Мишель Фуко — История безумия в Классическую эпоху читать онлайн

Мишель Фуко

История безумия в Классическую эпоху

Книга известного французского философа Мишеля Фуко (1926–1984) посвящена восприятию феномена безумия в европейской культуре XVII–XIX вв. Анализируя различные формы опыта безумия — институт изоляции умалишенных, юридические акты и медицинские трактаты, литературные образы и народные суеверия, — автор рассматривает формирование современных понятий `сумасшествие` и `душевная болезнь`, выделяющихся из характерного для классической эпохи общего представления о `неразумии` как нарушении социально — этических норм. В книге по — новому, освещены истоки психологического опыта безумия в XX в.: позитивизм XIX в., психоанализ Фрейда, философия Ницше и т. д. Дополнительный интерес представляет привлеченный Фуко обширный материал искусства и литературы (от Эразма Роттердамского и Себастьяна Бранта до маркиза де Сад, от Босха до Ван Гога).

Сокулер З. СТРУКТУРА СУБЪЕКТИВНОСТИ, РИСУНКИ НА ПЕСКЕ И ВОЛНЫ ВРЕМЕНИ

Первой работой Мишеля Фуко, появившейся на русском языке, была книга “Слова и вещи” (1969, русский перевод 1977). Она завершалась загадочной фразой: быть может, когда сменятся диспозиции нашего современного мышления, “человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке”.

Такая фраза не могла не привлечь к себе внимание. Книга “Слова и вещи” вызвала оживленную дисскусию. Надо, однако, учесть, что стоящая за этой фразой мысль принадлежит не только данной книге. Она является стержневой для всего творчества Фуко. Одним из подходов к ней стала предлагаемая вниманию читателя книга “История безумия в классическую эпоху”, вышедшая в 1961 г.

Непосредственным материалом для этой книги послужила история психиатрии. Фуко показывает прежде всего, что данная отрасль медицинского знания и соответствующий ей институт — психиатрическая лечебница — имеют сравнительно недавнее происхождение. Он доказывает это, раскрывая принципиальное отличие психиатрии и ее трактовки психических болезней от практики предшествующих столетий. Это весьма интересное исследование, которое, впрочем, лежит в русле традиций французской философии и историографии науки. В традиции, идущей от Леона Брюнсвика и Гастона Башляра, подчеркивалась историчность разума, тот факт, что познающий дух меняется в процессе познания. Башляр ввел понятия эпистемологичес-кого препятствия и исторического разрыва. С помощью этих понятий можно описывать качественное своеобразие различных исторических форм знания и обрывать фиктивные ряды предшественников. Ученик Башляра Жорж Кангийем развил подход своего учителя. В частности, он подвергал критике представление о влиянии, предполагающее однородность знания; в противоположность этому, он отмечал значение “разрывов” в истории науки. Кангийем критиковал “вирус предшественничества” в историографии науки, проявляющийся в том, что историк науки считает своим долгом для каждого концепта, идеи, открытия выстроить как можно более длинную цепь предшественников.

В свете традиции, ведущей от Башляра через Кангийема к Фуко, предлагаемую читателю работу Фуко можно понять как четкое и обстоятельное описание исторического разрыва, отделяющего психиатрию, сформировавшуюся в XIX в., от предшествующих представлений и практик обращения с психически больными.

И, однако же, резюмировать таким образом содержание данной книги значило бы упустить ее самое глубокое и сложное содержание.

Ибо Фуко говорит не только о том, что в начале XIX в. происходит исторический разрыв в концептуализации психических заболеваний и обращении с психически больными. Нет, он высказывает гораздо более сильный тезис: до XIX в. не было безумия.

Это близко к признанному философией науки тезису о том, что наука сама конструирует свой предмет. Так, например, в мире самом по себе нет “физических”, “химических”, “биологических” и пр. явлений. “Физические” явления — это все те явления, которыми занимается физика. Сама физика в ходе своего развития определяет, какой круг явлений считается “физическим”.

Однако перенос подобного тезиса на медицинское знание вызывает некое внутреннее сопротивление. Представляется невероятным, что медицинское знание само конституирует своего пациента — больного. Поэтому тезис Фуко кажется поразительным по своей очевидной неправдоподобности. Казалось бы, совершенно очевидно, что, независимо от психиатрических или любых иных концептуализаций, человек обладает сознанием, а коль скоро есть такая функция, как сознание, то может быть и дисфункция — безумие. Именно против таких совершенно очевидных для здравого смысла представлений и выступает Фуко в своей работе. Он стремится показать, что психиатрия не просто стала по-новому изучать психические болезни, но что она создала их.

Интерес к истории медицины и психиатрии проходит через все творчество Фуко. Он обращается к этим темам в таких работах, как “Рождение клиники” и первый том “Истории сексуальности”. Обычно историком какой-то дисциплины становится специалист в этой области, интерес которого постепенно переключается на историю своей дисциплины. Поэтому было бы естественно, чтобы исследованием по истории медицины занялся человек с медицинским образованием, чтобы историей становления клиники заинтересовался практикующий клиницист. Но Фуко не был психиатром, как не был он врачом вообще. Он — по другую сторону, с теми, на чьем материале медицинское знание конституирует свой объект. Он — пациент. И поэтому, я думаю, его взгляд оказался особенно проницательным, и открылись ему неожиданные вещи.

В то же время интерес Фуко к вопросам медицины и психиатрии был далеко не случайным. Чтобы понять это, надо обратиться к некоторым моментам его биографии.

Поль Мишель Фуко родился 15 октября 1926 г. в провинциальном городке Пуатье на юге Франции. Его отец был хирургом и профессором анатомии в медицинском институте. Отец сам был сыном хирурга. Мать Фуко была дочерью хирурга. Отец рассчитывал, что и старший сын, Поль Мишель, станет медиком. Тот, однако, не хотел этого, и мать поддержала сына. Правда, отец имел возможность утешиться тем, что медиком стал младший сын Дени. Поль Мишель нарушал семейную традицию не только в этом. В семье Фуко принято было давать мальчику имя Поль. Полем Фуко был отец, Полем Фуко был дед. Полем должен был стать и сын, однако мать воспротивилась полному подчинению традициям, царящим в семье ее мужа. Поэтому мальчик был назван Полем, однако получил и второе имя — Мишель. Во всех документах, в школьных списках он именовался Поль. Сам же он именовал себя Мишель и впоследствии признавался друзьям, что не хотел носить имя отца, которого, будучи подростком, ненавидел2.

Великое заточение

Заточению в мысли соответствует заточение социальное: еще при жизни Декарта в Европе начинают открываться госпитали и богадельни, оборудованные «столбами, железными ошейниками, камерами и подземными темницами»; часто они занимают помещения бывших лепрозориев, из-за чего постояльцы наследуют стигматы изгоев. Согласно королевскому эдикту, эти заведения призваны препятствовать «нищенству и праздности как источнику всех и всяческих беспорядков», на деле же — туда попадают далеко не только нищие, но увечные, старики, больные, бездельники, проститутки, развратники, богохульники. В середине XVII века в одном Париже заключено уже шесть тысяч человек — 1% населения города. В зарождающемся индустриальном обществе существование тех, кто не способен работать или неправильно мыслит, становилось все менее и менее терпимым. Корабль дураков, с которого были видны сакральные кошмары юродства и судороги мироздания, перестал бороздить хаотичные воды и превратился в тюрьму, а впоследствии — в психиатрическую больницу.

Безумие низвели с его грозного пьедестала, обезвредили и изолировали

Древнее, космическое безумие умолкло, но оно не было вытеснено окончательно, а только дремлет — «именно его пробудили к жизни последние речи Ницше, последние видения Ван Гога». Такие творцы, как Арто или Нерваль, все еще способны выразить опыт безумия, несмотря на его отторжение обществом. Именно в этом задача «Истории безумия» — предоставить голос тому, что на протяжении столетий посредством множества социальных практик, политических институтов, этических оценок, медицинских диагнозов принуждали умолкнуть: «следовало бы прислушаться, склониться к этому бормотанию мира, попытаться разглядеть столько образов, которые никогда не стали поэзией, столько фантазмов, которые никогда не достигли красок бодрствования».

