рефлектирующий — это… Что такое рефлектирующий?

рефлектирующий

reflexing

Большой англо-русский и русско-английский словарь. 2001.

• рефлектировать
• рефлектограмма

Смотреть что такое «рефлектирующий» в других словарях:

• рефлектирующий — думающий Словарь русских синонимов. рефлектирующий прил., кол во синонимов: 6 • думающий (63) • …   Словарь синонимов

• ПРАВОСЛАВИЕ — одно из трех главных христ. вероисповеданий, наряду с католицизмом и протестантизмом, распространенное гл. о. в странах Восточной Европы, Ближнего Востока и на Балканах. Сложилось как восточная ветвь христианства после разделения Римской империи… …   Философская энциклопедия

• думающий — задумывающий, вдумчивый, допускающий, размышляющий, раздумывающий, рассчитывающий, рассуждающий, подозревающий, рефлектирующий, настропаляющийся, задумывающийся, собирающийся, прикидывающий, мнящий, обдумывающий, злоумышляющий, помышляющий,… …   Словарь синонимов

• Семейство Миктофовые или Светящиеся анчоусы (Myctophidae) —          Семейство светящихся анчоусов, или миктофовых, содержит 30 родов и около 200 видов и является, таким образом, наиболее крупным в подотряде миктофовидных (Myctophoidei) и одним из самых больших семейств глубоководных костистых рыб вообще …   Биологическая энциклопедия

• ВОЙНА ОКОНЧЕНА — «ВОЙНА ОКОНЧЕНА» (La guerre est finie) Франция Швеция, 1966, 121 мин.

  Интелектуальная драма. Вопреки названию своего фильма, Ален Рене и его сценарист, испанец коммунист Хорхе Семпрун, доказывают, что война не окончена и не может закончиться для… …   Энциклопедия кино

• ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ — ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ, форма художественного мышления. Образ включает: материал действительности, переработанный творческой фантазией художника, его отношение к изображенному, богатство личности творца. Гегель (см. ГЕГЕЛЬ Георг Вильгельм Фридрих)… …   Энциклопедический словарь

• Шекспир, Уильям — Уильям Шекспир William Shakespeare Единственное достоверное известное изображение& …   Википедия

• Портрет четы Арнольфини — …   Википедия

• Портрет четы Арнольфини (картина, ван Эйк, 1434) — Ян ван Эйк Портрет четы Арнольфини, 1434 Portret van Giovanni Arnolfini en zijn vrouw Дерево, масло. 81,8 × 59,7 см Лондонская национальная галерея, Лондон «Портрет четы Арнольфини» …   Википедия

• Шекспир — Шекспир, Уильям Уильям Шекспир William Shakespeare Единственное достоверное известное изображение гравюра из посмертного «Первого Фолио» (1623) работы художника голландского происхождения …   Википедия

• отражающий — прил.

  , кол во синонимов: 17 • анакамптический (1) • воспроизводящий (35) • воссоздающий …   Словарь синонимов

Книги

• Герой нашего времени, Лермонтов Михаил Юрьевич. В романе Лермонтова соединены пять историй о молодом человеке, которого автор назвал «героем нашего времени» . С выхода романа в свет (1840) не прекращаются споры о том, иронично или серьезно… Подробнее  Купить за 208 руб

Деятельность — Проекты — КП Елисеева

Книжная полка Никиты Елисеева. Выпуск 70.

Колёса истории.

А вот эту книгу (Николай В. Кононов «Восстание. Документальный роман») прочитать необходимо.

У меня есть друг, хороший критик, редактор, филолог и боксёр, когда я ему принимаюсь расхваливать какой-то фильм или роман, или новеллу, он слушает, слушает, а потом задаёт вопрос, отправляющий меня на канаты в нокаут: «Стоит смотреть? Стоит читать?» А, в самом деле, где у меня основания полагать, что то, что понравилось мне, понравится другому? Я, например, очень полюбил весёлую, умную и печальную книжку Хью Лори «Торговец оружием» (кстати, блестяще переведённую Александром Рахубой). Когда мне бывает плохо (а кому из нас не бывает плохо?), я её перечитываю, как и «12 стульев» или «Швейка». Но у меня нет никаких оснований полагать, что те важные для меня вещи, которые я в этой книге заметил, заметит кто-то другой. Кто-то другой вполне может воспринять «Торговца оружием» как нелепую стрелялку с шутками и шутихами. И не потому, что этот другой глуп, а потому, что он – другой. У него иной опыт жизни, иной опыт восприятия искусства. Он потеряет время, читая «Торговца оружием». Ему не понравится. Он обидится на меня: вот же … подсунул…

