро не нужно «искать» и «открывать», его не существует вообще, а потому философам пора перестать выдавать его за объективную истину.

Такой резонансный тезис, конечно же, не остался без внимания, и на теорию Мэки посыпались горы критики. Многие сомневались: неужели совсем никаких объективных ценностей не существует? А как же те случаи, когда всё человечество уверено, что перед ним однозначное добро или зло: например, тоталитарный режим Гитлера, бомбардировки атомными бомбами и убийство невинных людей. Большая часть людей (если вообще не все люди) согласятся с тем, что всё это зло, и вряд ли это когда-либо изменится.

Мэки с этим не спорил: конечно, мы вряд ли поменяем свое мнение относительно всего вышеперечисленного, но «зло» — всего лишь ярлык, который мы навешиваем на все эти события, чтобы их проще было себе объяснить. Если бы мы жили в Средневековье, то, скорее всего, говорили бы, что Вторая мировая война или атомные бомбардировки — это «божья кара» или «дьявольские происки», и винили бы Гитлера в первую очередь не в том, что он аморален, а в том, что ослушался Бога.

Человеческий мозг всегда ищет легкие и простые пути для того, чтобы что-то объяснить и систематизировать, и сейчас ученые всё внимательнее изучают когнитивные искажения.

Что, если мораль — тоже своего рода когнитивное искажение? Что, если это просто ярлык, который нам удобно наклеить на то или иное событие, чтобы объяснить для себя, почему мы так или иначе поступаем, но за яркой наклейкой скрывается пустота?

Кроме того, преступники редко соглашаются с тем, что поступают плохо: так же, как и мы, они верят, что их действия принесут добро, а те, кто пытаются им помешать (то есть мы), — главные злодеи. Как тут не запутаться и понять, кто же действительно на стороне добра, а кто — на стороне зла, и вообще, что скрывается за этими понятиями — этот неудобный вопрос задают философы.

Те, кто поддерживают теорию моральных ошибок, напоминают: история знает немало примеров, когда понятия добра и зла использовали, чтобы оправдать порой противоположные поступки. Например, убивать в целом — плохо, но убивать врага во время войны — хорошо.

Подобная двойственность морали показывает, что мир гораздо сложнее и многообразнее, чем просто черное и белое, моральное и аморальное, а потому пора отказаться от старой системы, которая загоняет нас в эти рамки.

В целом философы, развивающие теорию моральных ошибок, пытаются совершить похожую революцию в обществе, которую уже когда-то совершили ученые, освободив науку от мифологии и религии. В древности гром объяснили гневом богов, а еще несколько столетий назад Декарт и другие ученые Нового времени верили, что конечное объяснение для многих явлений — их божественное происхождение. Любые размышления начинались и заканчивались с утверждения, что Бог существует, и его нельзя было оспорить. Когда же философы и ученые стали в этом сомневаться, наука шагнула вперед и нашла другие объяснения многим феноменам, которым раньше приписывались только сверхъественные причины. Может, теперь настало время перестать прикрываться моралью и поискать другую мотивацию для наших поступков?

Добра не существует: что делать дальше?

Предположим, теория моральных ошибок верна: мораль — и правда яркая обертка, за которой нет никакого объективного добра и зла. Мы и вправду их выдумали и на протяжении тысячелетий рассказывали сказки про мораль. Что делать дальше? Как отказаться от сказок? Чем руководствоваться? Что придет на смену морали?

Все эти вопросы — главная тема для споров всех тех философов, которые поддерживают теорию моральных ошибок, и, как это часто у философов бывает, к единому ответу они так и не пришли. А потому вот три варианта возможного будущего, в котором больше нет ни добра, ни зла.

Вариант первый. Забываем про мораль совсем

Если мораль — ошибка, то давайте перестанем ее совершать и совсем откажемся от идеи добра и зла. К такому выводу пришли философы, поддерживающие теорию морального аболиционизма. Они рассуждают по такой аналогии: когда ученые понимают, что теория ошибочна, то обычно насовсем от этой теории отказываются. Например, когда мы доказали, что флогистона не существует, химики перестали использовать эту теорию для объяснения процессов горения. Логично применить этот же подход к морали: добра и зла нет, а значит, хватит называть одни поступки моральными и правильными, а другие — плохими.

Такой подход, как считает австралийский философ Ян Хинкфусс, освободит нас от моральной диктатуры элит и научит критическому мышлению. Ведь сейчас, по сути, те, кто имеют власть и влияние в обществе, определяют, что хорошо, а что плохо, какие ценности поддерживать, а от каких отказываться. Они формируют общество, удобное для них, будто бы их убеждения имеют под собой объективную и рациональную основу, ведь вера в то, что ценности вечны и абсолютны, убивает любые критические замечания и размышления.

«В нашем обществе большинство детей вознаграждаются улыбками, объятиями, сладостями и другими подарками вместе с такими словами, как „хорошо“, и его аналогами за многие их действия. Им говорят, что они хорошие или что они поступили правильно. […] В результате такого воспитания получается человек, который хочет быть хорошим и боится быть плохим. […] Важно то, что такие люди теперь подвержены моральной пропаганде со стороны тех людей, которых они считают „лучшими“, то есть тех, кто знает больше, чем они, о том, что же правильно, а что нет».

— Ian Hinckfuss, The Moral Society: Its Structure and Effects

Кроме того, мораль и вера в ее объективность усложняет любые споры, превращая их не в конфликт частных интересов, а в поле битвы мировоззрений и в попытки доказать, на чьей стороне вечность и объективность. Вырежьте из споров про аборты морализаторство, и сразу станет проще докопаться до сути (по крайней мере, так считает американский философ Ричард Гарнер).

И он же напоминает, что в мире без морали не будет царить анархия, как это себе обычно представляют:

«Уберите моральные права, и останутся юридические права, гражданские права, обычные права и бесчисленные права и свободы, которые мы регулярно предоставляем друг другу и требуем их соблюдения. Вам ведь не нужно право на неприкосновенность частной жизни, если у других есть привычка уважать вашу потребность в неприкосновенности частной жизни или если законы ее защищают. Легко придумать способы мотивировать людей более серьезно относиться к потребностям и интересам других, не используя для этого мораль. Мы могли бы усерднее работать над обучением и продвижением коммуникативных навыков, терпимости и эмпатии».

— Richard Garner, Abolishing Morality

В целом философы-аболиционисты верят, что как только мы перестанем верить в мораль и оценивать поступки друг друга как «правильные» и «моральные», мы станем жить честнее. Наконец можно будет сосредоточиться на других (более истинных, как считают аболиционисты) причинах, почему мы действуем так, а не иначе:

«Избавление от морали не решит всех проблем в мире, и ни один моральный аболиционист не станет утверждать, что это произойдет, но это позволит нам увидеть конфликт интересов таким, какой он есть на самом деле, а также других людей такими, какие они есть, и это само по себе подорвет демагогию и фанатизм».

— Richard Garner, Abolishing Morality

Вариант второй. Продолжаем использовать мораль как ни в чем ни бывало

Впрочем, не все философы, поддерживающие теорию моральных ошибок, верят, что мораль несет в себе только зло и от нее нужно поскорее избавиться. Среди них есть и те, кто развивает моральный консерватизм, то есть теорию, которая предлагает повременить с отказом от морали, даже если это массовое заблуждение.

Консерваторам не нравится, что аболиционисты так однобоко оценивают мораль: она уж точно не самое главное зло в мире. Австралийская философиня Джессика Иссероу в своей прошлогодней статье пытается оправдать мораль, напоминая, что часто не одна только мораль повинна в наших плохих поступках.

Религия, политические режимы, а также научные заблуждения тоже виноваты в том, что в прошлом мы поступали несправедливо. Например, люди поддерживали рабство не только потому, что это «морально» и «хорошо», а еще и потому, что «так установил Бог» и на тот момент такие были написаны законы.

Не одна только мораль виновата в наших спорах, фанатизме и демагогии, не только она помогла установить и поддерживать тоталитарные режимы. Как сами философы и напоминают, мир гораздо сложнее, и на наши поступки влияет множество факторов, один среди которых — это наша вера в объективность добра и зла.

Однако не стоит думать, будто Иссероу и вместе с ней все моральные консерваторы считают, что мораль как теория на самом деле истинна. Нет, они по-прежнему утверждают, что мораль ошибается, а добро и зло — всего лишь наши выдумки. Но эти выдумки не такие опасные и вредные, как считают аболиционисты.

И раз мы на протяжении уже стольких тысячелетий рассказываем сказки про добро и зло, то, может, они даже полезны? Ведь, в конце концов, они мотивируют нас совершать хорошие поступки и развиваться в лучшую сторону (по крайней мере, иногда).

Кроме того, консерваторы напоминают, что отказаться от морали будет не так-то и просто. Мы постоянно употребляем такие слова, как «хорошо», «правильно» и «справедливо», и даже если объективно нет никакого добра, как по-другому оценить свои и чужие действия как желанные и социально одобряемые?

Поэтому консерваторы предлагают не придавать широкой огласке то, что обсуждают философы. Пускай теория моральных ошибок так и останется уделом ученых, которые, несомненно, будут знать про истинное положение дел (мораль — всего лишь наша выдумка), но общество продолжит жить так, будто добро всё-таки есть, ведь нам так привычнее, да и должна же быть хоть какая-то надежда.

Вариант третий. Не забываем про мораль, но обращаемся с ней как с выдумкой

Но даже если нам и впрямь привычнее с моралью, чем без нее, а теория морали даже иногда полезна, обманывать людей в то время, как одни только ученые будут знать про истинное положение дел, — так себе перспектива. По крайней мере, так думают те философы, которые поддерживают теорию морального фикционализма. Именно они сравнивают моральный консерватизм с оруэлловской эпистемологией, ведь только малая часть общества (в данном случае философы) будет знать об истинном положении вещей и, таким образом, манипулировать остальными людьми, чтобы от них это скрыть.

«Так как моральные суждения, как мы сейчас предполагаем, являются ложными, дальнейшее их использование будет конфликтовать с реальностью, а потому для того, чтобы всё-таки сохранить мораль, нам придется обманывать, уклоняться и прибегать к софистике. […] Утверждения, что мораль правдива, в то время как она таковой не является, может привести к доксатической катастрофе, оруэлловской эпистемологии и, возможно, нервному срыву».

— Richard Joyce, Moral Fictionalism. How to have your cake and eat it too

Получается противоречие: с одной стороны, теория морали ошибается, но с другой, мораль всё еще может нам пригодиться. Это противоречие и пытаются разрешить моральные фикционалисты.

Они предлагают рассказывать людям, что добро и зло — всего лишь наши выдумки, но выдумки полезные, а потому стоит продолжить их использовать, просто относиться к ним соответствующе.

Однако фикционалистам остается решить другую проблему: если мораль — всего лишь сказка, почему тогда мы должны ей следовать?

Наша вера в моральные принципы часто подкреплена знанием (пускай даже ошибочным), что за ними стоит объективная истина. Потому в сложной ситуации мы готовы пожертвовать личными интересами и вместо этого поступить морально и справедливо, даже если нам это невыгодно и тяжело. Если же мы все дружно будем знать, что нет никакого добра и зла, то мораль потеряет свою мотивирующую силу и лишится всех тех полезных качеств, про которые напоминают консерваторы.

Впрочем, фикционалисты считают, что это не так. Так же, как художественная литература, фильмы и произведения искусства могут порой вызывать в нас более сильные чувства, чем реальная жизнь (когда мы плачем над смертью любимого персонажа или же радуемся вместе с ним его успехам), так и моральные принципы по-прежнему могут оказывать на нас похожий эффект, даже если «на самом деле» они не существуют.

Британско-австралийский философ Ричард Джойс предлагает относиться к морали как к метафоре. Например, во времена Аристотеля люди верили, что любовь — это в буквальном смысле продукт сердечной активности, и фраза «я люблю тебя всем сердцем» воспринималась буквально.

Сейчас же никому и в голову не приходит так полагать, а потому фактически мы врем, когда признаемся в любви, используя эту метафору: наша любовь не находится буквально в сердце. Тем не менее мы все прекрасно понимаем, что хотим сказать, и более того, предпочтем в разговорах о любви метафоры буквальным выражениям.

Джойс полагает, что то же самое применимо к морали: мы по-прежнему можем рассуждать про добро и зло, даже если знаем, что буквально их не существует, однако по определенным причинам эти моральные метафоры лучше передают то, что мы хотим сказать.

«Короче говоря, мы уже умеем говорить и думать о ложных вещах для того, чтобы на самом деле сообщить правду».

— Richard Joyce, Moral Fictionalism. How to have your cake and eat it too

---

Теория моральных ошибок может показаться всего лишь разговором философов о каких-то слишком отдаленных и абстрактных вещах. В отличие от естественных наук этика и философия вряд ли когда-нибудь точно установят, существует ли объективное добро. В конце концов, вечные вопросы философии тем и интересны, что о них можно рассуждать бесконечно.

Однако теория моральных ошибок не бесполезна: она напоминает нам о том, что нужно сомневаться даже в тех истинах, которые кажутся нам безошибочными и вечными. Только так и возможен прогресс.

Еще пару веков назад представить мир без религии было невозможно и страшно, множество голосов твердило, что если мы лишимся религии и Бога, то всё общество развалится, но время показало, что это не так. Возможно, нас ждет то же самое с моралью? Отказавшись от нее или по крайней мере осознав, что добро и зло не так уж нерушимы и объективны, мы сможем честнее друг к другу относиться и проще встречать перемены?

Вот в будущем и увидим, а пока теория моральных ошибок служит напоминанием, что не стоит обращаться с моралью абстрактно. Австрийский философ Томас Пельцлер, поддерживающий теорию моральных ошибок, заметил:

«По моему мнению, рассуждать о полезности морали в целом — сомнительное предприятие. Мораль вездесуща и многогранна. Она включает в себя рассуждения о действиях, людях и состояниях; она также касается таких разных вопросов, как забота, справедливость, свобода, авторитет и неприкосновенность. Моральные утверждения могут быть результатом быстрой, автоматической реакции на происходящее вокруг, а могут быть результатом долгого и медленного размышления. Именно потому я считаю, что практическое применение теории моральных ошибок должно зависеть от конкретных примеров».

— Thomas Pölzler, The effects of morality on acting against climate change

Пельцлер предлагает миксовать возможные варианты нашего будущего без морали: в одних ситуациях выбирать аболиционизм и вообще отказываться от моральных суждений, в других — становиться на сторону консерваторов и вспоминать о полезных свойствах морали мотивировать нас поступать правильно.

В конце концов, это заставит нас не бездумно следовать по одному протоптанному пути, который придумал кто-то за нас, а сомневаться, критически мыслить и решать, что важно конкретно для нас и какое будущее именно мы хотим видеть.

Добро (философия) — это… Что такое Добро (философия)?

Добро — понятие нравственности, противоположное понятию зла, означающее намеренное стремление к бескорыстной помощи ближнему. Добро как намерение может осуществляться только свободной волей. Удача, выигрышное стечение обстоятельств не являются добром. В отличие от зла, добро не выражается простой волей к добру, поскольку такая воля может быть корыстной, а значит нейтральной по отношению к нравственности. Настоящее добро должно быть бескорыстным.

См. также «этика».

В житейском смысле этот термин относится ко всему, что получает у людей положительную оценку, либо ассоциируется со счастьем, радостью.

Добро и зло — антонимичные понятия и, таким образом, отрицают друг друга. Добро обычно ассоциируют со светом, светлым, белым. Зло — с тьмой, тёмным, чёрным. Согласно догматам некоторых религий добро со злом рассматриваются как автономные силы, ведущие извечную борьбу за право властвовать в мире. Подобная система взглядов в теологии называется дуализмом.

Добро в христианстве

В христианстве самым главным представителем добра — или даже источником самого этого понятия — считается Бог. Объективным критерием добра (также как и блага) является соответствие его воле Божией.

Христианство рассматривает зло не как самостоятельная сущность, но как умаление добра. Источником зла является злая воля разумных и свободных существ, уклонившихся от пути добра и впавших в противление Богу. Первым это сделал верховный ангел Люцифер (слав. Денница), ставший в результате Сатаной (Диаволом). Увлечённые им в падение ангелы стали демонами, которые видят смысл своего существования во вражде с Богом, и уже не могут покаяться и снова начать творить добро.

Люди же примирены с Богом крестной жертвой Сына Божия — Иисуса Христа. Теперь каждый человек имеет возможность совершить покаяние, уверовать в Единородного и вернуться в послушание Богу.