Насколько последователен был Фуко в эстетизации безумия, свидетельствует дискуссия, состоявшаяся на посвященной Ницше конференции 1964 года:

«Вопрос: Кстати, по поводу безумия. Вы сказали, опыт безумия является точкой наибольшего приближения к абсолютному знанию… Вы действительно так думаете?

Фуко: Да.

Вопрос:

Фуко: Именно так».

«История безумия» завершается тезисом, что «неразумие в современном мире, после Сада и Гойи, принадлежит к решающим моментам любого творчества, — иначе говоря, к тем смертоносным, властным стихиям, которые заложены в творчестве как таковом». Конечно, книга поднимает множество проблем, связанных с нормативностью и патологией, технологиями власти, медицинским знанием, связью власти и знания, формированием новой субъектности — все они перекочуют в последующие работы Фуко. Но среди прочего «История безумия» была призвана вновь наполнить ветром паруса Корабля дураков, чтобы он продолжил свое таинственное странствие — к пределам разума.

Мишель Фуко ★ История безумия в Классическую эпоху читать книгу онлайн бесплатно

Мишель Фуко

История безумия в Классическую эпоху

Книга известного французского философа Мишеля Фуко (1926–1984) посвящена восприятию феномена безумия в европейской культуре XVII–XIX вв. Анализируя различные формы опыта безумия — институт изоляции умалишенных, юридические акты и медицинские трактаты, литературные образы и народные суеверия, — автор рассматривает формирование современных понятий `сумасшествие` и `душевная болезнь`, выделяющихся из характерного для классической эпохи общего представления о `неразумии` как нарушении социально — этических норм. В книге по — новому, освещены истоки психологического опыта безумия в XX в.: позитивизм XIX в., психоанализ Фрейда, философия Ницше и т. д. Дополнительный интерес представляет привлеченный Фуко обширный материал искусства и литературы (от Эразма Роттердамского и Себастьяна Бранта до маркиза де Сад, от Босха до Ван Гога).

Сокулер З. СТРУКТУРА СУБЪЕКТИВНОСТИ, РИСУНКИ НА ПЕСКЕ И ВОЛНЫ ВРЕМЕНИ

Первой работой Мишеля Фуко, появившейся на русском языке, была книга “Слова и вещи” (1969, русский перевод 1977). Она завершалась загадочной фразой: быть может, когда сменятся диспозиции нашего современного мышления, “человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке”.

Такая фраза не могла не привлечь к себе внимание. Книга “Слова и вещи” вызвала оживленную дисскусию. Надо, однако, учесть, что стоящая за этой фразой мысль принадлежит не только данной книге. Она является стержневой для всего творчества Фуко. Одним из подходов к ней стала предлагаемая вниманию читателя книга “История безумия в классическую эпоху”, вышедшая в 1961 г.

Непосредственным материалом для этой книги послужила история психиатрии. Фуко показывает прежде всего, что данная отрасль медицинского знания и соответствующий ей институт — психиатрическая лечебница — имеют сравнительно недавнее происхождение. Он доказывает это, раскрывая принципиальное отличие психиатрии и ее трактовки психических болезней от практики предшествующих столетий. Это весьма интересное исследование, которое, впрочем, лежит в русле традиций французской философии и историографии науки. В традиции, идущей от Леона Брюнсвика и Гастона Башляра, подчеркивалась историчность разума, тот факт, что познающий дух меняется в процессе познания. Башляр ввел понятия эпистемологичес-кого препятствия и исторического разрыва. С помощью этих понятий можно описывать качественное своеобразие различных исторических форм знания и обрывать фиктивные ряды предшественников. Ученик Башляра Жорж Кангийем развил подход своего учителя. В частности, он подвергал критике представление о влиянии, предполагающее однородность знания; в противоположность этому, он отмечал значение “разрывов” в истории науки. Кангийем критиковал “вирус предшественничества” в историографии науки, проявляющийся в том, что историк науки считает своим долгом для каждого концепта, идеи, открытия выстроить как можно более длинную цепь предшественников.

В свете традиции, ведущей от Башляра через Кангийема к Фуко, предлагаемую читателю работу Фуко можно понять как четкое и обстоятельное описание исторического разрыва, отделяющего психиатрию, сформировавшуюся в XIX в., от предшествующих представлений и практик обращения с психически больными.

И, однако же, резюмировать таким образом содержание данной книги значило бы упустить ее самое глубокое и сложное содержание.

Ибо Фуко говорит не только о том, что в начале XIX в. происходит исторический разрыв в концептуализации психических заболеваний и обращении с психически больными. Нет, он высказывает гораздо более сильный тезис: до XIX в. не было безумия.

Это близко к признанному философией науки тезису о том, что наука сама конструирует свой предмет. Так, например, в мире самом по себе нет “физических”, “химических”, “биологических” и пр. явлений. “Физические” явления — это все те явления, которыми занимается физика. Сама физика в ходе своего развития определяет, какой круг явлений считается “физическим”.

Однако перенос подобного тезиса на медицинское знание вызывает некое внутреннее сопротивление. Представляется невероятным, что медицинское знание само конституирует своего пациента — больного. Поэтому тезис Фуко кажется поразительным по своей очевидной неправдоподобности. Казалось бы, совершенно очевидно, что, независимо от психиатрических или любых иных концептуализаций, человек обладает сознанием, а коль скоро есть такая функция, как сознание, то может быть и дисфункция — безумие. Именно против таких совершенно очевидных для здравого смысла представлений и выступает Фуко в своей работе. Он стремится показать, что психиатрия не просто стала по-новому изучать психические болезни, но что она создала их.

«История безумия» Мишеля Фуко : Богослов.RU

Некоторые выводы из исследований одного из самых влиятельных мыслителей XX века, известного представителя антипсихиатрии Мишеля Фуко представлены в данной публикации.

Еще знаменитый немецкий историк философии Куно Фишер, живший в XIX веке, подчеркивал, что современная наука и ее методы родились во времена схоластики. Распространенное воззрение, что Возрождение и Новое Время были очагом справедливости и учености по сравнению с мрачным Средневековьем, было введено в оборот марксистскими историками, видевшими вокруг только смену общественно-экономических формаций. В отличие от марксистской историографии, французский философ Мишель Фуко выводит на поверхность мрачные и жестокие корни современных тюрьмы, психбольницы, государственности и науки. Анализируя сочинение «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, Мишель Фуко приводит своего читателя к выводу, что «глупость … – возмездие, настигающее беспорядочную и бесполезную ученость[1]», а также показывает ничтожность человеческих познаний на примере хоровода дураков Эразма Роттердамского: «первыми идyт Грамматики, за ними Поэты, Риторы и Сочинители; затем Юристы; следом выступают «Философы, почитаемые за длинную бороду и широкий плащ», и наконец, сомкнув ряды, шествует неисчислимое воинство Богословов[2]». Мишеля Фуко всегда интересовали именно маргинальные проявления человеческой истории, поэтому он обращает взгляд своего читателя на картину Иеронима Босха, где изображен «корабль дураков» – Stultifera navis. В средневековой Европе существовала традиция – собирать всех городских сумасшедших и помещать их на судно, лишенное руля, отправляя вниз по течению реки. Мишель Фуко видит в мачте этого корабля библейское Древо познания добра и зла: «другой символ знания, древо (древо запретное, древо греxа и обетованного бессмертия), посаженное когда-то в центре земного рая, теперь выдернуто из земли и превратилось в мачту корабля дураков[3]». За этой метафорой скрыт старый библейский смысл тщетности человеческого знания перед божественной мудростью: «Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну» (1 Кор. 1:19). Св. ап. Павел спрашивает: «Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо … мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией…» (1 Кор. 1:20-21).