Так что вопрос правильный. Потому что есть книги, которые необходимо прочесть. Совершенно неважно: понравится эта книга или нет. Её надо прочесть. «Восстание» Николая В. Кононова, как раз такая книга и есть. (Придётся сделать поясняющее примечание. Почему он – Николай В. Кононов? Потому что в Петербурге есть очень хороший поэт, прозаик, издатель: Николай Кононов. Так вот автор «Восстания» – другой Кононов. Не петербургский, московский.

Почему документальный роман Николая В. Кононова надо прочесть? Потому что этот роман о недавней нашей истории, 30-е, война, послевоенное десятилетие. Такие книги надо читать. ХХ век оставил такое историческое наследие, что XXIпридётся долго разгребать «скрещенья судеб». В частности, ожидается богатый урожай исторических романов. А нам будет очень нелегко их читать. Потому что больно. А почему больно? Потому что история в этих романах оказывается безжалостной или совершенно равнодушной к судьбе человека, машиной на колёсном ходу. Порядочному, думающему человеку не остаётся иного выбора, кроме как броситься головой под колёса истории. Читать про это тяжело, больно.

Но это необходимая работа читателей и писателей. Когда-нибудь эта работа создаст совершенно новую русскую культуру. Приблизит время, когда люди в России осознают: «что есть что, и что почём и очень точно». Хорошо бы на чужом опыте, а не на своём. Ведь, что самое опасное в отношении к истории, особенно, недавно прошедшей? Её мифологизация. Не объективное, точное знание о том, что было и почему, а патетическая картинка, пафосное, с подвывом описание того, как должно было быть в соответствии со своими политическими или идеологическими представлениями о мире. Вот такие произведения читать или смотреть ничуть не тяжело и не больно, а очень гордо и приятно.

Вообще-то, мифологизация истории и есть составная часть … фашизма. Одна из основополагающих книг фашистов: «Миф ХХ века» Альфреда Розенберга. Объективной истины не существует. В том числе, объективной истины о прошлом. Прошлое должно представать перед нами таким, каким мы его хотим видеть. Именно, эта картина прошлого (должного прошлого) наполнит нас силой и энергией … для свершения великих деяний. Каковы были «великие деяния» фашистов, вдохновлённых картинами должного прошлого, мифами и легендами героизма предков, известно…

После этого затянувшегося вступления попытаюсь рассказать, о чём написан документальный роман «Восстание». Он написан об одном из руководителей Норильского восстания 1953 года, Сергее Соловьёве (1916-2009). Человеке с совершенно фантастической биографией. Фантастической и … типичной. По Гегелю типичной. Гегель писал, что типичное – не усреднённое, обычное, но, напротив, наиболее яркое, едва ли не гротесковое, собирающее все черты явления в сильный, сконцентрированный пучок. Типичное, по Гегелю, не в ряду, а из ряду – вон. Самый яркий пример типичного – типичный рыцарь: Дон Кихот. Не то, что гротеск, но … карикатура.

Однако Дон Кихота Сервантес выдумал, а Сергей Соловьёв был. Существовал. Почти исчез. А он, его судьба достойна и романа, и научного исследования. Попытаюсь дать очерк судьбы. Скелет жизни. Я не опасаюсь того, что буду спойлерствовать. В конце концов, никого из нас в гугле не забанили. Пара ударов пальцами по клавишам – статья в Вики перед Вами. Итак, родившийся в 1916 году Сергей Соловьёв мечтал стать инженером, изобретателем и, наверное, стал бы. Но не стал. В 1937 году арестовали его отца. Отец сгинул в ГУЛАГ’е. В 1941 году Сергей Соловьёв, уже работавший инженером, отказался от брони, пошёл на фронт добровольцем. Попал в плен. Находился в концлагере для военнопленных.