Евангельское добро

В Евангелии добро — прежде всего дела милосердия. Различают дела милости телесной – накормить голодного, напоить жаждущего, принять странника, одеть нагого, посетить больного или заключенного (Мф.25:35-36), и милости духовной – обратить грешника от его ложного пути — спасти душу (Иак.5:20).

Также в христианстве утверждается, что никакое, даже самое малейшее добро, в конечном итоге не останется без награды от Бога (Мф.10:42, Мк.9:41).

Добро в индуизме

В индуизме за умение отличать Добро от зла ведает сердечная чакра Анахата. С точки зрения индуизма, величина развития этой чакры (относительно остальных чакр) определяет ту крайнюю планку, которая разделят добро и зло. При слаборазвитой чакре в поступках человека присутствует меньше доброты («Радуйся, что не убил, а только ограбил»). При чрезмерно развитой чакре изо всякого действия и ситуации человек стремится извлечь и принести в мир больше доброты («Если бьют по правой щеке, надо подставить левую»).

Обе крайности в индуизме не одобряются, но могут одобряться в других религиях.

Когда чакра внезапно закрывается (например, при потере близкого человека или предательстве, когда чувствуется постоянный холод в солнечном сплетении), то человека посещают мысли о самоубийстве. Тогда для открытия чакры вновь надо найти способ как сделать кому-нибудь добро. Если это невозможно, то человек отказывается от пищи, через несколько дней наступает истощение, и организм человека (сопротивляясь его чувствам) активизирует чакру выживания — Муладхару

Добро в исламе

Согласно исламской традиции и добро, и зло (опосредованно, через сатану) исходят от Аллаха, который в своих деяниях руководствуется выбором человека. При этом считается, что от природы люди склонны к добру, а преодоление людьми склонения их посредством сатаны к злу позволяет им возвеличиваться духом. Таким образом, выбор человеком добра является своеобразной проверкой.^[1]

Понятие

добра в культуре

Одна из расхожих (ироничных) фраз, касающихся добра: «Добро должно быть с кулаками». Фраза приписывается М. Светлову, который сообщил её нескольким поэтам с просьбой написать стихотворение, начинающееся на эту строчку. Самое известное стихотворение написал Станислав Куняев:

Добро должно быть с кулаками
Добро суровым быть должно,
Чтобы летела шерсть клоками
Со всех, кто лезет на добро…

Другим примером является фраза «победа сил добра над силами разума», отражающая скепсис по отношению к христианской оценке добра.

Добро является критерием оценивания, абстракцией. Под добром мы понимаем стремления человека, его культуру. Культура и понятия добра и зла тесно связаны. Если культура — это «возделывание» — а сейчас мы понимаем под этим богатство результатов человеческого труда и развития, то одно из направлений этого развития — это добро, другое — зло.

Примечания

См. также

Ссылки

Wikimedia Foundation. 2010.

Добро и зло. Христианство и философия

Добро и зло

Эти понятия очень часто представляют собой некие стандарты, по которым мы оцениваем поступки и мотив поведения людей и других сознательных существ — духовных существ (ангелов, бесов). Понятие «добро» выражает положительную оценку, понятие «зло» — отрицательную. Мы говорим: «Этот поступок добр», имея и виду, что он правильный, положительный. Мы также говорим: «Этот поступок зол» и имеем при этом в виду, что он неправильный, предосудительный, отрицательный.

Кроме того, понятиями добра и зла мы обозначаем сами поступки, оцениваемые, соответственно, как добрые и злые. Именно это имел в виду «святой доктор» Федор Петрович Гааз (1780–1853), когда говорил: «Спешите делать добро». Именно об этом говорит наш Спаситель Иисус Христос словами: «По плодам их узнаете ИХ. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые: не Может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:16–18).

И истории человечества, начиная с древних времен, прослеживается два противоположных варианта понимания добра и зла. Первый вариант — материалистический. Он ориентирован на преходящие, временные «ценности» материального, вещественного мира и связывает понятия о добре и зле с узко, «приземленно» понимаемыми человеческими материальными потребностями и интересами. С такой точки зрения добро — это вещественное богатство, приобретения, здоровье, теми пая красота… А зло — это материальные лишения, нищета, болезнь, телесная неказистость… Именно об этой позиции говорит наш Спаситель в притче: «У одного богатого человека был хороший урожай в поле; И он рассуждал сам с собою: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих. И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое. И скажу душе моей: душа! Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет» (Лк. 12:16–21).

Второй же вариант понимания добра и зла — религиозный. Религиозное понимание ориентировано на непреходящие, высшие ценности — на Бога и Его заповеди. Религиозные учения о зле, как правило, тесно связаны с теми или иными представлениями о дьяволе, о сатане, о злой темной силе, враждующей с Богом — тщетно враждующей, ибо «Бог поругаем не бывает» (Гал 6:7).

Однако в рамках религиозных взглядов с древности и до настоящего времени существуют и такие представления, согласно которым злое начало («злой бог») борется с Добрым Началом (с «добрым Богом») как бы «на равных»…

Такова, например, манихейская доктрина, которая получила свое название по имени перса Мани, жившего в III в. Согласно этой доктрине, существуют два вечных начала — добро и зло. Они борются друг с другом в душе человека. Когда человек совершает злой поступок, то это — не что иное, как победа злого начала над добрым, а сам человек оказывается как бы ни при чем, Он, так сказать, представляет собой лишь «поле битвы». Таким образом, с человека снимается ответственность за его поступки.

Один из великих учителей христианства Августин Аврелий, живший в IV–V вв. по Р.Х., прежде чем стать осужденным христианином, долгое время был манихеем. Но в конце концов он отошел от этой доктрины, увидев ее ложность именно в том, что она снимает ответственность с человека. В этой связи он пишет, что, когда был манихеем, он «не считал себя грешником, и Ты, Всемомогущий Боже, — обращается он к Богу, — вопреки Твоему всемогуществу, являлся как бы побежденным по мне… Моей гордости нравилось слагать вину с себя на что-то другое», то есть на злое начало.

Единственную твердую религиозную опору в представлениях о добре и зле дает лишь христианское учение, основанное на вере в Бога и абсолютность Его заповедей. Если этой веры нет, то логически неизбежны безнравственность, мнение, что любые нравственные нормы «относительны», то есть то, что представляется добром или злом в одно время и одним людям, вполне Может и не быть таковым в другое время и для других модой. Подобная позиция называется релятивизмом в сфере нравственности, в области морали, в области учений о том, «что такое хорошо, и что такое плохо».

Характерным примером нравственного релятивизма является марксистско-ленинское понимание нравственности, о котором Ленин сказал такие слова: «Для Коммуниста нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов». Такое понимание нравственности предполагает зыбкий, условный подход к явлениям, которые подлежат нравственной оценке. Поэтому марксисты-ленинцы считают, например, что если заниматься вооруженным грабежом нехорошо (является злом), то «экспроприировать экспроприаторов», то есть «грабить награбленное», особенно если требуются деньги на партийные нужды, — дело хорошее (добро)…

Христиане же считают Божьи заповеди, определяющие что есть добро, а что — зло, абсолютными, твердыми, безусловными. Библия говорит о Божьих заповедях, в частности, такими словами: «И изрек Бог (к Моисею) все слова сии, говоря: … Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради» (Исх. 1,13–15). Эти и другие заповеди тверды и абсолютны.

Добрая, добродетельная жизнь — это жизнь в соответствии с замыслом Бога о мире и человеке, жизнь в соответствии с Его заветами, жизнь, приближающая людей к Богу. Зло же — это все то, что удаляет нас от Бога, прежде всего — наши грехи.

Зло исходит не от Бога, а от сатанинских сил и от человека, употребляющего свободу своей воли во зло. А отнять свободу Бог у нас не может, поскольку она представляет собой Его высший дар своим творениям, наделенным разумом.

Уже упоминавшийся выше Августин Аврелий утверждал, что зло имеет всецело отрицательную природу, Зло — это всего лишь неполнота, несовершенство, недостаточность бытия, отрицание добра, а не какая-нибудь самостоятельная отрицательная сила во вселенной. Августин связывает понятие зла как отрицания добра, отклонение от него, извращение воли творений, связанной с произвольным отпадением сатанинских сил и человека от Бога, — с идеей нравственного беспорядка, нарушения божественной гармонии. Причем зло, в конечном счете, влечет за собой не только страдание того существа, по отношению к которому совершен злой поступок, но и возмездие тому существу, которое совершило злой поступок. Можно сказать, что возмездие, по замыслу Бога, «встроено» в механизм греха: грех содержит в себе самонаказание! Злой поступок, конечном счете, обязательно будет наказан: причиняющий страдания другим и сам будет страдать!

Философ Лейбниц, живший в XVIII в., пришел к выводу, что в мире существуют три вида зла, которые с необходимостью присущи миру, созданному Творцом.

Первый вид он назвал метафизическим злом. В данном случае под злом понимается подверженность тварей страданию, связанная с их конечностью в пространстве и времени, то есть с тем, что они занимают небольшие объемы пространства и живут недолго.

Второй вид зла Лейбниц назвал физическим злом. Мод ним он понимает страдание разумных существ, подвергающихся наказанию как воспитательному мероприятию.

И наконец, третий вид зла — зло в собственном смысле слова — Лейбниц назвал нравственным злом. Под ним он понимает грех, сознательное нарушение Божьих заповедей.

Очень часто атеисты, выражая сомнение в христианском объяснении зла, говорят: ладно, пусть часть происходящего в мире зла объяснима действиями людей и демонов, употребляющих Божий дар свободы их воли во зло. Возможно, бедствия, происходящие с людьми, Могут быть «списаны» на наследуемый людьми первородный грех — «отцы вкусили запретный плод, а у потомком оскомина…».

«Но как вы оправдаете, — обращаются атеисты к христианам, — землетрясения, тайфуны и тому подобные бедствия, в которых гибнут и получают увечья невинные животные? Последние, кстати сказать, не обладают свободой воли, не совершили „первородного греха“ — за что же они-то страдают?.. Огромное количество бедствий, происходящих с живыми существами, нельзя подвести ни под один из указанных Лейбницем видов зла, в том числе и под метафизическое зло: разнообразные животные, проживающие в определенной местности, достаточно страдают от своих немощей, связанных с их ограниченностью в пространстве и времени. За что же им посылаются дополнительные бессмысленные страдания и преждевременная, до исчерпания запаса их жизненных сил, гибель в результате, скажем, извержения находящегося поблизости от их местопребывания вулкана? За что?..»

На этот вопрос нужно ответить словами Бога, сказанными Им нашему первопредку Адаму после вкушения последним запретного плода. «…Проклята земля за тебя», — сказал Господь Адаму (Быт. 3:17). Эти слова указывают на то, что наш фундаментальный первородный грех (ибо все мы согрешили во Адаме) послужил началом катастрофической порчи вселенной. И не нужно удивляться, что в такой — пораженной нашим первородным грехом — вселенной возможны и случаются и тайфуны, и извержения вулканов, и многое другое, несущее увечья и гибель… «Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8:22) по нашей вине!

XVIII. ПРОБЛЕМА ДОБРА И ЗЛА

XVIII. ПРОБЛЕМА ДОБРА И ЗЛА

Как ни заманчива картина понимания мира в свете творческих возможностей, тем не менее у каждого человека, знающего суровую действительность, неизбежно должно зародиться серьезное сомнение в жизненной правдивости такого мировоззрения не только потому, что перед ним будет стоять своего рода memento mori – физическая смерть, но он не может игнорировать и другого факта – возможности и существования моральной смерти. Вглядываясь в мир и жизнь, мы как будто на каждом шагу встречаемся с жесточайшими гримасами ее, с актами вопиющей несправедливости и морального упадка. Недаром же говорят, что если бы оказалось возможным однажды каким-либо волшебным актом приподнять сразу завесу над миром и показать его нам во всей его нравственной наготе, то мы окаменели бы от ужаса и отчаяния: так широка волна зла, преступления, разврата и т. д. Всем, кто попытается изобразить мир и ход жизни в хоть сколько-нибудь оптимистическом духе, не пройти мимо тех неизбывных мук и сомнений, которые рождаются в душе человека, например, у постели больного или умирающего в тяжелых страданиях ребенка, маленького невинного существа, или в наших недавних военных и революционных переживаниях, когда гибли от мертвой, механической силы ни в чем не повинные старики, женщины, дети и с каждым днем множились сироты и обездоленные. Все мрачные темные нити вплелись в мировой клубок как будто совершенно неустранимо, и, как показала история человеческой мысли, мы до сих пор безуспешно мечемся в поисках за удовлетворительным решением всех этих проклятых вопросов, за возможностью примириться с миром – как говорил Гете, стремясь «мир понять и не презирать».

Какой бы ослепительной ни казалась нам белизна мирового одеяния, нам не удастся обойти молчанием, как говорил Иван Карамазов, тех кровавых пятен, которые несмываемо запятнали мир во всем его историческом прошлом и настоящем. Но чтобы жить, необходимо, если не смыть их, то по крайней мере примирить с ними так ли иначе наше сознание и совесть: необходимо преодолеть зло, необходимо «разъяснить» его, отвести ему определенное место, до некоторой степени понять его своеобразный разум. И мы знаем, в истории человечества шли и идут постоянные мечты о том, что рано или поздно окажется возможным человеческими или сверхчеловеческими силами преодолеть зло и окончательно очистить мир. Религиозные системы полны все этих сотериологических стремлений, но не только они: на том же пути находятся и этизирующие мировоззрения, которые готовы видеть подлинный смысл жизни в преодолении зла. Не так еще давно Джемс писал[1060], что смысл жизни решается именно в этом направлении, что «зло нужно выкинуть, выбросить за борт, через него нужно перешагнуть и принять участие в образовании мира, который забудет о самом его имени и месте». Мир без зла, без теневых сторон – таков идеал, который рисуется не одному только Джемсу; и у нас тотчас же подымается новый проклятый вопрос, так ли уж это все будет хорошо – вопрос о том, что не только возможно ли это, но главное – нужно ли это? И целый хор голосов из истории человеческой мысли отвечает нам убежденным указанием на метафизичность зла, на необходимость противоречий, на необходимость зла для добра и т. д. Так Вл. Соловьев верил, что «бог допускает зло, поскольку имеет в своей премудрости возможность извлекать из зла большее благо или наибольшее возможное совершенство, что и есть причина существования зла».

Все эти так называемые проклятые вопросы и величайшие загадки для человеческого ума при этом обладают еще той особенностью, что они не только «тайны», но и вместе с тем самое уверенное и непреложное знание, каким только владеет человек. Можно даже сказать, не рискуя впасть в особенно большое преувеличение, что мы никогда факты не констатируем с такой непреложностью, как мы это делаем в области нравственных оценок. Все мы хорошо знаем, что голос совести – там, где она начинает говорить – звучит непреложно и настолько неумолимо, что перед ним стушевываются самые изощренные доводы разума. В одном и том же явлении сочетались наше величайшее непоколебимое знание и наше самое мучительное неведение.

Что такое зло – этот фактор, искажающий мировое лицо в уродливую гримасу? Какова его природа и место? И можно ли жить и мириться с миром, когда в нем есть зло? В каком отношении к нему находится человек? Само собой понятно, что все ответы на эти вопросы полны самых ответственных выводов не только в теоретическом отношении, но в особенности для всей сферы нашего практического отношения к миру, нашего поведения. Эту практическую тенденцию подчеркивали уже древнейшие философы. Так Фалес уже задавал себе коренной вопрос, ведущий в гущу этических проблем: «Как нам прожить наилучшим образом и наиболее справедливо?» Все эти вопросы сопровождаются сомнением в том, возможно ли дать на них абсолютный ответ. Непоколебимая уверенность, присущая голосу совести, как будто говорит за необходимость абсолютного и непреложного ответа, а вместе с тем фактически мы никак не можем выбраться за пределы относительности в том русле, где протекает наша практическая жизнь. Это столкновение абсолютных притязаний и относительных достижений Георг Зиммель возводит в универсальный трагизм жизни: как говорит он, даже в области половой жизни для полагания себя нужно прийти в соприкосновение с другим полом[1061]. Итак, где же выход?

