Булгаков Михаил Афанасьевич. Биографическая справка

В июле 1914 г., когда началась первая мировая война, Булгаков помог организовать при Казенной палате в Саратове лазарет для раненых и работал там врачом.

В мае 1915 г., с разрешения ректора университета, Булгаков поступил на работу в Киевский военный госпиталь на Печерске.

В 1916 г. он окончил университет и работал врачом в прифронтовых госпиталях городов Каменец-Подольска и Черновиц, позже работал врачом Никольской земской больницы Сычевского уезда Смоленской губернии.

Летом 1917 г., после проведенной трахеотомии у больного ребенка, опасаясь заражения, Булгаков вынужден был сделать себе прививку от дифтерита. У него начался сильный зуд, который Михаил Афанасьевич заглушал морфием, в результате чего употребление наркотика вошло в привычку.

Осенью 1917 г. Булгаков был переведен в Вяземскую городскую земскую больницу заведующим инфекционным и венерическим отделением. Осенью того же года он начал работу над циклом автобиографических рассказов о медицинской практике в Никольской больнице.

Весной 1918 г. Булгаков избавился от наркотической зависимости и открыл частную практику как венеролог.
В конце лета 1919 г. Булгаков пишет «Наброски земского врача» (раннюю редакцию цикла «Записки юного врача») и рассказы «Недуг» и «Первый цвет».

В начале февраля 1919 г. Михаил Булгаков был мобилизован как военный врач в армию Украинской Народной Республики, а в ночь на 3 февраля, при отступлении украинских войск из Киева, успешно дезертировал. В конце августа 1919 г., по одной из версий, Булгаков был мобилизован в Красную Армию в качестве военного врача; 14-16 октября вместе с частями Красной Армии он  вернулся в Киев и в ходе уличных боев перешел на сторону Вооруженных сил Юга России (по другой версии – попал к ним в плен) и стал военным врачом 3-го Терского казачьего полка.

Осенью 1919 г. Булгаков работал в военном госпитале во Владикавказе, а в конце декабря оставил службу в госпитале и прекратил вообще занятия медициной. С этого момента он начал профессионально заниматься литературой – работал журналистом в местных газетах («Кавказская газета», «Кавказ»). Первая публикация Булгакова состоялась 26 ноября 1919 г. в газете «Грозный» (фельетон «Грядущие перспективы» был опубликован с инициалами М.Б.).

Он работал заведующим литературным отделом (Лито), позже театральным отделом (Тео) подотдела искусств Владикавказского ревкома.

В мае 1921 г. во Владикавказе открылся Горский народный художественный институт, куда Булгаков был приглашен на должность декана театрального факультета. Однако он решает покинуть Владикавказ и в конце мая 1921 г. Булгаков с женой уехали через Тифлис в Батуми. Отправив жену через Одессу и Киев в Москву, писатель пытался отплыть в Константинопль, и оттуда во Францию. Но его постигла неудача, и он в конце сентября 1921 г. приехал в Москву. Так началась его московская жизнь.

В Москве он служил секретарем Главполитпросвета при Наркомпросе.

В конце 1921 г. Булгаков работал  заведующим хроникой в еженедельной газете «Торгово-промышленный вестник».
В начале 1922 г. он служил заведующим издательской частью в Военно-редакционном совете Научно-технического комитета Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского.

В конце февраля  Булгаков устроился  репортером в газету «Рабочий», а в начале апреля – обработчиком писем в газету «Гудок», позднее – штатным фельетонистом.

В 1923 г. Булгаков вступил в профсоюз работников просвещения (секция работников печати) в качестве обработчика писем газеты «Гудок» и  вступил во Всероссийский Союз писателей.

Михаил Булгаков сотрудничал с московской редакцией берлинской газеты «Накануне», помещая в ней очерки о жизни Москвы, с газетами «Гудок», «Рабочий», журналом «Медицинский работник» (напечатал «Записки юного врача»), «Россия», «Возрождение» (опубликовал «Записки на манжетах» и роман «Белая гвардия»).

В 1925 г. вышел его первый сборник сатирических рассказов «Дьяволиада», вызвавший споры в печати. В 1926 г. во МХАТе была поставлена пьеса Булгакова «Дни Турбиных», в 1926 – 1929 гг. в Театре-студии Евг. Вахтангова шла его пьеса «Зойкина квартира», в 1928 – 1929 гг. в Московском Камерном театре репетировался «Багровый остров».

Литературная критика конца 1920-х гг. отрицательно оценивала творчество Булгакова. К 1930 г. его произведения не печатались, пьесы были сняты из репертуара театров.

В 1930 г. Михаил Булгаков работал в Центральном театре рабочей молодежи (ТРАМ). В 1930 – 1936 гг. – во МХАТе в качестве ассистента режиссера, на сцене которого в 1932 г. поставил «Мертвые души» Николая Гоголя. С 1936 г. он работал  в Большом театре как либреттист и переводчик.

Среди произведений Михаила Булгакова – пьесы, романы, повести, рассказы, фельетоны, очерки: «Наброски земского врача» (1919, ранняя редакция цикла «Записки юного врача»), пьеса-юмореска в одном действии «Самооборона» (1920), комедии «Багровый остров» (1924), «Зойкина квартира» (1926), сборник сатирических рассказов «Дьяволиада» (1925), сатирические фантастические повести «Роковые яйца» (1925, опубликована в 1987) и «Собачье сердце» (1925, опубликована в 1987), «Записки юного врача» (1925 – 1926), роман «Белая гвардия» (1925 – 1927), пьесы «Дни Турбиных» (1925 – 1927), «Бег» (1926 – 1928), философский роман «Мастер и Маргарита» (1929 – 1940, опубликован в 1966 – 1967), историческая драма «Кабала святош» («Мольер», 1930 – 1936), биографическая повесть «Жизнь господина де Мольера» (1932 – 1933, опубликована 1962), историческая драма «Последние дни» («Пушкин», 1934 1935), ироническая парафраза истории МХАТа 1920-х гг.

– «Театральный роман» («Записки покойника», 1936 – 1937, опубликован в 1965, не окончен).

Михаил Булгаков был женат три раза. С первой своей женой – Татьяной Николаевной Лаппа – Булгаков обвенчался в 1915 г. В начале января 1924 г. Булгаков познакомился с Любовью Евгеньевной Белозерской, ставшей вскоре его второй женой. С ней он развелся в 1932 г. и женился на Елене Сергеевне Шиловской, с которой познакомился в 1929 г.

В 1939 г. состояние здоровья Булгакова резко ухудшилось. Врачи диагностировали у него гипертонический нефросклероз.
За три недели до смерти, ослепший, измученный страшными болями, он прекратил редактировать свой роман «Мастер и Маргарита».

10 марта 1940 г. Михаил Булгаков скончался. Он похоронен на Новодевичьем кладбище. По ходатайству его жены Елены Сергеевны Булгаковой, на его могиле был установлен камень, ранее лежавший на могиле Николая Гоголя, прозванный «голгофой».

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

Михаил Булгаков | Публикации | О.

В. Богданова. М.А. Булгаков: pro et contra, антология

Очевидные факты порой кажутся неумелой фантазией. Можно ли представить, что один из лучших писателей XX века до 50-х годов прошлого столетия был малоизвестен читающей публике, его романы оставались в рукописях? Из пьес только во МХАТе периодически шли «Дни Турбиных», любимые Вождем, а затем в том же театре — «Последние дни» о Пушкине. Автор собрал несколько сотен рецензий, из которых только 3 или 4 положительные. Даже в Киеве, родном городе писателя, о нем старались не вспоминать.

В первый раз я услышала о Булгакове-писателе, посмотрев в 60-х гг. пьесу «Последние дни» (об А.С. Пушкине) во время гастролей МХАТа в Киеве. После просмотра отец повел меня на овеянный памятью о Булгакове знаменитый Андреевский спуск (мы жили по соседству), где когда-то в доме № 13 жила дружная семья писателя и который он в дальнейшем неоднократно и любовно описывал. С начала 60-х на стенах дома периодически появлялась сделанная углем надпись: «Дом Булгакова». Ее исправно стирали, а неизвестные поклонники восстанавливали. Затем появился блестящий очерк Виктора Некрасова «Дом Турбиных» (Турбина — фамилия бабушки писателя по материнской линии), и началась историография Булгакова, изучение топографии пребывания в городе его и героев «Белой гвардии». Позднее узнала из рассказов отца (Е.И. Лихтенштейна, профессора Киевского мединститута) о том, что Булгаков — врач, окончил тот же медицинский факультет Киевского университета Святого Владимира, что и мой дед. Имена сокурсников Михаила Афанасьевича, блестящих профессоров-врачей, были уже известны, а их знакомство с самим Мастером впечатляло. Сокурсник Булгакова, известный киевский профессор-педиатр Давид Лазаревич Сигалов, нередко лечил меня в детстве, а затем и детей родственников. В Киеве до недавнего времени были живы соученики Михаила Афанасьевича по гимназии и университету, соседи по дому, помнившие его, что создавало и создает в городе особую личностную атмосферу. Я, киевлянка, училась у медиков-сокурсников Булгакова, например у Евгения Борисовича Букреева, работала с некоторыми из них.

Тогда я и отправилась в дом № 13 на Андреевском спуске, где, как выяснилось, по-прежнему жила Инна Кончаковская, дочь хозяев дома, у которых снимали квартиру Булгаковы. К тому времени она была пожилой женщиной, неожиданно ставшей популярной и востребованной благодаря случайному соседству. Она показала мне квартиру, знаменитую печь, описанную в «Белой гвардии» и ставшую атрибутом дома Турбиных (Булгаковых), альбомы с интересными и никому тогда не известными фотографиями семьи писателя, рассказала об их жизни в доме. Ощутив душевный трепет, я ушла…

Естественно, возник непреходящий интерес ко всему, связанному с Булгаковым, особенно с врачебной работой и с тем, какое отражение это нашло в творчестве.

Врачи, как ни странно, спустя годы после вызвавших интерес публикаций обратились к изучению медицинских тем в произведениях Булгакова. Первая статья на эту тему опубликована мною в 1988 г. в центральном медицинском журнале «Клиническая медицина», первая монография «Доктор Булгаков» Юрия Виленского издана на родине писателя в 1993 г. С 1988 г. я возвращаюсь к Булгакову, открывая новые грани творчества, ускользающие от внимания. Писатель многоплановый и не спешит открываться…

Булгаков происходил из интеллигентной семьи с либеральными взглядами. «Медицина витала в духе нашей семьи», — писала сестра Булгакова Н.А. Земская¹. В семье родителей писателя были священнослужители и врачи. У Афанасия Ивановича Булгакова один брат окончил медицинский факультет, у матери — три брата. Двое стали выдающимися врачами, учеными, оставившими след в науке и сыгравшими немалую роль в жизни всей булгаковской семьи и особенно Михаила Афанасьевича. Прекрасным врачом был и не забытый киевлянами отчим Михаила Афанасьевича Иван Павлович Воскресенский (после многих лет вдовства Варвара Михайловна Булгакова вышла замуж вторично). Так что выбор специальности, возможно, определился и под влиянием семьи, но не только. После окончания врачебной карьеры в ответах на вопросы друга и первого биографа П.С. Попова Михаил Афанасьевич говорил: «Избрал карьеру врача, поскольку меня привлекала блестящая работа. Работа врача мне и представлялась блестящей»². Из приведенного ответа совершенно ясно осмысленное отношение к избираемой профессии.

Михаил Булгаков поступил на медицинский факультет Киевского университета Святого Владимира в 1909 г. Учился охотно, много времени проводил в анатомическом театре (в этом здании сейчас расположен один из лучших на Украине музеев истории медицины), изучая анатомию и гистологию, регулярно бывал в публичной библиотеке, готовясь к зачетам и экзаменам.

И вдруг… Булгаков влюбляется в молоденькую гимназистку из Саратова Татьяну Лаппа. Не буду останавливаться на перипетиях их встреч и разлук, на отношении родителей молодых людей к их встречам. Любовь захватила Булгакова без остатка, он забросил учебу — пришлось обращаться с прошением к ректору университета. Сохранился текст прошения от 10 сентября 1912 г.: «Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство возбудить ходатайство перед Господином Министром об оставлении меня еще на один год на втором курсе медицинского факультета». В качестве причины неуспеваемости проситель ссылался на нездоровье. Впрочем, так оно и было. Юный Булгаков очень тяжело переживал вынужденные расставания с любимой девушкой и даже пытался покончить жизнь самоубийством. Прошение было удовлетворено.

Родители невесты, столбовые дворяне, не стремились породниться с так называемыми «колокольными» дворянами. Но от них уже ничего не зависело, разлучить молодых влюбленных было не под силу никому.

В марте 1913 г. Булгаков венчается с Т.Н. Лаппа (дочерью действительного статского советника) в Киевской церкви Николы Доброго. С этого времени он без помех продолжал занятия в университете, увлекался практической медициной, особенно хирургией. Кроме этого, интересовался работой в лаборатории, в которой проводил много времени. А попав в село Никольское, восторженно описывал «микроскоп с цейссовской оптикой».

Время учебы Булгакова в университете совпало с небывалым расцветом киевской медицинской школы. На факультете преподавали ученые с мировыми именами — В. П. Образцов (1851—1920) и Н.Д. Стражеско (1876—1952), Ф.А. Стефанис (1865—1917) и Ф.Г. Яновский (1860—1928), В.Ю. Чаговец (1873—1941) и многие другие выдающиеся профессора³. Было кого слушать, у кого учиться — и не только медицине. Широко образованные специалисты воспитывали у студентов чувство долга, верность врачеванию, порядочность и, конечно, высокий профессионализм, коллегиальность, на личном примере учили общению с больными.

Еще будучи студентом, в летние месяцы Булгаков практикует в госпитале в Саратове, патронируемом матерью жены Е.В. Лаппа. Во время практики и в дальнейшем по окончании с отличием университета (1916) работает в госпиталях Киева, Черновцов, Каменец-Подольска преимущественно хирургом, хотя выпущен по специальности «педиатрия». «Миша много оперировал, — вспоминает о пребывании в Каменец-Подольске Татьяна Лаппа, — и очень уставал, иногда стоял у операционного стола сутками напролет… Но свою работу Михаил любил, относился к ней со всей ответственностью и, несмотря на усталость, стоял в операционной, сколько считал нужным»⁴. Едва получив новое назначение, Михаил Афанасьевич немедленно вызывал жену, и она, преодолевая любые препятствия, приезжала. Татьяна много помогала мужу, выполняя подчас обязанности медсестры: «А мне нередко приходилось держать ногу. Помню, как из-за жары и напряжения мне несколько раз становилось дурно в операционной. Но я превозмогала себя. Ведь помощь моя была нужна».

Т.Н. Лаппа в течение 40 лет, выполняя данное мужу при расставании слово, не общалась с журналистами. И только настойчивые поклонники Булгакова — его биографы — своим упорством сумели разговорить Татьяну Николаевну. Они же рассказали ей, что незадолго до смерти Михаил Афанасьевич стремился разыскать ее. Что он хотел ей сказать, о чем вспомнить, что его тревожило?.. Татьяна Лаппа оставалась верной памяти Михаила Афанасьевича…

С началом Первой мировой войны многих студентов медицинского факультета Киевского университета выпустили досрочно, зауряд-врачами. 13 мая 1915 г. Булгаков подает прошение ректору: «Будучи признан при призыве зауряд-врачом негодным для несения походной службы, настоящим имею честь просить Ваше превосходительство выдать мне удостоверение в том, что я состою студентом 5-го курса, для представления в одно из лечебных учреждений». Получив 18 мая удостоверение, он немедленно приступает к работе в учреждении Красного Креста.

Сохранился текст «Факультетского обещания», или врачебной клятвы, данной Булгаковым по окончании университета: «Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права врача и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, — говорится в этом документе, — даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачать чести сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверяемые мне семейные тайны и не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способствовать всеми своими силами ее процветанию, сообщая ученому свету все, что открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам-врачам и не оскорблять их личности, однако же, если бы того потребовала польза больного, говорить правду прямо и без лицемерия. В важных случаях обещаю прибегать к советам врачей, более меня сведущих и опытных. Когда же сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать их заслугам и стараниям. Лекарь Михаил Булгаков»⁵.

Верность клятве оставалась незыблемой и ничем не замутненной. В этом видна гражданская и врачебная позиция, к этому призывало чувство долга: ведь выданное освобождение от походной службы предусматривало работу вдали от полей сражений.

В середине лета 1916 г. по окончании университета Булгаков призван в армию, зачислен в резерв (так поступали с молодыми врачами, не имевшими достаточного опыта) и направлен в село Никольское Сычевского уезда Смоленской области. «Была жуткая грязь, 40 верст ехали весь день. В Никольское приехали поздно, никто, конечно, не встречал. Дом состоял из двух половин с отдельными входами: рассчитан он был на двух врачей, необходимых больнице. Но второго врача не было», — вспоминала Т.Н. Лаппа.

Последовали месяцы трудного постижения врачебной профессии, когда Булгаков находился один на один с больным, которому не было дела до профессионального мастерства, опыта и квалификации молодого лекаря. Там, в глуши, начинающий врач столкнулся с потрясающим невежеством, сифилисом, повальным пьянством⁶. Интересно, что первый упоминаемый родными рассказ Булгакова (начатый еще в Киеве в студенческие годы и, возможно, завершенный в Смоленской губернии) посвящен трагической картине алкоголизма⁷.