Здесь важнейший момент в его биографии и в восприятии его биографии в разные исторические отрезки времени. На грани голодной смерти, смерти от избиений надзирателей Сергей Соловьёв пошёл в формируемую немцами Русскую национальную народную армию, первый очерк власовского движения. Для фронтовиков образца 45-46 годов это – непростительный грех и преступление. Даже для таких фронтовиков, как оказавшиеся в это время в советских тюрьмах Солженицын, Копелев, Дмитрий Панин. Для нас, людей современности, и десятой доли не испытавшие того, что испытал Сергей Соловьёв, это не может быть грехом и преступлением. Нас там не стояло.

Сергей Соловьёв работал в штабе Русской национальной народной армии в Осиноторфе. И снова важный момент и в его биографии, и в восприятии этой биографии. Опять-таки, для фронтовиков 45-46-го годов то, что он сделал, вызвало бы пожатие плеч: «Ещё бы он и в этом поучаствовал!» А мы, современные люди, не можем не признать: то, что он сделал, было подвигом.

Незаметным, но подвигом. Парадоксальным, но подвигом. Поступком, требующим немалого мужества. В один не прекрасный день всех осиноторфцев (в том числе, и штабных) немцы отправили в карательную операцию против партизан. Сергей Соловьёв вышел из строя и отказался принять участие в этой акции/операции. В лучшем случае, его ждал бы концлагерь. То место, откуда он вырвался. Тот ад, о котором он знал – это ад. В худшем случае, расстрел или повешение. Наверняка, перед строем, чтобы другим неповадно было.

Сергея Соловьёва ждал лучший случай, если это можно назвать лучшим случаем. Его отправили в концлагерь. Из концлагеря ему удалось бежать. Он скрывался в бельгийской семье. Работал часовщиком. Хорошо работал. После войны продолжал работать. До 1949 года жил и работал. А в 1949 году вернулся в Советский Союз. Не один, а с женщиной (тоже русской), которую полюбил, и с двумя её детьми от бельгийского мужа. Почему он это сделал, я рассказывать не буду. Вот это, как раз и будет спойлерством. Это – очень важный момент в книге, в романе. Роман он ведь о душе человека, о его психологии, встроенной в события, в сюжет.

На самом деле, как вы понимаете, это было безумным шагом. Причём, именно, для думающего, рефлектирующего Сергея Соловьёва, было безумным. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что сталинистский хрен ничуть не слаще гитлеровской редьки. Тем не менее, вернулся. Год проработал в Калинине (Твери) на прежней своей довоенной должности. Был арестован. Отправлен в Норильский лагерь. Именно там, он и его товарищи создали Демократическую партию России. Соловьёв написал её Манифест и Программу, сначала на французском языке, который выучил за время пребывания в Бельгии, потом уже перевёл на русский. Именно там, он и его товарищи организовали едва ли не первую после смерти Сталина лагерную забастовку, получившую название: Норильское восстание.

Опять-таки, тогда это могло казаться отчаянным и бесперспективным делом, что и подтвердил разгром Норильского восстания. Но теперь, по прошествии лет, нам понятно, что отчаянные восстания лагерников в Кенгире и Норильске были одним из весомых причин падения Берии и начавшейся в СССР хрущовской «оттепели». После разгрома восстания Соловьёв был отправлен в колымский лагерь. Там он тоже попытался организовать на этот раз не просто забастовку, а массовый побег. Удалось бежать только ему и двум его товарищам. Спустя несколько месяцев их поймали.

Отсидев, Сергей Соловьёв уехал на Алтай, где жил в старообрядческой семье. Умер в 2016 году. От него остались (цитирую предисловие к роману): «сонник, стопки писем друзьям и сестре, план родительского дома с садом, блокнот со схемами изобретений и выписками из лекции математика Шафаревича на вручении Хайнемановской премии, статьи Толстого о Карпентере и пособия «Ремонт часов»». Поясню, что такое сонник. Записи снов. С какого-то времени Сергей Соловьёв стал записывать свои сны. Эти записи приводятся в романе. Они выделены особым шрифтом. Стоит добавить, конечно, что остались и Манифест и Программа Российской демократической партии, написанные Соловьёвым. Только не у него, а понятно, в каких архивах. Программа и Манифест тоже опубликованы Николаем В. Кононовым и тоже выделены особым шрифтом.