Прежде чем мы перейдем к обсуждению возможного ответа на этот вопрос, нам хотелось бы указать на один факт немаловажного значения, отмеченный Рудольфом Ойкеном, что проблема зла в античной философии не носила того характера, какой она получила у нас: для греков зло было по преимуществу побочным явлением миропорядка; даже у реалиста Аристотеля оно еще не получило той окраски реальной, хотя и отрицательной сущности, какую ему придали в Средние века. Только когда античный мир стал проявлять ясные признаки жизненного утомления, стал ослабевать и впадать в старчество эллинистической эпохи, когда понемногу исчезло типичное эллинское утверждение жизни и радостное устремление к ней и стал брать перевес мрачный взгляд на земную жизнь (уже у поздних стоиков), вместе с нарастанием религиозного трансцендентизма зло стало все больше сгущаться, пока в концепции христианства не превратилось в «мощную реальность». Этот ход мыслей нашел своеобразное завершение в убеждении, что корень зла лежит в самой человеческой природе и что на этом поле и должен разыграться решительный бой со злом; здесь может быть решена не просто человеческая проблема, а задача космического характера: мир может быть спасен только победой над злом в человеке. В этом направлении идет не только религиозная проповедь, но в том же направлении наряду с религиозно-философскими учениями пошли и некоторые другие философские учения; назовем здесь для примера Канта и Фихте с одной стороны и Шопенгауэра с другой.

В такой концепции, как метафизическое, и при том бытийственное понимание добра и зла, сгущают их в образы бога и дьявола, и отсюда начинает литься широкий поток богохульственных выводов, на которые мы обратили внимание в первой части этого труда, в гл. о религиозно-философском трансцендентизме. Там мы стремились показать, что этот взгляд приводит к такому положению, при котором бог не бог, но и дьявола постигает то же несчастие: или один становится над другим и берет на свою ответственность его, что совершенно нелепо, или же над ними помещается еще что-то высшее, но тогда весь клубок недоумений и несообразностей только передвигается. Все положение вообще должно свестись к какому-то невероятному метафизическому попущению, тем более что потом злое начало, как у Шопенгауэра, должно само себя уничтожить, породив из себя, из тьмы свет, а доброе начало, если первенство за ним, должно было метафизически начать с того, что является злейшим актом – с попущения зла, допущения возникновения или появления злого начала. Как мы это стремились показать в первой части, в гл. об оптимизме и пессимизме у Лейбница и Шопенгауэра, нет такой логической брони, которая могла бы оградить один из них от просачивания в него элементов другого, и при том в очень заметной степени.

Мысль о метафизической природе зла в этой бытийственной форме настолько несостоятельна, что мы не видим оснований дольше останавливаться на ней здесь. Это тем более понятно, что вся проблема добра и зла уже во всех таких системах самих переносится в область характеристики действия. И Вл. Соловьев утверждает, что мир во зле лежит, говорит[1062], что «зло есть всемирный факт, ибо всякая жизнь в природе начинается с борьбы и злобы, продолжается в страдании и рабстве, кончается смертью и тлением», а это в конце концов ясно говорит нам о том, что суть дела здесь не в пребывании, а в действии того или иного характера; только в действии может быть различен и установлен высший или низший вид природы данного фактора.

Для нас по всему ходу наших размышлений является неоспоримой та мысль, что разгадки нужно искать не в бытии как таковом, что само по себе бытие совершенно нейтрально, оно только возможность, которая может выявиться и в ту, и в другую сторону или, правильнее говоря, может быть и тем и другим одновременно в различных степенях и сочетаниях. Там, где идет речь о простом бытии, там в сущности необходимо прямо говорить о материи и механическом совершении: они ближе всего и правдивее всего рисуют ту стадию, которую можно назвать простым, голым бытием; в ней кроется оправдание материализма как мировоззрения. В этом смысле мы и утверждаем, что голое естество только естество, оно чуждо всяких оценочных моментов, оно по существу индифферентно и иным быть не может. Для простого бытия, как и для голого совершения, для простого процесса, протекающего в порядке механическом, глубоко характерно то, что течение как чувственных процессов в нас, так и утонченных переживаний, если они протекают вне борьбы, просто в виде своеобразного потока, не имеют никакого нравственного значения, как не будет признан нравственно осужденным, убийцей тот, кто помимо своей воли, падением, например, своего тела лишил жизни другого человека, как не будет вменено в героизм спасение другого существа человеку, когда он совершил этот поступок, абсолютно не имея его в виду, не стремясь к нему, абсолютно в порядке общего хода внешних событий. Эта роль механическо-автоматического фактора будет оценена нами дальше и ей будет отведено в решении проблемы добра и зла соответствующее место. Пока же нам существенно установить, что бытие само как таковое, в голом состоянии, мертво фиксированное или, как мы готовы сказать, как материя, нечто механическое – оно само морально совершенно нейтрально, оно вне добра и зла и никакого отношения к ним не имеет; более того, если бы мир остался только в этом состоянии или форме и не шел дальше, не могло бы существовать и самой проблемы и понятия нравственности, понятий добра и зла. Поскольку материализм останавливается в своем миропонимании на этой стадии, он вполне прав в своем отклонении абсолютной морали, в своих попытках отвести им место только в порядке все тех же фактов, которые, объясняются естественным путем, путем борьбы за существование и обладают только относительным значением.

Все это заставляет нас обратиться к тому, чьей специфической проблемой и является проблема добра и зла, а когда нам удастся раскрыть ее в применении к человеку, тогда мы можем пойти и дальше, и, может быть, проблема добра и зла раскроется для нас вообще во всем своем существе. Такой подход оправдывается тем более, что на протяжении веков шли и идут попытки усмотреть корень зла в самой человеческой природе. Так ли это?

И так, и не так. Нам нет нужды сопротивляться мысли Канта, что в человеческой натуре кроется злое начало, потому что если бы человек не нес в себе известные моральные возможности от природы, было бы вообще безнадежным делом пытаться говорить в применении к нему о добре и зле, но мы должны разойтись с ним, когда он говорит о «радикально» злом «корне» в природе человека, потому что этот радикализм находит свое естественное устранение в существовании в человеке наряду с злым началом бесспорно доброго принципа; если бы злое начало было радикальным и лежало в самой природе человека, тогда борьба с ним должна была бы быть признана совершенно безнадежной, она могла бы идти только по пути уничтожения этой природы, т. е. по пути уничтожения человека. В этом случае последовательно мыслим только тот путь, который избрали религиозные учения, которые, приняв такой взгляд на человеческую природу, пришли к убеждению, что здесь уже положение может быть исправлено только чудом благодати, сверхъестественным актом, который должен преобразить в корне эту природу, т. е. в сущности пересоздать человека. Но тогда утрачивает свой смысл и вся борьба, раз все лежит тут не в силах человека, тогда исчезает самый вопрос, потому что моральное свершение попадает тогда в полосу общего мирового свершения, естественного или сверхъестественного, это в данном случае совершенно безразлично; суть в том, что тогда нет смысла в ответственности человека, он уже тогда не субъект, а только объект среди объектов, хотя бы и со своим своеобразным характером. Между тем и Кант, и жизнь не становятся на путь фатализма или механистического воззрения и ждут, и повелевают борьбу, которую человек должен вести и, следовательно, может вести своими собственными силами. Более того, нравственность немедленно уничтожается, как только она не автономна, а обоснована велением извне, хотя бы это было веление божественное. Борьба эта должна разыграться в самом человеке и при том при непременном участии обоих факторов, чувственности и разума; при отсутствии их нет ничего, при наличии только чувственной природы будет морально безразличное состояние, только естественное; если бы разум остался один, он также ничего бы не дал, потому что он был бы пуст, бессодержателен, безобъектен. Оба они должны быть, и должна быть возможность их взаимодействия, взаимовлияния и некоторой слитности, т. е. нельзя их просто рассматривать как «радикальные принципы» зла и добра. К их роли в создании добра и зла надо подойти, очевидно, как-то иначе. Мы должны решительно отклонить вместе с Фихте «нелепую клевету на человеческую природу, будто бы человек рождается грешником… Он в жизни вырастает в грешника»[1063].

Но вместе с тем ясно, что он нравственно опускается или возвышается не тем, что он просто живет, а в акты жизни привступает какой-то новый элемент или характер, от которого и начинается поток добра и зла. Таким образом мы тоже попытаемся отыскать его исток в человеке, но уже не в смысле метафизической основы и не в смысле неизменного радикального принципа, а на ином пути. Когда мы обращаемся к человеку и там продумываем до конца явление, именуемое нравственно добрым и злым, то нам открывается картина совершенно иного порядка, чем ее рисуют нам метафизики, повергающие нас в сущности своим взглядом на сущность добра и зла в бездну безысходного отчаяния: там мы находим действительно этап коренного значения, подлинный революционный перелом, имеющий, как мы надеемся показать это дальше, космическое значение, но он заключается, говоря традиционным термином, не в грехопадении, потому что падение уже предполагает наличие добра и зла, потому что падать до зла и добра было неоткуда и некуда, а суть его лежит в грехопознании, в осознании, в первом различении добра и зла, в первом понимании этого характера жизненных – своих и чужих – актов. Об этом говорит нам не только простая неумолимая логика, но об этом говорит нам вся жизнь человечества, как и вся картина морального вырастания отдельного человека, его воспитания. С первого момента, как забрезжится в его душе это различение, трудным путем углубления и постоянных мучительных сомнений и соскальзываний идет назревание нашего нравственного я – настолько трудным, что из сферы роста и колебаний мы не выходим и на вершине нашего развития.

В сущности и Кант стоит на том же пути, когда он говорит, что «положение «человек зол» должно обозначать не что иное, как то, что он сознает моральный закон и тем не менее принимает в свою максиму (при случае) отклонение от него»[1064], иными словами, дело здесь прежде всего в «сознании морального закона», хотя бы оно и выявилось уже в итоге известного поступка – только при этом условии становится возможным говорить о нравственном проступке или заслуге. Таким образом в изначальном, в исходном пункте должно мыслиться не падение и не утрата лучезарного какого-то царства, которым мы обладали, а нами оставлена позади себя стадия безразличного, голо животного, естественного состояния – так сказать, чистая материя. Но тогда в «грехопознании» надо все-таки видеть достижение, переход к высшей ступени и, правильнее всего сказать, переход и достижение величайшего значения, способного затмить все последующее: это шаг из моральной потусторонности в сферу добра и зла – шаг, представляющий величайшее из чудес и самую трудную проблему для понимания всего; проникнув в ее тайну, мы могли бы затем уже более или менее легко понять всю картину нравственного мира.

Этот шаг совершился и совершается в человеке – эта мысль и должна послужить нашим путеводителем. Адам и Ева с их изначальной невинностью в райском состоянии были просто естественными существами в чисто животном состоянии, не знавшими ни добра, ни зла, не ведавшими стыда, жившими от того, что послала мать-природа. Такие существа и сейчас живут вокруг нас во всей невинности животного состояния. Разница между животными и ими заключается только в том, что в этих первых людях жила потенция – возможность выйти из этого состояния, перешагнуть через Рубикон чисто животной невинности.

Но в сущности мы можем рассматривать эту стадию как своего рода фикцию, как пограничное понятие, которое определяет не столько устойчивое положение, сколько служит вспомогательным средством для решения нашего вопроса. Уже потому, что мы имеем здесь дело с некоторой природной предрасположенностью, не дающей человеку застыть на этой стадии, мы можем не придавать ей статического характера и утверждать, что человек – хотя бы в минимальной степени – всегда живет в мире морали, что эту его стадию правильнее всего рассматривать как минимум, как своего рода бесконечно малую величину, граничащую с отсутствием ее. Ясно, во всяком случае, что это специфически человеческий мир и что встретиться с ним и у человека мы можем только тогда, когда он живет как человек, когда в нем обнаруживаются хотя бы проблески личности. Должна быть личность, и при том в действительности, что значит в действенности, как мы помним, чтобы стал возможным нравственный мир.

Как мы это показали раньше, в едином акте живой жизнедеятельности рождается наше я, наше самосознание, как и сознание среды, персональной и вещной. Оно рождается не как одна искорка, вокруг которой потом постепенно разгорается осознание всего остального мира, внутреннего и внешнего, а уже на первой ступени в противопоставлении себя и более или менее сложного другого; без этого различения я нет и быть не может. В первом акте, повелительно диктуемом нам Фихте, «помысли себя самого» в сущности нет простоты, а в нем дана вся конкретная сложность действительности данного индивида; даже у примитивнейшего дикаря, раз он оказался способным помыслить самого себя, нет этой простоты, которая внесена философом во имя чистоты логического акта, и у него своя – маленькая, но все-таки жизненная полнота.

Этот неизбежный акт противопоставления и различения нам здесь особенно важен: в нем и с ним появляется не простая мысль о себе, голо теоретическая, а в нем и с ним дана мысль о своей отдельности, о возможности своей большей или меньшей независимости, хотя бы эта мысль шла на фоне осознания своей фактической, почти животной связанности внешними условиями – мысль о возможности иного, того, чего еще нет, но что желательно и что могло бы быть. Эта идея самым неразрывным образом связана с инстинктом самосохранения, с отстаиванием себя, с бытием нашего я. Поясняя живущее в нас влечение к абсолютной независимой самодеятельности и непримиримое отношение к мысли, что я существую только для чего-либо иного или через кого-либо иного, Фихте правдиво добавляет[1065], что это влечение я чувствую, как только я воспринимаю себя, оно нераздельно соединено с сознанием меня самого, оно же связано с различением себя от другого и возможно только при нем, оно необходимо при этом включает в себя мысль о возможности иного, а это в свою очередь, если мы раскроем его содержание, обозначает наличие оценки, как бы примитивна она ни была, первый проблеск идеи должного, идеи блага, идеи добра и зла, хотя бы ими были добро и зло в готтентотском понимании. Необходимо при этом отдать себе отчет в том, что действие отличается от простого изменения тем, что в нем есть цель, а это говорит нам о том, что без мысли об ином, еще не данном, несуществующем действие невозможно, но без него немыслим и человек. А раз он вне сомнений, то вне сомнений оказывается и наше положение. Для возможности жизни нужен не только я и мир, но нужна мысль об ином, еще не существующем или просто несуществующем, иначе перед нами был бы застывший сфинкс – впрочем, о нас бы тогда в первую очередь не было смысла и говорить.

Здесь, с нашей точки зрения, исток нравственности или врата в этот мир. Этим уже еще лишний раз подчеркивается, что только в мире человека может быть добро и зло. Когда нам говорят, что зерно пшеничное, упавшее на землю, только тогда даст жизнь, когда пройдет через смерть, мы никогда не выберемся из тяжких недоумений, оставаясь на почве традиционной религии, потому что мы не избавимся от вопроса, зачем богу понадобилось давать жизнь через смерть, добро через зло, все через неизъяснимые муки мириад невинных существ? Тогда перед нами только страшный, богохульственный обвинительный акт против бога. Все эти сомнения отпадают, как только мы из мира миражей вернемся в подлинную действительность и поймем, что это есть мир человека и именно его; тогда нам становятся понятными противоположности и прохождение через них. Эпопея евангельского «пшеничного зерна» – это эпопея человека и человеческая, это его закон, это он жив и живет противоположностями. Устранение противоречий и противоположностей из мира, эту бесконечную задачу можно было бы формулировать как путь или веление очеловечения мира.

Проблема нравственности – даже более чем какая-либо другая – должна и может быть решена только на почве антропоцентрической и конкретной, на почве живого, действительного мира. Смысл и значение нравственности разжижается и уничтожается прямо пропорционально разжижению и уничтожению конкретного мира и человека. Стоит ли тратить свои соки и нервы на мираж? Тот же антропоцентризм ясно звучит и в вопросе измученного или возмущенного человека «за что», «почему», потому что в нем предполагается разумная мотивированность или возможность ее; в нем слышится требование разумно, человечески оправдать данный акт или явление с его особым характером, оправдать и принять или осудить и отвергнуть автономно, самому. Как говорит Лотце[1066], если бы даже сам бог захотел поведать человеку добро, он должен был бы сделать это, дав человеку возможность самому понять это сообразно своей природе, человечески…

Здесь мы должны снова со всей энергией подчеркнуть, что наш антропоцентризм вовсе не обозначает полного оголения всего остального мира от принципа нравственности и добра и зла. Наоборот, поскольку мы рассматриваем антропоцентрический принцип как принцип, далеко выходящий за пределы только человека в непосредственном смысле, в данном случае ограниченный сферой целевой деятельности, мы должны принять и следствия из этой мысли и положения: зародыши нравственных явлений мы можем найти везде, где есть приобщение к человеческому принципу в данной его форме; поскольку животные, по словам Киплинга «как люди», постольку у них возможны отдельные проявления, близкие к человеку. Вся суть только в том, что для нас остается спорным вопрос о наличии у них одного необходимого условия, а именно: хотя бы некоторой степени самосознания, в силу чего нам представляется парадоксальным говорить о проблесках нравственности у животных. Сколько человеческого, столько приобщения к миру добра и зла – таков наш общий вывод.