Фуко сравнивает всю современную надменную «ученость» и «глубокую философию» с кораблем дураков, плывущим без руля, и задается вопросом: о чем же говорит это знание безумных, – и сам же отвечает: «поскольку знание это запретно, оно, конечно же, является предвестьем царства Сатаны и одновременно конца света; высшего блаженства и последней кары; всевластия на земле и низвержения в преисподнюю. «Корабль дураков» плывет по стране наслаждений, где желанию человека доступно все, по какому-то новому раю, ибо человек здесь не ведает больше ни нужды, ни страданий; и все же прежней невинности ему не обрести. Мнимое это блаженство есть торжество дьявола, Антихриста, это подступающий вплотную Конец[4]». И действительно, наш век можно было бы назвать веком наслаждения, сибаритствующему уму доступны практически все виды развлечений, со всех рекламных плакатов на нас светит призыв «Enjoy Yourself» – «Наслаждайтесь!». Этот вектор наслаждения подробно рассматривается Жаком Лаканом в его «Этике Психоанализа».

С точки зрения истории психиатрии Мишель Фуко разворачивает перед читателями постепенную трансформацию благоговейного отношения к безумию – как зеркалу человеческой мудрости к откровенной эксплуатации сумасшедших в Новое время: их насильственное удержание в кандалах и применяемые к ним под видом лечения пытки. Фуко видит корень такого отношения в том, что с приходом буржуазного капитализма ценностью человека перестает быть образ Божий, ценность теперь определяется возможностью совершать полезную работу. Именно поэтому заключенных сумасшедших связывают узами трудотерапии и причисляют к их сонму всех нетрудоспособных: проституток, воров, стариков, т. е. всех тех, кто не совершает «полезного» труда во имя общества. Возможно, именно с этим связана активная секуляризация и ожесточение по отношению к монашеству в Новое Время от Петра Первого до Кромвеля и Французской Революции – монашество объявляется обузой и тунеядством. Мишель Фуко делает вывод также о том, что такое отношение к безумцам в классическую эпоху вызвано деформацией фокуса восприятия безумия – безумец теперь не образ Божий, а неразумное животное, которое можно и на цепь посадить: «изоляция классической эпохи не позволяла относиться к безумию иначе, нежели как к нечеловеческому, животному началу, и безумие не могло высказать свою нравственную истину[5]».

Фуко настаивает, что психиатрия, даже в ее нынешнем состоянии, – не наука, а идеологический механизм. Заглянув в недавнее прошлое, во времена СССР, мы увидим, что через «карательную психиатрию» и принудительное лечение прошли тысячи священников, монахов и несогласных всех мастей. Даже сами психиатры вынуждены признать, что «приоритет клинического метода, подчинённое положение инструментальных методик дают повод для обвинений в субъективизме диагностики в психиатрии. Отрицание возможности объективного диагноза в психиатрии ведёт к отрицанию существования психических болезней вообще и самой психиатрии как науки[6]». Другими словами при диагностировании психического расстройства чаще всего полагаются на слова и поведение «больного».

Для наглядности лучше привести живой современный пример: сотням тысяч детей по всему миру ставится диагноз СДВГ (Синдром дефицита внимания и гиперактивности). Эта «болезнь» F90 (по классификации МКБ-10 — Международной классификации болезней 10-го пересмотра) была введена в справочники всего лишь простым голосованием на Американской Психиатрической Ассоциации. Перечень симптомов – позволяет причислить к списку больных почти всех детей: ребенок не желает читать или слушать учителя – СДВГ, ребенок показывает признаки гнева – тем более СДВГ. Чтобы не быть голословным приведу пассаж из «Фармакотерапии в неврологии и психиатрии» под ред. С.Д. Энна и Дж.Т. Койла: «Наличие гиперактивности у ребенка дошкольного возраста довольно трудно интерпретировать, поскольку здоровым детям в этом возрасте тоже свойственна повышенная подвижность. Диагностику ДВГ облегчают дополнительные симптомы: приступы ярости, агрессивные или отчаянные (без оглядки на риск) действия. В начальной школе дети с ДВГ могут не справляться с программой из-за дефицита когнитивных функций и испытывают затруднения в налаживании отношений со сверстниками[7]». В качестве лечения используется сильнейший наркотик неамфетаминового ряда, похожий по воздействию на кокаин и амфетамин – риталин (метилфенидат). Энциклопедия наркотических веществ сообщает о нем такие сведения: «согласно информации Управления по борьбе с наркотиками США, уличное злоупотребление метилфенидатом стало серьёзной проблемой. … В 2002 году Парламентская Ассамблея Совета Европы отметила высокий уровень легального потребления метилфенидата в Бельгии, Германии, Исландии, Люксембурге, Голландии, Швейцарии и Соединенном Королевстве. Число британских детей, которым прописаны стимуляторы, увеличилось на 9200% за период с 1992 по 2000 годы… Во Франции за период с 1989 по 2002 год число детей с диагнозом «гиперактивность» выросло на 600%[8]». И это не упоминая психохирургии – когда удаляются целые участки мозга, превращая пациента психиатрической клиники в некоторое подобие растения.

В начале 1960 годов под влиянием Мишеля Фуко появляется международная инициативная группа «Антипсихиатрия», ставящая под сомнение теоретические основания и методы психиатрии. «Антипсихиатрия» сосредотачивает внимание на том, что определения многих психических заболеваний и расстройств настолько размыты и субъективны, что даже минимально не отвечают научным требованиям, а методы лечения чаще наносят пациентам непоправимый урон. Из вышеизложенного можно сделать выводы о ценности исследования Мишелем Фуко истории психиатрии для читателя-богослова. Психиатрия представляет собой, как об этом говорит Мишель Фуко, властный дискурс, с его желанием подчинить субъекта себе. Мишель Фуко абсолютно верно отмечает, что такие проявления разрушительного поведения, как алкогольная и наркотическая зависимость, которые раньше считались проявлениями проблем нравственного характера, сейчас переходит в ведение медицинских учреждений.

[1]    Фуко, М., История безумия в классическую эпоху, М., 2010, С. 35.

[3]    Фуко, М., История безумия в классическую эпоху, М., 2010, С. 32.

[4]    Фуко, М., История безумия в классическую эпоху, М., 2010, С. 32.

[5]    Фуко, М., История безумия в классическую эпоху, М., 2010, С. 561.

[6]    Жариков Н. М., Урсова Л. Г., Хритинин Д. Ф. Психиатрия: Учебник — М., Медицина, 1989. С. 251.

[7]    Энна С.Д., Фармакотерапия в неврологии и психиатрии, М., 000 «Медицинское информационное агентство», 2007, С. 196.

[8]    Энциклопедия наркотиков, все о наркотиках и лечении наркомании // [Электрон. ресурс] // http://narcotics.su/metilfenidat.html

Фуко М.

Сочинения

Мишель Фуко

История безумия в классическую эпоху

Вступ. ст. З.Сокулер, предисл. М.Фуко, пер. с фр. И.Стаф. — СПб.: Университетская книга, 1997. — 576 с.; тираж 10 000 экз.; серия «Книга света»; ISBN 5-7914-0023-3.
Мэтр французского структурализма Мишель Фуко, сам себя, правда, никогда к структуралистам не относивший, так как полагал, что описывает динамику истории, а не статику структуры, может быть назван, пожалуй, самым публикуемым на русском из числа современных европейских философов. Буквально за последние несколько лет вышли «Слова и вещи» (СПб., 1994), «Археология знания» (Киев, 1996), «Воля к истине» (М., 1996), «История безумия в классическую эпоху» (М., 1997), о которой речь пойдет ниже, и это не считая менее фундаментальных исследований и отдельных статей. Первая книга Фуко в переводе на русский появилась еще в 1977 году. И это вполне оправданно, поскольку его работы составляют как бы непрерывный цикл, эпопею формирования современного человека и требуют для адекватной оценки целостного восприятия.