Соловьёв жил замкнуто. Мало с кем общался. Даже во время «перестройки» и после неё не (скажем поэтически) «разомкнул уста». За четыре года до его смерти, в 2008 году, Сергея Соловьёва удалось разговорить историку, исследователю Норильского восстания, Алле Макаровой. (Кстати, теперь она – наша землячка. Живёт недалеко от Петербурга, в посёлке Лебяжье…) Интервью с Соловьёвым опубликовано в 14-томном издании: «О времени. О Норильске, о себе…», в 8-м томе. Но и в этом интервью Сергей Соловьёв немногословен. У него были причины не доверять истории, под колёса которой он был брошен, а потом бросился сам.

Вот о таком человеке написан психологический, реалистический роман. Написан рисково. Автор оставляет открытыми фланги. Сейчас я процитирую финал предисловия и вы поймёте, о чём я говорю: «Заинтересовавшись сонником и отправившись искать другие свидетельства, я понял, что соловьёвский дар уклонения от вражеского ока воздвигает передо мной невидимую стену. Архивные документы давали немного ответов, последние свидетели умерли или ничего не могли добавить к известному. Но со временем мне удалось восстановить случившееся в деталях. Повторив маршрут героя и, побывав на местах действия, я счёл, что вправе шагнуть за эту стену и, оттолкнувшись строго от фактов, написать свою историю одного восстания. Это не биография. Это роман по её мотивам – немногочисленные документы набраны в книге отдельным шрифтом. Чтобы не позволить дару конспирации оставить в тени своего носителя, мне пришлось стать Сергеем Соловьёвым». Говоря проще, «грамматически» говоря, пришлось написать роман от первого лица.

Я аж вздрогнул, когда такое прочитал. Во-первых, малое количество документальных свидетельств вовсе не основание для того, чтобы писать роман о ком-то, когда-то жившем от первого лица. Много ли осталось документов о Спартаке и о его восстании? Представьте себе Джованьоли, который бы повторил маршрут Спартака, а потом бы сообщил, что так как документов мало (они набраны в книге особым шрифтом) ему самому пришлось стать Спартаком? Во-вторых, и это самое важное… Ich-Erzählung (рассказ от первого лица) – литературная форма почтенная и почётная, но … я не могу припомнить ни одного случая, когда автор решился бы на такую форму от лица положительного героя. Представьте себе повесть о Зое Космодемьянской, написанной … от первого лица.

Это объяснимо. Литератор, писатель, человек прежде всего рефлектирующий, вглядывающийся не только в окружающий мир, но и в собственную душу. Любой рефлектирующий человек, вглядывающийся в собственную душу, не может чувствовать себя положительным героем. Он же прекрасно знает и свои грехи, и свои пороки, и свои ошибки, «гадости и мелкие злодейства». Поэтому рассказ от первого лица наиболее удачен, если речь идёт или об очень амбивалентном человеке (Печорин), или откровенном мерзавце («Записки из подполья» Достоевского, «Смерть – моё ремесло» Мерля, «Благоволительницы» Джонатана Литтела). Согласитесь, что мы можем мечтать о геройстве, но представить себя героем … мягко говоря … затруднительно.

Кажется, «Восстание» – единственный случай, когда рассказ от первого лица делает психологически убедительным образ положительного героя. Да, со всеми слабостями, ошибками, страхом, признанием своей вины. Николаю В. Кононову это удалось. Саморефлексия ему помогла. Стал он или не стал Сергеем Соловьёвым вопрос, как вы понимаете, сложный. Но вот то, что Сергей Соловьёв получился у него живым, страдающим, вызывающим сочувствие и уважение – это точно.