Весь ход предыдущих размышлений должен был показать нам, что из антропоцентрического принципа вытекает ряд существенных следствий. Вспомнить о них здесь тем более уместно, что это даст нам возможность пойти дальше в нашем понимании проблемы добра и зла. Одно из условий, с которым неразрывно связан наш основной принцип, заключается в утверждении принципа активизма. Это условие должно быть подчеркнуто особенно на том пути, где ищут решения проблемы нравственности. Мы раньше отмечали не раз, что вся суть философии и ее решений определенно императивного характера; такова природа истины, такова же природа добра. Все философские положения не только констатируют, но всегда и особенно требуют. Они никогда не останавливаются на простом фактическом обстоянии; они всегда направлены на подлинную действительность, а это значит – на действенность. Все они обретают свой смысл только в действительности, в жизни; вне нее, отвлеченно совершенно нелепо говорить о них. Запутанные узлы неразрешимых и противоречивых загадок образовались на длинном историческом пути человеческой мысли именно там, где делались попытки эти проблемы подлинной конкретной действительности решать на почве абстракции, в отвлеченной форме и в применении к отвлеченному я или совсем безотносительно. С нашей точки зрения, это обозначало попытку измерить длину мерами веса или наоборот. Нет действительности и, значит, действенности, нет и не может быть и речи о нравственности: где речь о добре, там речь о действии. Отказ от действия вообще обозначает отказ от осуществления сферы нравственности. Конечно, в сложных культурных условиях могут создаваться такие положения, когда бездействие становится необходимым, но это только завуалированное действие. Вообще же отказ от действия есть действие, и при том действие, сталкивающееся с самим принципом нравственности, с возможностью ее: это покушение на самую нравственность, на само добро, но только с совершенно несостоятельными средствами, так как пока есть человек-личность, нельзя уничтожить действие, в какой бы скрытой или явной форме оно ни проявлялось.

Все это должно убедить нас в том, что решения проблемы добра и зла надо искать на почве активизма. В эту сферу ведет только один путь, – путь действенного подъема. В этой сфере нельзя просто быть, обстоять, а можно только делаться, становиться. Но эта действенность не есть и не может быть простым изменением – она определяется целью, принципами, она объединяется в известное раскрытие в итоге этой действенности определенным смыслом. Человечность и активизм вместе отливаются, как мы это видели раньше, в свободу. Подлинная действенность только и может быть свободной, как мы это стремились показать в одной из предыдущих глав. Во всякой действенности должна быть определенная та или иная цель или объединяющая идея или содержание, но полнота их и простор для их выявления получаются только там, где раскрывается, осознается и осуществляется свобода, т. е. где есть личность.

Таким образом мы находим еще одну черту в природе нравственности – свободу, без которой опять таки нет смысла говорить о самой проблеме. Тот, кто пришел бы к отрицанию свободы, этим самым поставил бы крест на проблеме добра и зла. С точки зрения подлинной жизни, все это не внушает никаких сомнений, потому что там, где добро или зло, нравственность, там совершился выбор из той или иной альтернативы; но где выбор, там свобода, – в этом жизнь не допускает ни малейших сомнений и колебаний. Всякая попытка нарушить эту свободу, самоопределение, автономию обозначает соответствующую попытку уничтожить возможность добра. Понятия человечности, действенности и свободы можно было бы поставить без всякой натяжки в отношение раскрывающих друг друга идей. Вот почему уничтожение свободы обозначает такой нестерпимый по своей болезненности акт – потому что он неминуемо должен обозначать уничтожение самого человека и погружение его в роли элемента в какую-нибудь систему, как это имеет место в отношении вещей; тогда уже перед нами не человек, не личность, а только вещь среди мириад других вещей.

Этой спаянностью человечности, свободы и нравственности еще раз подчеркивается, почему царство добра простирается только настолько, насколько простирается антропоцентрический принцип – и при том в меру его. Если мы раньше говорили, что под человеком еще нет настоящего выбора, а над ним уже нет, то теперь мы снова подчеркнем, что свобода подлинная может быть только у человека, а потому у него только и может быть подлинный нравственный мир: в мир добра и зла нет другого пути, как через человека. Такова необходимая поправка, особенно важная потому, что исторически выявилась и во многом все еще держится пагубная пелагианская мысль, что зло от свободы, а добро только от бога; величайшее достояние человека и через него всего мира не может быть опорочено, как источник одного зла: весь мир нравственности человечен и возможен только при свободе.

Но это ведет нас дальше, если мы вспомним, что нет свободы воли, а есть свобода личности, что свобода мыслима только в подлинной действительности и у подлинного живого существа, человека во всей его живой, подлинной полноте. Это ясно говорит нам, что у нас нет никаких оснований выбросить за борт естественную природу человека, чтобы вложить судьбу нравственного мира в руки «чистого» разума: мы знаем, что это очищение покупается ценой уничтожения того, ради чего оно предпринимается. Мы должны подчеркнуть в интересах реабилитации опороченного «естества» в человеке, что в них свой живой смысл и оправдание через то целое, в которое оно входит и от которого его нельзя отрывать в философском рассмотрении. Мы должны здесь осознать во всей ее значительности ту мысль, которую мы передадим здесь словами Канта: «Естественные склонности сами по себе добры, т. е. не заслуживают осуждения; было бы не только напрасно, но и вредно и подлежало бы порицанию пытаться уничтожить их. Их нужно, может быть, только обуздать»[1067]. Мы только с своей стороны больше подчеркнем, что они сами по себе вне добра и зла, но что они полны своего глубокого значения и в применении к проблеме добра и зла: они действительно не должны быть устранены, да и неустранимы, если бы даже этого можно было бы пожелать – тому, кто ищет истины на пути философии, т. е. стремится понять подлинную действительность, нужно взять человека во всей полноте и не пытаться его сокращать путем вылущения естественных склонностей.

Весь вопрос относительно естественных склонностей должен быть перенесен на иную почву. Через естественную свою природу человек включен в определенную систему и постольку определяется ходом этой системы, общим ходом природы и ее закономерностью; постольку на него распространяется общий механизм, устраняется свобода и исчезает нравственная жизнь; но здесь есть и другая сторона: естественные склонности, естественная природа человека включена с свою особую систему в данном человеке и действует в нем и через него и здесь ее роль – без нарушения общего хода природы – становится уже иной. При наличии естества мыслимо только осуществление свободы и, следовательно, и нравственности; только в этом калейдоскопе смен страданий, радостей и т. д. возможен выбор, возможен подъем и падение и все плоды из царства добра и зла, подвига и героизма и т. п. Свершенное по естественной склонности не есть еще добро, но морально оно уже небезразлично: здесь весь вопрос решается не противоположностью к «естеству» – подлинный ригоризм, справедливо высмеянный Шиллером, а только тем, что отметил Соловьев: важно, чтобы данный поступок, вытекавший из природы, из естественных склонностей индивида, сознавался как ценный, мог бы быть включен в разумную сферу и мог бы быть свершен и при отсутствии этой склонности. Ради нравственности, добра вражда к естеству не только не нужна, но она просто вредна и должна осуждаться. В мире неестественном – хотя бы и сверхъестественном – нет места нравственности. И в сфере нравственности человеку нужно и должно оставаться тем, что он есть: животным, дитятей природы, естественным существом, но не только им, а еще чем-то – существом культурным, что отнюдь не обозначает устранения естества, а только его претворение, подчинение его культуре. Об этом именно – а не о вражде и уничтожении – и идет речь в проблеме нравственности.

Таким образом вполне естественно отпадает опасность ригоризма и вместе с тем сохраняется та борьба культуры-разума с естеством-чувственностью, в которой рождаются и добро, и зло, и в которой открывается возможность осознания своего долга, нравственных обязанностей: доброе естественное течение должно не просто констатироваться в этом случае как существующее, но и как должное: естество же пришедшее в столкновение с основным принципом добра, должно быть преодолено и введено с помощью культурного претворения в то русло, где оно, оставаясь естеством, вместе с тем пришло бы в согласие с принципом добра. В понятии обязанности или долга нет никаких оснований видеть повод к исключению инстинкта и замене его разумным убеждением: у счастливых натур они могут и идут в гармонии друг с другом; если бы это было иначе, то нравственность и добро были бы противоестественными явлениями, что явно бьет в лицо разуму и смыслу. На этом именно и построена злая эпиграмма Шиллера на ригоризм Канта[1068], явная несообразность одевается в форму серьезного ответственного принципа, и этим достигается великолепный эффект злой иронии и насмешки. Индивид, направленный на объективные, в том числе и этические ценности, повысился не только философски в своем ранге, потому что он стал личностью, но он укрепил себя и биологически в известном смысле, потому что он не только по смыслу, философски, но и жизненно связал себя с широкой социальной, объективной основой, как бы отождествил себя с ней, и таким образом в его существовании становятся заинтересованными тем более широкие круги жизни, чем больший круг захватывают признанные им объективные ценности, в данном случае этические ценности, тем шире и глубже он приемлем и желателен социально. Индивид на этом пути становится как бы сверхиндивидуальным; на него отчасти распространяется значение этих ценностей[1069].

Таким образом царство морали, естественно, должно перестать быть пустыней, заполоненной одной добродетелью, как однообразным сыпучим песком, и должно расцветиться всем богатым калейдоскопом жизненных красок, как это мы надеемся отметить дальше. Пустыня эта создается все тем же отвлеченным, умерщвляющим подходом к живым явлениям, и неудивительно, что в итоге получается мертвое и пустынное. Всепоглощающий нравственный закон, принцип добра покупает это единообразие и безусловность дорогой ценой изгнания всего живого. Мы далеки от мысли отказаться от него целиком, мы хотим только понять его в той связи, в какой он должен быть взят, мы хотим отвести ему то место, какое принадлежит ему по праву, не меньше, но и не больше. Добро, как и зло, всегда конкретно, оно определенное жизненное явление – не худосочное отражение категорического императива, а сама полнокровная действительность; но принцип его, искусственная выжимка из него может быть дана в виде искусственного отвлеченного принципа всеобщего, формального характера. Это явление вполне равноценно, например, законам логики, которые предназначены определять познание, но сами по себе неспособны создать ни малейшей мысли, если мы не возьмем их самих как одни из многих суждений, подчиненных тем же законам, т. е. когда они уже не законы. Этим нисколько не умаляется значение нравственного принципа, но он перестает быть молохом, во имя которого сжигается вся красочность живого добра в живом мире. Мы распознаем во всей сути чисто формальный характер его и в этом смысле всю его бессодержательность вне применения к живым явлениям. В известном смысле мы не можем не присоединиться к словам Вл. Соловьева, который очень остроумно говорит[1070] по поводу такого отвлеченного принципа в роли безусловного принципа действительного поведения человека как о положении, при котором «химик, например, стал бы требовать или считать возможным, чтобы люди употребляли вместо воды чистый водород»; это действительно была бы «моральная химия». Этот принцип имеет свой огромный смысл, как и водород не для питья, а на своем месте, указанном химией.

Принцип нравственности есть именно принцип ее, но не сама она. Первый может и должен быть безусловным, но именно потому он формален, отвлечен и сам по себе лишен конкретного содержания; добро же всегда содержательно, конкретно и полно, а потому может быть безусловным только в своем особом смысле. Пусть нам не кажется, что мы таким путем открываем простор для губительного релятивизма и морального произвола: относительность прежде всего может быть очень далека от произвола, она не моральный атомизм, но самое главное: для нравственной устойчивости и оправдания нашей требовательности нужно только отстоять безусловность принципа, изъять его из произвола личности и внешних обстоятельств, среди которых творится жизнь[1071]. Это и достигается установлением формального принципа, идеей долга, но само добро должно быть, как жизнь, полно и содержательно. Так может и должен быть изжит тот трагизм универсального характера, о котором говорит Зиммель[1072], когда жизнь устремлена к абсолютному, и в то же время она в действительности никогда не может выйти из власти относительного и противоположностей: в наших моральных переживаниях, в нравственном мире абсолютное достигается, но только с формальной стороны; относительное держит нас в своей власти, но только по содержанию, а в общем итоге все это дано едино и нераздельно в конкретной полноте.

В этом смысле формула нравственного принципа и в нашей теории становится очень важной задачей, и мы не собираемся пройти мимо нее – нам только хотелось бы поставить ее на свое место. Переходя к попытке отметить приемлемую для нас формулу этого принципа, мы не можем не подчеркнуть, что мы уже несклонны абсолютировать значение этой формулы: она только формула, а вся суть в конкретном добре. Уже в простодушной форме, в какую одел свой ответ в глубине веков Фалес, заложена вся мудрость, которая нужна для нравственного принципа: «Каким образом нам прожить лучше всего и справедливее всего? – Если мы сами не будем делать того, что порицаем в других». В этой мысли истории важно было только раскрыть больше положительный момент, который у Фалеса в его примитивном ответе заслонен отрицательным указанием на то, чего не надо делать. Отсюда ведет нас история к длинному ряду формулировок, которые мало что прибавляют нового: ведь даже утилитаризм в лице Милля завершил свои рассуждения тем, что поставил свой принцип в неразрывную связь с тем, что с первого взгляда надо было бы считать его антиподом – с евангельским «люби своего ближнего, как самого себя». Он говорит[1073]: «В сущности вся этика пользы заключается в золотом правиле Иисуса Назарейского: поступай так, как каждый желает, чтобы с ним поступали, и люби своего ближнего, как самого себя, составляет идеальное совершенство утилитарной нравственности». В категорическом императиве основной принцип этики нашел свое наиболее значительное завершение, и мы готовы остановиться на нем в той его форме, которая повелевает поступить так, чтобы мы могли пожелать превращения руководящего нами принципа во всеобщий, мировой закон, как у нас нет оснований возражать против лозунга Фихте, повелевающего желать, чтобы «разум, и только он господствовал в мире», потому что он в разум уже влагает практический момент. Во всех дальнейших формулировках в сущности раскрываются оттенки и следствия, а в основном остается все та же мысль, освященная веками, жизненной мудростью и величавой простотой: во всем и везде руководись любовью к миру и людям и слушайся голоса своей совести.

Фихте выразил[1074] основной принцип морали еще в форме императива: «Выполняй всегда твое назначение» и этим показал, что формула только формула, и что мы должны пойти в нашем стремлении понять добро и зло дальше, так как весь свой смысл этот принцип получает из сложного содержания и из тех следствий, которые заложены в понятии «назначения». Чтобы не оставаться только теоретическим измышлением, бесплодным и оторванным от действительности, основной нравственный принцип должен найти для себя прочную базу в действительности, которая и помогает ему стать мощным действительным фактором. Мы должны перейти на почву творческого понимания и попытаться на этом пути понять добро и зло, потому что там именно достигается все самодовлеющее и свободное от власти времени и от мучительного вопроса «почему» и «для чего».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Добро и зло в истории реферат по философии

КОНТРОЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ по специальности: Управление трудовыми ресурсами по разделу учебного плана: Социальная философия Ф.И.О. методиста ______________________________ Добро и зло в истории. План. 1. Человек как центральная проблема философии. Понятия “добра” и “зла” в философии. Позиции религиозной философии по проблеме добра и зла. Единство истины, добра и красоты как мера духовности личности. Мир, в котором живут люди, очень противоречив. Его пронизывают разнообразные процессы. Временами возникают классовые или национальные, производственные или бытовые конфликты, межгосударственные столкновения, войны, где льется кровь, гибнут люди, навсегда исчезают с лица Земли материальные и духовные ценности. Можно ли противодействовать этому? Как упорядочить отношения между людьми? Это возможно только при условии здравого смысла, ума и доброй воли, сформированных на основе изучения, понимания сути тех жизненных реалий, в которых происходят те или иные социальные конфликты, реализуются человеческие взаимоотношения. Центральной проблемой социальной философии является проблема человека, смысла и целей его жизни. Человек — начало философских размышлений, их принцип и конечный результат. Поэтому каждый философ на протяжении всей истории прежде всего пытался объективно разобраться в духовных ориентирах своего времени, социальных и моральных ценностях, мировоззрении. Размышляя над судьбой человечества, И. Кант (1724-1804) прогнозировал вечный мир, возможность которого гарантирует природа. Вечный мир возможен лишь в далеком будущем. Общество должно подняться до такого уровня развития, считал философ, чтобы люди сами себя заставили достичь состояния мира. Согласно этической теории Канта добром является то, что соответствует повелениям нравственного закона, заложенного в каждом разумном существе и не зависящего от условий, в которых живет человек. Людвиг Фейербах (1804-1872) трактовал человека как часть природы, считая, что сущность человека неизменна, а его чувства и желания определяют его поведение и выступают главными критериями исторического процесса. Человек в своей деятельности руководствуется не абстрактными категориями, а личным стремлением к счастью. Необходимо создать условия для 2 охватывает весь мир и означает буквально все, что существует на свете. Проблема добра и зла всегда стояла в центре внимания религиозной философии. При всей ограниченности ее решения религиозной философией, в самой ее постановке, в постоянном внимании к нравственным ценностям и переживаниям человека заключен один из источников сохраняющегося и сегодня немалого влияния религиозных философских доктрин. Вместе с тем в постановке именно этой проблемы особенно отчетливо обнаруживаются противоречия, характерные для религиозной мысли. С одной стороны, из концепции добра и зла религиозные философы извлекали важнейшие для своих учений, для религии в целом постулаты. А с другой стороны, существование зла издревле было камнем преткновения для религиозных учений. В наше время, когда бедствия и опасности превзошли все, что было до сих пор в истории, религиозные мыслители, и многие из них вполне искренне, стараются обновить концепцию добра и зла и тем самым укрепить исходные принципы религиозной философии. Как понимают религиозные философы нашего века задачи философии в постановке и решении этических проблем, в частности такой важной и “вечной”, как добро и зло? Какие изменения вносятся ими в традиционное религиозное понимание добра и зла? Надо учитывать, что в религиозной этике ХХ столетия имеется масса оттенков: католическая философия отличается от протестантской; существуют ортодоксальные решения и, напротив, подходы, критические в отношении христианской (католической, протестантской, православной) ортодоксии. Но при всех различиях подходов религиозных философов нашего времени к проблеме добра и зла, к пониманию этических проблем философии и ее нравственных задач, в этих подходах есть общие черты. История религиозной мысли накопила множество ответов на трудный для нее вопрос: если мир сотворен и управляем мудрым и благим богом, то как это согласуется с бедствиями и злом? Или: как “оправдать” бога, если существует зло? Со времен Лейбница часть теологии, посвященная таким вопросам и ответам на них, называлась “теодицеей” (от греч. theos — бог и dike — справедливость, право). Как обстоит дело с современными теодицеями? Как уже говорилось, повысившаяся в ХХ веке мера зла, человеческих страданий осложнила положение тех, кто в религиозной мысли наших дней взвалил на себя ношу новой теодицеи. Традиционалисты-католики (вслед за Фомой Аквинским) продолжают повторять “классические” аргументы. Да, говорят они, в мире много зла — потому что много греха. На вопрос, почему же бог допускает рост 5 зла, дается ответ: зло проистекает из того, как человек и человечество пользуются дарованной им (во благо) свободой. “Человечество в наши дни — писал неотомист К. Тремонтан, — как и всегда, творит свое несчастье… Последнее является делом человеческой свободы”. А кто даже на этом основании откажется от свободы и не возблагодарит за нее бога? Итак, не бог, а человек ответствен за зло, особенно за большое зло. Но, признавая это, все же надлежит — чтобы не отпала необходимость в боге — отнести его даже к злу. Бог “нужен”, чтобы наказывать человека за зло и грехи, возникшие в результате злоупотребления свободой. Если снова спросят: а почему бог допускает человека и человечество так злоупотреблять свободой? — надлежит ответить: даже самые большие испытания — когда человек должен испить чашу самим себе причиненного страдания — посланы богом во имя человека, чтобы в конце концов повернуть его к добру. 3начит ли это, что с точки зрения религиозной философии стерты границы добра и зла, что с человека снимается ответственность за зло и страдания? Нет, не значит. В последние десятилетия и годы религиозная философия значительно активизировала борьбу за добрые начала человеческой сущности, за мир и выживание человечества. Особенно радикальных позиций придерживаются теологи и философы, которые остро ставят проблемы свободы и социальной справедливости — это относится, например, к очень популярному сегодня движению латиноамериканских религиозных мыслителей, получившему название “теология освобождения”. Религиозной философии наших дней принадлежит ряд инициатив в отстаивании общечеловеческих ценностей, в борьбе против ядерной опасности. Сохранение дара жизни, цивилизации, планеты Земля — задача, которая не может быть решена без сотрудничества людей разных убеждений. Человек всю свою жизнь становится перед необходимостью выбора. И выбор духовных ценностей является наиболее сложным и противоречивым, так как он наиболее ответственный — ведь в жизни человек руководствуется своей духовностью: разумом, чувствами, волей. Духовный выбор особенно безграничный, но всегда есть один из двух вариантов выбора — добро или зло, правда или ложь, прекрасное или ужасное… Человечеству известны классические варианты духовного выбора: выбор Понтия Пилата — решать или “умыть руки”; альтернатива Сократа — спасать жизнь или честь; Гамлета — быть или не быть; выбор Дон Кихота, Обломова, Раскольникова… Мораль подсказывает человеку вариант выбора духовных ценностей и соответствующего поведения, потому что она опирается на совесть — моральное чувство, в котором проявляется самооценка 6 человеком соответствия его действий принятым в обществе и превращенным в убеждения нормам моральности. Духовность человека — это гармоничное объединение истины, добра и красоты. В действительно человеческой духовности истина всегда красива и добра, добро — истинно и красиво, а красота — добра и истинна именно потому, что чувства и разум не противоречат, а взаимно дополняют друг друга, взаимодействуют, охватывая противоречивый мир в его целостности. Будущего человечества не знает никто, но хочется верить, что в будущем человек будет прекрасен, познает истину и сделает свой выбор жизненных ценностей в пользу добра. Литература. 1. В.П. Андрущенко, М.I. Михальченко, Сучасна соцiальна фiлософiя, курс лекцiй., Киiв, “Генеза”, 1996. Философский словарь, М., “Политиздат”, 1987. С.Э. Крапивенский, Социальная философия, Волгоград, 1996. Введение в философию. в 2 томах, под.ред.Фролова , Араб-Оглы и др., “Политиздат”, 1989. 7

Категории добра и зла

Категории добра и зла составляют суть извечного выбора человека, смысл его земного существования. Эта проблема появилась с самого момента появления человека. Без осознания личностью, что есть добро и зло невозможно постижение других категорий этических ценностей. Вопрос о добре и зле является центром всех религиозных доктрин, известных человечеству. Проблемы добра и зла разбираются в философии, этике, психологии и других науках. Этой теме посвящено множество литературных произведений. Эта проблема не перестает будоражить человечество, заставляя искать новые ответы на извечные вопросы.

Добро и зло являются центральными понятиями, определяющими моральное сознание человека. Они связаны с оценкой совокупности поступков и его деятельности. Добро является главным критерием для морали, с его позиций рассматриваются все нравственные категории, оно объединяет в себе все положительные нормы и требования. Кроме того, добро само выступает мотивом, определяющим деятельность человека.

Зло, категория противоположная добру. Оно выражает совокупность всех негативных явлений, которые подлежат осуждению и преодолению. Зло отражает все нравственно негативные понятия: обман, подлость, жестокость.

Моральные поступки – это выбор между добром и злом. Этот выбор всегда означает действие свободной воли человека, он возможен тогда, когда человек понимает, что есть добро и зло и имеет оценку действий в соответствии с этими понятиями. Добро и зло тесно взаимосвязаны в жизни и делают ее противоречивой. С одной стороны человек выступает как индивидуалист, с присущим ему стремлением к эгоизму, с другой его отличают чувство долга и личной ответственности за происходящее.

В истории существовало много теорий соотношения добра и зла. Религиозная теория признает источником добра высшую вселенскую силу – силу Бога, зло признается как грех, который человек унаследовал от Адама и Евы. Натуралистические теории видели в самом человеке источник добрых и злых устремлений.

Гедонисты считали, что добро – это источник удовольствий, все, что ведет к счастью. Зло – это страдание, несчастье, все, что ведет к разрушению жизни человека.

Этика утилитаризма утверждает, что добро – это то, что составляет пользу для человека, зло – это то, что ему вредно. Они признают, что человек не всегда понимает, что есть для него польза.

Современные теории считают, что добро и зло невозможно определить в общечеловеческом контексте, они являются продуктом осознанного выбора самого человека.