В Никольском Булгаков за короткий срок прошел практику, не определяемую календарными рамками. В удостоверении от 18 сентября 1917 г., выданном врачу М.А. Булгакову, приведены статистические результаты его работы — стационарно лечились 211 человек, амбулаторных посещений 15 361 — поистине титанический труд, требовавший не только физических, но и душевных сил и, что греха таить, учебы на ходу и незаурядной профессиональной смелости. «Какие раны я зашивал. Какие видел гнойные плевриты и взламывал при них ребра, какие пневмонии, тифы, раки, сифилис, грыжи» («Пропавший глаз»). Приведенная цитата из цикла «Записки юного врача» практически документальна.

В творчестве писателей-врачей медицинские темы находят совершенно разное отражение. Если А.П. Чехов практически не дает развернутой картины болезни, то В.В. Вересаев в «Записках врача», наряду с описанием трудного врачебного пути молодого специалиста, нередко приводит публицистические данные. Булгаков, особенно в «Записках юного врача», часто буквально цитирует учебники⁸.

В произведениях Булгакова врач, как правило, — смелый, преданный делу человек, готовый, несмотря на неизбежный риск, прийти на помощь больному. Его врач выглядит всемогущим, борясь за жизнь пациента.

Впечатления накапливались, откладывались в памяти. Писать регулярно Булгаков начал, возвратившись в Киев, сидя в кабинете в ожидании больных. Знаменательно, что первые рассказы начинающего писателя были опубликованы в 1925—1926 гг. в профессиональном медицинском органе — газете «Медицинский работник». К сожалению, первая редакция (1916—1917) «Набросок земского врача» — материал первых послеуниверситетских лет — не сохранилась. По свидетельству Н.А. Земской, рукопись, подаренная ей братом, называлась «Рассказы юного врача»⁹.

В «Записках юного врача» Булгакова звучат тревоги молодого доктора, начинающего самостоятельную работу. Т.Н. Лаппа вспоминала, что в Никольском роженицу с патологическими родами привезли в первую же ночь. Сомнения и страх молодого доктора преобразились под пером писателя в блестящий рассказ «Крещение с поворотом»: «Действительно, движения мои были уверенны и правильны, а беспокойство свое я постарался спрятать как можно глубже и ничем его не проявлять. Эх, Додерляйна бы сейчас почитать!» — вспоминает герой учебник по акушерству. Молодой доктор представил себе стерильную операционную в акушерской клинике, опытных хирургов, помощников, ординаторов. Как это все далеко… «И перед глазами замелькали страницы Додерляйна. Страницы, страницы… а на них рисунки. Таз, искривленные, сдавленные младенцы с огромными головами… свисающая ручка, на ней петля. А теперь всплывает из всего прочитанного одна фраза: «Поперечное положение есть абсолютно неблагоприятное положение»».

Рассказ ведется от первого лица, что придает ему еще большую достоверность. Автор без стеснения описывает свои сомнения, тревоги, вслушивается в тактичные подсказки акушерки, не забывает посмотреть учебник и в конце концов спасает роженицу и младенца. Рассказ написан с таким драматизмом и потрясающей достоверностью, что я с трудом отказываюсь от дальнейшего цитирования. «Большой опыт можно приобрести в деревне, — думал я, засыпая, — но только нужно читать, читать, побольше… читать…» Восторгаясь мастерством писателя, еще острее восхищаешься мастерством и смелостью врача Булгакова.

Работа на участке Никольского изобиловала острыми ситуациями, требовавшими быстрой и четкой реакции. Так, в рассказе «Стальное горло» доктору впервые в жизни предстояло сделать трахеотомию. Такие операции приходится делать и сейчас и, при кажущейся простоте, они чреваты непростыми осложнениями. В рассказе Булгакова в больницу привезли девочку из заброшенной деревни в крайне запущенном состоянии, с дифтерийным крупом (дифтерийные пленки закрывают вход в дыхательное горло, и больной погибает от удушья). Мать и бабушка не дают разрешения на операцию. В докторе борется объяснимый страх перед никогда не деланной операцией и сознанием, что без нее девочка непременно погибнет. Мучительные раздумья, уговоры матери, страх. Во время операции «фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, но Лидка оставалась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко вздохнул и остановился: больше мне делать было нечего. Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со свистом вошел к ней в горло: потом девочка задышала и стала реветь». В рассказе описана правдивая история, о чем вспоминает Н.А. Земская, слышавшая в Киеве рассказ об этом случае из уст Михаила.

Из-за заражения дифтеритом во время отсасывания пленок погибает один из героев чеховской «Попрыгуньи» — доктор Дымов. Такая же операция описана в «Записках врача» Вересаева, но с летальным для больного финалом. Существует мнение, что своими рассказами Булгаков полемизирует с вересаевскими «Записками врача», вызвавшими при публикации в 1902 г. отрицательную реакцию врачебной общественности: «Сожгите свою книгу отчаяния, господин Вересаев». Критики-врачи полагали, что излишнее погружение в профессиональные будни с сомнениями и неудачами негативно скажется на «чести мундира»¹⁰.

Булгаков предельно точен в изображении болезненных состояний героев-пациентов, но это точность художника. Его врач каждый день идет на бой, противостоит обстоятельствам и борется с невежеством пациентов, пренебрегающих врачебными рекомендациями или вовсе предпочитающих знахарей разных мастей. Показателен в этом плане рассказ «Тьма египетская». Больного с приступом малярии кладут в отделение: «Речь мельника была толкова. Кроме того, он оказался грамотным, и даже всякий жест его был пропитан уважением к науке, которую я считаю своей любимой, — к медицине». Доктор выписал порошки и велел принимать по одному в полночь. Прошло немного времени, и его вызвали к умирающему мельнику. «Вообразите, доктор! Он все десять порошков хинину съел сразу! В полночь. Кто же мог ожидать? Вы же сами черкнули — интеллигентный…» Придя в себя после промывания желудка, больной оправдывался: «Да думаю, что валандаться с вами по одному порошочку? Сразу принял — и делу конец». Рассказ завершает кредо Булгакова-врача, которому он никогда не изменял: «Ну, нет… я буду бороться. Я буду… Я… Потянулась пеленою тьма египетская… и в ней будто бы я… не то с мечом, не то со стетоскопом. Но не один. А идет моя рать… Все в белых халатах, и все вперед, вперед…»

На всех этапах трудного врачебного пути Булгаков оставался верен основным постулатам практической медицины — быть ближе к больному человеку и не оставлять его в беде. «Нес в себе одну мысль: как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!» И раньше: «Останавливаясь у постели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего мозга все, что в нем было». 3 октября 1917 г. Булгаков просит сестру Надежду купить ему «книгу Клопштока и Коварского «Практическ. Руководств, по Клиническ. Химии, микроскопии и бактериолог.»» и выслать ему. И далее ищет «лучшие издания по кожным и венерическим на русск. или немецк. языках…» (везде орфография Булгакова). Врач-писатель продолжал учиться, читать, думать.

В Никольском Булгаков работал до осени 1917 г., затем его перевели в Вяземскую земскую больницу, где он заведовал инфекционным и венерическим отделением. Здесь началась другая жизнь. Коллектив врачей, каждый отвечает за свое отделение, можно созвать консилиум, не столь силен страх за всех и все. «Я больше не нес на себе роковой ответственности за все, что бы ни случилось на свете… Я почувствовал себя впервые человеком, объем ответственности которого ограничен какими-то рамками… О величественная машина большой больницы на налаженном, точно смазанном ходу!» Но прошлое не уходит: «Неблагодарный! Я забыл свой боевой пост, где я один без всякой поддержки боролся с болезнями, своими силами, подобно герою Фенимора Купера выбираясь из самых диковинных положений». И он не забыл ничего: «А все-таки хорошо, что я пробыл на участке… Я стал отважным человеком… Я не боюсь ничего». В этой фразе Булгакова ощущается верность профессии и уважение к врачам «на боевом посту».

Нельзя не вспомнить рассказ «Звездная сыпь», где врач «на боевом посту» не только лечит вновь приходящих больных сифилисом, но и разыскивает по журналу посещений прежних, пытаясь избавить от беды тех, кто мог заразиться. Труд титанический.

Перед самым отъездом Булгакова из Никольского в больницу привезли ребенка с осложненным течением дифтерита. Как это делали в то время доктора, Булгаков отсосал пленки из горла больного. Ему показалось, что он заразился, и для профилактики ввел себе противодифтерийную сыворотку. Началась мучительная сывороточная болезнь с тяжелым зудом, болями. Для успокоения зуда и болей ввели морфий, на следующий день еще раз — для закрепления результата.

С этого момента наступил трудный этап в жизни Булгакова. Как врач, он понимал пагубность и опасность привыкания к наркотикам, но как человек плохо с этим справлялся. Очевидно, что состояние Булгакова того периода передано в рассказе «Морфий». «Я собирался ложиться спать, как вдруг у меня сделались в области желудка боли. Но какие! Холодный пот выступил у меня на лбу». Впрыснули морфий. «Боли шли полной волной, не давая никаких пауз, так что я положительно задыхался, словно раскаленный лом воткнули в живот и вращали. Боли прекратились через семь минут после укола». В дальнейшем в рассказе «Морфий» дана развернутая, предельно четкая картина ощущений после инъекций морфина и довольно быстро развивающегося привыкания. Герой рассказа доктор Поляков, понимая тяжесть своего состояния, не расстается с иллюзиями, что все пройдет, и не находит сил расстаться со страшным зельем.

Из специальной литературы известно, что в развитии морфинизма различают несколько стадий: знакомство, привыкание, зависимость, начальная стадия зависимости и дистрофическая, когда все усилия тщетны, помочь уже нельзя. Замечено, однако, что люди, действительно желающие излечиться, обладающие силой воли, властным интересом к чему-либо, интеллектом, способны добиться успеха на ранних стадиях и вырываются из наркотического плена.

В рассказе «Морфий» у доктора Полякова привычка к наркотикам развилась стремительно, особенно на фоне душевной драмы, у него не было стимула к сопротивлению. Автор фиксирует возникающее на определенном этапе чувство эйфории, свободы, парения, ухода от действительности, что и объясняет пристрастие к наркотикам. О том, что неизбежно происходит в дальнейшем, не все знают. К. Симонов писал в предисловии к «Морфию»: «Это рассказ о том, как неотвратимо гибнет человек, в силу ряда обстоятельств постепенно и поначалу незаметно для себя втянувшийся в употребление наркотиков… Булгаков написал этот рассказ, как врач, с великолепным знанием дела, как врач, беспощадно ставящий диагноз причин и последствий». Рассказ Булгакова действительно написан безукоризненно с точки зрения врача.

К счастью, самому Михаилу Афанасьевичу с помощью его жены и отчима, которому отчаявшаяся Татьяна Николаевна все рассказала, и, конечно, благодаря его собственной силе воли и интеллекту удалось избавиться от пагубной привычки. По настоянию жены Булгаковы вернулись в Киев, ища исцеления от наркозависимости среди родных. С февраля 1918 г. Булгаков практиковал в кабинете дома на Андреевском спуске, где принимал больных венерическими заболеваниями. Как и прежде, ему помогала жена.

Последний раз в качестве врача Булгакова мобилизовали в армию Деникина. В конце сентября 1919 г. он был отправлен на Северный Кавказ, был расквартирован в ныне печально известном Беслане, но в основном во Владикавказе. Год, проведенный на Кавказе, явился для Булгакова поворотным. Возможно, если бы не тяжелый возвратный тиф, судьба могла измениться кардинально — Булгаков думал об эмиграции.

Но случилось иное: Михаил Афанасьевич познакомился с писателем Юрием Слезкиным и другими литераторами, увлекся театром, драматургией и — отошел от медицины. П.С. Попов, биограф писателя, впоследствии записал со слов Булгакова: «Пережил душевный перелом 15 февраля 1920 года, когда навсегда бросил медицину и отдался литературе». Думается, однако, что это не единственная причина. Из воспоминаний Н.А. Земской: «После того как Булгакова пытались мобилизовать петлюровские власти в Киеве и ему пришлось бежать из петлюровского полка, он стал скрывать, что окончил медицинский факультет…»

Итак, собственно врачебной деятельностью Булгаков занимался около четырех непростых лет, работал на самостоятельном врачебном участке, в госпиталях, был оперирующим хирургом, инфекционистом, венерологом. Но главное, Булгаков встречался с людьми разного возраста, профессий и социальных слоев, благодаря чему приобрел большой опыт и знание жизни, необходимые писателю.

Печатание рассказов в газете «Медицинский работник» явилось последним знаковым, официальным прикосновением Булгакова к медицине. Правда, нелишне упомянуть, что местный военкомат практически до смерти писателя продолжал присылать ему стандартные повестки, какие посылали врачам. В этом ведомстве Булгаков продолжал числиться согласно диплому.

Писатель Булгаков, оставив врачебную практику, оставался медиком по своему мироощущению и, главное, сохранял четкое представление о том, каким должен быть врач. По образному выражению литературоведа М. Петровского, Булгаков макал свои кисти в медицину, что бы ни предстояло ему изобразить. М.О. Чудакова считает: «Фигура Врача — инвариант в едином тексте булгаковского творчества»¹¹.

Булгаков в высшей степени ответственно продолжал относиться к лечебной деятельности, даже оставив практическую работу. Врач и больной остаются героями большинства произведений писателя, местом действия повестей и романов часто избирается больница, а один из устойчивых сюжетно-фабульных ходов — болезнь. По мнению М.О. Чудаковой (и с этим трудно не согласиться), врач олицетворял для Булгакова стабильность в рушащемся мире.

Булгаков справедливо полагал, что врачу необходимы не только профессиональные знания, но и умение достойно себя держать. Его волновало применение новых лекарств: «Было бы очень хорошо, если б врач имел возможность на себе проверить многие лекарства. Совсем иное у него было бы понимание их действия» («Морфий»). Это особенно актуально в наше время, когда стало обыденным проверять на больных (пусть и за деньги) действие лечебных препаратов различных фармакологических фирм и давать заключение, необходимое для их промышленного производства.

В свете гуманистической направленности идей Булгакова показателен трагический эпизод из рассказа «В ночь на 3-е число». «Первое убийство в своей жизни доктор Бакалейников увидал секунда в секунду на переломе ночи со 2-го на 3-е число. В полночь у входа на проклятый мост». Писатель изображает, как петлюровцы избивают человека только за то, что он еврей: «А-а, жидовская морда! — исступленно кричал пан куренный. — К штабелю его на расстрел… — Но окровавленный не отвечал. Пан куренный не рассчитал удара и молниеносно опустил шомпол на голову… Еще отчетливо Бакалейников видел, как крючковато согнулись пальцы и загребли снег. Потом в темной луже несколько раз дернул нижней челюстью лежащий, как будто давился, и разом стих». В следующий момент доктор увидел в небе чудо: «Звезда Венера над Слободкой вдруг разорвалась в застывшей выси огненной змеей, брызнула огнем и оглушительно ударила. Черная даль, долго терпевшая злодейство, пришла, наконец, на помощь обессиленному и жалкому в бессилье человеку. Вслед за звездой даль подала страшный звук, ударила громом тяжко и длинно». Картина жестокого и бессмысленного убийства настолько потрясла Булгакова-врача (и человека), что Булгаков-писатель неоднократно возвращался к ней по разным поводам.

По Булгакову, врач должен спасать людей и быть достойным высокого звания целителя. И потому иронически, даже гневно писатель относился к врачам, унижающим свою профессию. «Будь блестящ в своих исследованиях», — писал Михаил Афанасьевич своему брату-врачу. Слово «блестяще» стабильно сочетается у Булгакова с медициной¹².

О том, что Булгаков и в дальнейшем умел лечить и делал это с удовольствием, вспоминает его друг, сценарист С. Ермолинский: «Как и прежде, когда я заболевал, он спешил ко мне: любил лечить… У него вид был строгий, озабоченный, в руках чемоданчик, из которого он извлекал спиртовку, градусник, банки. Затем усаживал меня, поворачивал спиной, выстукивал согнутым пальцем, заставлял раскрыть рот и сказать «а», ставил градусник, протерев его спиртом. ..»¹³. Ермолинский сообщает, что Булгаков любил захаживать в аптеки, вдумчиво подбирал лекарства, складывал их аккуратно¹⁴.

Органическая, сущностная связь с медициной не оставляла писателя. Профессионально воссозданные картины болезни встречаются в большинстве его произведений.

В «Белой гвардии» заболел Алексей Турбин: «Что-то в груди у Турбина заложило, как камнем, и дышал он с присвистом, через оскаленные зубы, притягивая липкую, не влезающую в грудь струю воздуха. Давно уже не было у него сознания, и он не видел и не понимал того, что происходит вокруг него. Елена постояла, посмотрела. Профессор тронул ее за руку и шепнул: — Вы идите, Елена Васильевна, мы сами все будем делать… Но профессор ничего не стал больше делать… Безнадежен…» Несмотря на прозвучавшее заключение, профессор оставил врача у постели больного и велел продолжать вводить камфору — бороться. «Доктор Алексей Турбин, восковой, как ломанная, мятая в потных руках свеча, выбросив из-под одеяла костистые руки с нестрижеными ногтями, лежал, задрав кверху острый подбородок. Тело его оплывало липким потом, а высохшая скользкая грудь вздымалась в прорезях рубахи. Он… расцепил пожелтевшие зубы, приоткрыл глаза. В них еще колыхалась рваная завеса тумана и бреда, но уже в клочьях черного глянул свет. Очень слабым голосом, сиплым и тонким, он сказал: — Кризис, Бродович. Что… выживу? — Мелкие капельки пота выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен»¹⁵.