Несомненным достижением этого романа являются военные сцены. Здесь Николай В. Кононов (понятное дело, не воевавший) оказывается верным учеником и наследником лучших советских книг о войне: повестей Бакланова, Бондарева, Константина Воробьёва, Виктора Астафьева, Василя Быкова. Этих писателей, едва лишь они появились, принялись обвинять в ремаркизме; то есть, в том, что они изображают войну кошмаром, противным человеческой природе; чем-то таким, что должно быть навеки и навсегда исключено из человеческого обихода.

Опять же, по нынешним временам это не ругань, а … похвала. Героизация войны, изображение войны, как чего-то красивого, чего-то такого, во что хочется поиграть, в чём хочется поучаствовать – знак … фашистской литературы. В одном современном фильме про войну я видел красивый, грозный, прекрасно снятый кадр: на немецкие позиции неостановимо движутся (да ещё в замедленной съёмке) живые горящие факелы, советских солдат подожгли из огнемётов, а они всё равно идут в атаку. Ух, как красиво! Ух! Это и есть фашистская эстетика. Со стороны смотреть, как идут в атаку, объятые пламенем люди и любоваться этим. Восхищаться. Грешный человек, я в какой-то момент захотел, чтобы те, кто умело смастерили этот кадр, почувствовали, что такое гореть заживо…

Никакой героизации войны, никакого любования военными подвигами у Николая В. Кононова и близко нет: война – это грязь, кровь, разрешённая жестокость, да, в общем-то, и абсурд, в который втянуты живые, самые разные люди. Разность людей явлена автором более чем убедительно. Роман есть роман, даже от первого лица. Он – многофигурен. Каждый из персонажей врезается в память. Каждый – ярок и значителен. У каждого – своя трагедия. Разве что за исключением отъявленных мерзавцев: эсесовцев, гестаповцев, энкавэдэшников, надзирателей и начальников в немецких и советских концлагерях.

В романе есть замечательная сцена. Она мне больше всего понравилась. Сидят руководители марионеточной РННА (Русской Национальной Народной Армии). Печальные. Утешают друг друга тем, что вот в вермахте есть здоровые антигитлеровские силы. На что-то рассчитывают, хотя понятно, что рассчитывать-то им не на что. Уже хотя бы потому, что чуть не все они из старой эмиграции. Гитлер не очень-то доверяет тем, кто уже проиграл гражданскую войну. Он ищет советского генерала. И скоро найдёт Власова. За обсуждением своих невесёлых дел: в борьбе против Люцифера ставить на Вельзевула, да и тот-то, помимо того, что дьявол, не слишком серьёзно к нам относится. Мы для него – пешки, не более – руководители РННА выпивают, само собой. Среди них и штабной работник, Сергей Соловьёв, и священник, старый, ещё дореволюционных времён эмигрант, отец Гермоген.

«Рейнское кончилось. Риль откупорил ещё бутылку. «Когда встают туманы злые и ветер гасит мой камин, в бреду мне чудится Россия, безлюдие твоих равнин», – продекламировал, запрокинувшись Гермоген. У меня вырвалось: «Встречный пал». «Что?» – спросил Кромиади. «Простите, я просто вспомнил, как это называлось. Мы тушили пожар в лесу и пускали огонь навстречу идущему к нам огню. Получались такие стены из пламени, они сталкивались, пожар прекращался. Но перед этим столкновением была минута, когда они сближались и полоса между ними превращалась в печь. Мне кажется, мы сейчас в такой печи». Кромиади покачал головой и хотел что-то сказать, но Гермоген, будто не слыша нас, продолжал: «В своей мансарде полутёмной, под шум парижской мостовой, ты кажешься мне столь огромной, столь беспримерно неживой, таишь такое безразличье, такое нехотенье жить, что я страшусь твоё величье своею жалобой смутить». Обратно мы ехали по разбитой дороге вдоль Днепра. «Вы произвели впечатление на эмигрантов, – сказал Грачёв, – Вообще, забавные у них разговоры. У нас два неукомплектованных батальона, а они Россию спасают…» В Орше водитель свернул к вокзалу. Мы ждали новых офицеров, прибывающих поездом, и я отправился на прогулку, натянув фуражку, чтобы не объясняться с каждым патрульным. От большинства домов остались лишь остовы, а от изб – печи. Где-то зияли пробоины, где-то внутренности квартир были разворошены и вывернуты наизнанку. Висели куски обгоревших полосатых обоев, пыль, щебень и кирпич смешивались с битым стеклом и хрустели под ногами».