Шульц Эдуард Олегович, учёный физик

ДОБРО ЕСТЬ ЖИЗНЬ Николай Фёдорович Фёдоров* Добро и Зло в философском аспекте (доклад на Днях Философии в Санкт-Петербурге) Эдуард Олегович Шульц учёный-физик, награждён сертификатом ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ: добро, зло, мораль, жизнь, жизненный ресурс – дефиниции приводятся в тексте. ВСТУПЛЕНИЕ Трудно найти человека, который сомневался бы в том, что нужно относить к добру и что к его антиподу. Поскольку это самые общие и многоаспектные понятия, то и представления о них у разных индивидуумов не всегда идентичны. Но есть в них нечто общее, что объединяет их в этой паре. Их понимание, конечно, зависят от возраста человека (его жизненного опыта), от его темперамента, образования и кругозора, от ситуации, от страны и эпохи, в которой происходит оценка события. Естественно, что события оцениваются в системе понятий, включающей в себя два полярных (добро и зло) и множество промежуточных. Некоторые из этой массы нейтральны к исследуемому событию и образуют некую середину, относительно которой событие сдвигают к тому или другому полюсу. Оценки эти — весьма относительны. А рассмотрение этой пары понятий в раках философии может вызвать у некоторых недоумение, ибо обычно относят этот вопрос к бытовой сфере: зло – это, когда ты у меня украл быка, а добро, когда я увёл его у тебя. НЕСОВПАДЕНИЕ ВЗГЛЯДОВ НА СУТЬ ДОБРА И ЗЛА Часто суть этих понятий исчерпывается составляющими его компонентами, такими, например, как: радость – горе; счастье – несчастье; свобода – несвобода; любовь – ненависть; восторг – печаль; удача — неудача и т.д.. То есть, относят добро и зло к одному из частных их проявлений, что, конечно, имеет место быть, но обедняет эту пару понятий. Так, например, Джон Локк (1632-1704 г.г.) полагал, что: “Вещи бывают добром и злом только в отношении удовольствия и страдания. Добром мы называем то, что способно вызвать или увеличить наше удовольствие, …Злом… называем то, что способно причинить нам или увеличить наше страдание…” Заметим, что антиподом удовольствия является, скорее, неудовольствие, а для страдания – блаженство. Но как бы то ни было, вполне офрмившиеся в разное время этические системы: эвдемонизм, стоицизм, аскетизм, киники, эпикурейцы и др. рассматривали удовольствие далеко не одинаково, и для определения добра эта дефиниция, в любом случае, не может быть принята. Другой аспект подчёркнут Людвигом Андреасом Фейербахом (1804-1872 г.г.): “Там, где нет различия между счастьем и несчастьем, между радостью и горем, там нет различия и между добром и злом. Добро – это утверждение; зло – отрицание стремления к счастью.” Н.Г. Чернышевский отождествлял добро с разумностью: “Добро и разумность – два термина, в сущности, равнозначащие: что с теоретической точки (зрения) разумность, то с практической точки зрения – добро; и наоборот: что добро, то непременно и разумно.” Видел добро в свободе Сёрен Кьеркегор (1813-1855 г.г.): “Добро есть свобода. Лишь для свободы или в свободе состоит различие между добром и злом.” В сомнении пребывал Микельанджело Буанарроти (1475-1564 г.г.), т.к. не знал, чему отдать предпочтение в части приносимого вреда и пользы: “Не знаю, что лучше – зло ли, приносящее пользу, или добро, приносящее вред.” Данное высказывание полезно ещё и тем, что намекает на реверсивность этих понятий при разных точках зрения их рассмотрения. Н. Рерих считал, что: “Зло есть грубейшая форма невежества.” Весьма распространённое мнение. Но разве просвещённые люди – тому история знает много примеров! – не совершали зла, не смогут совершать его впредь? Верно, возможность осуществления гармоничного общества предполагал Ф. М. Достоевский, заявлявший: “Я хочу не такого общества, где бы я не мог делать зла, а такого именно, чтобы я мог делать всякое зло, но не хотел его делать сам.” Возможность реализации такого общества нуждается в доказательстве. Автору удалось получить его в создаваемой им модели “Динамического социума.” Правда, всякая возможность отягащается вероятностью! Расплывчатое определение добра даёт В. И. Ленин: “ ” Доброе” есть “требование внешней действительности”, т.е. под “добрым” разумеется практика человека…” (Ленин В.И. Философские тетради// Полн. собр. соч., т. 29, с. 195). Спрашивается, а “злое” – в практике не встречается, что ли, и есть лишь плод теории? Но, заметим, что пометки к прочитанному (в “тетрадях”), не есть завершённая дефиниция. С ростом благополучия и культуры на планете, того, что мы интуитивно относим к добру становится всё больше. Но растёт и численность её населения, и приносимое им зло природе и себе становится угрожающим. Вот, что пишут на этот счёт современные учёные и политологи: “Пришло время важнейшего выбора Выбора между добром и злом. Один исход – социальный прогресс, движение к нравственному идеалу. Другой – путь к социальной деградации.” Новой формулой человеческой интеграции должно стать eго ценностное единение. Единение добра против зла.”)** С точки зрения автора это вполне адекватный и актуальный вывод, и это означает, что проблема добра и зла нуждается в тщательном исследовании. ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ, НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬ ИССЛЕДУЕМЫХ НАМИ ПОНЯТИЙ Эту относитьельность и неопределённость образно выразил французский лексикограф Пьер Буаст (1765-1824 г.г.): “Добро и зло – это две реки, которые так хорошо смешали свои воды, что невозможно их разделить.” Примерно, ту же мысль сформулировал и Вольтер (Франсуа Мари Аруэ, 1694-1778 г.г.): “Вопрос о добре и зле остаётся хаосом, в котором не могут разобраться искренне ищущие ответа…” Национально-исторические несовпадения этих понятий отмечены Ф. Энгельсом: “Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому( Маркс К. Энгельс Ф., Соч., т. 20, с. 94 ).” Но и сегодня нет правильного и однозначного понимания добра и зла. Говорят о том, что одно – изнанка другого. Это верно, как верно и то, что в логике применяют понятия-антиподы для успешного анализа того, что потом относят ближе к одному из них. В современном “Философском энциклопедическом словаре” (ФЭС, Москва, “Советская энциклопедия”,1989 г., с.178) приводится следующее определение исследуемой пары понятий: “Добро и зло – нормативно- оценочные категории морального сознания, в предельно обобщённой форме обозначающие, с одной стороны, должное и нравственно-положительное – благо, а с другой – нравственно-отрицательное и предосудительное в поступках и мотивах людей, в явлениях социальной действительности.” “Должное?” Кто, за что и кому должен? И что понимать под “нравственно-отрицательным (положительным)”? Кроме того, добро и зло являются более общей оценочной категорией, выходящей за рамки социологии, распространяющейся на отношения человека с природой (с космосом): голод (неурожай), наводнения, извержения вулканов, эпидемии, пожары, вторжения комет и астеройдов, малое обледенение и т.д. То есть, энциклопедическую дефиницию нельзя признать удовлетворительной. Апелляция к определению морали, упоминаемой в дефиниции, не исправляет положения. “Мораль, нравственность – один из основных способов нормативной регуляции действий человека в обществе; …господствующие в данный момент нравы и обычаи могут быть оценены моралью с точки зрения её общих принципов, идеалов, критериев добра и зла”… “имеет значение не просто факт чьей-либо эмоцианально-волевой реакции (возмущения или похвалы), но соответствие…общим принципам, нормам и понятиям добра и зла.” (там же, с. 378). Но где же “общие принципы, идеалы, критерии добра и зла“ и их “нормы”? Они не приводятся! Замкнутый круг! Приведённая дефиниция добра и зла наводит на мысль о некоторой незавершённости, об отсутствии основания (в форме аксиомы или принципа), на которое она могла бы опереться. Мировые религии сделали огромное дело, вытеснив язычество, консолидируя общество общей верой. Они, кроме того, установили абсолютную систему ценностей, воплотив абсолютное добро в Боге и абсолютное зло в дьяволе. Сохранились отдельные рудименты многобожия – черти, ведьмы, привидения, русалки и пр.; сохранились и некоторые древние ритуалы, но решающего значения они уже не имели. Это добро внедрялось религиями с применением зла (жестокости): отступников и иноверцев распинали, сжигали живьём на кострах и т.д. Современные мусульмане не брезгуют терактами в борьбе с неверными. Но и религиозные представления о добре и зле не являются абсолютными и часто даже – адекватными. В предложенной системе добра и зла самому верующему предписывалось находить ориентиры: “Не тот умён, кто умеет отличить добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбрать меньшее.” (Талмуд). “Плати добром за зло” – провозглашается там же. А в христианстве аналогичная идея провозглашалась, якобы, Иисусом Христом (в Нагорной проповеди): “… не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую.” Ещё на границе 5-6 в. до новой эры Конфуций, по воспоминаниям Лунь Юй (“Беседы и воспоминания”), на вопрос: “Правильно ли отвечать добром на зло?” – ответил: “Как можно отвечать добром? На зло отвечают справедливостью. На добро отвечают добром.” В новое время (в ХIХ в.) Георг Вильгельм Фридрих Гегель констатировал: “Такой пустоте, как добро ради добра, вообще нет места в живой деятельности.” Современник Гегеля швейцарский писатель Анри Фредерик Амиель (1821-1881г.г.) имел несколько отличающийся взгляд на добро, его роль в жизни общества. Он считал, что: “Доставлять счастье и делать добро – вот наш закон, наш якорь спасения, наш маяк, смысл нашей жизни. Пусть перестанут существовать все религии, только бы осталась эта; у нас будет идеал и будет стоить жить.” С другой стороны, оценивали иногда по достоинству и зло. Мысль о роли зла в социальном прогрессе высказывалась почти три столетия тому назад английским философом-моралистом Бернардом Мандевилем (1670-1733г.г.): “В тот самый момент, когда зло перестало бы существовать, общество должно было бы прийти в упадок.” И в этом есть резон! Приведённые выше философские определения добра и зла, не смотря на их несовершенство, позволяют формализовать вывод о том, что эти понятия мы вправе рассматривать в философском аспекте. В самом деле, добро и зло — “ нормативно-оценочные категории морального сознания…”, “а мораль, нравственность — один из основных способов нормативной регуляции действий человека в обществе”. Этот феномен исследуется социологией, являющейся со времён Огюста Конта (1798-1857 г.г.) частью философии. Можно было бы сделать этот вывод, и прямо, исходя из определения философии в том же словаре: “Философия — учение об общих принципах бытия и познания, об отношении человека к миру; наука о всеобщих законах развития природы, общества и мышления. Философия вырабатывает обобщённую систему взглядов на мир и место в нём человека; она исследует познавательное, ценностное, социально-политическое, нравственное и эстетическое отношение человека к миру.” Возникшее в долгую эпоху формирования философских учений манихейство рассматривает развитие мира в ходе “трёх времён”, и в “первое время” – время становления всего и вся постулировало существование всего лишь двух изначальных, вечных и противостоящих принципов: добра и зла, света и тьмы, пространственно отграниченных друг от друга. Следовательно, добро и зло могут исследоваться в философском аспекте. Чем же они являются на самом деле, в философском их осмыслении? ПОИСК ВЕРНОГО ОТВЕТА Наиболее близким к истине, с моей точки зрения, является определение добра и зла, данное А. Швайцером (1875-1965 г.г.): “Добро – это сохранять жизнь, содействовать жизни, зло – это уничтожать жизнь, вредить жизни.” В противовес картезианскому: “я мыслю, следовательно, существую”, он провозгласил: “я жизнь, которая хочет жить среди жизни, которая хочет жить.” Важно теперь определить понятие жизни. Если это жизнь людей, то что значат тогда оборонительные войны? Меньшая часть людей (защитники) рискует жизнью, защищая большую часть соотечественников, женщин, детей, отстаивая, на самом деле, ресурс жизни. И тогда оборонцы совершают добро, нейтрaлизуя нападающих, лишая их жизни! Если это вообще всякая жизнь, то что делает медицина, уничтожая огромное количество болезнетворных бактерий и вирусов, их разносчиков, всевозможных паразитов? Что делают люди, уничтожая огромное количество живых существ, выращивая и отлавливая их для умерщвления и съедения? Съедая животных, мы, таким образом, обречены постоянно жить во зле. Но ведь всё живое существует за счёт живого, солнечной энергии и гравитации. Что делают люди, потехи ради или ради выгоды, уничтожая десятки видов диких животных? Например, полное уничтожение диких слонов в природе спрогнозировано максимум через 10 лет. Следовательно, нужно принимать реверсивность в соотношении исследуемой пары понятий: зло может обращаться в добро при более широком рассмотрении событий, и наоборот. Кроме того, одно из понятий может переходить в противоположное как результат перехода количественных изменений в — качественные. Таких примеров бесчисленное множество. Например, вы откармливаете голодного — делаете добро, но перешагнули через допустимую меру и перекармливаете его: он заболевает и может скончаться, что обращает добро в зло. Приведём ещё пример реверсивности понятий добра и зла из создаваемой автором модели развития социума. В этой системе социальная напряжённость (зло), но она есть “свободная энергия” социума – двигатель его прогресса (добро). Рождается напряжённость ошибками в исполнении функции управления или чрезмерной эксплуатацией одного из классов другим. Но, совершенно очевидно, что это регулируемые социальные феномены. Оптимизированная эксплуатация, значительную часть присвоенного направляет на развитие общества, на социальный прогресс, и признаётся обществом: добро пребывает в динамическом равновесии со злом. Следовательно, зло может рождать добро или находиться с ним в равновесии! А может совершаться абсолютное зло, как, уничтожение диких слонов с целью наживы, или абсолютное добро, как экозащита планеты. Необходима надёжная опора для ориентации в этом сложном понятийном пространстве. Развивая “Динамическую модель социума”, автор положил в её основу постулат о главенстве жизни в природе и в социуме с собственным определением сути феномена, и независимо от А. Швейцера, на этом именно основании, автор пришёл (в 1973 г.) к аналогичному пониманию сути добра и зла. Но уверен, что приведённая выше краткая формулировка должна быть развита. Она должна быть увязана с современными особенностями социальной жизни; с учётом накопленного опыта, с предполагаемыми условиями её в обозримом будущем, с указанными выше реверсивностью понятий и их возможностью быть абсолютными. ЖИЗНЬ – ОСНОВНОЙ КРИТЕРИЙ ИССЛЕДУЕМЫХ ПОНЯТИЙ Существует более ста определений понятия «жизнь», и многие из них противоречат друг другу. Жизнь может определяться через такие слова как «система», «вещество», «само-воспроизведение», «эволюция», и т. д. Минимальное определение, согласующееся со 123 определениями: жизнь это самовоспроизведение с изменениями (англ. Life is self-reproduction with variations). Возникший как антитеза механистическому пониманию жизни (картезианство) витализм (Ханс Дриш, 1867 – 1941, нем. биолог и философ-идеалист) истолковывает жизнь как реализацию энтелехии – целесообразно действующей жизненной силы, которая увязывалась с божеством. К божеству мы апеллируем тогда, когда не находим других аргументов, но “жизненная сила”(как проявление некоторого “поля”) в явлении жизни, на мой взгляд, присутствует и проявляется, например, в её ошеломляющей способности приспосабливаться к различным условиям, сохраняться и воспроизводиться, наращивая жизненный ресурс — возможность длительного, с возрастающей вероятностью, существования в осваиваемом пространстве. Жизнь на Земле развивалась в многокомпонентную и многофакторную систему, что увеличивает устойчивость системы в соответствии с теорией систем, их сутью. Система жизни развивалась таким образом, что над растениями, возвышались травоядные. А над их видом (видами) специализировались плотоядные, нацеленные поглощать в основном слабых представителей этих видов, что в динамическом равновесии, тоже устанавливаемом природой (жизнью), обеспечивает долговечность тех и других. (Уравнения В. Вольтерра). Микроорганизмы поедают всех, но в основном тоже ослабленных индивидов, что способствует той же ипостаси. Всё это свидетельствует о некой особенности жизни, которую можно назвать “жизненной силой”. Это “давление” объективного закона ощущал интуитивно Георг Гегель. Он писал: “Зло есть не что иное, как несоответствие между бытием и должествованием.” То есть должно, добавим от себя, осуществляться диктуемое объективным законом природы (жизни), а в бытие реализуется нечто, ему не соответствующее. Определение жизни Ф. Энгельса:“Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел.” (Маркс К., Энгельс Ф.,Соч. т. 20, с.82). Несовершенство определения было очевидно и для самого Энгельса. Он говорил по этому поводу: “Наша дефиниция жизни, разумеется, весьма недостаточна, поскольку она далека от того, чтобы охватить все явления жизни, а, напротив, ограничивается самыми общими и самыми простыми среди них…Чтобы получить действительно исчерпывающее представление о жизни, нам пришлось бы проследить все формы её проявления, от самой низшей до наивысшей.”(там же, с. 84). Существует гипотеза о происхождении жизни на Земле, которая получила название панспермизм. Новое подтверждение её содержится в сообщении исследователя из Техасского технологического университета Санкара Чаттерджи, сделанном им на 125 ежегодной встрече Геологического общества США (в г. Деневере). В нём он обратил внимание на то, что Земля имеет гораздо больший запас воды, чем тот, который может быть объяснён геологическим её происхождением. Следовательно, это вода захваченных планетой комет. А существование жизнеспособных спор в космических условиях было доказано до того. Другая гипотеза исходит из того, что органические молекулы в условиях Земли могут быть oбразованы из молекул косной материи. Так, например, Ф. Вёлер в 1828 г. получил в лабораторных условиях мочевину из цианита аммония. Приведём ещё определение жизни из ФЭС: “Форма существования материи, закономерно возникшая при определённых условиях в процессе её развития. Живые объекты отличаются от неживых обменом веществ (непременным условием жизни), раздрожимостью, способностью к размножению, росту, активной регуляции своего состава и функций, к различным формам движения, приспособляемостью к среде и т.д.” К этому “и т.д.” мы отнесём не подозревавшееся в этой дефиниции свойство живого следовать закону, аналогичному закону минимизации действия – величины, пропорциональной произведению энергии на время. Иначе говоря, живые системы не тратят энергию попусту. Именно такой подход к живому позволил автору открыть закон “ускорения социального времени” и закон “гармонизации социума” в создаваемой им “Динамической модели социума” (http://mrija2.narod.ru/sdpr250.html)). В ней же был предложен постулат, назовём его «аксиомой жизни» (АЖ), и сформулируем её. Все многообразие живых объектов – от простейших до приматов – в качестве основного объединяющего имманентного признака (наряду с высочайшей скоростью обмена веществ, адаптивностью, раздрожимостью, способностью поглощать из окружающей среды энергию и информацию и т.д.) обладает фундаментальным свойством (стремлением) сохранять самоё себя, жизнь вида, жизнь на Земле как совокупность взаимодействующей и взаимозависимой жизни живой массы – биосферы, наивысшей формы развития материи. Подобно тому, как в гравитационном поле основным его признаком является взаимное притяжение взаимодействующих масс, так и в “поле жизни” основным его признаком является стремление к самосохранению и умножению. Все остальные, уже изученные (наследственность, естественный отбор, изменчивость, ускоренный метаболизм и т.д.) и ещё неведомые свойства живого, есть следствия этого феномена. Дарвиновское учение о происхождении видов и естественном отборе лишь подтверждает отмеченную нами основную особенность живого. То же можно сказать и об успехах биологии, микробиологии, генетики, которые лишь усиливают этот вывод. Жизнь – негэнтропийная система, космический (гипотеза) фактор; она существует всегда и везде: в форме спор (прокариотов) или в активной форме (клетки, органы, организмы) в подходящих для её проявлений условиях. На «дочеловеческом» уровне эта интенция закреплена в форме безусловного инстинкта – великого (главного) инстинкта жизни; сохранения генетического кода, возможностей мутации и естественного отбора. На человеческом уровне «главный инстинкт», сохраняя свою роль, дополняется представлениями в ценностной шкале. На ценностном уровне эта аксиома формулируется следующим образом: наивысшей ценностью для каждого (в норме) и, следовательно, для всех нас (социума), была, остается и пребудет жизнь человека как представителя человеческого рода; увеличение вероятности его (рода) сохранения, улучшение условий его существования, увеличение «генного ресурса» социума. Сокращением именно вот такой жизни, совершается зло, и именно её защитой и сохранением, совершается добро. Мы справедливо относим к добру решимость пожертвовать частью жизни (жизнями) для спасения значительно большего числа жизней или возможности воспроизведения её в будущем (сохранение жизненного ресурса). Недаром в сообщениях о человеческих жертвах (от пожаров, транспортных катастроф и других катаклизмов) наряду с указанием общего количества жертв, специально оговаривается число погибших детей. При одинаковости числа погибших детей и взрослых дети уносят с собой больший жизненный ресурс, большее суммарное количество жизни. И мы все соглашаемся с такой спецификацией этих трагических сообщений, т.к. интуитивно осознаём существенность жизненного ресурса в настигшей нас беде (зле). Следовательно, зло оценивается не только утратой существующей жизни, но и ущербом, причинённым жизненному ресурсу социума или отдельного человека. Во вступлении мы отмечали, что при всём разнообразии индивидуальных оценок добра и зла в них наблюдается и нечто общее; оно устанавливается нами интуитивно, и оно опирается на приведённую нами аксиому. Этот вывод относится не только к жизненному ресурсу человека, но и всего взаимосвязанного живого вещества, пребывающего в живой и многосторонней связи с жизнью человека. Именно жизненный ресурс защищают на инстинктивном уровне все животные (самок, гнездовья, икринки, яйца, детёнышей), оберегая их порой ценою собственной жизни. Этот феномен усиливается на сознательном уровне, хотя и не всегда осознаётся как защита именно жизненного ресурса. Предложенный подход позволяет установить объективную меру совершённого добра (зла) по продолжительности (количеству) сохранённой или отнятой жизни, её ресурса. Он позволяет существенно устранить многозначность в оценке событий с позиций добра и зла, исправить их ошибочное современное толкование, предоставляя реальный инструментарий для такой оценки. Соответствуя природе вещей, он позволяет более глубоко рассматривать события, принимая во внимание не только близкие (очевидные) результаты, но и следующие за ними, и предшествующие им. Например, многими современниками по инерции осуждается нетрадиционная сексуальная ориентация ЛГБТ-сообществ. Это было совершенно оправдано в былые времена, когда войны и эпидемии, хищники, наконец, уносили множество жизней, сокращали жизненный ресурс. Но теперь, при 7ми-кратном перенаселении планеты, не настало ли время для пересмотра и переосмысления этого обстоятельства? Нужно не упускать из вида, что за рассмотренными полярно-логическими понятиями в приведённом их толковании стоят реальные события, взаимосвязанные процессы. Минимизация зла неминуемо приводит к увеличению добра. Это означает, что с опорой на уточнённые представления о добре и зле должны быть полнее изучены и пересмотрены такие важнейшие мировые проблемы, как война и мир, перенаселение земного шара, экологическое равновесие, эксплуатация, и др. Можно попытаться нащупать возможность выхода из предсказанного катаклизма европейской цивилизации, который, конечно, не обойдётся без третьей (скорее всего, последней!) мировой войны с возможным уничтожением жизни на Земле, при ядерном её исходе. Движение Тарзанидов для решения этой проблемы неприемлемо, противоестетвенно, противоречит закону ускорения социального времени (Э.О. Шульц, Б.Ф. Поршнев). Для упрочения и развития социального блага в соответствии с законом гармонизации социума и гармонизации его отношений с природой (Э.О. Шульц) необходимо, форсируя социальный прогресс, целенаправленно развивать культуру. Необходимо расширять рамки нарастающей демократии в политике и экономике (развивать, например, народные предприятия), углублять глобализацию (мировое правительство), воспитывать нового (высокой культуры) здорового человека. Социальная напряжённость, постепенно убывая, будет, конечно, присутствовать, но будут устранены войны, предсказанная уже (через 15-20 лет) вероятность уничтожения европейской цивилизации, а возможно, и всего живого на Земле. Будет восстанавливаться демографическое и экологическое равновесие на планете, т.е. добро перманентно будет нарастать, а зло, естественно, будет существенно убывать. Но это – темы для других сообщений, если они состоятся. КРАТКИЕ ВЫВОДЫ 1.   Показана несостоятельность существовавших определений добра и зла, подтверждённая их анализом и высказываниями на этот счёт известных мыслителей разных эпох; 2.   Установлен базовый элемент для их адекватного определения и даны эти определения;обоснована возможность их относительности, реверсивности; 3.   Жизнь, как базовый элемент рассматриваемых категорий, получила уточнённое определение с установлением её основного вектора; 4.   Может получить оправдание в рамках выдвинутой теории исправленная форма витализма; 5.   Доказана уместность философского рассмотрения этих категорий. ПРИМЕЧАНИЕ * Религиозный утопист, 1828-1903 г.г. ** С.С. Сулакшин и В.Э. Багдасарян: “Манифест грядущего человечества”, Москва,отпечатано в типографии №4, ISBN 978-5-906-673-15-2, заказ №2015; 1000 экз День философии в СПб, Смольный институт . 28.10.2017 г.