В этом до предела сокращенном отрывке все же прослеживается, наряду с профессиональным описанием тяжелого физического состояния больного, позиция лечащего врача, продолжающего делать все возможное и без большой надежды на успех. Между тем С.И. Степанов склонен объяснить выздоровление Алексея Турбина как результат молитвы сестры Елены. «Именно молитва является для Елены Тальберг действенным средством, к которому она бессознательно прибегает, как последней попытке спасти смертельно больного брата»¹⁶. По мнению Степанова, молитва за брата явилась единственным, что помогло спасти Алексея. Однако исследователь не замечает, что ушедший профессор все же оставляет у постели Турбина присматривающего за ним врача и требует продолжать вводить камфору. Герои Булгакова — профессор и лечащий врач — поступают так, как поступал (или поступил бы) сам врач Булгаков: продолжал бороться до конца.

В другом месте романа Алексей Турбин советует пациенту: «Вы перестаньте увлекаться религиозными вопросами. Вообще поменьше предавайтесь всяким там тягостным размышлениям». В этом отрывке четко выражена позиция врача-естественника Булгакова.

Отражение различных медицинских проблем в последующих произведениях Булгакова происходило, пожалуй, по разным направлениям: описание нервно-психических недугов («Бег», «Мастер и Маргарита», «Жизнь господина де Мольера»)¹⁷ или отзвуки новых открытий и идей, которые у Булгакова нередко обретают гротескный характер.

В середине 1920-х выходит повесть Булгакова «Роковые яйца», а в марте 1925 г. написано «Собачье сердце». Обе «фантастические» повести имеют вполне реальные основы. Я не касаюсь социально-политических аспектов произведений, только их медицинской тематики.

Историкам медицины и биологии известно, что в 1920-е годы в мире появилось много научных гипотез, связанных с пересадкой органов, способами омоложения, изменений пола, применением в медицине разного рода лучей. В журнале «Врачебное обозрение» 1923 г. обсуждались темы прогрессивные, еще не до конца реализованные, например, внутривенные впрыскивания крови животных человеку. В числе обсуждаемых проблем — эндокринная хирургия, техническое обеспечение медико-биологических исследований, физические основы светолечения и лучевого воздействия, рентгеновский аборт и др. В книге Ю.Г. Виленского «Доктор Булгаков» приводятся данные о публикациях «Врачебного обозрения» 1924 г., изданного в Берлине¹⁸. В публикациях обсуждаются патология придатка мозга, ларингопластика, лучевая терапия, стронций в качестве анальгетика, эманация радия, эндолюмбальная терапия. Естественно, что неподготовленным читателем подобные проблемы воспринимались как фантастические. Все они, в той или иной мере, получили отражение в творчестве Булгакова.

Так, в Киеве 1920-х гг., в период ожидаемого вторжения петлюровцев в город, была распространена идея таинственных «фиолетовых лучей», предваряющих появление воинских частей Петлюры.

Или, например, опыты с «красным лучом», к которым у Булгакова в «Роковых яйцах» прибегал профессор Персиков для ускорения эмбриогенеза голых гадов, отражают в определенной мере открытия А.Г. Гурвича в регуляции протоплазмы (клеточная субстанция) и работы Г.А. Надсона по радиационной генетике. В числе прототипов профессора Персикова исследователи называют разных профессоров-биологов, знакомых Булгакова — И.И. Косоногова, А.А. Коротнева, А.Н. Северцева. Все они занимались биогенетикой на острие проблемы.

В пьесе «Адам и Ева» идет речь о самом опасном газе — без цвета, вкуса и запаха¹⁹. «…Весь вопрос в том, чем будет пахнуть. Как ни бился старичок, всегда чем-нибудь пахло, то горчицей, то миндалем, то гнилой капустой, и, наконец, запахло нежной геранью. Это был зловещий запах, друзья, но это не «сверх»! «Сверх» же будет, когда в лаборатории ничем не запахнет, не загремит и быстро подействует».

Что касается «Собачьего сердца», то опыты профессора Преображенского по омоложению и пересадке половых желез в своем истоке имеют работы русского ученого С.А. Воронова. Начиная с 1910 г. Воронов работал в Париже и был одним из первых ученых-трансплантологов. С 1912 г. он действительно пересаживал яичники, в 1914 г. — щитовидную железу, в 1915-м делал пересадку суставов, а с 1923-го пересаживал человеку мужские половые железы обезьян. Работы С.А. Воронова публиковались в 1923—1924 гг. в Харькове и Ленинграде. Очевидно, что Булгаков как врач следил за специальной литературой и как писатель трансформировал естественнонаучные открытия в блестящие художественные образы и не типизировал одного конкретного человека²⁰. Кстати, дядя писателя, профессор Н.М. Покровский, с 1912 г. пересаживал обезьяньи яичники — не знать этого Булгаков не мог.

В «Собачьем сердце» — еще один эксперимент: основанный на важной роли гипофиза в физиологии человека опыт превращения собаки в человека. Вот как это оформляется в дневнике доктора Борменталя: «Вид его странен. Шерсть осталась только на голове, на подбородке и на груди. В остальном он лыс, с дряблой кожей. В области половых органов — формирующийся мужчина. Череп увеличился значительно, лоб скошен и низок». Увидев, что получилось в результате эксперимента, профессор Преображенский высказывает сомнение: «Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь родила же мадам Ломоносова этого своего знаменитого… Мое открытие стоит ровно ломаный грош». В этом отрывке, возможно, слышен голос самого доктора Булгакова или прототипа его профессора Преображенского — дяди Булгакова профессора Покровского. В том же русле и рассуждения писателя в «Собачьем сердце» о евгенике — в них отзвуки размышлений не художника, но доктора Булгакова²¹.

Известно, что Булгаков, как и Чехов, серьезно интересовался психиатрией. «Почитать надо бы психиатрию…» — размышлял его герой в рассказе «Морфий». Стоит вслушаться в описание состояния генерала Хлудова в пьесе «Бег»²²: «На высоком табурете сидит Роман Валерианович Хлудов… Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит на них же сам же и отвечать. Когда хочет изобразить улыбку — скалится. Он возбуждает страх. Он болен». И дальше звучат отрывистые фразы больного человека: «Час жду офицера… В чем дело? В чем дело? Меня не любят…» И муки совести: «Кто бы вешал, вешал бы кто, Ваше превосходительство?» Блестяще и точно описание галлюцинаций героя: «Если ты стал моим спутником, солдат, ты говори со мной. Твое молчание давит меня. .. Или оставь меня!.. Ты знай, что я человек большой воли — и не поддамся первому видению, от этого выздоравливают…» В приведенном фрагменте совершенно очевидно просматривается реактивное состояние человека, пережившего громадный душевный стресс, мечущегося в окружающем его тревожном мире.

К «психиатрической» теме Булгаков возвращается в пьесе «Жизнь господина де Мольера». «После измены Расина Мольер вновь заболел, и его все чаще стал навещать его постоянный врач Мовилэн. Но и Мовилэну было трудно с точностью определить болезнь директора Пале-Рояля. Вернее всего было бы сказать, что тот весь был болен. И несомненно, что, помимо физических страданий, его терзала душевная болезнь, выражающаяся в стойких приступах мрачного настроения духа». «Мольеровскому доктору, — пишет Булгаков, — следовало бы хорошенько изучить это произведение («Мизантроп». — И.Л.): в нем, несомненно, отразилось душевное настроение его пациента». Вспомним, что герой пьесы — протестующий против людской лжи одинокий человек.

Известно, что реальный Мольер часто имел дело с врачами, страдая туберкулезом легких. Очевидно, его опыт общения с докторами не всегда оказывался удачным. Он неоднократно критиковал в пьесах врачей за стремление к беззастенчивому обогащению за счет больных, за обман больных, за невежество. Особо резко Мольер высмеивал врачей в комедии «Лекарь поневоле». Мольер интересовал Булгакова и этой гранью творчества, отражением вдумчивого взгляда великого драматурга на врачевание.

«Медицинские» мотивы со всей очевидностью отражены и в романе «Мастер и Маргарита». В первую очередь, в романе дано блестящее описание мигрени. Как говорят доктора, наряду с синдромом Агасфера (психопатические личности, мечущиеся от больницы к больнице для удовлетворения своих желаний), следовало бы, основываясь на описании Булгаковым мигрени у Понтия Пилата, выделить синдром Пилата. «О боги, боги, за что вы наказываете меня?.. Да, нет сомнений, это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь.. . гемикрания, при которой болит пол головы… от нее нет средств, нет никакого спасения… попробую не двигать головой». К приходу арестованного боль героя не оставляет — он по-прежнему пытается «не двигать головой». «Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой».

И одновременно с этим еще одно важное обстоятельство: «Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета». Запах розового масла был у Прокуратора предвестником мигрени. И в этом случае писатель оставался врачом. Мигрень — заболевание, которое и в наше время приносит немало хлопот. Это не просто жгучая боль, в основе ее — нарушения сосудодвигательной функции мозга. Мигрень действительно часто начинается с предвестников, ауры, разной по характеру у разных пациентов. Булгаков хорошо знал мигрень не только по учебнику, но и по личному врачебному опыту.

В «Мастере и Маргарите» важная для концепции романа сцена происходит в психиатрической больнице. Несмотря на то что больницу считают образцовой, у Булгакова она названа «Домом скорби». Примечательно и профессионально Булгаков воспроизводит поведение и речь врача в приемном покое, куда попал Иван Бездомный: «Вы находитесь, — спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, — не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет необходимости». Продолжается уважительный разговор, в процессе которого проясняется картина заболевания, даются назначения. Опыт Булгакова-врача ощутим в эпизоде.

Прекрасна в романе и сцена обхода профессора — все в ней выдержано в лучших врачебных традициях, частично утраченных.

Очень интересно и по-своему точно рассказывает в романе Мастер о своем болезненном состоянии Ивану Бездомному: «Статьи, заметьте, не прекращались. Над первыми из них я смеялся… Второй стадией была стадия удивления… Мне все казалось — я не мог от этого отделаться, — что авторы статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим. А затем… наступила третья стадия — страха. Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания». Герой Булгакова описывает собственное состояние, опираясь на опыт и знание писателя-врача. Увлекавшийся работами психиатра профессора Креппелина, Булгаков действительно был прекрасно знаком с изменчивой картиной шизофрении²³.

В этом пассаже из романа много автобиографических признаний. Сам Булгаков подвергался организованной травле. Это о его творчестве не было напечатано (почти) ни одного положительного отзыва. Он аккуратно складывал все рецензии, перестав их читать. Потом для него наступила стадия полного забвения: его не печатали, пьесы сняли с репертуара. И на этом фоне у писателя возникла боязнь улицы, например, он сам опасался переходить через дорогу, плохо спал. Кроме того, в обществе нагнеталась обстановка страха: исчезали люди, знакомые и друзья. О своем состоянии Булгаков откровенно сообщал доброму другу, доктору и писателю В.В. Вересаеву, который неизменно приходил ему на помощь.

Прислушиваясь к Вересаеву и к собственной душевной потребности, Булгаков продолжал, по свидетельству сестры Н.А. Земской, лечить родных, читал понемногу специальную литературу, анализировал врачебные назначения коллег и писал… в стол.

Интересны рассуждения писателя-врача о сне: «В чем механизм сна?…Читал в физиологии… но история темная… не понимаю… что значит сон… как засыпают мозговые клетки?.. Не понимаю, говорю по секрету. Да почему-то уверен, что и сам составитель физиологии тоже не очень твердо уверен… Одна теория стоит другой».

Между тем опыт писателя Булгакова пополнялся все новыми ощущениями и знаниями. Михаилу Афанасьевичу предстояло еще одно тяжкое испытание. В 1939 г. он вместе с третьей женой Еленой Сергеевной Шиловской по делам поехал в Ленинград. Там он внезапно тяжело заболел — головные боли, слабость, мушки перед глазами, высокие цифры артериального давления, изменения в анализе мочи. Вернулись в Москву. Диагноз: высокая остроразвивающаяся гипертония, склероз почек²⁴.

Склероз почек — заболевание, имеющее наследственный характер (от него умер отец писателя), трудно поддающееся лечению и в наши дни. С этого времени Булгаков не переставал болеть, несмотря на периодические ремиссии в начальном периоде. Приведу еще цитату из воспоминаний С. Ермолинского: «Последовательно [Михаил Афанасьевич] рассказал мне все, что с ним будет происходить в течение полугода — как будет развиваться болезнь. Он называл недели, месяцы и даже числа, определяя все этапы болезни. Я не верил ему, но дальше все шло как по расписанию, им самим начертанному…» Когда-то давно Булгаков говорил Ермолинскому: «Имей в виду, самая подлая болезнь — почки. Она подкрадывается, как вор. Исподтишка, не подавая никаких болевых сигналов. Поэтому… Я бы заменил паспорта анализом мочи, лишь на основании коего и ставил бы штамп о прописке». Осложнялась ситуация для Булгакова и тем, что он помнил страдания отца от той же болезни, в т.ч. потерю зрения.

Болел Булгаков мучительно, что, бесспорно, усугублялось отсутствием иллюзий. М. Горький писал, что врачу болеть тяжелее, так как он больше знает. У Булгакова ухудшилось зрение из-за кровоизлияний в сетчатку. «Это были дни молчаливого и ничем не снимаемого страдания». Больным он был терпеливым, старался успокаивать родных и близких и отпущенное ему время посвящал работе над романом. Лишившись зрения, диктовал Елене Сергеевне финал романа, прослушивал записанное, вносил правки. Последний месяц он очень страдал от сильных болей, был углублен в свои мысли, воспринимал окружающих отчужденно. И все же находил силы шутить, несмотря на физические страдания и болезненное душевное состояние.

Лечили Булгакова прекрасные врачи, в числе которых был и дядя писателя профессор Н.М. Покровский. Консультировал профессор М.С. Вовси — будущий «врач-отравитель» из сфабрикованного сталинского «дела врачей». Как врач Булгаков хорошо знал возможности медицины, ее пределы и не заблуждался на свой счет. За несколько месяцев до смерти написал: «…к концу пришлось пережить еще одно разочарование — во врачах-терапевтах. Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову. Есть исключения, конечно, но они редки». И дальше: «А больше всего да поможет нам, всем больным, Бог!» Ситуация отчаяния овладела врачом в роли безнадежного пациента²⁵.

Незадолго до смерти Е.С. Булгакова записала слова мужа: «Медицина, история ее? Заблуждения ее? История ее ошибок»²⁶. Нам не дано узнать, о чем тогда думал писатель, что хотел выразить. Ясно одно: медицина оставалась в сфере его интересов до конца жизни.

Примечания

Впервые: Лихтенштейн И.Е. Михаил Афанасьевич Булгаков: врач и писатель // Клиническая медицина. 1988. № 8. С. 149—151. Статья печатается в новой редакции.

1. См.: Земская Н.А. 1) Медицина была в воздухе нашей семьи. Київ: Либідь, 1995; 2) Михаил Булгаков и его родные. Семейный портрет. М.: Языки славянской культуры, 2004.

2. Неосуществившийся вариант судьбы // Булгаков М. Две повести, две пьесы. М., 1991. С. 283.

3. Среди преподавателей упомяну и известного зоолога, энтомолога А.А. Коротнева (1854—1915), хорошего знакомого и корреспондента А.П. Чехова, о чем Булгаков вспоминал при последующих сердечных встречах с Марией Павловной Чеховой.

4. Годы молодости / Кисельгоф Т.Н. Воспоминания о Михаиле Булгакове / Земская Е.А., Паустовский К.Г., Кисельгоф Т.Н. и др. / сост. Е.С. Булгакова, С.А. Ляндрес; вст. ст. В.Я. Лакшина; послесл. М.О. Чудаковой. М.: Сов. писатель, 1988.

5. Литературная запись М.О. Чудаковой. Отрывок из воспоминаний Т.Н. Кисельгоф опубликован М.О. Чудаковой: Литературная газета. 1981. 17 мая.

6. См.: Виленский Ю.Г. Доктор Булгаков. Киев: Здоров’я, 2005.

7. Цитаты из рассказов Булгакова приводятся по: Булгаков М. Записки юного врача. Київ: Либідь, 1995.

8. Эту особенность творческой манеры Булгакова отмечали: Панаева Е.В. Функции специальной лексики в художественном тексте. На материале произведений М.А. Булгакова. Дис. … канд. филол. наук. М., 2005; Жидкова Ю.Б. Функционирование медицинской терминологии в художественных произведениях русских писателей XIX — нач. XXI вв.: на материале прозы А.П. Чехова, В.В. Вересаева, М.А. Булгакова, Ю.П. Германа, В.П. Аксенова. Автореф. … канд. дис. Воронеж, 2008; и др.

9. Земская Н.А. Михаил Булгаков и его родные. Семейный портрет. М., 2004. С. 115.

10. В кабинете Чехова в Ялте книга В.В. Вересаева с дарственной надписью автора стала настольной.