К идее воссоздания генеалогии современного человека философ пришел не сразу. Он начинал как марксист и даже около трех лет состоял в Коммунистической партии Франции. Возможно, здесь сказалось не столько влияние Маркса, сколько Гегеля, и, конечно, общих для молодых интеллектуалов послевоенной Франции умонастроений. От Гегеля, несомненно, происходит стремление Фуко описать именно динамику формирования современного человека, с его особым типом мышления и особенной мифологией. З.А. Сокулер, автор вступительной статьи к «Истории безумия в классическую эпоху», точно подметила и связь построений Фуко с идеями Ницше, скорее формальную, чем содержательную. Изучая работу Ницше «К генеалогии морали», Фуко обратил внимание на саму постановку вопроса, на идею генеалогии, на попытку описать мораль не традиционным образом, не как нечто изначально присущее человеку и характеризующее его сущность, а как исторически обусловленный способ отношения к миру. Именно исследование наиболее свойственных современной европейской культуре явлений в их становлении и создает надтекстуальное единство основных произведений Мишеля Фуко.

Большинство его работ связано с гносеологией, или, точнее, с критической историей наук. Даже пафос первого тома «Истории сексуальности» (это «Воля к знанию», вошедшая в упоминавшийся выше сборник «Воля к истине»), несомненно, гносеологический. «История безумия в классическую эпоху»- это тоже история науки, история становления психиатрии. Основная часть исследования посвящена периоду примерно с шестнадцатого по восемнадцатый век — именно этот отрезок понимает Фуко под классической эпохой. Но в целом книга охватывает гораздо более длительный этап — с конца средневековья, когда сумасшедшие считались скорее просветленными, чем больными, и до начала девятнадцатого века, времени появления первых психиатрических лечебниц, когда безумие начало приобретать свой современный статус. История психиатрии — это история безумия, история формирования в общественном сознании понятия сумасшествия как болезни, долгая и непростая.

Выбор понятия безумия в качестве объекта анализа не случаен. С конца девятнадцатого века, с появлением Ницше и Жерара де Нерваля (которых часто упоминает Фуко), дискурс безумия ворвался в европейскую культуру и за следующее столетие почти вытеснил из нее дискурс рациональности. Кстати, тема безумия всегда присутствовала в европейской литературе, и Фуко отслеживает ее развитие. Пожалуй, пик интереса к безумию литература пережила еще до Ницше, в эпоху романтизма, и как тут не вспомнить «Серапионовых братьев» Гофмана. Целые вереницы безумцев проходят перед читателями Гофмана, и, не будучи, вроде бы, основными героями, именно они связывают разрозненные новеллы в единое целое романа. А до этого были еще безумцы Шекспира. Правда, следует учесть, что все это — речи о безумцах, время речей безумцев в культуре наступило после Ницше. Но дело даже не в этом, а в роли, которую безумие как мифологема, постоянно изменяясь, играло и продолжает играть в сознании европейского человека. С развитием психологии роль эта только возросла, и для многих, пытающихся формулировать сущность человека разумного в двадцатом веке, единственно возможным стало апофатическое определение от противного, через безумие. Фуко пишет: «Под психологией мы понимаем определенное явление, присущее западному миру начиная с XIX в., — тот монолитный постулат, который был определен современным человеком, но который определяет и его самого: человеческое бытие не характеризуется через некое отношение к истине, но наделено присущей ему и только ему, открытой вовне и одновременно потаенной, собственной истиной.

Последуем же за языком в его свободном течении: homo psychologicus — это прямой потомок homo mente captus» (с. 516). То есть человек психологический — прямой потомок человека безумного.

Фуко прослеживает все метаморфозы этой мифологемы. Первоначально средневековые безумцы — это люди Божьи, те самые нищие духом, которым (неточный перевод с греческого!) открылось царствие небесное. Мудрость мира сего, если вспомнить апостола Павла, есть безумие перед Господом, соответственно, по контрапозиции (а средневековые схоласты были большими мастерами в рассуждениях такого рода), безумие в мире есть высшая мудрость. Не случайно вплоть до начала классической эпохи в литературе и фольклоре безумец опровергает псевдомудрецов и оказывается носителем подлинной истины. Но постепенно оценка безумия меняется, и оно становится одним из пороков, а по мере утверждения рационализма и основным пороком, источником всех прочих. У Мольера безумец уже в лучшем случае симулянт, в худшем — негодяй, чаще же и то, и другое. И безумцы, наряду с преступниками, попадают в специально созданные заведения, которые не имели ничего общего с больницами, но много общего — с тюрьмами.

Не самая главная, но четко прослеживаемая на протяжении всей книги задача автора — критика традиционной истории психиатрии. Ее, как историю любой науки, принято описывать как постепенное накопление знаний, неспешный отказ от заблуждений, то есть прогресс, приведший в конечном итоге к возникновению лечебниц для умалишенных, а также современных методов лечения. По Фуко же, психиатрия (он предпочитает для обозначения ранних стадий развития этой науки термин «нозография») не нашла, а создала в безумце больного, постепенно формируя свою теоретическую базу, проделав путь не от наблюдений к обобщениям, а наоборот. Причем теории безумия были долгое время еще безумнее, чем объект, который они исследовали, как не без язвительности отмечает Фуко. Так, во времена господства механицизма врачи склонны были объяснять все явления человеческой психики движением «животных духов». «Как правило, животные духи относят к сфере восприятия. Димерброк …утверждает, что они незримы, опровергая Бартолина, якобы видевшего их… Халер… утверждал, что они не имеют вкуса, и возражал Жану Паскалю, который попробовал их и нашел кислыми…» (с. 542). Среди причин безумия называли все, что угодно, в частности, чтение книг: «Девочка, которая десяти лет от роду читает, вместо того чтобы резвиться, в двадцать лет превратится не в добрую кормилицу, а в истеричку» (с. 370). Мысль, между прочим, довольно верная, и примеры, ее подтверждающие, ныне можно встретить на каждом шагу. Но вернемся к нашим безумцам.

Путь от безумца-преступника к безумцу-больному занял больше двухсот лет, только к концу восемнадцатого века кое-кто осознал, что их надо не наказывать, а лечить. Тогда же взамен цепей были изобретены смирительные рубашки. Но так ли уж сильно трансформировался статус безумца, если изоляция как основная мера борьбы с безумием осталась неизменной? Именно борьбы, и не важно, что составляет содержание этой борьбы — наказание или лечение. Безумец воспринимался как чужой, как источник постоянной угрозы в те века, когда он был преступником. Но изменилось ли что-то в его восприятии обществом, когда он стал больным? Фуко подчеркивает, что последняя глава его книги — еще не завершение истории. История безумия закончится тогда же, когда закончится история вообще.

Евсей Вайнер

История безумия в классическую эпоху

Об авторе

Французский философ Мишель Фуко (1926–1984) и через 10 лет после смерти остается одним из наиболее читаемых, изучаемых и обсуждаемых на Западе. Став в 70-е годы одной из наиболее влиятельных фигур в среде французских интеллектуалов и идейным вдохновителем целого поколения философов и исследователей в самых различных областях, Фуко и сегодня является тем, кто «учит мыслить».