Стоит добавить, что Гермоген читает наизусть ранние стихи Ильи Эренбурга, времён дореволюционной парижской эмиграции Ильи Григорьевича. Эти стихи пользовались популярностью в среде тогдашних парижских эмигрантов.

Кононов Н. В. Восстание: документальный роман. – М., Новое издательство, 2019 – 310 с.

Рефлектирующий человек в информационном обществе, или Императив философствования

(феномен интимного дневника)

[292]

А.В. Луначарский

Современного человека, живущего в мире космических скоростей и изощренных информационных технологий, — в мире, где все как бы специально нацелено на то, чтобы человек забыл о своем бытии, наперекор всему этому чрезвычайно привлекает формула «заботы о себе».

В 1988 году был опубликован семинар с Мишелем Фуко, который назывался «Технологии себя» 2. Третий том «Истории сексуальности» [293] М. Фуко вышел на русском языке с названием «Забота о себе» 3. М. Фуко вычленяет здесь два типа техник или технологий. С одной стороны, существуют техники производства, сигнификации или коммуникации и, что особенно важно, — техники подчинения (Фуко говорит, что он много занимался этими техниками — это, например, тюрьмы, школы). С другой стороны, Фуко указывает на техники, которые позволяют самим индивидам осуществлять определенное число операций на своем теле, в душе и мыслях. В результате может быть достигнуто внутреннее состояние совершенства, счастья и силы. Вот эти техники Фуко и назвал технологией заботы о себе, или техниками себя. Они противостоят техникам подчинения, взаимодействуют с ними. В каждой культуре, говорит Фуко, техника себя предполагает, прежде всего, наши обязательства в отношении истины, нужно обнаруживать истину, быть озаренным истиной, говорить истину 4.  

Наша приобщенность к истине накладывает на нас обязательства. Мы — духовные существа и не можем жить «просто так», мы не можем «жить, чтобы жить» (мол, «смысл жизни в самой жизни»), мы не можем жить, «чтобы выжить». Нет, мы должны нести тяжкое и прекрасное бремя нашей духовности, мы должны заботиться о духовности.

Очевидным образом забота о своей духовности весьма многообразна. Каждый сам должен решить вопрос, что в заботе о себе для него самое существенное. Я сосредоточусь на одной нашей обязанности, на одной технологии себя, именно на той, которая может быть названа рефлексией. Это обязанность, императив философствования. Рефлексия как императив философствования будет интересовать меня в одном аспекте — в аспекте вербализации жизни. Эта вербализация конкретно выражается в ведении дневника. Если говорить о главном выводе моей статьи, то он, коротко, [294] выражается в том, что именно в информационном обществе, где рефлексия и субъективность поставлены под угрозу, каждый человек как духовное существо обязан вести дневник, а в конце жизни подвести итоги своей жизни в мемуарах. Национальные культуры, в частности российская и грузинская, являют с этой точки зрения фонд, на который индивидуальность может опираться в своем императиве рефлексии.

Мы исходим из фундаментальности, прежде всего, общения имманентного с трансцендентным и непостижимости вертикальной дистанции между этими двумя полюсами. Здесь по причине непосредственной несхватываемости данной дистанции необходимо возникает посредник, а вертикальное отношение в связи с этим предстает двояко. Во-первых, это так или иначе организованный диалог с Богом, с Абсолютом. Во-вторых, вертикальное общение оказывается диалогом в «земной» иерархической структуре; социум обнаруживает реальную, зримую иерархию — существуют социальные «верхи» и «низы». В этом отношении предзадано неравенство, которое осуществляется конкретно как отношения власти и зависимости, отношения, на обоих полюсах как обеспечивающие полноту бытия, так и ограничивающие эту полноту. Естественно, что два указанных модуса вертикального общения не альтернативны, а комплементарны. Диалог народа с верхами (элитой, священниками, интеллигенцией) — это опосредствованный (элитой) диалог с Богом. Для верхов диалог с низами (народом) — это также опосредствованный диалог с Богом (ответственность за народ, с одной стороны; восприятие сакральной стихии жизни — «глас народа — глас Божий», с другой).