11. Чудакова М.О. О поэтике Михаила Булгакова // Новые работы М., 2007. С. 397.

12. Николай Булгаков после долгих странствий оказался в Париже, стал профессором, одним из ученых, открывших бактериофаг.

13. См.: Ермолинский С. Из записей разных лет. Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988.

14. Такое же серьезное отношение к фармакологии, выписке лекарств отмечали современники и у Чехова. Возможно, это какой-то врачебный феномен, сохраняющийся во времени.

15. Цитаты из «Белой гвардии» приводятся по: Булгаков М. Белая гвардия. Киев, 1995.

16. Степанов С.И. О мире видимом и невидимом в произведениях М. Булгакова. СПб.: Алетейя, 2011.

17. Цитаты из пьес Булгакова и романа «Мастер и Маргарита» приводятся по: Булгаков М. Избранное. М.: Художественная литература, 1980.

18. См.: Виленский Ю.Г. Доктор Булгаков. Киев: Здоров’я, 2005.

19. Фантазии Булгакова о самом опасном газе без цвета, вкуса и запаха — радиации — перестали быть фантазиями даже для непосвященных после аварии Чернобыльской АЭС.

20. См. комментарии С.П. Ноженко, Г.Е. Аронова, Л.В. Вдовиной к изданию: Булгаков М. Записки юного врача. Київ: Либідь, 1995.

21. См.: Yovonne Howell. Eugenies, Reguvenation and Bulgakov’s Journey into the Heart of Dogness. Slavic Review, 2006. P. 544—562.

22. Прототип генерала Хлудова — генерал Слащёв, с чьими воспоминаниями, по свидетельству второй жены Булгакова, Л.Е. Белозерской, писатель был знаком, читал их.

23. См.: Gimpelevich Z. The Master and Margarita Germano // Slavica. 1995—96. № 1—2. P. 65—67.

24. См.: Ермолинский С. Из записей разных лет. Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988.

25. С.И. Степанов полагает, что призыв к Богу — показатель религиозности писателя. С нашей точки зрения, это обычный фразеологизм.

26. Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой / Публикация В. Лосева и Л. Яновской. М., 1990. 

Михаил Булгаков: первые шаги в медицине

Сто лет назад он начал свою врачебную практику
 
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891-1940) был не только создателем рассказов, повестей, фельетонов, пьес и романов, театральным режиссёром и актёром. В 1916 г. он окончил с отличием медицинский факультет Киевского университета, получил диплом лекаря и приступил к работе врачом. Следствием этого стало то, что в 1925-1926 гг. в журналах «Медицинский работник» и «Красная панорама» Булгаков публикует цикл рассказов под общим названием «Записки юного врача», где предстают реальные случаи из его медицинской практики.

В рассказе «Полотенце с петухом» автор описывает приезд молодого доктора промозглой осенью по глухим просёлочным дорогам в Мурьевскую больницу, расположенную в 40 верстах от уездного города Грачевки. Путь был длительным и сложным: пальто врача промокло, ноги окостенели до такой степени, что пальцы не шевелились в сапогах. В больнице его ждали помощники: фельдшер Демьян Лукич и две акушерки – Пелагея Ивановна и Анна Николаевна. Будучи ещё недавно студентом, доктор испытывает волнение и неуверенность. Так, осмотрев богатый инструментарий больницы, врач с ужасом понимает, что назначение многих инструментов ему неизвестно, хотя учился он блестяще, имел в дипломе 15 пятёрок. Доктор представляет себе как сложно ему будет с больными, у которых обнаружится грыжа, гнойный аппендицит, дифтерийный круп: «Роды-то забыл! Неправильные положения. Что ж я буду делать?»

Первым серьёзным испытанием для него становится операция, во время которой ему предстоит отнять ногу у девушки, попавшей в мялку для льна. У неё было раздроблено колено и раздавлены кости, она лежала словно неживая: «Свет “молнии” (лампы) показался мне жёлтым и живым, а её лицо бумажным, белым, нос заострён. На белом лице у неё, как гипсовая, неподвижная, потухала действительно редкостная красота». И доктор осознаёт, что будет впервые в жизни делать ампутацию на человеке, который может умереть под ножом: «Ведь у неё же нет крови! За десять вёрст вытекло всё через раздробленные ноги, и неизвестно даже, чувствует ли она что-нибудь сейчас, слышит ли». Но операция прошла успешно, и спустя два с половиной месяца, светлым зимним днём врач уже объяснял очаровательной одноногой девушке и её отцу, где можно сделать протез: «Я до того растерялся, что вместо губ поцеловал её в нос. Тогда она, обвисая на костылях, развернула свёрток, и выпало длинное снежно-белое полотенце с безыскусственным красным вышитым петухом. Так вот что она прятала под подушку на осмотрах. То-то, я помню, нитки лежали на столике». Читателю же становится понятно, почему при виде врача щеки девушки залились румянцем. В рассказе «Крещение поворотом» доктору предстоит принять тяжёлые роды с поперечным положением, что очень опасно как для женщины, так и для ребёнка. Несмотря на то что врач только 6 месяцев назад окончил университет, он настраивает себя быть спокойным, осторожным и в то же время решительным. Ему предстоит сделать «поворот на ножку», как подсказывает акушерка Анна Николаевна. В результате счастливая мать и ребёнок остаются живы: «Младенца погружают то в холодную, то в горячую воду. Он молчит, и голова его безжизненно, словно на ниточке, болтается из стороны в сторону. Но вот вдруг не то скрип, не то вздох, а за ним слабый, хриплый первый крик». Вернувшись к себе, доктор читает в учебнике об опасностях «поворота» и понимает, как важен в жизни врача опыт: «…все прежние тёмные места сделались совершенно понятными, словно налились светом, и здесь, при свете лампы, ночью, в глуши, я понял, что значит настоящее знание. «Большой опыт можно приобрести в деревне, – думал я, засыпая, – но только нужно читать, читать, побольше… читать…»

Известность молодого врача растёт, он работает без обеда, так как даже зимой по санному пути к нему приезжает до ста человек в день: «И, кроме того, у меня было стационарное отделение на тридцать человек. И, кроме того, я ведь делал операции. Одним словом, возвращаясь из больницы в девять часов вечера, я не хотел ни есть, ни пить, ни спать». Каждый свой рабочий день доктор сравнивает с боем, сражением за чью-то угасающую жизнь: «Останавливаясь у постели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего мозга всё, что в нём было. Пальцы мои шарили по сухой, пылающей коже, я смотрел на зрачки, постукивал по рёбрам, слушал, как таинственно бьёт в глубине сердце, и нёс в себе одну мысль – как его спасти?» Этот вопрос врач задаёт себе, глядя на каждого пациента. И, к сожалению, не всем страждущим ему удаётся помочь.

В рассказе «Вьюга» описывается страшная беда, случившаяся в доме конторщика Пальчикова. После помолвки с дочерью агронома он решил покатать свою возлюбленную на санях. Рысак взял резко с места, и невеста ударилась лбом об косяк. Несмотря на большую вероятность получить после длительной поездки воспаление лёгких, доктор в непогоду отправляется на помощь несчастной, захватив с собой самое необходимое: кофеин, камфару, морфий, адреналин, торзионные пинцеты, стерильный материал, шприц, зонд, стетоскоп. Но спасти девушку не удалось: «Я взял безжизненную руку, привычным уже жестом положил пальцы и вздрогнул. Под пальцами задрожало мелко, часто, потом стало срываться, тянуться в нитку. У меня похолодело привычно под ложечкой, как всегда, когда я в упор видел смерть». Путь обратно оказался очень опасным и трудным, возница сбился с дороги, их с доктором чуть не замело. Но они не предались унынию и смогли выбраться. На этом суровые испытания не закончились: врачу пришлось стрелять из пистолета по преследовавшим их волкам. Отсюда таким удивительным, красивее дворца, показалось доктору тёмное здание ставшей родной больницы, когда они вернулись: «Мело очень редко и прилично, и в редкой пелене мерцал очаровательнейший глаз, который я бы узнал из тысячи, который узнаю и теперь, – мерцал фонарь моей больницы».

Литературовед и писатель Г.Красухин в книге «Стежки-дорожки» с теплотой вспоминает о своём знакомстве с вдовой Булгакова, Еленой Булгаковой (1893-1970), которое состоялось в 1966 г. Эта изящная, хрупкая и одновременно мужественная, по словам мемуариста, женщина пригласила его к себе в ответ на предложение дать что-нибудь из неопубликованного у Булгакова для еженедельника «РТ-программы», в котором Г.Красухин тогда работал. Гостивший в это время у вдовы писателя Абрам Вулис, автор предисловия к готовящемуся тогда к печати урезанному варианту романа «Мастер и Маргарита», высказал мнение, что эта книга – лучшее из написанного Булгаковым. «Миша писал одинаково хорошо, – не согласилась с Вулисом Елена Сергеевна. – Это откроется, когда будут изданы все его вещи. Наверное, Бог и продлевает мне жизнь, чтобы я смогла их все напечатать». Это утверждение вдовы писателя нельзя не признать, когда читаешь «Записки юного врача», отдельные эпизоды из которых мы вспомнили. В них с удивительной точностью и любовью описывается благородный, честный, прекрасный труд людей, которые выбрали своей профессией самоотверженное служение людям.

Павел ЧУЙКОВ, внешт. корр. «МГ».

Михаил Афанасьевич Булгаков: врач и писатель (15.05.1891–10.02.1940)

 

Продолжение. Начало в №17, 2012

Татьяна Николаевна вспоминала, что роженицу с патологическими родами привезли в первую же ночь. Сомнения и страх молодого доктора преобразились под пером писателя в блестящий рассказ «Крещение с поворотом»: «Действительно, движения мои были уверенны и правильны, а беспокойство свое я постарался спрятать как можно глубже и ничем его не проявлять. Эх, Додерляйна бы сейчас почитать!» — вспоминает он учебник по акушерству. Молодой доктор представил себе стерильную операционную в акушерской клинике, опытных хирургов, помощников, ординаторов. Как это все далеко, а решаться нужно сию минуту. Как быть? «И перед глазами замелькали страницы Додерляйна. Страницы, страницы… а на них рисунки. Таз, искривленные, сдавленные младенцы с огромными головами… свисающая ручка, на ней петля. А теперь всплывает из всего прочитанного одна фраза: «Поперечное положение есть абсолютно неблагоприятное положение».

Рассказ ведется от первого лица, что придает ему еще большую достоверность. Автор без стеснения описывает свои сомнения, тревоги, вслушивается в тактичные подсказки акушерки, не забывает посмотреть учебник и в конце концов спасает роженицу и младенца. Написан рассказ с такой потрясающей достоверностью и драматизмом, что я с трудом отказываюсь от дальнейшего цитирования. Булгакова следует читать и читать. «Большой опыт можно приобрести в деревне, — думал я, засыпая, — но только нужно читать, читать, побольше… читать…». Восторгаясь мастерством писателя, еще острее восхищаешься мастерством и смелостью врача Булгакова.

Работа на участке изобиловала острыми ситуациями, требующими быстрой и четкой реакции. Так, в рассказе «Стальное горло» доктору впервые в жизни предстояло сделать трахеотомию. Такие операции приходится делать и сейчас и, при кажущейся простоте, они чреваты непростыми осложнениями. В больницу привезли девочку из заброшенной деревни в крайне запущенном состоянии, с дифтерийным крупом (дифтерийные пленки закрывают вход в дыхательное горло, и больной погибает от удушья). Мать и бабушка не дают разрешения на операцию. В докторе борется объяснимый страх перед никогда не деланной операцией и сознанием, что без нее девочка непременно погибнет. Мучительные раздумья, уговоры матери, страх. Во время операции «фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, но Лидка оставалась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко вздохнул и остановился: больше мне делать было нечего. Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со свистом вошел к ней в горло: потом девочка задышала и стала реветь». В рассказе описана правдивая история, о чем вспоминает Е.А. Земская, слышавшая в Киеве рассказ из уст Михаила Афанасьевича.

Из-за заражения дифтеритом во время отсасывания пленок погибает один из героев чеховской «Попрыгуньи» — доктор Дымов. Такая же операция описана в «Записках врача» Вересаева, но с печальным для больного финалом.

Существует мнение, что своими рассказами Булгаков полемизирует с «Записками врача», вызвавшими при публикации в 1902 году отрицательную реакцию врачебной общественности. «Сожгите свою книгу отчаяния, господин Вересаев». А в кабинете Чехова в Ялте эта книга с дарственной надписью автора стала настольной. Врачи полагали, что излишнее погружение в профессиональные будни с сомнениями и неудачами негативно скажется на «чести мундира».

Булгаков предельно точен в изображении болезненных состояний, но это точность художника. Его врач каждый день идет на бой, противостоит обстоятельствам и борется с невежеством пациентов, пренебрегающих врачебными рекомендациями или вовсе предпочитающих знахарей разных мастей. Как ни странно, в XXI веке возрос интерес к разного рода экстрасенсам и целителям.

Показателен в этом плане рассказ «Тьма египетская». Привозят больного с приступом малярии, его кладут в отделение: «Речь мельника была толкова. Кроме того, он оказался грамотным, и даже всякий жест его был пропитан уважением к науке, которую я считаю своей любимой, — к медицине». Доктор выписал порошки и велел принимать по одному в полночь. Прошло немного времени, и его вызвали к умирающему мельнику. «Вообразите, доктор! Он все десять порошков хинину съел сразу! В полночь. Кто же мог ожидать? Вы же сами черкнули — интеллигентный…» Придя в себя после промывания желудка, больной сказал: «Да думаю, что валандаться с вами по одному порошочку? Сразу принял — и делу конец».

Этот рассказ завершает кредо Булгакова-врача, которому он никогда не изменял: «Ну, нет… я буду бороться. Я буду… Я… Потянулась пеленою тьма египетская… и в ней будто бы я… не то с мечом, не то со стетоскопом. Но не один. А идет моя рать… Все в белых халатах, и все вперед, вперед…»

На всех этапах трудного врачебного пути Булгаков оставался верен основным постулатам практической медицины — быть ближе к больному человеку и не оставлять его в беде. «…Нес в себе одну мысль: как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!» И раньше: «Останавливаясь у постели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего мозга все, что в нем было». 3 октября 1917 года Булгаков просит сестру Надежду купить ему «книгу Клопштока и Коварского  «Практическ. Руководств. по Клиническ. Химии, микроскопии и бактериолог.» и вышли ее мне» (орфография Булгакова) и далее просит узнать «лучшие издания по кожным и венерическим на русск. или немецк. языках и сообщи мне…» Михаил Афанасьевич продолжал учиться, читать, думать.

В Никольском Булгаков работал до осени 1917 года, а затем его перевели в Вяземскую земскую больницу, где он заведовал инфекционным и венерическим отделением. Здесь началась другая жизнь. Коллектив врачей, каждый отвечает за свое отделение, можно созвать консилиум, не столь сильна ответственность за всех и все. «Я больше не нес на себе роковой ответственности за все, что бы ни случилось на свете… Я почувствовал себя впервые человеком, объем ответственности которого ограничен какими-то рамками… О величественная машина большой больницы на налаженном, точно смазанном ходу!» Но прошлое не уходит: «Неблагодарный! Я забыл свой боевой пост, где я один без всякой поддержки боролся с болезнями, своими силами, подобно герою Фенимора Купера выбираясь из самых диковинных положений». Но он не забыл ничего: «А все-таки хорошо, что я пробыл на участке… Я стал отважным человеком… Я не боюсь ничего». В этой фразе ощущается все та же верность и уважение к профессии и к врачам «на боевом посту».

Нельзя не вспомнить рассказ «Звездная сыпь», где врач «на боевом посту» не только лечит вновь приходящих больных сифилисом, но и разыскивает по журналу посещений прежних, пытаясь избавить от беды тех, кто мог заразиться. Труд титанический. Перед самым отъездом из Никольского в больницу привезли ребенка с осложненным течением дифтерита. Булгаков, как это делали в то время доктора, отсосал пленки из горла больного. Ему показалось, что он заразился, и для профилактики он ввел себе противодифтерийную сыворотку. Началась мучительная сывороточная болезнь с тяжелым зудом, болями. Для успокоения зуда и болей ввели морфий, на следующий день еще раз — для закрепления результата.

С этого момента наступил трудный период в жизни писателя. Как врач, он понимал пагубность и опасность привыкания к наркотикам, но как человек плохо с этим справлялся. Очевидно, мысли писателя отражены в рассказе «Морфий». «Я собирался ложиться спать, как вдруг у меня сделались в области желудка боли. Но какие! Холодный пот выступил у меня на лбу». Впрыснули морфий. «Боли шли полной волной, не давая никаких пауз, так что я положительно задыхался, словно раскаленный лом воткнули в живот и вращали. Боли прекратились через семь минут после укола». В дальнейшем в рассказе «Морфий» дана развернутая, предельно четкая картина ощущений после инъекций морфина и довольно быстро развивающегося привыкания. Герой рассказа доктор Поляков, понимая тяжесть своего состояния, не расстается с иллюзиями, что все пройдет, и не находит сил расстаться со страшным зельем.

К счастью, Михаилу Афанасьевичу с помощью его жены Татьяны Николаевны, отчима Ивана Павловича, которому отчаявшаяся Татьяна все рассказала, и, конечно, благодаря собственной силе воли, интеллекту удалось избавиться от пагубной привычки.