Чем обусловлено это исключительное положение Фуко и особый интерес к нему? Прежде всего самим способом своего философствования: принципиально недогматическим, никогда не дающим ответов, часто – провоцирующим, всегда так заостряющий или переформулирующий проблему, что открывается возможность нового взгляда на нее, нового поворота мысли. Интерес к Фуко связан также с тем, что он ввел в сферу философского рассмотрения и тематизировал такие области существования человека, которые прежде никогда не удостаивались внимания профессиональных философов: безумие, клиника, тюрьма, сексуальность. Одной из таких областей стала область дискурсивных практик, называемая Фуко по-разному: «дискурс», «дискурс – мысль», «сказанные вещи», «архив». В какой-то момент мысль Фуко фокусировалась именно на дискурсе, который выступил в качестве независимой, самодостаточной и саморегулируемой инстанции, первичной по отношению ко всем прочим практикам и в определенном смысле ими управляющей. Этим подход Фуко отличается от всего того множества концепций языка, речи, знака и т. д., которыми богат ХХ век.

В публикуемой работе можно видеть попытку самоопределения Фуко по отношению к двум ведущим направлением гуманитарной мысли нашего времени: семиотике, с одной стороны – той, для которой первичной реальностью являются сами «сырые», неинтерпретированные знаки, и герменевтике – с другой, которая, напротив, в качестве первичной признает реальность интерпретации и осуществляющей эту интерпретацию субъективности. Сам Фуко дистацируется и от того, и от другого не только тонко и проницательно, отмечая непреходящие завоевания каждого из подходов, но вскрывая также и проблематизируя фундаментальные допущения и уловки, стоящей за ними мысли, несостоятельность которых и заставляет Фуко ставить вопрос о выделении дискурса в качестве автономной сферы, с присущими ей механизмами возникновения и функционирования, распределения и ограничения. («L’Archeologie du savoir», 1969 и «L’Ordre du discours»,1971)

Данный текст интересен своим переходным характером, он позволяет увидеть движение мысли Фуко, «кухню» его работы, В самом деле, где находится автор, когда он обсуждает герменевтику, семиологию, структурализм и т. д.? Скорее всего в том особом пространстве «археологического», или «генеалогического», как позже назовет его Фуко, анализа, который предполагает восстановление предпосылок и условий возможности тех или иных форм мысли. И здесь дистанцированность Фуко оказывается только оборотной стороной его страстной вовлеченности: опыт чтения и понимания работ Фуко с несомненностью показывает, что с наибольшей яростью его критика обрушивается каждый раз на то, со стороны чего он испытывает наиболее сильное влияние. Известны признания Фуко о его намерениях написать «археологию герменевтики», равно как и указания на то, какую роль сыграл для него в 60-е годы структурализм (достаточно сказать, что подзаголовок «Слов и вещей» – «Археология гуманитарного знания» – первоначально выглядел иначе: «Археология структурализма»). И вместе с тем заверения, что ни «структуралистом», ни «герменевтом» он никогда не был… Археологический анализ, как можно предположить и был для Фуко кроме прочего, а может быть и прежде всего, способом «разотождествления», или говоря его языком: «открепления» от всяких «временных» форм мысли, инструментом «критической работы мысли над самой собой». В этом Фуко и видел основную задачу и смысл философствования.

1 марта 1994 Светлана Табачникова

Фуко, Мишель

История безумия в эпоху разума

Психиатрия в высшей степени подвержена коррупции. Советские психиатры 1950-х годов позорно организовались в медицинское подразделение государства ГУЛАГ. Политическое диссидентство стало prima facie свидетельством нарушения тестирования реальности, «вялой шизофрении». Нам нравится верить в преимущества научного прогресса, но для советских заключенных прогресс был отмечен знаком минус; каждый очевидный прогресс в психиатрических технологиях оставлял их под более жестким контролем и ухудшал положение.

Что, если бы мы делали то же самое? Может ли каждый наш шаг вперед в визуализации мозга, генетике и психофармакологии способствовать бессознательным планам доминирования и конформизма? Скорее всего, не. Мы по-прежнему живем в своего рода демократии, и большинство американцев — если им посчастливилось не вступать в Национальную гвардию — все еще не подчиняются приказам правительства.

Кто мог всерьез продвигать такую ​​извращенную идею? Только кто-то с интуитивным сочувствием к наиболее униженным и маргинальным членам общества и с жестоким презрением к науке, медицине и авторитету в целом.И, если бы он убедил кого-нибудь еще в своих диковинных взглядах, он был бы диалектическим и риторическим гением. Но это был Мишель Фуко (1926-1984) — пожизненный политический и философский радикал, в прошлом коммунист, сторонник студенческих восстаний 1968 года, апологет иранской революции, борец за права тюрем, активист по борьбе со СПИДом и одна из первых жертв СПИДа. Тем не менее, Фуко был в равной степени митр-писателем, интеллектуальной рок-звездой в духе Камю и Сартра и профессором, занимавшим вершину почета и уважения в жестко иерархической университетской системе своей страны.Только во Франции!

Безумие и цивилизация, переработка докторской диссертации Фуко, предпринимает «археологию» нашей системы психиатрической нозологии и лечения. ¹ Фуко — релятивист, занимающийся психическими заболеваниями; наше медицинское понимание их — это социальное изобретение, локализованное в нашей эпистеме или концептуальной схеме. Знания в целом и психиатрическую практику в частности нельзя понимать в отрыве от других институтов принуждения и дисциплины.

Эта современная концептуальная основа начала формироваться в «классический» период 17-18 веков. «Безумие и цивилизация» — это мрачное изложение необоснованных теоретических рассуждений и безнадежных методов лечения того времени — рассказ о парах, юморе, оковах, чистках и холодных душах. Но это описание заключено в скобки провокационного описания Фуко двух великих исторических разрывов: шагов назад, которые выглядели как шаги вперед.

Фуко противопоставляет классическую теорию средневековому и ренессансному взглядам на безумие, которое он реконструирует на основе современного искусства и литературы, особенно галлюцинаторных образов, созданных Питером Брейгелем и Матиасом Грневальдом, и карикатурами в «Похвале глупости» Эразма.Согласно этой точке зрения, безумие — это греховное состояние, отпадение от благодати, альтернатива разуму. Безумие пользуются страшным уважением, как искушение и обманчивая свобода. Напротив, с классической точки зрения прото-науки, безумие экстернализируется, изолируется и исследуется. Диалог с безумием прекращается.

Объективным коррелятом этой концептуальной реорганизации и первого разрыва Фуко является «Великий конфайнмент» 17 века; внезапное заключение массовых групп населения в недавно организованную сеть тюремных учреждений по всей Европе.Со своей франкоцентрической перспективой Фуко особенно опирается на указ 1656 года, учредивший госпиталь Gnral в Париже. Название обманчиво; Больница не была медицинским учреждением. В нем и в других подобных заведениях жили не только безумцы (термин, охватывающий психоз, умственную отсталость, слабоумие, эпилепсию и все остальное в органической психиатрии), но и должники, бродяги, мелкие преступники, политические и религиозные диссиденты. Официально «Конфайнмент» был нацелен на нищету и безделье.Фуко предполагает, что на самом деле это была моральная паника, спровоцированная перемещением населения из сельской местности, индустриализацией и появлением нового класса городской избыточной рабочей силы. Какова бы ни была причина, миллионы были заперты без каких-либо выходов.

Второе нарушение Фуко — это демонтаж этих институтов в конце 18 века. Героями этого движения являются квакер Сэмюэл Тьюк (основатель Йоркской лечебницы) и Филипп Пинель (представитель Французской революции, реорганизовавший французские больницы).Согласно принятому мнению, Тьюк и Пинель принесли душевнобольным освобождение, понимание и доброту. (Каждый учебник истории медицины воспроизводит картину Роберта-Флери, изображающую Пинеля, праведно поражающего цепи обитателей Сальптриры).