Метафизика добра и зла — 1-е издание

Содержание

Предисловие и благодарности

Введение

Часть I: Теория товара как исполнения

1. Основная теория: аппетиты и удовлетворение

1.1 Актуальность и потенциальные возможности

1.2 Аппетит как потенциальность: тенденции вещей

1.3 Семь возражений против добродетели как исполнения

1.4 Исполнение как не произвольность: принцип окончательности

2.Развитие схоластической концепции добродетели

2.1 Добро как ни моральное, ни органическое по существу

2.2 Атрибутивная / предикативная дискуссия

2.3 Окончательная и дополняющая качества

2.4 Доброта «в некотором роде»

3. Ящик для неорганических добра

3.1 Экземпляр и приближение

3.2 Продолжение существования как тенденция

3.3 Возражение из-за радиоактивности

3.4 Ложные аналогии: инерция и сохранение

3.5 Хорошо ли само существование?

4. Благо в жизни

4,1 От неорганического к органическому качеству

4,2 с хорошим вегетативным аппетитом

4.3 Хорошее при чувствительном аппетите

4.4 Сексуальный каннибализм и связанные с ним возражения

4,5 Хорошее в рациональном аппетите

Часть II: Теория зла как привилегия

5.В защиту теории лишений

5.1 Привилегия и потребность

5.2 Привилегии и зло

5.3 Некоторые болезненные возражения

5.4 Возражения морали: злоба и наказание

6. Зло и установление истины

6.1 Теория правдивого и отрицательные истины

6.2 Отсутствия

6.3 Теория тотальности

6.4 Теория исключения

6.5 Правдивые за частную истину

7.Зло как причина и следствие

7.1 Основная проблема

7.2 Причина отсутствия

7.3 Частные причинные истины

7.4 Анализ Армстронга: контраст

8. Реальность зла

8.1 Неоспоримые истины о зле

8.2 Почему это важно, чем зло концептуально

8,3 Реальность зла в добре

8.4 Тайна зла

Библиография

Гуманитарное сотрудничество — Добро и зло: вечный дуализм

Это мой первый год в рамках сотрудничества по гуманитарным наукам в EPCC-UTEP, и когда я начинал в программе, мне было очень любопытно встретиться с моей командой и узнать о нашей теме исследования. Меня назначили работать с Зайрой Крисафулли, профессором английского языка из муниципального колледжа Эль-Пасо (EPCC), Малией Нельсон, студенткой Техасского университета в Эль-Пасо (UTEP), и Джире Нельсон, студенткой двойного кредита в EPCC.

Я был очень удивлен, когда услышал, что наше исследование будет сосредоточено на ангелах и демонах, которые появляются в трех доминирующих монотеистических религиях — иудаизме, христианстве и исламе. Однако моя реакция была такой, потому что в то время я не был знаком с их священными книгами, их фольклором и даже с их популярной культурой.

По мере того, как проект продолжался, и мы с Малией начали читать священные книги, мы оба начали разделять схожие опасения относительно происхождения зла. Я начал задаваться вопросом, создал ли Бог, создатель всего, зло. Я некоторое время размышлял над своим вопросом и заметил, что мы понимаем добро и зло как понятия, которые не могут существовать друг без друга. То есть мы не можем понять значение зла, не зная значения добра, точно так же, как мы воспринимаем смерть как отсутствие жизни.Таким образом, этот блог стремится исследовать «происхождение» зла как абстрактное понятие, а не момент времени, а также его двойственность с добром согласно известным философам, ученым и религиозным лидерам.

Прежде всего, необходимо понять, как неоплатонизм помог развитию этих представлений о добре и зле в монотеистических религиях иудаизме, христианстве и исламе. В поздней античности в греко-римском мире возникла новая философская школа, получившая название неоплатонизм.Он стал доминирующим в тот период, оставив позади эпикуреизм (идея о том, что знание можно найти через наши чувства, и вера в то, что удовольствие достигается за счет счастья ¹ ) и стоицизм. Новые позднеантичные философы называли себя «платониками», потому что они придерживались взглядов Платона, ² , но они также впитали, присвоили и гармонизировали почти всю философию, религию и литературу эллинистической традиции (за исключением Эпикурейство).Таким образом, согласно Кристиану Вильдбергу, историку философии, это сочетание знаний отражало эпоху интеллектуальной культуры, которая привела научные и моральные теории Платона, Аристотеля и этику стоиков в обильную беседу с литературой, мифами и религиозной практикой. ⁴

Вдобавок, одно из самых фундаментальных предположений этой школы мысли касается nous, важного смысла, онтологически предшествующего физической сфере, рассматриваемого как конечная реальность, принцип упорядочения и причина всего. ⁵ Другими словами, неоплатонизм стремился понять все на основе единой причины (часто считающейся божественной), именуемой «Первая», «Единая» и «Благая». Эти предположения о nous разделялись подавляющим большинством интеллектуалов древнего мира, такими как досократические мыслители, Сократ, Платон, Аристотель и другие после них.

Однако следует понимать, что неоплатоники предполагали возникновение вселенной из этой божественной сущности как чего-то, что существовало всегда и всегда будет существовать.Позднее этот общий взгляд на неоплатонизм был адаптирован и адаптирован в христианское богословие, а также интегрирован в древнюю философию и науку ислама и иудаизма. В этих трех авраамических религиях Бог является эквивалентом Единого, Первого, причины всего, что дает жизнь и дает знание.

Более того, мы также должны рассматривать мир идей согласно Платону как важную тему в создании концепций добра и зла в этих монотеистических религиях.Согласно Платону, мир идей — это та сфера, в которой обитают все универсальные идеи, которые мы используем для описания окружающей нас реальности. Это то место, где пребывает сущность всего, неизменного и вечного. ⁶ Напротив, чувственный мир — это просто копия мира идей, поскольку он управляется нашими чувствами и находится в постоянном изменении. Этот мир не неизменен и не вечен.

Платон считал, так же как Сократ, Парменид, Пифагор и Гераклит, что человеческое тело было худшим, что могло когда-либо случиться с душой существа, потому что материальная потребность тела (еда, половой акт и питье) уменьшалась. оттолкнуть душу от ее истинной сущности., превращая себя в своего собственного раба и живущего для своих материальных нужд. ⁷ Более того, Платон и Сократ утверждали, что души всех существ жили в мире просто как анимас (иррациональная часть души) ⁸ , которые своими страстями желали получить человеческое тело и забыть свое божественное происхождение. Следовательно, счастьем для мужчин было бы восстановление этого божественного духа и возвращение в новый мир идей. Действительно, эта концепция похожа на верования в иудаизм, христианство и ислам, где люди с нетерпением ждут возможности попасть в рай, чтобы там жить и быть счастливыми с Богом.Однако только у тех, кто славит Господа и следует Его путем, будет возможность попасть на небеса. Поэтому понятие зла воспринимается как следование нашим собственным удовольствиям, страстям и желаниям, потому что они уводят нас от нашей истинной сущности. ⁹

Как упоминалось ранее, иудаизм, христианство и ислам впитали неоплатонизм и платонические концепции и адаптировали их к своим вероучениям. Например, Августин, принадлежавший к христианству, сказал: «Если Бог — создатель всего, то все, что есть, должно быть хорошо.Таким образом, зло — это неисправность чего-то хорошего ». ¹⁰ Августин, подобно Платону, утверждал, что зло возникло из-за нашей свободной воли и потому, что некоторые люди верят, что жизнь заключается в том, чтобы подчинять себя удовольствиям человеческого тела через наши чувства. ¹¹ Точно так же раввин Авраам ибн Эзра верил, что весь мир хорош, потому что от Бога исходит только хорошее. Следовательно, «зло происходит из-за того, что дефектный объект получает более высокое влияние». Другие раввины, такие как Саадия Гаон, утверждали, что зло — это не что иное, как отсутствие добра. ¹²

С другой стороны, в исламских верованиях Коран устанавливает, что Бог является единственным авторитетом, который может определять добро и зло, и это можно заметить в следующем стихе: «Тебе предписано сражаться, и тебе это не нравится. Но возможно, что вам не нравится то, что хорошо для вас, и вы любите то, что плохо для вас. Но Аллах знает, а ты не знаешь ». (Аль-Бакара 2: 216) ¹³ В результате наше восприятие этих понятий может вводить в заблуждение.14

Более того, нижеследующее описывает, как религиозные лидеры понимают происхождение зла. Например, христианские лидеры говорили о «потенциале зла», сотворенном Богом; зло приходит как выбор, и каждый раз, когда мы грешим, «зло актуализируется». ¹⁵ Более того, христианские лидеры нашего сообщества, такие как Стив Нельсон, верят, что зло — это выбор против Бога и Его правил. ¹⁶ Кроме того, в интервью раввину Зейдману, еврею-реформатору, он рассказал, что в некоторых случаях Бог допускает зло.Согласно Зейдману, Бог дал нам свободу воли, чтобы мы могли решить, по какому пути идти, потому что единственная возможность, которая у нас есть, — это сделать «настоящий выбор», если вокруг нас тоже есть злые силы. Злые силы бросают нам вызов и придают реальное значение свободной воле, данной нам Богом. ¹⁷ Точно так же имам Йехия Ибрагим из Исламского центра Эль-Пасо рассказал, что зло было создано Богом для того, чтобы испытать и искушать слабых людей, чтобы увидеть, сколько из нас действительно честны. ¹⁸ В целом эти лидеры разделяют схожие представления и представления о происхождении зла в соответствии с их собственными религиями.Зло каким-то образом допущено или создано Богом, чтобы придать важность «рациональным» решениям, которые мы принимаем.

Кроме того, для таких ученых, как Пол Карус, религии (например, упомянутые в этом блоге) не могли бы существовать без смерти, просто потому, что они верят в существование загробной жизни. Если бы не было заблуждений, мы бы не искали верного пути, и добро не имело бы никаких заслуг. Для него Бог перестал бы быть Богом, если бы не было необходимости в добродетели.1 ⁹ Другие ученые, такие как Дон Торсен, утверждают, что люди могут использовать точный образ Бога только в том случае, если они живут в мире, в котором иногда побеждает зло, чтобы люди могли научиться развивать веру, надежду, любовь и другие добродетели. где им приходится бороться, чтобы оставаться настойчивыми. В противном случае люди были бы созданы как ангелы или демоны, действующие как роботы без свободы воли. ²⁰ Следовательно, наша способность принимать моральные или аморальные решения играет замечательную роль в созидании зла в этих религиях.

Я мог бы часами объяснять различные понятия и восприятия зла и его двойственности с добром, поскольку это то, что эволюционировало на протяжении всего времени, в последнее время из-за субъективизма и Второй мировой войны. Тем не менее, я думаю, что невозможно описать конкретный момент в истории, когда было создано зло, поскольку неоплатонизм, иудаизм, христианство и ислам рассматривают Бога (или Единого) как высшее существо, которое всегда существовало и будет существовать всегда. Напротив, происхождение зла можно понимать с точки зрения «где», а не «когда».Он зародился в умах великих философов древности и развился в величайших монотеистических религиях. В этом контексте зло проявляется в отсутствии всемогущей фигуры. Он сбивает нас с правильного пути и заманивает в материальный мир вместе с нашими удовольствиями и желаниями. ²¹ Зло в религии — это дух, придающий вес нашей свободной воле, и без него «добрые дела» ничего не значили бы.

Написано Айлин Гарсиа, научным сотрудником бакалавриата
Общественный колледж Эль-Пасо, Гуманитарное сотрудничество в EPCC-UTEP

Изображение заголовка: «Симпозиум Платона» Ансельма Фейербаха через Wikimedia Commons https: // commons.wikimedia.org/wiki/File:Plato%27s_Symposium_-_Anselm_Feuerbach_-_Google_Cultural_Institute.jpg

Обозначения и ссылки

1. «Эпикуреизм». Энциклопедия Древнего Рима , Мэтью Бансон, Факты в файле, 3-е издание, 2012 г. Справочное кредо.

2. Вильдберг, Кристиан. «Неоплатонизм.» Стэнфордская философская энциклопедия . Стэнфордский университет, 11 января 2016 г.

3. Эллинистическая традиция относится в основном к культурным / религиозным влияниям на Европу и Ближний Восток, начиная с последних десятилетий четвертого века до нашей эры.Основной характеристикой той эпохи было смешение культуры классической Греции и социальной и культурной среды народов востока, завоеванных Александром Великим.

4. Вильдберг, Кристиан. «Неоплатонизм.» S Энциклопедия философии Танфорда . Стэнфордский университет, 11 января 2016 г.

5. Лилла С. «Ноус». Энциклопедия древнего христианства, Анджело Ди Берардино, InterVarsity Press, 1-е издание, 2014. Credo Reference

6.Платон. Республика . Мадрид: Gredos, 1988. Печать.

7. Платон. Диалоги Платона . Барселона: Austral, 2017. Печать.

8. «Анима». Словари Lexico | Английский. Словари Lexico. Интернет.

9. Beuchot, M. Руководство по истории философии Грига. Хуарес: ​​Colección de libros Universitarios. (2010)

10. Стивенс, Скотт. «О Боге, добре и зле». ABC Религия и этика . Австралийская радиовещательная корпорация, 31 августа.2012. Интернет.

11. Cantera, M. S. San Agustín y la presencia del mal en la Historia . Эспириту, 228–229. (2012)

12. «Добро и зло». Добро и зло . Эд. Еврейская виртуальная библиотека. Группа Гейла. Интернет. 24 ноября 2020 г.

13. Аль-Бакара, 2: 216.

14. Дуган, Альфонс. «Добро и зло в исламе». Журнал «Фонтан» . Blue Dome Inc., 1 апреля 2005 г. Интернет.

15. Что было источником зла? Perf. Хэнк Ханеграаф.Что было источником зла? Библейский ответчик, 1 августа 2011 г. Интернет.

16. Нельсон, Малия. «Интервью со Стивом Нельсоном, пастором церкви Рио». 28 октября 2020 г.

17. Гарсия, Айлин. «Интервью Zoom с раввином Беном Зейдманом». 19 ноября 2020 г.

18. Гарсия, Айлин. «Интервью Zoom с имамом Йехиа Ибрагимом». 3 ноября 2020 г.

19. Карус, Пол. «Проблема добра и зла». Монист, т. 6, вып. 4. 1896. С. 580–599.

20. «Проблема зла». Что верно в христианстве? Введение в христианскую веру и практику, Дон Торсен, т.1, Claremont Press, Claremont, CA, 2020, pp. 77–82.

21. Это понятие не включает современные представления о зле.

Бог: Все-Добро или Все-Зло … есть ли разница? — PLATO

Tool Text

Тема, касающаяся вопроса зла

Давно кипящие споры в богословии затрагивают статус классического определения Бога. Традиционно одна область согласия между теистами и атеистами заключалась в определении Бога; без этого соглашения они не смогли бы дискутировать.Мейнстрим среди авраамических монотеистов стремится сосредоточиться вокруг Бога как Всемогущего, Всеведущего, Вездесущего и Всемогущего. Одно из наиболее часто упоминаемых утверждений атеистов было сосредоточено на том, возможен ли этот Бог логически. В двух словах, эта дискуссия называется Вопросом Зла или Теодицеей.

В дебатах о теодицеи используются несколько ключевых терминов. Первое различие исходит от источника. Человеческое зло — это все плохие поступки и страдания, вызванные человеческой волей, следствием Свободной Воли.Естественное зло включает землетрясения, вулканы, лихорадку Эбола, черную чуму и тот факт, что так много форм жизни существует, убивая и пожирая других. Каждый из них вызывает отдельные вопросы. Зло (или здесь страдание) можно рассматривать как поглощенное или непоглощенное. Поглощенное зло — это все страдания, необходимые для существования Добра. Сюда могут входить прививки, скобы, боли в ногах от упражнений или другие трудности, необходимые для роста. Непоглощенное зло — это все, что осталось. Для Всемогущего Бога вообще не должно быть Непоглощенного Зла.Даже самая маленькая сумма ставит под сомнение Всевышнюю милосердие Бога.

Спор здесь принимает две формы, которые мы можем назвать сильным и слабым аргументом. Сильный аргумент утверждает, что иметь Бога, который является Всемогущим и Всемогущим, логически противоречиво из-за огромного количества Непоглощенного Зла в мире. Эта точка зрения говорит, что Бог не может существовать , это невозможно . Слабый аргумент предполагает, что существование Всемогущего и Всемогущего Бога маловероятно , что из-за всех страданий в мире кажется, что отсутствие Всемогущего и Всемогущего существа является лучшим объяснением, но что Бог все еще логически возможен. .Напротив, Сильный теизм утверждает, что совершенный Бог должен быть одновременно и Всемогущим, и Всемогущим, что это логически необходимое .