Из специальной литературы известно, что в развитии морфинизма различают несколько стадий: знакомство, привыкание, зависимость, начальная стадия зависимости и дистрофическая, когда все усилия тщетны, помочь уже нельзя. Замечено, однако, что люди, действительно желающие излечиться, обладающие силой воли, властным интересом к чему-то, интеллектом, добиваются успеха на ранних этапах и вырываются из наркотического плена.

У доктора Полякова («Морфий») привычка к наркотикам развилась стремительно на фоне душевной драмы, и у него не было стимула к сопротивлению. Рассказ написан безукоризненно с точки зрения врача. Автор фиксирует возникающее на определенном этапе чувство эйфории, свободы, парения, ухода от действительности, что и объясняет пристрастие к наркотикам. О том, что неизбежно происходит в дальнейшем, не все знают и не все над этим задумываются. Константин Симонов писал в предисловии к «Морфию»: «Это рассказ о том, как неотвратимо гибнет человек, в силу ряда обстоятельств постепенно и поначалу незаметно для себя втянувшийся в употребление наркотиков… Булгаков написал этот рассказ, как врач, с великолепным знанием дела, как врач, беспощадно ставящий диагноз причин и последствий».

Время шло. Булгаковы по настоянию Татьяны Николаевны вернулись в Киев, она искала для мужа исцеления от наркозависимости среди родных. И оказалась права.

С февраля 1918 года Михаил Афанасьевич практиковал в кабинете дома на Андреевском спуске, где принимал больных венерическими заболеваниями. Как и прежде, ему очень помогала жена.

Булгакову когда-то нагадали трех жен — первую от Бога, вторую от людей, третью от дьявола. Он действительно был трижды женат…

Сестры Михаила Афанасьевича очень любили Татьяну Лаппа, первую жену.

Последний раз Михаила Афанасьевича мобилизовали в качестве врача в армию Деникина. Его послали в конце сентября 1919 года на Северный Кавказ, он бывал в ныне печально известном Беслане, но в основном во Владикавказе. Год, проведенный на Кавказе, явился поворотным. Возможно, если бы не тяжелый возвратный тиф, судьба могла измениться кардинально, он думал об эмиграции.

Но случилось совсем иное: Михаил Афанасьевич познакомился с писателем Юрием Слезкиным и другими, увлекся театром, драматургией и отошел от медицины.

П.С. Попов, биограф писателя, впоследствии записал со слов Михаила Афанасьевича: «Пережил душевный перелом 15 февраля 1920 года, когда навсегда бросил медицину и отдался литературе». Думается, однако, что это не единственная причина… Недавно прочитала воспоминания Земской: «После того как Булгакова пытались мобилизовать петлюровские власти в Киеве и ему пришлось бежать из петлюровского полка, он стал скрывать, что окончил медицинский факультет».

Итак, собственно врачебной деятельностью Булгаков занимался около четырех непростых лет, работал на самостоятельном врачебном участке, в госпиталях, был оперирующим хирургом, инфекционистом, венерологом. Но главное, он встречался с людьми разного возраста, профессий и социальных слоев, благодаря чему приобрел большой опыт и знание жизни, необходимые писателю.

Печатание рассказов в газете «Медицинский работник» явилось последним знаковым, официальным прикосновением Булгакова к медицине. Правда, нелишне упомянуть, что военкомат практически до смерти писателя продолжал присылать ему стандартные повестки, какие посылали врачам. В этом ведомстве он продолжал числиться согласно диплому.

Отныне он профессиональный писатель, много и прекрасно пишет, несколько лет его печатают и… полностью замалчивают в последнее трагическое десятилетие.

Медицинские сюжеты. 

Смерть Мастера

Писатель Булгаков оставался медиком по своему мироощущению и, главное, имел четкое представление о том, каким должен быть врач. По образному выражению литературоведа — киевлянина Мирона Петровского, Булгаков макал свои кисти в медицину, что бы ни предстояло ему изобразить. М.О. Чудакова считает: «Фигура Врача — инвариант в едином тексте булгаковского творчества». (Поэтика Михаила Булгакова. М. Время, 2007. С. 397). Он в высшей степени ответственно продолжал относиться к лечебной деятельности и оставив практическую работу. Врач и больной остаются героями большинства произведений Мастера, местом действия часто служит больница, а один из сюжетно-фабульных ходов — болезнь (М.О. Чудакова. 2007). По мнению Мариэтты Омаровны, с чем трудно не согласиться, врач олицетворял стабильность в разрушающемся мире, при ухудшении положения попеременно выполняя роли врача и пациента, например Алексей Турбин. К сожалению, в период социальных коллизий врач становится солдатом, попадает под выстрелы или сам вынужден стрелять («Белая гвардия»).

Михаил Афанасьевич справедливо полагал, что врачу необходимы не только профессиональные знания, но и умение достойно себя держать. Его волновало применение новых лекарств: «Было бы очень хорошо, если б врач имел возможность на себе проверить многие лекарства. Совсем иное у него было бы понимание их действия» («Морфий»).

Это особенно актуально в наше время, когда стало обыденным, за деньги,  естественно, проверять на больных действие лечебных препаратов различных фармакологических фирм и составлять заключение, необходимое для их промышленного производства, при не всегда достаточно скрупулезных исследованиях. Не думаю, что подобное показалось бы возможным Булгакову, да и не только ему.

В свете гуманистической направленности Михаила Афанасьевича очень показателен трагический эпизод из рассказа «В ночь на 3-е число». «Первое убийство в своей жизни доктор Бакалейников увидал секунда в секунду на переломе ночи со 2-го на 3-е число. В полночь у входа на проклятый мост». Петлюровцы избивали человека только за то, что он еврей:

— А-а, жидовская морда! — исступленно кричал пан куренный. — К штабелю его на расстрел… — Но окровавленный не отвечал. Пан куренный не рассчитал удара и молниеносно опустил шомпол на голову… Еще отчетливо Бакалейников видел, как крючковато согнулись пальцы и загребли снег. Потом в темной луже несколько раз дернул нижней челюстью лежащий, как будто давился, и разом стих».

Потом доктор увидел в небе чудо: «Звезда Венера над Слободкой вдруг разорвалась в застывшей выси огненной змеей, брызнула огнем и оглушительно ударила. Черная даль, долго терпевшая злодейство, пришла, наконец, на помощь обессиленному и жалкому в бессилье человеку. Вслед за звездой даль подала страшный звук, ударила громом тяжко и длинно». Картина жестокого и бессмысленного убийства настолько потрясла Михаила Афанасьевича, что по разным поводам он к ней неоднократно возвращался.

Врач должен спасать и быть достойным высокого звания целителя. И потому иронически, даже гневно Булгаков относился к врачам, унижающим свою профессию. «Будь блестящ в своих исследованиях», — писал Михаил Афанасьевич своему брату-врачу. Слово «блестяще» стабильно сочетается у Михаила Афанасьевича с медициной. Николай Булгаков после долгих странствий оказался в Париже, стал профессором, одним из ученых, открывших бактериофаг.

О том, что Михаил Афанасьевич и в дальнейшем умел лечить и делал это с удовольствием, вспоминает его друг, сценарист   : «Как и прежде, когда я заболевал, он спешил ко мне:  любил лечить… У него вид был строгий, озабоченный, в руках чемоданчик, из которого он извлекал спиртовку, градусник, банки. Затем усаживал меня, поворачивал спиной, выстукивал согнутым пальцем, заставлял раскрыть рот и сказать «а», ставил градусник, протерев его спиртом…». Я привела этот отрывок из воспоминаний для того, чтобы напомнить, как смотрели больных старые врачи и как следует это делать и сейчас, несмотря на чудеса техники. Ермолинский вспоминает, что Михаил Афанасьевич любил захаживать в аптеки, вдумчиво подбирал лекарства, складывал их аккуратно.

Такое же отношение к фармакологии, выписке лекарств отмечали и у Чехова. Возможно, это какой-то врачебный феномен, сохраняющийся во времени.

Органическая, сущностная связь с медициной не оставляла писателя. Профессионально воссозданные картины болезни встречаются в большинстве произведений Михаила Афанасьевича.

Заболел Алексей Турбин («Белая гвардия»). «Что-то в груди у Турбина заложило, как камнем, и дышал он с присвистом, через оскаленные зубы, притягивая липкую, не влезающую в грудь струю воздуха. Давно уже не было у него сознания, и он не видел и не понимал того, что происходит вокруг него. Елена постояла, посмотрела. Профессор тронул ее за руку и шепнул: — Вы идите, Елена Васильевна, мы сами все будем делать… Но профессор ничего не стал больше делать… Безнадежен…» Несмотря на такое заключение, профессор оставил врача у постели больного и велел вводить камфору — бороться. «Доктор Алексей Турбин, восковой, как ломанная, мятая в потных руках свеча, выбросив из-под одеяла костистые руки с нестрижеными ногтями, лежал, задрав кверху острый подбородок. Тело его оплывало липким потом, а высохшая скользкая грудь вздымалась в прорезях рубахи. Он… расцепил пожелтевшие зубы, приоткрыл глаза. В них еще колыхалась рваная завеса тумана и бреда, но уже в клочьях черного глянул свет. Очень слабым голосом, сиплым и тонким, он сказал:

— Кризис, Бродович. Что… выживу? — Мелкие капельки пота выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен».

В этом до предела сокращенном отрывке все же прослеживается, наряду с профессиональным описанием тяжелого физического состояния больного, позиция врача, продолжающего делать все возможное и без большой надежды. Между тем С.И. Сте­панов склонен объяснить выздоровление Алексея Турбина как результат молитвы сестры Елены. «Именно молитва является для Елены Тальберг действенным средством, к которому она бессознательно прибегает, как последней попытке спасти смертельно больного брата». По мнению Степанова, молитва за брата явилась единственным, что помогло спасти его. При этом он как бы не замечает, что ушедший профессор все же оставляет у постели умирающего врача и требует ввести камфору (С.И. Степанов. О мире видимом и невидимом в произведениях М. Булгакова. Санкт-Петербург. Алетейя, 2011). В другом месте романа Алексей Турбин советует пациенту: «Вы перестаньте увлекаться религиозными вопросами. Вообще поменьше предавайтесь всяким там тягостным размышлениям». В этом отрывке четко выражена позиция врача-естественника.

Отражение различных медицинских проблем в последующих произведениях Булгакова происходило, пожалуй, по разным направлениям: описание нервно-психических недугов («Бег», «Мастер и Маргарита», «Жизнь господина де Мольера») и отражение новых открытий, идей, которые в произведениях нередко носили гротескный характер.

В середине 20-х годов выходит блистательная повесть «Роковые яйца», а в марте 1925 года написано «Собачье сердце». Эти повести имеют вполне конкретные основы. Я не касаюсь социальных и политических аспектов этих произведений, а только их медицинской тематики.

Историкам медицины и биологии известно, что в эти годы появилось много научных гипотез, связанных с пересадкой органов, способами омоложения, изменений пола, применением разного рода лучей. В журнале «Врачебное обозрение» 1923 г. обсуждаются темы прогрессивные, еще не до конца реализованные, например внутривенные впрыскивания крови животных. В числе обсуждаемых проблем — эндокринная хирургия, техническое обеспечение медико-биологических исследований, физические основы светолечения и лучевого воздействия, рентгеновский аборт и др. В прекрасной книге Ю. Виленского «Доктор Булгаков» (Киев, 2005) приводятся данные о публикациях «Врачебного обозрения» 1924 г., изданного в Берлине. В публикациях обсуждается патология придатка мозга, ларингопластика, лучевая терапия, стронций в качестве анальгетика, эманация радия, эндолюмбальная терапия. Естественно, обсуждаемые проблемы воспринимались неподготовленным читателем как фантастические.

Распространение этих идей мифологизировалось и в период ожидаемого вторжения петлюровцев в Киев: говорили о таинственных «фиолетовых лучах», предваряющих появление воинских частей. Так, например, опыты с «красным лучом», которыми пользовался профессор Персиков для ускорения эмбриогенеза голых гадов, отражает в определенной мере открытия А.Г. Гурвича в регуляции протоплазмы (клеточная субстанция) и работы Г.А. Надсона по радиационной генетике. В числе прототипов профессора Персикова называют разных профессоров, знакомых Булгакова — И.И. Косоногова, А.А. Коротнева, А.Н. Северцева. Все они занимались биологией на острие проблемы.

В пьесе «Адам и Ева» идет речь о самом опасном газе — без цвета, вкуса и запаха. И о том, что создано противоядие. О невидимой, но серьезной угрозе, радиации говорили в Чернобыле. Так фантазии перестают быть фантазиями…

«Какие поступки совершает? Сверхгерой? Не понимаю! Бледнеет фантазия! Весь вопрос в том, чем будет пахнуть. Как ни бился старичок, всегда чем-нибудь пахло, то горчицей, то миндалем, то гнилой капустой, и, наконец, запахло нежной геранью. Это был зловещий запах, друзья, но это не «сверх»! «Сверх» же будет, когда в лаборатории ничем не запахнет, не загремит и быстро подействует».

 Что касается «Собачьего сердца», то опыты по омоложению и пересадке половых желез, как и важная роль гипофиза в физиологии человека, изучались русским ученым С.А. Вороновым. Он с 1910 года работал в Париже и являлся одним из первых трансплантологов. Сергей Абрамович Воронов с 1912 года пересаживает яичники, в 1914 году — щитовидную железу, в 1915 делал пересадку суставов, а с 1923 года пересаживал человеку мужские половые железы обезьян. Его работы публиковались в 1923–1924 годах в Харькове и Ленинграде. Кстати, дядя писателя, профессор Н.М. Покровский, с 1912 года пересаживал обезьяньи яичники. Из этого можно сделать два основных вывода: Булгаков следил за специальной литературой и как писатель трансформировал естественнонаучные открытия в блестящие художественные образы и не воспроизводил одного конкретного человека (С.П. Ноженко, Г.Е. Аронов, 1995).

Вот как это звучит под пером писателя Булгакова (цитирую «Собачье сердце», дневник Борменталя): «Вид его странен. Шерсть осталась только на голове, на подбородке и на груди. В остальном он лыс, с дряблой кожей. В области половых органов — формирующийся мужчина. Череп увеличился значительно, лоб скошен и низок». Увидев, что из всего этого получилось, профессор Преображенский пишет: «Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь родила же мадам Ломоносова этого своего знаменитого… Мое открытие стоит ровно ломаный грош». В этом отрывке, возможно, слышен голос автора или прототипа профессора Преображенского — дяди Булгакова профессора Покровского. «Собачье сердце» по сей день служит предметом пристального внимания ученых-биологов и литераторов, что объясняется неординарностью поднятых вопросов (Oransky I. Disarming life’s invisible enemies: Mikhail Bulgakov’s A country Doctor’s Notebook. Lancet. 1999. 353. 2059-2060). Также рассуждая о евгенике, чего касается писатель в «Собачьем сердце», вновь и вновь возвращаются к автору, доктору Булгакову (Yvonne Hovell, Slavic Review, 2005).

Известно, что Михаил Афанасьевич, как и Чехов, серьезно интересовался психиатрией. «Почитать надо бы психиатрию…» — писал он в рассказе «Морфий». Стоит вслушаться в описание состояния генерала Хлудова («Бег») — прототип — генерал Слащев, чьи воспоминания, по свидетельству второй жены Булгакова Л.Е. Белозерской, он читал. «На высоком табурете сидит Роман Валерианович Хлудов… Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит на них же сам же и отвечать. Когда хочет изобразить улыбку — скалится. Он возбуждает страх. Он болен». И дальше звучат отрывистые фразы больного человека: «Час жду офицера… В чем дело? В чем дело? Меня не любят…» И муки совести: «Кто бы вешал, вешал бы кто, ваше превосходительство?» Блестящее описание галлюцинаций: «Если ты стал моим спутником, солдат, ты говори со мной. Твое молчание давит меня… Или оставь меня!.. Ты знай, что я человек большой воли — и не поддамся первому видению, от этого выздоравливают».

Здесь совершенно очевидно реактивное состояние человека, пережившего громадный душевный стресс, мечущегося в окружающем его тревожном мире. К этой теме Булгаков неоднократно возвращается. «После измены Расина Мольер вновь заболел, и его все чаще стал навещать его постоянный врач Мовилэн. Но и Мовилэну было трудно с точностью определить болезнь директора Пале-Рояля. Вернее всего было бы сказать, что тот весь был болен. И несомненно, что, помимо физических страданий, его терзала душевная болезнь, выражающаяся в стойких приступах мрачного настроения духа» («Жизнь господина де Мольера»). «Мольеровскому доктору, — пишет Булгаков, — следовало бы хорошенько изучить это произведение («Мизантроп». — И.Л.): в нем, несомненно, отразилось душевное настроение его пациента». Вспомним, что герой пьесы — протестующий против людской лжи одинокий человек.

Мольер часто имел дело с врачами, страдая туберкулезом легких. Очевидно, опыт общения не всегда оказывался удачным. Он неоднократно критиковал врачей за стремление к беззастенчивому обогащению за счет больных, за обман больных, за невежество. Особо резко Мольер высмеивал врачей в комедии «Лекарь поневоле». Мольер интересовал Булгакова и этой гранью творчества, отражением вдумчивого взгляда великого драматурга на врачевание.