Фуко, спорно, не будет ничего из этого. Он описывает деятельность этих реформаторов как «гигантское моральное заточение». Они просто заменили грубую силу более тонкими, интимными и всеобъемлющими средствами контроля.Психическое заболевание было переосмыслено как моральная неудача, которую нужно лечить с постоянным наблюдением и регламентированием, с апелляциями к вине и религиозным чувствам. Заключенного постоянно судят, ему угрожают и исправляют. Больница изображает семью в карикатурном виде — психиатр принимает мантию мягкого, но требовательного отцовского авторитета. Что особенно важно, пациент усваивает этот авторитет, становясь более послушным, но также более самоотчужденным, разделенным и менее свободным даже, чем его или ее закованные в цепи предшественники.Фуко даже предполагает, что великая истерия, описанная Шарко, Фрейдом и Пьером Жане 100 лет спустя, является «осадком» этого авторитарного режима.

Центральной метафорой Фуко является Паноптикум Джереми Бентама. Бентам, британский философ, был основателем утилитаризма и аватаром одичавшего инструментального разума. Его Паноптикум был хитроумно спроектированной тюрьмой — фактически так и не построенной, — что позволяло нескольким охранникам наблюдать за огромным количеством заключенных. Схема Бентама основывалась на интернализации: как только заключенные знают, что кто-то всегда может наблюдать, они наблюдают за собой.(Как и в «1984» Джорджа Оруэлла, государственный террор сохраняется даже тогда, когда никто не знает, работают ли на самом деле вездесущие телеэкраны.) Не говоря уже о Матрице. . . современная психиатрия и пенология сошлись. Фуко утверждает, что все мы живем внутри Паноптикума. И если вы недавно пытались сесть в самолет, вы можете согласиться.

Работы Фуко предложили интеллектуальный вес противникам организованной психиатрии, от антипсихиатров 1960-х годов до современных саентологов.Но наибольшее влияние он оказал на это невероятное сочетание доктринерского либертарианства, фармакологической презумпции и цинизма Фуко, которое привело к нашему собственному «Великому деконфайнменту» — опустошению наших государственных психиатрических больниц. Перефразируя соотечественника Фуко Анатоля Франса, «душевнобольные снова могут попрошайничать на улицах и спать под мостами».

Ссылки:

1. Фуко М. Безумие и цивилизация: история безумия в эпоху разума. Говард Р., пер.Нью-Йорк: Винтаж; 1965.

Безумие и цивилизация — Мишель Фуко

Фуко, Мишель. Безумие и цивилизация: история безумия в эпоху разума. Перевод Ричарда Ховарда. Нью-Йорк: Винтаж, 1988.

Фуко датировал свою научную карьеру публикацией книги Madness and Civilization . Безумие и цивилизация ( Folie et Déraison: histoire de la folie à l’âge classique , 1961; сокращено Фуко в 1964 году; переведено как Безумие и цивилизация: История безумия в эпоху разума в 1965 году) была первой крупной самостоятельной работой Фуко.Впервые он предложил ее в качестве докторской диссертации, когда был в Упсале. Она была отклонена в Упсале, но принята в качестве докторской диссертации в Сорбонне вместе с дополнительной диссертацией по антропологии Канта с помощью известного французского историка-интеллектуала Жоржа Кангильема. Публично он был довольно хорошо принят, но не получил широкого обзора.

Безумие и цивилизация можно взять за образец для произведений Фуко. По словам самого Фуко, это «структурное исследование исторического ансамбля — понятий, институтов, судебных и полицейских мер, научных концепций, — которые сдерживают безумие, дикое состояние которого невозможно восстановить.”

Пожалуй, самая известная идея Фуко заключается в том, что приют возник в классическую эпоху (семнадцатый / восемнадцатый века) в попытке нормализовать поведение в соответствии с буржуазными идеалами. Двумя ключевыми событиями являются «Великое заточение» 1650-х годов, когда по королевскому указу сумасшедшие, в том числе (в том числе бедные, больные и праздные), больше не могут свободно бродить, как в эпоху Возрождения, а изолированы. и замкнутый; и освобождение Филиппом Пинелем тех, кто находился в приютах в период французской революции.Фуко утверждает, что Пинель превратил приют в юридическое пространство — не лечения, а социального контроля. Переключатель должен быть гуманным и просвещенным, но в результате он отделит и «замолчит» безумие, лишая его места в повседневном обществе.

–Крис Баркер

Онлайн:
Knopf Doubleday
Amazon
Google Книги

Второе предисловие к «Истории безумия»

Когда Центр искусств и наследия Пью предложил мне написать вступление к сборнику эссе по «рестайджингу» для этого веб-сайта, я предложил вместо этого переиздать «Второе предисловие к The History of Madness », написанное Мишелем Фуко для его книга История безумия (1961), переиздана в 1972 году.Мой вклад представляет собой своего рода «речевой акт» со ссылкой на «Повторение различий: ответ Дерриде» Джона Сирла, в котором цитируется Дж.Л. Остина, а также на критику Фуко со стороны Жака Деррида, на которую я ссылаюсь ниже.

Мое заявление, явно принадлежащее куратору, можно также рассматривать как «пространственный акт» в том смысле, который имел в виду Анри Лефевр. Я выступаю в пространстве, предложенном мне (этот веб-сайт) Центром, с целью: существующее предисловие вместо ожидаемого от меня введения.Я хочу пояснить, что Фуко не только объяснил патологию повторения и проблему повторения, но и выполнил их. Я думаю, что это хороший ответ на ваш вопрос «Почему именно сейчас?», И он также фиксирует одну из основных тем, связанных с «Re», а именно: авторство и одержимость.

Во Франции вышло четыре издания книги Фуко. Первоначальное издание, опубликованное Плоном в 1961 году, называлось Folie et Déraison: Histoire de la Folie à l’Age Classique [Безумие и безумие: История безумия в классическую эпоху].Второй (1963) был сильно сокращен Plon для его серии статей в мягкой обложке 10/18, которая в слегка расширенной форме была переведена на английский Ричардом Ховардом в 1965 году как Madness and Civilization . Три полных французских издания содержат идентичные основные тексты с разными предисловиями и приложениями. Для переиздания Галлимара в 1972 году Фуко сократил название до Histoire de la Folie à l’Age Classique , исключил свое предисловие 1961 года и представил новое, короткое предисловие, объясняющее запрет.Английское издание включало два новых приложения, небольшую статью, опубликованную в 1964 году, и ответ на критику Жака Деррида. Приложения, в свою очередь, были исключены из издания Gallimard Tel, опубликованного в 1976 году. Английское издание содержит как предисловия, так и оба приложения, а также добавляет для документальных мер еще один ответ Дерриде, никогда не включенный ни в одно французское издание, и факсимиле RD. Отчет восторженных читателей Лэйнга об английском переводе 1965 года.

Загрузить предисловие в формате PDF>

Информация о Пьере Баль-Блан>

Краткое содержание книги «Безумие и цивилизация», Мишель Фуко

Хотите лучше, чем когда-либо, изучить идеи «Безумие и цивилизация»? Прочтите здесь краткое изложение книги «Безумие и цивилизация» Мишеля Фуко №1 в мире.

Прочтите краткое одностраничное резюме или просмотрите видеообъявления, подготовленные нашей командой экспертов. Примечание: это руководство по книге не связано и не одобрено издателем или автором, и мы всегда рекомендуем вам приобрести и прочитать всю книгу.

Мы поискали в Интернете самые лучшие видео о «Безумии и цивилизации», от высококачественных резюме до интервью или комментариев Мишеля Фуко.

Обзор

Книга Мишеля Фуко «Безумие и цивилизация» рассказывает о том, как западные общества пришли к осмыслению психических заболеваний.Он утверждает, что в классическую эпоху, то есть с конца 1500-х до конца 1700-х годов, безумие стало отдельным явлением, требующим специальных медицинских знаний и методов лечения.

В главе 1 Фуко описывает появление колоний и домов для прокаженных в средние века. Эти места использовались для изоляции людей, больных проказой, от общества. Этот метод изоляции продолжался в эпоху Возрождения и в классическую эпоху, но вместо этого применялся к тем, кого считали сумасшедшими, а не прокаженными.Когда общество перестало беспокоиться о проказе, оно вместо этого занялось безумием.