Становление и развитие цивилизаций всегда, кроме иерархии и развития властных отношений, характеризуется также фиксированностью слова, т.е. обязательным наличием текста. Власть и текст открывают новые стороны и возможности в вертикальном общении. Имея в виду известный афоризм, что «все есть текст», укажем и дополнительный ему тезис: «все есть власть». В сопоставлении [295] этих тезисов мы получаем возможность сформулировать две позиции: «текст есть власть» и «власть есть текст». Иначе говоря, текст выступает как способ властвования, осуществления власти, и тем самым, как достижение полноты бытия через генерацию текстов, обеспечивающих власть. В то же время власть оказывается вставленной в рамку текста, и таким образом лишается, хотя бы частично, своей насилующей, господствующей интенции. Текст в этом плане являет собой не только способ власти, но и способ борьбы с властью. Поэтому обнаруживаются возможности как новых изощренных форм насилия «через текст», так и освобождения от насилия опять же «через текст».

Вертикальное общение «сверху вниз» в письменных (печатных, компьютерных) цивилизациях застывает как текст официальный. Он существует в пространстве нормированного языка. Это пространство, предоставляя место для такого рода текстов, само по своей структуре и содержанию задается корпусом официальных текстов. Конкретным образцом (и прототипом) официального текста является проповедь, выражающая нормирующее отношение к Высшему порядку. Кристаллизацией, завершением не Высшего, а мирового порядка предстает закон. Закон предписывает, что надлежит народу делать в мире дольнем. Официальные тексты — это не только законы, но и все многообразные их толкования. Сюда же идет соответствующая «истеблишментная» философия, делающая акцент на детерминизме и предписании, философия, охраняющая существующий порядок вещей, проповедническая религиозная литература и официальное искусство.

Официальные тексты сохраняют хорошую мину при любой игре. Публичности таких текстов органично лицедейство. Это тексты написаны людьми, которые «знают, как надо». Если им знакомо какое-то чувство, то это лишь чувство жалости (жалость к «братьям меньшим», к «детям», к «заблудшим», «к несчастным»), но не чувство стыда 5.
[296]

Такого же рода вертикальный характер может носить и межкультурное общение. Скажем, есть, с одной стороны, «промышленно развитые страны», которые постигли в своем представлении тайну человеческой цивилизованности, и, с другой стороны, »развивающиеся страны« или «страны с переходной экономикой», которые эту тайну стремятся еще постичь. Тексты, написанные на языках «развитых стран» (сегодня — на английском), предстают как образцы, проповедь и научение для «отставших народов».

Естественно, что официальные тексты немыслимы без тиражирования. Чем более официален текст в этом смысле, тем большим тиражом он осуществляется, т. е. тем более он «публичен».

Официальные тексты обязательно предполагают эзотерический момент. За всяким публичным текстом стоит некоторая тайна, которая может быть либо собственно сакральной природы, либо светской (государственной, публичной, наконец, научной). В последнем («научном») случае тайну содержит сама его рациональность, кристальная мистическая ясность, требующая, однако, для своего понимания аскезы длительного институционализированного обучения.

Я вовсе не собираюсь морализировать по поводу того, что официоз — это «абсолютное зло». Официальное истеблешментное письмо амбивалентно. Это по существу сам нормированный язык, условие не только социальности, но и духовной интимной жизни индивида, условие подлинно человеческой полноты его бытия, наконец, условие самой человечности вообще. Классический текст, будь то «Илиада» или «Библия», «Война и мир» или «Витязь в тигровой шкуре», поскольку они признаны классическими, приобретает статус официального текста 6. 