Эти и другие мотивы отражены в романе «Мастер и Маргарита». В первую очередь там дано блестящее описание мигрени. Как говорят доктора, наряду с синдромом Агасфера (психопатические личности, мечущиеся от больницы к больнице для удовлетворения своих желаний), следовало бы, основываясь на описании Булгаковым мигрени у Понтия Пилата, выделить синдром Пилата. «О боги, боги, за что вы наказываете меня?.. Да, нет сомнений, это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь… гемикрания, при которой болит полголовы… от нее нет средств, нет никакого спасения… попробую не двигать головой». Привели арестованного. «Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой». «Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета» Запах розового масла был у Прокуратора предвестником мигрени. Гемикрания, описанная Булгаковым, служила и служит предметом исследований до настоящего времени (V. Zayas, F. Mainardi et al., 2007). Единственным «чудом», сотворенным Иешуа, было избавление Понтия Пилата от головной боли. И в этом случае писатель оставался врачом…

Мигрень — заболевание, которое и в наше время приносит немало хлопот. Это не просто жгучая боль, в основе ее нарушения сосудодвигательной функции мозга. Начинается мигрень часто с предвестников, ауры, разной по характеру у разных пациентов. Булгаков хорошо знал мигрень не только по учебнику, но и по личному опыту.

Описанная в романе «Мастер и Маргарита» психиатрическая больница, несмотря на то, что ее считают образцовой, названа «Домом скорби».

Показателен разговор Ивана Бездомного в приемном покое с врачом: «Вы находитесь, — спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге,— не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет необходимости». Продолжается уважительный разговор, в процессе которого проясняется картина заболевания, даются назначения.

Очень интересно рассказывает Мастер Ивану Бездомному («Мастер и Маргарита») о своем состоянии: «Статьи, заметьте, не прекращались. Над первыми из них я смеялся… Второй стадией была стадия удивления… Мне все казалось — я не мог от этого отделаться, — что авторы статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим. А затем… наступила третья стадия — страха. Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания».

Прекрасная сцена обхода профессора — все выдержано в лучших врачебных традициях, частично утерянных…

Существует немало исследований, в которых подчеркивается описание в романе «Мастер и Маргарита» клинической картины шизофрении. Увлеченный работами прекрасного психиатра профессора Креппелина, Булгаков прекрасно был знаком с изменчивой картиной шизофрении. Некоторые авторы обсуждали психическое состояние автора романа (Zina Gimpelevich, 1995–1996. Р. 65-77).

В этом пассаже много автобиографических признаний. Михаил Афанасьевич подвергался организованной травле. О его творчестве не было напечатано ни одного положительного отзыва. Он аккуратно складывал все рецензии, перестав их читать. Потом наступила стадия полного забвения: его не печатали, пьесы сняли с репертуара. И на этом тяжелом фоне у писателя возникла боязнь улицы, он сам не переходил через дорогу, плохо спал. Кроме того, в обществе нагнеталась обстановка страха, исчезали люди, знакомые и друзья. О своем состоянии Булгаков откровенно пишет доброму другу, доктору Викентию Викентьевичу Вересаеву, который неизменно приходил на помощь. Их отношения представляют исключительный пример чести и достоинства. Но все же Булгаков находит в себе силы и, прислушиваясь к Вересаеву, к душевной потребности, продолжает писать… в стол.

По свидетельству племянницы Н.А. Земской, Михаил Афанасьевич продолжал лечить родных, читал понемногу специальную литературу, анализировал врачебные назначения коллег.

Интересны его рассуждения о сне: «В чем механизм сна?…Читал в физиологии… но история темная… не понимаю… что значит сон… как засыпают мозговые клетки?.. Не понимаю, говорю по секрету. Да почему-то уверен, что и сам составитель физиологии тоже не очень твердо уверен… Одна теория стоит другой». С тех пор прошло более 50 лет. Теории исправно сменяют одна другую. Трудно утверждать, что сказано последнее слово.

Михаилу Афанасьевичу предстояло еще одно, самое тяжелое испытание. В 1939 году по работе он с женой Еленой Сергеевной Шиловской (в девичестве Нюренберг) поехал в Ленинград. В этом городе он внезапно тяжело заболел — головные боли, слабость, мушки перед глазами, высокие цифры артериального давления, изменения в анализе мочи. Вернулись в Москву. Диагноз: высокая остроразвивающаяся гипертония, склероз почек (из воспоминаний Ермолинского).

Склероз почек — заболевание, имеющее наследственный характер (от него же умер отец писателя), очень трудно поддающееся лечению и в наши дни. С этого времени Булгаков не переставал болеть, несмотря на периодические ремиссии в начальном периоде. Приведу еще цитату из тех же воспоминаний: «Последовательно [Михаил Афанасьевич] рассказал мне все, что с ним будет происходить в течение полугода — как будет развиваться болезнь. Он называл недели, месяцы и даже числа, определяя все этапы болезни. Я не верил ему, но дальше все шло как по расписанию, им самим начертанному… Чего-то я хотел тебе сказать… Понимаешь… Как всякому смертному, мне кажется, что смерти нет. Ее просто невозможно вообразить. А она есть». Когда-то давно Михаил Афанасьевич говорил Ермолинскому: «Имей в виду, самая подлая болезнь — почки. Она подкрадывается, как вор. Исподтишка, не подавая никаких болевых сигналов. Поэтому… Я бы заменил паспорта анализом мочи, лишь на основании коего и ставил бы штамп о прописке». Сложность ситуации Михаила Александровича и в том, что он помнил страдания отца от этой же болезни, потерю зрения…

Болел Булгаков мучительно, что, бесспорно, осложнялось отсутствием иллюзий. Горький писал, что врачу болеть тяжелее, так как он больше знает. Вскоре ухудшилось зрение из-за кровоизлияний в сетчатку. «Это были дни молчаливого и ничем не снимаемого страдания». Больным он был терпеливым, старался успокаивать родных и близких и все отпущенное ему время посвящал работе над романом. Лишившись зрения, диктовал Елене Сергеевне, прослушивал записанное, вносил правки. Последний месяц он очень страдал от сильных болей, был углублен в свои мысли, смотрел на окружающих отчужденно. И все же находил силы шутить, несмотря на физические страдания и болезненное душевное состояние.

Работа ни на день не прекращалась. Мечтой писателя было закончить роман о Мастере. Умирающему мужу Елена Сергеевна обещала его опубликовать — и сдержала слово.

Лечили его прекрасные врачи, в числе которых был и дядя писателя, профессор Н.М. Покровский, консультировал профессор М.С. Вовси — будущий «врач-отравитель» из сфабрикованного Сталиным «дела врачей». Легко себе представить, насколько мучительно лечить любимого человека. Не зря в медицине существует негласное правило — не лечить своих. Но нет правил без исключений. Как врач, Булгаков хорошо знал возможности медицины, ее пределы и не заблуждался на сей счет. За несколько месяцев до смерти написал: « … к концу пришлось пережить еще одно разочарование — во врачах-терапевтах. Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову. Есть исключения, конечно, но они редки». И дальше: «А больше всего да поможет нам, всем больным, Бог!» Ситуация отчаяния овладела врачом в роли безнадежного пациента. Тема смены ролей очень болезненна и, к сожалению, известна. Трудно определить в приведенном отрывке, чего больше — бессердечных врачей или отчаявшихся пациентов. Степанов полагает, что призыв к Богу — показатель религиозности писателя. С нашей точки зрения, это обычный фразеологизм!

Незадолго до смерти Елена Сергеевна Булгакова записала с его слов: «Медицина, история ее? Заблуждения ее? История ее ошибок».

Нам не дано узнать, о чем тогда думал писатель, что хотел выразить. Ясно одно: медицина оставалась в сфере его интересов до конца жизни.

Михаил Афанасьевич скончался 49 лет от роду 10 марта 1940 года. Ермолинский вспоминает о звонке из секретариата Сталина: правда ли, что умер товарищ Булгаков? Услышав ответ, тихо положили трубку. Косвенным подтверждением этого служит дальнейшее: возможность захоронения на Новодевичьем кладбище недалеко от могил Гоголя и Чехова… Отношение Сталина к Булгакову не лишено мистического оттенка.

Прошло еще много лет, пока его начали издавать на родине (за рубежом печатали и при жизни), пришла заслуженная слава. Забылись гнусные заказные рецензии, честь поставить его пьесы оспаривают лучшие театры мира, снимаются фильмы по его романам. Регулярно проводятся Булгаковские чтения, издана Булгаковская энциклопедия. Почему так поздно?  В заключение — несколько строф из стихотворения Анны  Ахматовой «Памяти Михаила Булгакова»:

Вот это я тебе, взамен могильных роз,

Взамен кадильного куренья;

Ты так сурово жил и до конца донес

Великолепное презренье.

Ты пил вино, ты как никто шутил

И в душных стенах задыхался, 

И гостью страшную ты сам к себе впустил

И с ней наедине остался.

И нет тебя, и все вокруг молчит

О скорбной и высокой жизни,

Лишь голос мой, как флейта, прозвучит

И на твоей безмолвной тризне. 1940  

Врач. Булгаков без глянца

Врач

Надежда Афанасьевна Земская:

Я хочу здесь отметить один факт, на который стоит обратить внимание. У матери в семье было шесть братьев и три девочки. И из шести братьев трое стали врачами. В семье отца один был врачом. После смерти нашего отца, потом, не сразу мать вышла второй раз замуж, и наш отчим был тоже врачом. Поэтому я опровергаю здесь мнение, что Михаил Афанасьевич случайно выбрал эту профессию. Совсем не случайно. Это было как-то в воздухе нашей семьи — и Михаил выбрал свою профессию, свою медицину обдуманно и сознательно. И он любил свою медицину [5; 47].

Елена Андреевна Земская (р. 1926), российский лингвист, доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник отдела современного русского языка Института русского языка РАН им. В. В. Виноградова. Племянница Булгакова:

В жизни Мих. Булгаков был остро наблюдателен, стремителен, находчив и смел, он обладал выдающейся памятью. Эти качества определяют его и как врача, они помогали ему в его врачебной деятельности. Диагнозы он ставил быстро, умел сразу схватить характерные черты заболевания; ошибался в диагнозах редко. Смелость помогала ему решаться на трудные операции [5; 85].

Из удостоверения Сычевской земской управы, 1917 г.:

Выдано настоящее удостоверение Врачу Михаилу Афанасьевичу Булгакову в том, что он с 29-го сентября 1916 года и по 18 сентября сего 1917 года состоял на службе Сычевского земства в должности Врача, заведовавшего Никольской земской больницей, за каковое время зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником на земском поприще. При этом, по имеющимся в Управе сведениям, в Никольском участке за указанное время пользовалось стационарным лечением 211 чел., а всех амбулаторных посещений было 15 361.

Оперативная деятельность врача М. А. Булгакова за время его пребывания в Никольской земской больнице выразилась в следующем: было произведено операций — ампутация бедра 1, отнятие пальцев на ногах 3, выскабливание матки 18, обрезание крайней плоти 4, акушерские щипцы 2, поворот на ножку 3, ручное удаление последа 1, удаление атеромы и липомы 2 и трахеотомий 1; кроме того, производилось: зашивание ран, вскрытие абсцессов и нагноившихся атером, проколы живота (2), вправление вывихов; один раз производилось под хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения [14, кн. 1; 17].

Михаил Афанасьевич Булгаков. Из письма Н. А. Булгаковой-Земской. Вязьма, 5 октября 1917 г.:

Мне на этих днях до зарезу нужно было бы побывать в Москве по своим делам, но я не могу бросить ни на минуту работу и поэтому обращаюсь к тебе с просьбой сделать в Москве кой-что, если тебя не затруднит.

1) Купи, пожалуйста, книгу Клопштока и Коварского «Практическ. руководств. по Клиническ. химии, микроскопии и бактериолог.» (Издан. «Сотрудник») и вышли ее мне.

Узнай, какие есть в Москве самые лучшие издания по кожным и венерическим на русск. или немецк. языках и сообщи мне, не покупай пока, цену и названия. (Нет ли Jessner’a (Руководство по кожн. и венерич.) на немецк. языке?) [2; 388]

Надежда Афанасьевна Земская:

1916 год. Приехав в деревню в качестве врача, Михаил Афанасьевич столкнулся с катастрофическим распространением сифилиса и других венерических болезней (конец войны, фронт валом валил в тыл, в деревню хлынули свои и приезжие солдаты). При общей некультурности быта это принимало катастрофические размеры. Кончая университет, М.А. выбрал специальностью детские болезни (характерно для него), но волей-неволей пришлось обратить внимание на венерологию. М.А. хлопотал об открытии венерологических пунктов в уезде, о принятии профилактических мер. В Киев в 1918 г. он приехал уже венерологом. И там продолжал работу по этой специальности — недолго. В 1919 г. совершенно оставил медицину для литературы [5; 87].

Сергей Александрович Ермолинский:

Когда я заболевал, он спешил ко мне: любил лечить. Болезни у меня по тем молодым годам были несложные — простуда, бронхит. Тем не менее у него был вид строгий, озабоченный, в руках чемоданчик, из которого он извлекал спиртовку, градусник, банки. Затем усаживал меня, поворачивал спиной, выстукивал согнутым пальцем, заставляя раскрыть рот и сказать «а», затем ставил градусник, аккуратно протерев его спиртом, и говорил:

— Имей в виду, самая подлая болезнь — почки. Она подкрадывается как вор. Исподтишка, не подавая никаких болевых сигналов. Именно так чаще всего. Поэтому, если бы я был начальником всех милиций, я бы заменил паспорта предъявлением анализа мочи, лишь на основании коего и ставил бы штамп о прописке.

Градусник показывал 37, встряхивался, и мой лекарь приступал к банкам. Он подсовывал под банку вспыхнувшую наспиртованную вату, накрученную на палочку, часто обжигал меня и тут же назидательно утешал:

— Но зато посмотри, какие банки! Чувствуешь? Завтра будешь здоров!

Я считал его очень мнительным. Он любил аптеки. До сих пор на Кропоткинской стоит аптека, в которую он часто хаживал. Поднявшись на второй этаж, отворив провинциально звякающую дверь, он входил туда, и его встречали как хорошо знакомого посетителя. Он закупал лекарства обстоятельно, вдумчиво. Любил это занятие [8; 83–84].

Михаил Афанасьевич Булгаков. Заявление в Военный комиссариат, 10 октября 1932 г.:

Ввиду того, что окончив давно, в 1916 году, медицинский факультет и бросив вследствие полного отвращения в 1919 году занятие медициной (13 лет тому назад), я совершенно утратил какие бы то ни было познания по медицине, а стал в течение этих 13 лет квалифицированным драматургом, произведения которого исполняются в СССР и за границей, а в последнее время, кроме того, и режиссером; я прошу освободить меня от какого бы то ни было отношения к врачебному званию [14, кн. 3; 164].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Морфий. Записки юного врача (сборник)

«Полотенце с петухом». Молодой неопытный врач приезжает на свой участок в деревню. После знакомства с персоналом больницы ему предстоит первое серьёзное испытание — ампутация ноги у деревенской девушки. Несмотря на неуверенность и отсутствие опыта у молодого доктора, ампутация удается блестяще, девушка остается жива и впоследствии дарит врачу полотенце с вышитым на нём петухом (отсюда и название рассказа).

«Крещение поворотом». Герою предстоит сделать операцию поворота на ножку плода при трудных родах у деревенской женщины. Благодаря советам опытной акушерки и эта операция отлично удаётся врачу.

«Стальное горло». Врач делает трахеотомию маленькой девочке, больной дифтерией. В рассказе отражены малограмотность и суеверность деревенских людей того времени, долго не разрешавших делать операцию девочке. После успешной операции и выздоровления девочки Лиды по деревням пошли слухи о том, что молодой доктор вместо настоящего горла вставил ей стальное.

«Вьюга». Описывается поездка врача ночью в метель в другую деревню на помощь такому же молодому доктору, не знающему что делать с женщиной, разбившей себе голову при падении с лошади. Из-за позднего приезда спасти женщину не удаётся — это первый пациент, умерший у главного героя.

«Тьма египетская». Описываются быт и нравы деревенских жителей того времени — их малограмотность, суеверность, склонность доверять больше местным бабкам-знахаркам, нежели докторам. Главная сюжетная линия — рассказ про мельника Худова, больного малярией и решившего принять сразу все лекарства, прописанные врачом, дабы «не валандаться по одному порошочку в день. Сразу принял — и делу конец».

«Пропавший глаз». Доктор подводит итог своего годичного пребывания в деревне. Название рассказа происходит от истории с ребенком с огромной опухолью, закрывшей глаз. Как выясняется, неизвестная опухоль — всего лишь огромный гнойник, развившийся из нижнего века и лопнувший сам по себе.

«Звёздная сыпь». Герой начинает борьбу с сифилисом, повсеместно распространившимся среди населения. Рассказ заканчивается обращением к тому врачу, который, наверное, сейчас сидит на месте главного героя на деревенском участке: «Привет, мой товарищ!».

Вся история является воспоминанием врача Бомгарда о 1917 годе. Большую часть рассказа Бомгард читает дневник своего покойного друга, врача Полякова, который стал морфинистом.

«Записки юного врача» за 6 минут. Краткое содержание цикла Булгакова

: Молодой врач попадает в сельскую больницу, где ему приходится принимать по сто человек в день, в одиночку проводить сложнейшие операции, бороться с болезнями, невежеством и собственным малодушием.