Глава 2 рассказывает о Великом ограничении классической эпохи. Все началось с больницы общего профиля в Париже, Франция, которая больше походила на тюрьму для людей, которые считались угрозой для общества. Сюда входили бедняки, преступники и сумасшедшие / сумасшедшие. Основная идея этого заключения заключалась в том, чтобы не пускать бедных людей, потому что они не вносили достаточного вклада в жизнь общества. Они увидели в этом моральный недостаток, а не экономическую проблему, которую нужно было исправить (как сегодняшняя система социального обеспечения).Сумасшедшие / сумасшедшие были изолированы вместе с бедными, потому что в то время они тоже не были продуктивными членами общества.

Глава 3 продолжает это обсуждение, сосредотачиваясь на том, что Фуко называет «великой медикализацией» безумия во время и после периода Просвещения 18 века, когда врачи начали изучать психические заболевания, используя новые научные методы, заимствованные из биологии и медицины. В частности, он исследует, как эти доктора пришли к новым идеям о безумии на основе своих наблюдений; например, связь психологических расстройств, таких как депрессия или тревога, не только с физическими проблемами, но и с конкретными участками тела внутри органов или нервов — теория, известная как «локализация невроза», которая стала популярной около 1800 года и просуществовала вплоть до 20 века.

В классическую эпоху люди начали иначе относиться к безумию. Частично это было из-за увеличения научного и философского внимания к различным видам безумия, таким как мания, меланхолия, истерия и ипохондрия. Раньше люди думали, что безумие человека вызвано скоплением в его теле жидкостей, называемых «юморами»; теперь они думали, что это больше связано с чувством вины за что-то плохое, что было сделано. Как описывает Фуко в главе 6, это также привело к новым методам лечения сумасшедшего: противостоять их предполагаемым моральным недостаткам.

Фуко утверждает, что по мере развития общества определение безумия изменилось. Люди больше не думали, что имеет смысл ограничивать психически больных людей преступниками и другими нежелательными лицами одной категории. Вместо этого их нужно было запереть, потому что другие боялись их и не хотели приближаться к ним.

Медикализация безумцев была новой тенденцией в тюремном заключении, потому что она отделяла психически больных от преступников. Цель заключалась в том, чтобы изучить и вылечить их болезни, а не наказать их за их преступления.Фуко завершил свое исследование анализом двух новаторов: Сэмюэля Тьюка (Англия) и Филиппа Пинеля (Франция). Оба они были врачами, которые хотели иметь высшую власть над приютом и лечить болезни сокамерников.

Предисловие и глава 1

Фуко начинает книгу с того, что трудно писать о безумии, потому что люди, которых считают сумасшедшими, обычно не пишут свои собственные истории. Вместо этого врачи и другие эксперты записывают, что они думают о безумии.Это создает ситуацию, в которой нет диалога между этими двумя переживаниями: быть сумасшедшим и не быть сумасшедшим. Дискурс монополизирован теми, кого не считают сумасшедшим, поэтому трудно понять, как человек становится или остается сумасшедшим в этот период времени, называемый «классической эпохой».

Классиков философии: «Безумие и цивилизация» Мишеля Фуко | Автор: Лаура Холлс

Книга открывается рассказом об истории проказы и ее искоренении в европейском обществе.Как только проказа была искоренена, начала возникать концепция безумия и реакции общества на нее. Фуко отмечает, что то, что проказа исчезла, не означало, что вместе с ней были искоренены структуры общества или общественное отношение к ней. Процитирую его по теме:

«Когда проказа ушла, и фигура прокаженного была не более чем далеким воспоминанием, эти структуры все еще остались. Два или три века спустя игра в изоляцию будет разыгрываться снова, часто в тех же самых местах, странно похожим образом.Роль прокаженного должны были играть бедные и бродяги, заключенные и «отчужденные», и вопрос спасения, поставленного на карту для обеих сторон в этой игре исключения, составляет предмет настоящего исследования ».

На самом деле все было с точностью до наоборот. На протяжении всей истории мы часто видим, что если с некоторыми вещами покончено, это не означает, что структуры или отношения обязательно будут другими. Хотя это правда, что проказа больше не представляла той угрозы, которую она когда-то представляла, вместо того, чтобы действительно решать проблемы, роль прокаженного как козла отпущения теперь должна была быть возложена на «сумасшедших» и других нежелательных людей в обществе.

Я не могу не думать о Достоевском, когда читаю этот отрывок из Фуко. Одна из вещей, о которой Достоевский писал в «Записках из подполья», заключалась в том, что решения, которые постулируют решение социальных проблем, часто вслед за ними порождают новые. Эта позиция, возможно, звучит правдоподобно, когда мы смотрим на анализ Фуко относительно проказы и безумия.

Развитие конструкции безумия сыграло важную роль в зарождающемся буржуазном капиталистическом обществе. Часть капитализма состоит в том, что люди обязаны работать, на самом деле они должны это делать, и безумие было важным в этот период исторического развития.Во многом он связывает это с влиянием религии на общество, что, на мой взгляд, является действительно интересным моментом, поскольку мы видим влияние Альтюссера на мысли Фуко.

Одна из вещей, которые, я думаю, он делает совершенно блестяще, — это развитие того, как безумие рассматривалось в разные исторические периоды. Он объясняет, что в период Возрождения людей, которых считали сумасшедшими, часто изображали как обладающих одновременно великими знаниями, что резко отличается от того, чего мы обычно ожидаем сегодня.

Возможно, то, что он делает лучше всего в книге, — это его описание недостатков безумия, как оно определяется в наши дни.

«Современный человек больше не общается с сумасшедшим. . . Общего языка нет, вернее, его больше нет; конституция безумия как душевного заболевания в конце восемнадцатого века свидетельствует о разрыве диалога, дает разделение, как уже разыгрывалось, и изгоняет из памяти все эти несовершенные слова без фиксированного синтаксиса, произносимые прерывисто, в котором произошел обмен между безумием и разумом.Язык психиатрии, который является монологом по разуму о безумии , мог возникнуть только в таком молчании ».

Безумие нужно было отключить от остального мира, как будто его не существует. Людей, которых считали сумасшедшими или невменяемыми, отправляли в исправительные учреждения или приюты. Примером этого может быть маркиз де Сад, который провел последние 13 лет своей жизни в сумасшедшем доме во Франции Наполеона.

Возникновение современной, буржуазной эпохи снова положило начало новому взгляду на безумие.В этот момент истории начали предприниматься попытки вылечить безумца. Конечно, это были и часто остаются не более чем прославленными карцеральными учреждениями, поэтому неудивительно, что многие люди, работающие в психиатрических больницах с особо строгим режимом безопасности, также работают с тюремной системой.

Здесь следует отметить, что намерение Фуко не состоит в грубом антиинтеллектуальном отрицании психиатрии и психических заболеваний. Он просто указывает на очевидный факт, что многое из того, как диагностируются и определяются безумие и психические заболевания, проистекает из общества, а не обязательно какой-либо объективной науки.

Фуко и я | Психология сегодня

Работа Мишеля Фуко о безумии была одной из первых серьезных работ по этому вопросу, с которыми я впервые столкнулся в конце шестидесятых, сначала в сокращенном английском переводе, который появился под названием Madness and Civilization, а затем в гораздо более длинном французском оригинале. . Справедливости ради стоит сказать, что это помогло убедить меня (как и других) в том, что эта тема заслуживает серьезного исторического внимания. Однако мое чтение французского оригинала уже заставило меня очень скептически относиться к доказательной базе многих утверждений Фуко, и по мере того, как мои собственные исследования в этой области продолжались, эти сомнения только росли.