Британский философ Стивен Лоу недавно дал лукавое объяснение этому старому вопросу. В видео, ссылка на которое приведена ниже, он просит нас поразмышлять о том, столкнется ли совершенно злой Бог с теми же проблемами, кроме перевернутого… этот Бог столкнется с проблемой добра, или как мы можем объяснить так много, казалось бы, чрезмерного непоглощенного добра.

Что, если вообще что, делает вседобого бога менее абсурдным, чем всезлого?

Маловероятно, что эти дебаты закончатся в ближайшее время. Понимание этого помогает понять традиционный взгляд на Бога и различия между логической возможностью / необходимостью и аргументом из лучшего объяснения.

Метафизика: Откуда берутся добро и зло?

У всех нас есть чувство морали, и большинство из нас согласны с тем, что хорошо.Но на самом деле между добром и злом может быть много общего

Земля 31 августа 2016 г.

Роуэн Хупер

Натали Никлин

Трехмесячного ребенка вырвали из рук матери, убили укусом в лоб и съели.Эту акцию совершили мать и дочь, которые были членами того же сплоченного сообщества, что и ребенок. Позже они были замешаны как минимум в двух других случаях детоубийства и каннибализма.

По любым стандартам морали, это убийство было бы названо «злом». Но нападавшие и их жертвы были шимпанзе, живущими в национальном парке Гомбе-Стрим в Танзании. Когда приматолог Джейн Гудолл впервые сообщила об этом в 1975 году, она назвала это «варварским убийством». Может ли шимпанзе быть злым? Или, если на то пошло, хорошо?

Философы давно борются с природой добра и зла.Являются ли они неразрывной двойственностью? Есть ли какие-то вещи по своей природе хорошие или плохие? Эти вопросы кажутся слишком абстрактными, чтобы на них наука ответила. Но задавая такие вопросы, как «почему животные альтруисты?» и «почему шимпанзе иногда жестоко убивают друг друга?» биологи пришли к объяснению, которое в равной степени применимо и к людям. В основе добра и зла лежит нейтральная рука естественного отбора.

«И« злое », и« моральное »поведение может служить интересам общей физической формы, в зависимости от человека и обстоятельств, — говорит Бернард Креспи, биолог-эволюционист из Университета Саймона Фрейзера в Британской Колумбии, Канада.Под инклюзивным фитнесом понимаются гены, общие с близкими родственниками, которые передаются их потомству. Вот почему некоторые животные эволюционировали, чтобы помогать братьям и сестрам в воспитании детенышей. Даже если помощник не выращивает собственный выводок, общие гены выигрывают. На первый взгляд самоотверженным поступком кажется…

Онтология добра и зла и проблема свободы выбора христианские философские рассуждения С. Кьеркегора — DOAJ

Онтология добра и зла и проблема свободы выбора христианскими философскими рассуждениями С.Кьеркегор — DOAJ

Granì (Мар 2019)

Принадлежности

Савонова Г.И.

Луганский областной институт последипломного педагогического образования

DOI

https: // doi.org / 10.15421 / 171914

Том и выпуск журнала

Vol. 22, нет. 1
с. 110 — 116

Аннотация

Читать онлайн

В статье раскрывается особенность С.Философские рассуждения Кьеркегора о сущности добра и зла, проблемах этического и психологического сжатия человеческого существования в трансцендентности «или-или». Онтология добра и зла раскрывается философом в проблеме свободы как данности и несвободы как ограничения, когда добро как Бог пребывает в свободе. Бог не знает несвободы именно потому, что его свобода непризнана, и это величайшее наказание за зло. Отмечается, что христианин, являющийся нравственным человеком, оказывается в ситуации выбора между добром и злом, и зависание процесса выбора во времени приводит к выбору в несвободе, что уже является грехом и злом.Акцент делается на понятии «грех» в христианском определении его С. Кьеркегора, а также на проблеме «блокирования» выбора страхами. В статье устанавливается связь между грехом и страхом в проблеме веры и человеческого действия. Проведен анализ дифференциации страха как страха быть собой и страха не быть собой. Страх в философии С. Кьеркегора определяется как психологическая проблема выбора и метафизическая сущность зла, которое испытывает страх перед добром.Зло боится добра, потому что определяет его как нечто, посягающее на сущность зла — несвободу. Люди боятся своих знаний о несвободе и потере веры. Вопрос христианской веры в метафизику свободы выбора есть средство спасения от демоничности несвободы, согласно философии С. Кьеркегора. Утрата веры на любом жизненном этапе приводит человека в отчаяние. В философии С. Кьеркегора есть два типа отчаяния: отчаяние быть я и отчаяние не быть я.Статья посвящена проблеме греха. Проблема определения греха раскрывает значение уныния как начала любого греха. Уныние привязано к тьме зла, месту постоянного пребывания неугомонных демонов и вечного падения в бездну. Разочарованный человек не имеет точки опоры для «прыжка веры», поэтому он ищет утешения в реализации своих желаний и внушении страха. Поэтому «скачок веры» от этического человека к религиозному в статье рассматривается как выход из выбора между добром и злом.В статье также дается краткий сравнительный обзор философских аргументов С. Кьеркегора и философов-экзистенциалистов.

Ключевые слова

Опубликовано в

Granì

ISSN

2077-1800 (Печать)

2413-8738 (онлайн)

Издатель

Издательство «Грани»

Страна издателя

Украина

Субъектов LCC

Политология

Философия.Психология. Религия: философия (общая)

Сайт

http://grani.org.ua/

О журнале

Настоящее значение слов «добро» и «зло»

Источник: Passie vor MenschenRecht / Flickr

Было бы опасным упрощением полагать, что одни люди от природы «хорошие», а другие от природы «злые» или «плохие».Эта вводящая в заблуждение концепция лежит в основе системы правосудия многих стран — «плохие» люди совершают преступления, и, поскольку они по своей сути «плохие», их следует запереть, чтобы они не могли навредить нам своим «злым» поведением. Эта концепция также разжигала войны и конфликты на протяжении всей истории и даже в наши дни. Это заставляет группы поверить, что они борются за правое дело против «злого врага» и что после того, как «злые» люди будут убиты, мир и добро будут царить безраздельно.

Конечно, человеческая природа намного сложнее этого.В человеческих существах «добро» и «зло» изменчивы. В людях может быть сочетание «хороших» и «плохих» качеств. Некоторые люди, которые ведут себя жестоко и жестоко, могут быть реабилитированы и в конечном итоге проявляют «хорошие» качества, такие как сочувствие и доброта. И вместо того, чтобы быть внутренним, самое жестокое или жестокое поведение вызвано факторами окружающей среды, такими как жестокое детство или социальное обучение, полученное от семьи или сверстников.

Значение добра и зла

Что мы на самом деле имеем в виду, когда используем эти упрощенные термины «добро» и «зло»?

«Хорошо» означает отсутствие эгоизма.Это означает способность сопереживать другим людям, сочувствовать им и ставить их потребности выше своих. Это означает, если необходимо, пожертвовать собственным благополучием ради других. Это означает доброжелательность, альтруизм и самоотверженность, а также самопожертвование ради великого дела — все качества, которые проистекают из чувства сочувствия. Это означает способность видеть за пределами поверхностных различий расы, пола или национальности и относиться к общей человеческой сущности, лежащей под ними.

Все «святые» люди в истории человечества обладают этими качествами в изобилии.Подумайте о Махатме Ганди и Мартине Лютере Кинге, которые рискуют собственной безопасностью и благополучием ради достижения равных прав и свободы для индийцев и афроамериканцев. Это были люди с исключительной степенью сочувствия и сострадания, которые превосходили любую заботу об их собственных амбициях или благополучии.

«Злые» люди — это те, кто неспособен сочувствовать другим. В результате их собственные потребности и желания имеют первостепенное значение. Они эгоистичны, эгоистичны и нарциссичны.Фактически, другие люди ценны для них только в той степени, в которой они могут помочь им удовлетворить свои собственные желания или быть использованными. Это относится и к диктаторам вроде Сталина и Гитлера, и к серийным убийцам и насильникам. Я бы сказал, что их основная характеристика — неспособность сопереживать другим. Они не могут чувствовать эмоции или страдания других людей, не могут видеть мир с точки зрения других людей и поэтому не имеют представления о своих правах. Другие люди для них просто объекты, что делает возможными их жестокость и жестокость.

Добро и зло как гибкие

Большинство из нас находится где-то между крайностями Ганди и Гитлера в спектре человеческого поведения. Иногда мы можем вести себя плохо, когда эгоцентрические импульсы заставляют нас ставить наши потребности выше благополучия других. Иногда мы ведем себя благочестиво, когда сочувствие и сострадание побуждают нас ставить нужды других выше собственных, что приводит к альтруизму и доброте.

Настоящая разница между этой идеей «добра и зла» и традиционной концепцией состоит в том, что сочувствие или отсутствие сочувствия не фиксируются.Хотя люди с психопатической личностью кажутся неспособными развивать сочувствие, для большинства из нас сочувствие — или доброта — это качество, которое можно развивать. Это признано буддизмом и большинством других духовных традиций. По мере того как мы практикуем медитацию или внимательность и становимся менее привязанными к материализму и стремлению к статусу, мы становимся более открытыми и более связанными, а значит, более самоотверженными и альтруистическими.

«Непостоянство» добродетели также признается процессом «восстановительного правосудия», который становится все более и более широко используемым в европейских системах правосудия.Вместо того, чтобы запирать « плохих » людей — что, к сожалению, так широко практикуется в пенитенциарной системе США, — восстановительное правосудие дает правонарушителям возможность встретиться со своими жертвами, увидеть, как их преступления повлияли на них, что часто вызывает чувство сочувствия к ним. их жертвы, что, в свою очередь, часто приводит к реабилитации.

Это оптимистичный взгляд на природу, но я бы пошел еще дальше. Поскольку доброта в людях проявляется, когда мы связаны — когда мы расширяемся в сопереживании друг другу, — я считаю, что доброта выражает нечто фундаментальное о человеческой природе, даже если иногда это трудно увидеть.«Зло» — это аберрация, форма патологии, как показывает психопатическая личность, которая возникает только тогда, когда мы разбиты на отдельные фрагменты.

Стив Тейлор — автор книги «Прыжок: психология духовного пробуждения». Вы можете следить за ним в Facebook или Twitter.

Ницше3

Обзор проблемы зла Зло понимается как проблема, когда мы стремимся объясните, почему он существует ( Unde malum? ) и как он связан с мир в целом.Действительно, что-то может считаться злом, когда оно ставит под сомнение наше базовое доверие к порядку и структуре наших Мир. Питер Бергер, в частности, утверждал, что объяснения зла необходимы для того, чтобы социальные структуры оставались сами против хаотических сил. Отсюда следует, что такой объяснение оказывает влияние на человека в целом. Как Дэвид Блюменталь Как отмечает, хорошая теодицея — это та, которая имеет три характеристики: «[Я] не должен оставлять человека с чувством реальность нетронутой.»(Это говорит правду о реальности.) «[Я] не должен оставлять одного наделенным полномочиями в пределах интеллектуально-нравственная система, в которой живет человек ». (А именно, он должен не отрицать основную силу или добродетель Бога.) «[Я] т должен быть настолько интеллектуально последовательным насколько это возможно «. (Это ответ, который является одновременно последовательным и удовлетворяет жизнь.) Это не значит, что каждая культура имеет дело с зло точно так же.Как отмечает Амли Рорти, зло и его отношение к мир понимали на Западе по-разному, в том числе следующий: Неоплатоники: зло как лишение или отрицание добра или бытия, так что зло — это только зло, противопоставленное большее благо. Теодицея и когерентизм: зло можно понять как часть или в связи с более крупными планами Бога в отношении космоса. Манихейство: добро и зло равны конфликтующие силы, выражающие свою оппозицию в истории человечества. Благочестивый рационализм: человеческий разум не может понять зло, но разум должен постулировать Бога, чтобы объяснить человеческую мораль. Благочестивая преданность: человеческий разум не может понять зло, поэтому требуется прыжок веры, чтобы уповать на Бога. Пессимизм: зло реально, но мир — нет имеют смысл и не могут быть поняты. Несуществующее: Зла на самом деле не существует; скорее, люди проецируют свое субъективное неодобрение на события и действия. Определение Теодицеи «Теодицея» — термин, придуманный Лейбницем. от греческих слов theos (Бог) и dike (праведный). А Теодицея — это попытка оправдать или защитить Бога перед лицом зла с помощью отвечая на следующую проблему, которая в своей самой основной форме включает эти предположения: Бог всем добр и всемогущ (и, следовательно, общеизвестный). Вселенная / творение было создано Богом и / или существует в зависимых отношениях с Богом. Зло существует в мире. Почему? Обратите внимание на то, что предлагает эта проблема. Это начинается с предположение, что такое существо, как Бог, захочет уничтожить зло. Если Бог хорош, но не всемогущ и не знает, тогда, возможно, он не иметь возможность вмешиваться в любой ситуации. Точно так же, если Бог — это все могущественный и знающий, но не совсем хороший, тогда, возможно, у него есть подлые черты.Если Бог каким-то образом представляет собой все эти вещи, но вселенная не существует в случайные отношения, тогда Бог не имеет ничего общего со злом (хотя Дизайн богов все еще можно винить). Однако, если Бог одновременно добр и могущественный, тогда почему существует зло? Теперь эта проблема предполагает несколько вещей. Первое точка подразумевает, что Бог является личным существом, хотя не все теодики согласились бы. Точно так же второй пункт предполагает, что Бог взаимодействует или по крайней мере, в какой-то момент взаимодействовал с миром.И что мы можем признать зло в мире предполагает, что «зло» — это что-то это можно сделать понятным и, следовательно, обсудить. Зло обычно определяется как любое нежелательное состояние дел и обычно Считается, что включает в себя как моральных, злых действий, совершенных людьми, так и естественных зло, которое включает боль и страдания в результате естественных бедствия, болезни или генетические дефекты. Как видите, это проблема внутри и окружающий монотеизм.Зло, его происхождение и цель, приобретает иной вид. значение, если смотреть с точки зрения политеиста, атеиста или нетеистическая система убеждений. Система, в которой есть несколько божественных силы, отсутствие силы или некоторая форма безличной космической силы (например, Дао) будет не воспринимайте проблему таким образом. Зло можно представить не только в метафизические и религиозные термины как мерзость, неповиновение, злоба, нечистота и бесчестье (или, поочередно, в некоторых восточных системы как иллюзию или дисбаланс), это также можно понять в по существу естественные или светские термины как социальный порок, эгоизм, пристрастие, коррупция, преступность и социопатология (ср.Рорти). И многие из них в то время как они не противоречат теистической системе убеждений, не зависят от один тоже. Возражения Ницше богу теодицеи Ницше теоретически не верит, что Бог существуют; «Бог» для философа — это, в конце концов, человек строительство, да и то плохое. Так что Ницше сильный и горький сарказм, направленный на иудео-христианского Бога, следует понимать как нападки в человеческих идеях, которые ослабляют людей и лишают благородного человека его источника власти и благородства.Однако эти возражения можно прочесть и с определенное подозрение — Сильно ли протестует Ницше? Он действительно «преодолел» Бога, в которого, по его словам, он не верит? Изучите следующие отрывки: 30 — несовершенный мир и выдумка бога. 181 — Безразличный отец 203 — Святой Дух как источник религиозного насилия 253 — Неизвестный бог мучений. 262 — Бог виноват в безвкусице при проектировании вселенная Альтернативный ответ Ницше В конечном счете, Ницше утверждает, что проблема зла на самом деле не существует.Проблема, по его мнению, ошибочна. понимание космоса. если мы выйдем «за пределы добра и зла» тогда мы не сможем принять мир таким, какой он есть. Даже вещи обычно определяется как страдание или естественное зло, на самом деле следует понимать как часть жизненной драмы. Как ни странно, его ответ странным образом звучит так: что-то вроде взгляда благородного страдающего стоика, только теперь это героическое благородство — это маска, создание смысла, которое мы помещаем в космос.Обратите внимание на следующее: 86 — Бог — это предположение; отказ от всех взглядов одного или неподвижного движителя 314 — Отвержение Царства Небесного для Земля как она есть 143 — Жизнь лучше всего играют хорошие актеры 165-166 — Да и аминь, благословение случайный космос 180-Позор молитвы 201-202 — Все в движении и должно быть 314-316 — Потребность в иронической квазирелигиозной ритуал, покрывающий всю жизнь 319-321 — Время, смерть и вечность

.