Повествование ведётся от лица молодого врача, имя которого не упоминается. Действие происходит в 1917—1918 годах.

Полотенце с петухом

Молодого врача, недавно окончившего университет, направили работать в глухое село Мурьево.

Прощай, прощай надолго, золото-красный Большой театр, Москва, витрины… ах, прощай.

Тамошней больнице полагалось два врача, но доктор стал главным и единственным лекарем. Молодой человек был не уверен в себе и боялся тяжёлых случаев, особенно ампутации.

Продолжение после рекламы:

По иронии судьбы такой случай достался ему в первый же вечер после приезда. Красивая девушка попала в мялку для льна. Перепуганный доктор ампутировал ей ногу, не надеясь, что она доживёт до утра.

Девушка выжила. В знак благодарности она подарила доктору полотенце с вышитым красным петухом, которое долгие годы украшало его спальню.

Стальное горло

Доктор проработал на Н-ском участке в селе Мурьево сорок восемь дней.

Мне очень хотелось убежать с моего пункта… Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете…

В конце ноября к нему привезли трёхлетнюю девочку с дифтерией. Девочка задыхалась и была почти при смерти. Доктор решился на сложную операцию и вставил в горло девочке стальную трубку, чтобы она могла дышать. Девочка выжила. По округе прошёл слух, что доктор вставил ребёнку стальное горло, и посмотреть на девочку приезжали из дальних деревень.

Вьюга

После удачной ампутации доктор прославился на всю округу, к нему съезжалось по сотне пациентов в день. Второго врача на участок не присылали, и смертельно уставший доктор продолжал лечить.

Брифли существует благодаря рекламе:

Началась вьюга, и больница опустела, но отдохнуть доктору не удалось — его позвал на помощь коллега с соседнего участка. Случай был тяжёлый: жених решил покатать невесту на санях, лошадь слишком резко тронулась с места и девушка сильно ударилась головой о косяк ворот.

Помочь доктор не смог, девушка умерла. Его ждали больные, и он решил вернуться несмотря на вьюгу. По дороге доктор с возницей заблудились, с трудом нашли дорогу и спаслись от пары волков.

Засыпая, доктор клялся себе, что больше никуда не поедет в такую погоду, но в глубине души понимал, что никогда не откажется помочь.

Крещение поворотом

Молодой доктор начал привыкать к жизни на Н-ском участке. До сих пор он не принимал родов и очень боялся, что ему достанется сложный случай. Однажды в Мурьевскую больницу привезли роженицу с поперечным положением плода. Доктор бросился листать учебник по акушерству и окончательно запутался.

Спасла его опытная акушерка, подсказавшая, что нужно делать «поворот на ножку» — повернуть плод в матке матери. За десять минут она объяснила, как проводил эту операцию опытный предшественник доктора.

Продолжение после рекламы:

Операция удалась, мать и ребёнок выжили, а доктор понял, что настоящее знание приходит только с опытом.

Тьма египетская

Доктор отмечал своё двадцати­че­ты­рёхлетие в компании фельдшера и акушерок. За окнами больницы царили холод, снег и «тьма египетская». Гости вспоминали случаи из практики, связанные с невежеством крестьян и деревенскими суевериями.

Той же ночью в Мурьевскую больницу поступил с лихорадкой мельник, показавшийся доктору неглупым человеком. Он назначил больному хинин, по одному порошку в сутки, но мельник, чтобы не возиться, выпил все десять порошков сразу и чуть не умер.

Откачав мельника, доктор поклялся себе всегда бороться с невежеством, этой «тьмой египетской».

Звёздная сыпь

Молодой врач работал в Мурьевской больнице уже полгода, но ему ни разу не попадались больные сифилисом. Первым таким пациентом стал дядька лет сорока, который не поверил, что болен «дурной болезнью» и лечиться не стал.

Затем пришла женщина, которая считала, что её заразил муж. Она оказалась одной из немногих, кто по-настоящему боялся этой заразы. Доктор четыре месяца обследовал её и выяснил, что каким-то чудом женщина не заразилась.

Брифли существует благодаря рекламе:

Все эти четыре месяца доктор листал старые амбулаторные книги.

Оказалось, что сифилис — бич этих мест, им болели целые семьи, но никто не боялся этой болезни и не лечился. Доктор решил бороться с этой заразой и добился, чтобы в Мурьевской больнице открыли специальное отделение.

Первой пациенткой отделения стала женщина с тремя маленькими детьми. Доктор с радостью наблюдал, как с детских тел исчезает звёздная сыпь — первый признак сифилиса.

Пропавший глаз

Доктор работал на Н-ском участке уже год. Он повзрослел, набрался опыта и брился теперь только раз в неделю. Чаще бриться не получалось — как только доктор раскладывал бритвенные принадлежности, его вызывали к больному.

За год он научился принимать роды любой сложности, делать ампутации, ушивать грыжи и рвать зубы. Первый вырванный им зуб оказался с куском кости. Доктор решил, что сломал больному челюсть, и долго мучился угрызениями совести, пока более опытный коллега не объяснил, что выломал он не кусок кости, а зубную лунку.

Как только доктор уверился, что всё видел и всё знает, как к нему привезли ребёнка с огромной опухолью вместо глаза. Доктор решил, что глаза больше нет, а опухоль надо вырезать, но мать от операции отказалась.

Через неделю доктор увидел этого же ребёнка с двумя здоровыми глазами. Оказалось, что опухоль была огромным гнойником, закрывшим глаз. Гной вытек, и пропавший глаз появился.

Нет. Никогда, даже засыпая, не буду горделиво бормотать о том, что меня ничем не удивишь. Нет. И год прошёл, пройдёт другой год и будет столь же богат сюрпризами, как и первый… Значит, нужно покорно учиться.

К «Запискам юного врача» также примыкают рассказы «Морфий» и «Я убил», но формально они не входят в цикл.

Записная книжка сельского врача Михаила Булгакова

‘ Прошел один год, пройдет и другой, и он будет так же богат сюрпризами, как и первый… И поэтому я должен продолжать послушно учиться. ‘

Пока мы все наблюдаем, как мир пытается управлять общественным здравоохранением, я решил взять эту небольшую книгу о молодом докторе, который погрузился в сельский район, полный местных жителей, не доверяющих медицине или врачам в целом, с небольшим штатом, сражающимся против переполнение больных.Это может показаться … неприятно знакомым * жестикулирует везде

‘ Прошел один год, пройдет и другой, и он будет так же богат сюрпризами, как и первый … И поэтому я должен продолжать усердно учиться . ‘

Пока мы все наблюдаем, как мир пытается управлять общественным здравоохранением, я решил взять эту небольшую книгу о молодом докторе, который погрузился в сельский район, полный местных жителей, не доверяющих медицине или врачам в целом, с небольшим штатом, сражающимся против переполнение больных.Это может показаться … неприятно знакомым * сейчас дико жестикулирует *, но вот «Записная книжка молодого врача» великого Михаила Булгакова. Михаил Булгаков, автор одного из моих любимых произведений «Мастер и Маргарита», основал эту книгу на своей жизни молодого врача, рассказанной здесь как доктор Бомгард. Окончив медицинский институт в Москве, доктора Бомгарда с его свежим, энергичным лицом отправляют в провинциальную больницу на год крещения огнем. Как и следовало ожидать от Булгакова, Записная книжка молодого врача мрачно комична и изобилует социальной критикой, поскольку мы следим за молодым доктором, оторванным от мира, помимо небольшого штата, поскольку он узнает, что знания часто не могут заменить опыт. .Разочарованный местными жителями, которые не доверяют ему и лихорадочно учатся на лету, этот сборник историй становится поистине воодушевляющей и обнадеживающей книгой о том, как избавиться от синдрома самозванца, погрузиться в мир и спасти жизни.

‘ Умные люди давно знают, что счастье подобно хорошему здоровью: когда оно у вас есть, вы его не замечаете. Но идут годы, о воспоминания, воспоминания о прошлом счастье! ’

Написанные в период с 1925 по 1926 год, когда он работал врачом в 1917 году, Булгаков опубликовал эти рассказы в различных литературных журналах, но намеревался со временем собрать их в один том.К сожалению, этого никогда не происходило при его жизни, и многие из его произведений были подвергнуты цензуре или полностью запрещены при Сталине. Это издание, переведенное Хью Аплином, также включает гораздо более длинный рассказ «Морфий», глубоко личный и автобиографический рассказ о собственной зависимости Булгакова от морфина, который был отдельно опубликован как роман в 1926 году, а также 30-страничную биографию автора.

‘ Сорок восемь дней назад я окончил школу с отличием, но отличиться — это одно, а грыжа — другое. ‘

Подобно тому, как Булгакова отправляют в Смоленскую область после медицинского вуза, Записная книжка молодого врача начинается с того, что доктор Бомгард прибывает в небольшую провинциальную больницу, отделенную от ближайшей железнодорожной станции несколькими милями от того, что едва ли можно даже назвать больницей. Дорога. Это мрачно, уединенно и далеко от всего, что знает Бомгард, выросшая в Москве в благополучных условиях.

‘ Мы отрезаны от людей. Первые керосиновые лампы находятся в семи милях от нас, на вокзале, и даже их мерцающий свет, вероятно, погас из-за метели.Скорый поезд в Москву в полночь проплывет с воем и даже не остановится — ему незачем заброшенная станция, утопающая в метели. Если только трассы не засыпаны снегом. ’

Бомгард прибывает с головой, полной академических знаний, но без опыта, и быстро осознает свои юные черты, отсутствие бороды и« подростковая походка »также подрывают уважение к нему среди персонала и местных жителей. Он также уходит в тень прежнего врача больницы, очень уважаемого и бородатого Леопольда Леопольдовича.Леопольдович оставил после себя значительную библиотеку медицинских работ, которые стали прибежищем и спасителем книжного Бомгарда в предстоящий трудный год.

‘ О боже, если бы я только мог прочитать немного Додерлейна! ‘Молодой врач часто думает, когда возникают новые ситуации, часто он убегает в свою комнату под предлогом того, что ему нужно выкурить сигарету, чтобы быстро пролистать учебники, как зубрежка перед экзаменом. Это делает чтение очаровательным и интересным, когда врач изучает, как провести операцию за несколько мгновений до ее проведения, или, когда он собирается родить сложную беременность, его засыпают предупреждениями о смерти или других опасных последствиях, если он не выполняет безупречно.« Из отрывочных слов, незаконченных фраз, намеков, оброненных мимоходом, , — признается он позже, — Я узнал те самые важные вещи, которых нет ни в одной книге. ‘По мере того, как его опыт растет, растет и его уверенность, и он учится верить в себя, в свои способности и не зацикливаться на ошибках. А их много, особенно комичный, связанный с чрезмерным рвением солдата за зуб и его тревожными днями, которые следуют за этим.

Борьба Бомгарда определенно ударила по себе и заставила меня задуматься о своих первых днях работы с мрачно-юмористической любовью.Моя первая работа сразу после университета заключалась в том, чтобы работать на фабрике по изготовлению вывесок в очень консервативном районе за пределами Гранд-Рапидса. После нескольких лет учебы литература, философия и политическая активность по-прежнему были моими любимыми темами для разговоров, которые, как я быстро понял, делали меня довольно странным, придурком или потенциальным коммунистическим демоном, в зависимости от того, кого вы спрашивали на фабрике. В романе Стейнбека «В сомнительной битве» есть строчка, предупреждающая человека, которого послали организовать профсоюз, что он никогда не должен использовать слова, которых мужчины не понимают, иначе он потеряет их и их доверие.Это был хороший урок для усвоения и адаптации, но, как показывает здесь Булгаков, иногда просто знание чего-то делает вас ненадежным или нелюбимым. Большая часть юмора в этих историях — суеверия и другие отговорки, которые местные жители используют для того, чтобы не доверять медицине или самому врачу. Как писал Майкл Гленни о Булгакове: «. Это было чувство одиночества, солдата разума и просвещения, противостоящее огромной, темной, напоминающей океан массе крестьянского невежества и суеверий. «Это может стать немного элитарным, заметьте, но в настоящее время переживает глобальную пандемию, когда я наблюдаю, как вооруженная милиция протестует против моего местного управления здравоохранения за то, что они просят людей носить маски, в то время как в больница…. скажем так, я вздохнул и закатил глаза вместе с Булгаковым. История о попытке остановить распространение сифилиса включает в себя момент, когда люди говорят, что их нельзя поместить в карантин, потому что это повлияет на местный бизнес. Я дал пять Булгакову и крикнул: «Да, чувак, я это помню!»

‘ За год я принял 15 613 пациентов, 200 госпитализировали, и только шесть умерли. ’

К концу книги мы видим, как Бомгард превратился в уверенного в себе врача, что действительно вдохновляет.Ходят слухи, что он начинает принимать более сотни пациентов в день (больше, чем даже у покойного великого Леопольдовича). Он по-прежнему совершает ошибки, но с каждым моментом и с каждым днем ​​учится все больше и больше. В конце концов, самый большой урок — верить в себя и всегда учиться. Хотя это не сила и сила Мастера и Маргариты (хотя честно говоря, что могло бы быть), это все же фантастическая маленькая книга и одна из моих любимых, которые я прочитал в этом году.

4.5 / 5

‘ И вот прошел целый год.Пока он длился, он казался бесконечно разнообразным, разнообразным, сложным и ужасным, хотя теперь я понимаю, что он пролетел, как ураган. Я смотрю в зеркало и вижу следы, которые оно оставило на моем лице. В глазах больше суровости и беспокойства, рот более уверенный и мужественный, а вертикальная морщина между бровями останется на всю жизнь — собственно, столько же, сколько и в моих воспоминаниях. Я вижу их, когда смотрю в зеркало, стремительно преследующих друг друга. ’

Книги, дающие надежду: Записная книжка сельского врача Михаила Булгакова | Михаил Булгаков

Это случается со всеми нами.Первый день в офисе, чувство изоляции, и внезапно наступает кризис. Как-то с этим разбираются, решение сложное неловко, но нервы трепещет.

В такие моменты мне дает надежду Михаил Булгаков. Много лет назад, когда я заканчивал университет, мой друг подарил мне «Записную книжку сельского врача» (также переводимую как «Записная книжка молодого врача») — небольшой полуавтобиографический сборник рассказов, вдохновленных ранним творчеством автора. лет врачом в провинциальной России.

Может быть, это странное литературное злорадство, но всякий раз, когда возникает тревога, мне нравится несчастный главный герой Булгакова. Булгаковский герой доктор Владимир Бомгард, застрявший в отдаленном пасторальном сообществе, которое относится к медицине с подозрением, а к больницам с ужасом, обнаруживает, что берет на себя ответственность за все виды неотложной медицинской помощи, от ужасных ампутаций до вспышек венерических заболеваний.

Автор Михаил Булгаков (1891-1940). Фотография: Heritage Images / Getty Images

С первого дня он обнаруживает, что ему нужно заполнить большие ботинки, а акушерки и фельдшер почитают его предыдущую должность.Неудивительно, что его поразило то, что мы сегодня диагностировали как синдром самозванца. «Я забыл о доставках! Неправильные позиции. Что, черт возьми, я буду делать? Каким же я был дураком! Я должен был отказаться от этой работы, я действительно должен », — раздражается он. «Я как Дмитрий Самозванец — ничего, кроме притворства».

Но он борется, старается изо всех сил, учится, совершенствуется, совершает ошибки — как и все мы — когда случается катастрофа: всплывает его худший кошмар — тяжелые роды. В том, что, возможно, является моим любимым моментом в книге, доктор, запаниковавший при мысли о необходимости проведения сложной процедуры по обращению ребенка в утробе матери, придумывает неубедительное оправдание необходимости выкурить сигарету (чтобы не вымыть в эти дни) и бросается обратно в свои комнаты.

«А вот и акушерство Дёдерляйна. Я начал поспешно листать глянцевые страницы », — говорит он, зачитывая всевозможные ужасающие последствия, которые могут произойти, если он совершит ошибку. «На мгновение я убедился, что ничего не понял», — отчаялся он, но, тем не менее, возвращается в театр, приступает к работе и с несколькими подсказками акушерок выполняет необходимую процедуру. И все же, несмотря на то, что его сердце «переполнено радостью», доктор достаточно человечен, чтобы сохранить хоть немного сомнений.«А как насчет разрыва? Как бы это показать? И когда это проявится — сейчас или, может быть, позже? Лучше не говорить об этом ».

В этом удивительно честном неуверенности в себе есть что-то, что, безусловно, должно говорить о нашем собственном обществе: согласно опросу 2013 года, почти у 20% людей в возрасте 16 лет и старше проявлялись симптомы тревоги или депрессии.

Но в герое Булгакова просвечивает то, что это беспокойство, хотя временами утомляет врача, имеет обратную сторону. Именно поэтому он так хорошо справляется со своей работой.Это то, что помогает ему учиться, наделяет его состраданием к своим пациентам, приносит ему удовлетворение, когда больные выздоравливают. По мнению Булгакова, тревога, которую испытывает этот врач, не обязательно является чем-то «вылеченным», а скорее управляемым и даже временами отмеченным. В какой-то момент Бомгард вспоминает тревожный момент, когда, пытаясь удалить солдатский зуб, он услышал ужасный хруст: «Сначала я не мог этого понять, потом чуть не разрыдался: хотя челюсти клешней держали зуб с очень длинным корнем, от зуба также свисал огромный зазубренный кусок сверкающая белая кость.