Безусловно, я приветствовал провокацию, которую предоставила его работа, и я разделял (и до сих пор разделяю) его скептицизм по поводу видения психиатрии как однозначно освобождающего предприятия. Но я разделяю его позицию лишь частично. Фуко был принципиальным противником Просвещения и его ценностей. Я по сути один из его учеников и защитников. Я много писал о сложностях прошлого психиатрии и неопределенностях ее настоящего. Если не совсем голый император, то он определенно находится в состоянии продвинутого дэшабилле.Многое в прошлом и настоящем заслуживает критического внимания. Но это сильно отличается от увольнения всего предприятия tout court. Точно так же мне кажется, что Фуко игнорирует или искажает разрушения и страдания, которые приносит безумие, и, что еще более серьезно, неверно истолковывает многие сложности, которые отмечают мучительные отношения между безумием и цивилизацией.

Это подводит нас к вопросу о титуле Фуко и моем. В самом общем смысле, возможно, несправедливо упрекать Фуко за то, что он не смог раскрыть эти сложности, потому что, как показывает его собственное название, он не собирался делать это.Собственная инкапсуляция того, чем он занимался, Фуко — это Folie et deraison. Histoire de la folie à l’âge classique [Безумие и безумие. История безумия в эпоху разума. Если его работа была представлена ​​англоязычной аудитории как «Безумие и цивилизация», это не было идеей Фуко или даже его первоначального переводчика Ричарда Ховарда. Скорее, это была блестящая маркетинговая концепция, придуманная кем-то из своего англоязычного издательства, отвечавшим за популяризацию книги.

Madness in Civilization, напротив, — это название, которое я явно выбрал, чтобы поставить амбициозную — некоторые могут подумать чрезмерно амбициозной — задачу, которую я поставил перед собой: изобразить культурную историю безумия в гораздо более широких географических и временных рамках, чем у Фуко. ; и делать это как можно шире, выходя за рамки отношений безумия и медицины, безумия и замкнутости, чтобы изучить его место также в религии, в популярной и высокой культуре: в музыке, пластическом искусстве, в литературе и на сцене. , даже в кино.Безумие преследует человеческое воображение. Это напоминает нам о том, насколько незначительной иногда может оказаться наша собственная власть над реальностью. Это бросает вызов самому нашему пониманию того, что значит быть человеком. Безумие продолжает дразнить и сбивать нас с толку, пугать и очаровывать, бросая вызов нам, чтобы исследовать его двусмысленность и разбои. В борьбе со своими глубокими загадками Madness in Civilization стремится отдать должное психологической медицине, но не больше, чем должно. Он подчеркивает, насколько мы далеки от любого адекватного понимания корней безумия, не говоря уже о эффективных ответах на связанные с ним страдания.И он утверждает, что безумие имеет социальную и культурную значимость и важность, которые затмевают любой отдельный набор значений и обычаев. Безумие остается, прежде всего, фундаментальной загадкой, упреком разуму, неизбежно неотъемлемой частью самой цивилизации.

Эндрю Скалл

(PDF) Madness and Literature: Foucault’s Encounter

49

SYNTHESISPHILOSOPHICA

69 (1/2020) pp (45–62) L.Kelmendi, MadnessandLiterature: 

«Встреча Фуко

» Я заявляю, что «язык» является «связью» между «безумием» и литературой.Перед тем, как дис-

ругаться литературу, мы сосредоточим внимание на языке безумия, который населяет

важном месте в мыслях Фуко. «Отсутствие» работы /

производства «35» исторически «всегда» подавлялось «, и» его «язык» почти

способов «видел» с «двойным» характером. , Тоизчуут «

существования» того, кто не думает.«Это»

следует, что из »диалога» о творчестве,

«сумасшедший» становится «невидимым» и «классическим» соотношением —

нализм, и кажется, что это — историческое «Момент»

создает «платформу» для «идеального» мира ».

Что означает« концепция »идеального мира

? тео

логических предпосылок и пример этого философия

история.«Фокус» — это «знак

ментального» Декарта (термин, придуманный »Ричардом Рорти» — «Rich-

ard» Рорти, «Философия и зеркало природы»,

Принстон University Press,  Princeton – New

Jersey 1980,  p. 17), который defenestrates mad-

ness из «идеального» мира как ненормальный /

аморальных / необоснованных / бредовых. Это рациональное —

— созданное милое передано как Просветите —

мента платформа для очищения темного ума

«Безумие» однажды »и« навсегда »;« это »очищение,

метафорически» говоря, с исторической

точки зрения может быть визуализировано с помощью транс-

позиции от «корабля» дураков «как» надежды «на» очищение «

» насаждение «души в» убежище «, что для» Фуко «

и» Гоффмана «означает дегуманизацию  (для

более подробное чтение о проблемных

приютовIrecom исправить книгу Эрвинга

Гоффман, Приюты: очерки социального положения

психически больных и других сокамерников, Якорь

Книги, НовыйЙорк1961).«Образцом» будет

, за которым следуют «светские» религии (концепция, согласно которой

мы можем и в разных вариациях, для экзамена

). Ple: EdgarMorin, Penser L’Europe, Galimard

Education, Paris 1990;  George Steiner, Nos-

Talgia for the Absolute, AnnasiPressLTD, To-

ronto2004; AstritSalihu, Aporitë e Modernes

(Kritika e rëmëve të mëdha), Qendra për

studime humanistike “Gani Bobi”, 000 Prishtinë 9 ;  Blerim Lati,  Metazika e Emancipi-

mit: Ideja e emancipimit në Historinë e men-

dimit perëndimor, kademiaeShkencavedhe

ArtevetëKosov 2016).«Марксизм»

будет также сильно критиковаться Фуко, es-

, особенно «идея» фетиша, связанная с «совершенством»

. Гуманитарные науки. Деррида con-

Cerns относительно Foucault’s History of Mad-

ness вдохновит Фуко написать два из

его основополагающих книг, The Order of Things: An

«Археология гуманитарных наук», «в которой»

он «провозглашает» «смерть» человека и «деком-

создает «предметно-ориентированный» взгляд на настоящее время с

От Декарта до Гегеля и «Археология

Знаний», которые отмечают «конец» археологического «периода» Фуко

и «открывают» двери для »

« генеалогического ». период. «Концепция» суб-

объектно-ориентированного (изма)  придумана Астрит Салиху.

Ср. А. Салиху, Aporitë e Modernes.

20

См. «Рене» Декарт, «Медитация на языке First Phi-

», «переведено» Джоном Коттингемом, «Кам-

мост», University Press, «Кембридж», 1996.

21

Шошана Фельман, Письмо и безумие (Философия / Литература / Психоанализ, Философия

), перевод

ред. Марты Ноэля Эванса, Шошана Фельмана,

39.

22

Там же, p.38.

23

Мишель-Фуко, «История безумия», транс-

, запаздано- стр. 131.

24

Иоанн «Капуто» обнаружен в «греческой» древности, что

ничего не высказанное »не было исключено из логоса,

, так что« историческая »ссылка, где« безумие »-

артикулированный в своей форме имеет корни в средневековье

века.Caputoкомпетентноразрабатываетнекоторые

альтернативныхформвлоготипах. Для экзамена

пл .:

сопбросин и гибрис как альтернативные возможности —

возможности — «умеренность» и «избыток» — внутри »

логотипов,« но они »не составляли« некую »сферу»

exile, ofa-logos, outsidelogos.  – J.Capu-

to,  «OnNotKnowingWhoWeAre», p.237.

25

J.G.Merquior, Foucault, p.21.

26

Лукиан из Самосаты был известным древним

Греческим сатириком, который был и вдохновителем для

Эразма. концепция морософа

для обозначения другой стороны философа, как

Уильям Тук изложит в сноске ех-

, изложив концепцию морософа в con-

текст работы Люциана:  «Морософы те

противоядия против подлинной философии неуместной

триесиспектра мозга с серьезные-

сущность и гравитация, «как» реальные »объекты,« и причина »в

формируется на них,« не думая »спрашивать

вначале из «всех», «берут» ли они за »

.