В дни после извлечения мысли доктора перескакивают от катастрофы к катастрофе. Мужчина может умереть, он может потерять работу, сельские жители будут сплетничать. В конце концов, доктор направляется в районную больницу, чтобы забрать свою зарплату, и в процессе этого плетет тонкую, как бумагу, пряжу, рассказывая о случае, когда врач удалил зуб.

«Вы сломали лунку зуба … Не волнуйтесь, у вас получится хороший зубочиститель … Забудьте о чае, пойдем и выпьем водки перед обедом», — говорят ему.И это мудрый совет. «Я больше не ломаю розетку, и если бы я это сделал, я бы не потерял голову», — признается Бомгард.

Жизнь может подкинуть множество вещей, о которых нужно беспокоиться, бесчисленные бедствия, которые нужно преодолеть, но при правильной поддержке результатом может стать богатый опыт, чувство выживания и доза сострадания к опыту других. И, если повезет, стакан водки в придачу.

Медицинская классика: тетрадь сельского врача

В 1916 году Михаил Булгаков, 24 года, только что окончивший медицинский институт в Киеве, был отправлен в заснеженную сельскую поликлинику на северо-западе России, «в тридцати двух милях от ближайшего электрического света», чтобы заполнить пробел, оставленный врачами на восточном фронте.В своем полу-беллетризованном отчете A Country Doctor’s Notebook молодой медик проводит путь в удаленную больницу по изрезанным колеями путям, беспокоясь о том, как он справится с трахеотомией и затрудненными родами (в медицинской школе он видел только две нормальные роды. ), беспокоясь о своей юной внешности и побуждая себя ходить, а не бегать.

Ему не нужно долго ждать, пока во двор больницы с грохотом въезжает тележка, везущая молодую женщину с разбитой ногой о льняную перегородку, ее пульс едва ощущается.»‘Умереть. Умри скорее, — сказал я себе. ‘Умереть. Иначе что мне с тобой делать? »Однако он ужасается, приказывая« фельдшеру », русскому эквиваленту фельдшера, подготовить театр к ампутации. Его собственный адреналин, столь же мощный, как уколы камфоры, сделанные для оживления пациента, он спасает ее, удаляя ногу.

Позже ему преподносят плод с поперечной ложью, и он должен осмотреть женщину на глазах у ветеранской акушерки: «Дело в том, что когда опытная Анна Николаевна сказала мне, в чем дело, это обследование было совершенно бессмысленным.Акушерка нарушает протокол, рекомендуя «подалический вариант». Врач серьезно соглашается, объявляет, что уходит курить, и бежит искать «подалическую версию» в своем учебнике по оперативному акушерству. Пока они притираются, Анна Николаевна рассказывает, как его предшественница выполняла эту процедуру. «Я жадно ее слушал, стараясь не пропустить ни единого слова. Эти десять минут рассказали мне больше, чем все, что я прочитал по акушерству на квалификационных экзаменах, на которых я действительно сдал экзамен по акушерству «с отличием».’”

Такая стажировка, включая нападение волков во время его посещения дома посреди метели, больше не является нормой для домашних офицеров (хотя остается таковой для многих врачей в развивающихся странах). Но борьба Булгакова с темной русской зимой, кружащейся за его окном, символизирует отсутствие опыта, одиночество и беспокойство о нарушении клятвы Гиппократа, разъедающей сон младших врачей повсюду.

Разбитый морфинистой зависимостью, тифом и принудительным призывом на военную службу во время жестокой гражданской войны в России, Булгаков отказался от медицины, чтобы писать, включая роман « Мастер и Маргарита ».Внимание советских цензоров, сталинской тайной полиции и заболевание почек рано загнали Булгакова в могилу (его брат Николай бежал из России, чтобы стать уважаемым кардиологом в Париже). У него были сомнения относительно профессии врача — «Я не буду называть врачей убийцами, это было бы слишком резко, но я назову их случайными бездарными хакерами», — но медицина была для него светом в темные дни советских репрессий. «Каждый человек должен быть врачом, — писал Булгаков, — в смысле обезоруживания всех невидимых врагов, угрожающих жизни.»

Записная книжка сельского врача» Мелвилл Хаус Букс

«Вы всегда ругаетесь со своими пациентами?»

Отчасти автобиография, отчасти художественная литература, эта ранняя работа автора книги Мастер и Маргарита показывает мастера на заре своего ремесла и нацию, разделенную столетиями неравного прогресса.

В 1916 году 25-летний недавно получивший квалификацию врач по имени Михаил Булгаков был командирован в глухую российскую деревню. Он принес на свою должность диплом и полное отсутствие полевого опыта.И проблемы, с которыми он столкнулся, на этом не закончились: ему было поручено покрыть огромную и обширную территорию, на которую еще не приходили современные удобства, такие как автомобиль, телефон и электрическое освещение.

Рассказы в A Country Doctor’s Notebook основаны на этом двухлетнем окне в жизни великого модерниста. Булгаков откровенно говорит о своем собственном чувстве неполноценности и горячо и остроумно вызывает в воображении такие эпизоды, как крестьяне, наносящие лекарство на верхнюю одежду, а не на кожу, и обнаруживают, что ему предъявлено обвинение в рождении ребенка, поскольку он прочитал об этой процедуре только в учебниках.

Эта ранняя работа, еще не отмеченная мрачной фантазией его поздних произведений, отличается реалистичным и удивительно привлекательным повествовательным голосом — голосом величайшего писателя России двадцатого века.

МИХАИЛ БУЛГАКОВ родился в Киеве 15 мая 1891 года. Получил медицинское образование, но бросил медицинскую практику в 1920 году, чтобы посвятить себя литературе. Он написал несколько величайших романов в русской литературе двадцатого века, в том числе Белая гвардия , Собачье сердце и его шедевр Мастер и Маргарита .Умер в 1940 году в Москве от болезни почек.

«Здесь можно найти записи всех лучших работ Булгакова, с их юмором, человеческим фактором и историческим весом… Книга стоит как сама по себе, так и как напоминание о том, почему о Булгакове все еще говорят снова и снова» — Книжная шлюшка

«Эти простые, но необычные наброски приобретают силу еще и потому, что они отражают рост молодого человека. Начинаешь понимать, что он стал писателем не потому, что у него был материал, а потому, что он накапливал страсть и темперамент.» — В.С. Притчетт, New Statesman

«Булгаков излучает удивительно резкий, самоуничижительный юмор. Его сострадание к человеческому безумию неизменно… Эти истории свидетельствуют как о человеческой стойкости, так и о замечательном литературном таланте ». — Независимый

«Истории острые и яркие, как скальпель… Мужество сияет со всех сторон этого глубоко человечного собрания величайших из современных русских писателей». — Санди Таймс

«… сегодня не читают устаревшего, затхлого или странного.Вместо этого они вызывают архетипические ситуации, с которыми мы сталкиваемся в современном медицинском повествовании ». — The Milwaukee Journal Sentinel

Книга жизни: Записная книжка сельского врача Михаила Булгакова в переводе Майкла Гленни | The Independent

Есть книги, вроде мест, с которыми лучше не сталкиваться в жизни слишком рано. Недавно я впервые посетил Венецию и был тронут до слез. Возможно, это был контраст стольких мерцающих цветов после серо-зеленой архитектуры Женевы, где я жил, но я предпочитаю думать об этом как о воздействии красоты, о эффекте, который можно было бы упустить, будь я моложе.

Женева оказалась бесполезной, когда дело дошло до представления жизни абердонского врача XVIII века, о котором я писал. Жить было слишком легко. Но боги писателей могут быть на удивление добрыми. События привели меня в Прованс, где Майкл Ондатье предложил мне взглянуть на «Записную книжку сельского врача». Это была нужная книга в нужный момент.

Булгаков написал эти рассказы между 1924 и 1927 годами, когда он быстро делал себе имя. Сейчас он больше всего известен своим сюрреалистическим проклятием из «Мастера и Маргариты», и рассказанные здесь истории совершенно удивительны: грубая, реалистичная переработка его опыта 24-летнего врача из отдаленного северо-запада России, куда его поместили. заведовал небольшой больницей и ушел, чтобы заняться этим.

В середине своей первой ночи он проснулся от крика: маленькая девочка упала в машину для ломки льна. «Ее ситцевая юбка была разорвана и залита кровью разных оттенков от коричневого до маслянисто-алой … На ее белом лице, неподвижном, как гипсовая повязка, на моих глазах таяла поистине редкая красота». У ребенка полностью раздроблена левая нога. Правая сломана в голени. Кончики костей протыкают кожу.

Изоляция — постоянная тема этих историй: дистанция от цивилизованного общества имеет большое значение.Один ночью в своем кабинете, используя для комфорта только масляную лампу, он размышляет: «Полуночный экспресс в Москву со стоном мчится мимо и даже не останавливается … Ближайшие уличные фонари находятся в 32 милях отсюда, в районном городе».

Это мир мучительных невзгод и резких контрастов: водка-тепло, замерзшая дикая природа за окном; месяцы темноты, хрупкий свет керосиновой лампы. Жестокая, безличная сила физического мира не только подвергает опасности его пациентов, но и угрожает погасить метафорический свет разума, знания, социального прогресса.Поначалу «обученный в университете» ум Булгакова является его единственным оружием против невежества, хитрости и суеверий крестьян, но с течением времени он сам становится все более хитрым, учится перехитрить их возражения с демонстрацией уверенности, которой он не чувствует. и знаниями он не всегда обладает.

Ко всему этому Булгаков применяет удивительно резкий, самоуничижительный юмор. Его сострадание к человеческому безумию неизменно, и он так же непоколебимо прибивает свои слабости, как и все остальные.Эти истории свидетельствуют как о человеческой стойкости, так и о замечательном литературном таланте.

‘ Расстояние прикосновения »Ребекки Абрамс опубликовано Macmillan

Вечное повествование заполняет« Записную книжку сельского врача »

Джим Хиггинс из журнала Sentinel

В то время как Михаил Булгаков писал рассказы в «Записной книжке сельского врача» примерно в 1925–27 годах о практике и тяжелом положении молодого врача в сельской России, сегодня они не читают устаревших, затхлых или странных.Вместо этого они вызывают архетипические ситуации, с которыми мы сталкиваемся в современном медицинском повествовании.

Иногда молодой врач Булгакова в уединенной деревушке напоминает русского эквивалента Соколиного Глаза Пирса из «M * A * S * H», импровизирующего в отчаянных условиях без поддержки. «Морфин», рассказ о злоупотреблении лекарствами, отпускаемыми по рецепту врача, перекликается с тяжелым положением главного героя «Хауса», только с более мрачной судьбой.

Melville House переиздал перевод «Записной книжки сельского врача» покойного Майкла Гленни в рамках своей библиотеки Neversink, предназначенной для хранения недооцененных книг в печати.Выбор достойный.

Булгаков, наиболее известный своими сатирическими романами «Мастер и Маргарита» и «Собачье сердце», пишет здесь в более реалистичном ключе, но с достаточным количеством случайных беспорядочных моментов, чтобы увидеть связь с его более поздней литературой. Частично он основывал эти истории на своем опыте молодого врача, получившего работу в сельской местности сразу после окончания медицинского института.

В «Вышитом полотенце» молодой доктор прибывает на свой новый пост после ужасной 24-часовой поездки на повозке.Его беспокоит то, насколько молодо он выглядит, и его пугает хорошо укомплектованная аптека и медицинская библиотека, оставленные его предшественником. Еще его беспокоит, что ему придется лечить грыжу, и он не будет знать, что делать — этот невроз — частая шутка в первых рассказах книги.

У врача есть мужчина фельдшер , или практический фельдшер, и две женщины-акушерки, которые одновременно работают медсестрами. Неопытный врач теперь их начальник. В своей незащищенности он уверен, что они смеются над его некомпетентностью, но обычно они выказывают ему поддержку и ободрение.

Его первый случай намного хуже, чем грыжа. Девушка упала в льняную травку, поранив ей левую ногу. Он смотрит на увядающую жертву на своем операционном столе и думает: «Конец искалеченного человеческого существа». Ее красота заставляет его чувствовать себя еще хуже. Но как-то погружается:

«Я взял нож, пытаясь подражать человеку, которого я однажды в жизни видел, выполняя ампутацию», — рассказывает он.

На каждом этапе операции он убежден, что она умрет. Но результат этой операции делает его репутацию в окрестностях.

В своем предисловии к рассказам переводчик Гленни указывает, как они заключают в себе «невыносимое несоответствие между развитой цивилизацией и культурой, которым пользуется небольшое меньшинство (например, врач), и устрашающим, дописьменным, средневековым миром крестьянства». Некоторая драматичность и юмор этих историй проистекают из неспособности или неспособности пациентов следовать или даже понимать указания врача, как, например, умный мельник в «Черном, как ночь Египта» или человек из «Пятнистой сыпи». кто, кажется, не понимает, насколько серьезен сифилис.Многие врачи скажут вам, что несоблюдение правил, будь оно неосведомленным или преднамеренным, определенно не ограничивается Россией начала 20 века.

«Меня подсказала интуиция», — отмечает врач, ставя диагноз. «Нет нужды полагаться на мои знания; поскольку у меня была квалификация врача всего шесть месяцев, у меня их не было». Но после года практики он осмотрел 15 613 пациентов и поместил 200 в свою больницу с одним врачом, из которых только шесть умерли. Даже когда он поздравляет себя с полученным опытом, крестьянка из «Исчезающего глаза» приносит ему дело, которое сбивает его с толку.

«Морфий» и «Убийца» подводят сборник к мрачному заключению, рассказывая истории, которые можно использовать как этические тематические исследования, о враче, пристрастившемся к морфию, и о докторе, столкнувшемся с нарушением идеала Гиппократа, чтобы спастись от жестокого полковника во время войны. Большевистская революция.

О Джиме Хиггинсе

Джим Хиггинс пишет о книгах и исполнительских искусствах.

Рецензия на книгу: Тетрадь юного врача. Михаил Булгаков

Дэвид Мисселбрук — заместитель редактора BJGP.

Взял книгу Булгакова для чтения на каникулах. Через пару страниц это напомнило мне, что я чувствовал себя недавно получившим квалификацию врачом со страшными обязанностями и неадекватной поддержкой.

Контекст был несколько другим. Я был домработником в «фирме» (помните их?) В большой лондонской больнице, в то время как недавно получивший квалификацию Булгаков был отправлен в качестве единственного врача в отдаленную сельскую коттеджную больницу незадолго до русской революции. Он отвечал за все чрезвычайные ситуации — медицинские, акушерские, педиатрические, хирургические, ортопедические — а также отвечал за пациентов отделения с парой из фельдшеров, (фельдшеров) и двух акушерок. Ежедневно он принимал около 100 новых пациентов.

Это напомнило мне, что я чувствую себя недавно получившим квалификацию врачом со страшными обязанностями.

Я полагаю, что все мы были участниками событий и процедур, которые шли плохо или, возможно, чаще, наконец, шли хорошо, но с замиранием сердца переживаний, связанных с близким промахом. Последнее так хорошо изображает Булгаков.

Он дает нервные отчеты об экстренной трахеостомии, ампутации травмированных конечностей и сложных родах. Он искусно описывает диссонанс между его напуганным внутренним «я» и его упорно поддерживаемой и необходимой внешней оболочкой уверенного профессионализма.И его моменты личного отчаяния. Классическое описание «маски профессионального блеска» Билла Стайлса.

Рассказы Булгакова, естественно, напоминают Чехова, но тем не менее оригинальны. Изначально они были опубликованы в российских «медицинских журналах», я полагаю, это эквивалент сильно оплакиваемого World Medicine или более коротких рассказов в современных медицинских журналах.

Он находится в отличной форме, когда рассказывает свои собственные истории, для нас не сдерживаемых любой современной моделью конфиденциальности пациента.Возможно, единственная история, которая работает хуже, — это его слишком длинный воображаемый дневник коллеги, который пристрастился к морфию, со всем бредовым отрицанием, жалким проступком и неизбежным падением.

Булгаков с его низкотехнологичной практикой начала 20 ^{-х годов} века с тяжелыми хирургическими операциями напоминает нам о том, насколько близка к чудесному современная медицина. Но он также напоминает нам, что мы всегда тренируемся у пропасти. И что для простых людей, вовлеченных в эту работу, — мы, врачи, — мы всегда будем ощущать тяжелые личные требования ответственности.Это никогда не бывает просто работой.

Булгаков был молодым врачом в глухой крестьянской местности, с пациентами, которые надеялись на чудеса, но с подозрением относились к современной науке и технологиям. Параллели с лечением Covid и многим другим очевидны.

Эта книга заставила меня осознать общие черты того, что значит быть врачом, будь то начало 20-го ^-го -го века, начало 21-го ^-го века или, вероятно, когда-либо. Я полагаю, что сказки Булгакова, приправленные черным юмором и оптимистическим цинизмом, — это те, которые мы все еще любим рассказывать друг другу, когда мы справляемся с тем, чтобы быть частью тяжелого медицинского племени — племени, которое, как мы знаем, другие никогда не поймут.

Избранная книга

Записная книжка юного врача. Михаил Булгаков. Впервые опубликовано на русском языке в виде рассказов, 1925 — 27. Переиздано: Alma Classics 2012, ISBN-13: 978-1847492869

Показанное фото Джоанны Косински на Unsplash

.