Официальный текст должен быть воспринят. Для этого он требует ответной духовной активности. В традиционных культурах [297] духовные усилия здесь направлены прежде всего на восприятие гласа Божия. Активный момент в таком восприятии — это молитва. Развиваясь по шкале активности, наполняясь субъективностью, молитва превращается в комплементарный тип вертикального общения, дополняющий первый тип (проповедь). Речь идет о вертикальном общении «снизу вверх» — общении, идущем от народа к элите и через нее к Богу. Конкретно оно предстает как покаяние, исповедь 7. Покаяние исполнено благоговения по отношению к гениям, к божественным властителям, наконец, к Богу. И здесь создается особый тип литературы — исповедническая литература, тесно связанная с проповеднической и дополнительная к ней 8.

Существенным отличием исповеднических текстов является то, что они в своем развитом виде не публичны, а приватны. Они сами по себе не тиражируются, существуют каждый раз в единичном экземпляре, сливаясь в единый хор множественности лишь в сфере трансцендентного. И только когда исповедническая литература, приобретая эстетический момент, становится фактом литературы, «изящной словесности», она вновь обретает тираж, но уже не устного, а печатного слова. В исповеди снова таким образом обнаруживается и момент проповеди, присутствовавший до того в неразвитом виде в исповеди публичной.
[298]

Человеку необходимо общаться с «Другим-таким-же-как-я», ему необходимо рассказывать; только рассказывая, он существует. Беседа, доверительный разговор, просто болтовня непосредственно наполняют смыслом человеческую жизнь в горизонтали повседневного. Рассказом он преодолевает онтологический страх перед бытием, низводя его на уровень быта, повседневности, обыденности. Только когда человек проговаривает, удваивает свое бытие в речи, он не боится, он уверен в прочности своего благоустройства. В беседе и осуществляется главным образом дружба и любовь. В беседе (разговоре «равных») профанируется (в строгом терминологическом смысле) вертикальное общение — как проповедь, так и исповедь.

Будучи удвоенной в рассказе, жизнь преображается, подобно предмету, изображение которого попало на полотно живописца. «…Чтобы самое банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно его рассказать … Пока живешь, никаких приключений не бывает. …Но когда ты рассказываешь свою жизнь, все меняется… Мгновенья перестали наудачу громоздиться одно на другое, их подцепил конец истории, он притягивает их к себе…» 9 

В цивилизованных обществах горизонтальное общение застывает как особого рода текст. Это прежде всего образец приватных текстов — письма. Они всегда предполагают единичность, нетиражированность. Частная жизнь открывается в письме одному человеку: которому я пишу письмо 10, кому я звоню по телефону, вообще, кому я открываю свои маленькие постыдные, но прекрасные в своей неповторимости и доверительности тайны. В тайне переписки, [299] врачебной тайне и т.д. приватное признается, легализуется, легитимируется, оправдывается цивилизованным обществом.

Для того чтобы осмыслить бытийствование приватного «горизонтального» текста, нужно иметь в виду метафору наготы, метафору даже более острую, чем в случае исповеди. Ведь Бог и так видит нас нагими, а перед Другим мы еще должны обнажиться. Нагота как процесс существует в качестве тайны именно в ходе своего открывания… Из приватного «горизонтального» письма постепенно формируется и специфический тип литературы, нарратив, не проповедующий, не исповедывающийся, а повествующий. Этот тип литературы предстает «как беседа воспитанного человека» (С. Моэм).

Для такого горизонтального текста, ставшего литературой, весьма важным моментом является расширение тематики. В вертикальных текстах, особенно в проповеди, целый ряд тем табуируется. Далеко не все следует говорить и в исповеди. Тексты же, происходящие из доверительной беседы с другом, как раз упражняются в том, чтобы вывести на свет такие темы, о которых нельзя и помыслить.

Теперь, после того как мы ввели публичные и приватные, «вертикальные» и «горизонтальные» тексты, мы можем обозначить в этих отношениях экстраординарное место дневника. Это текст не «вертикальный» и не «горизонтальный», он «точечный»; это точка рефлексии в пространстве социокультурной коммуникации. Но в этой точке заключена актуальная бесконечность, это некоторый предел и, в известном смысле, итог бытийствования текста (и человека) вообще. Здесь случается самосознание.

Дневник есть изготовленное самим индивидом «зеркало души». Именно в дневнике множественность социальности стягивается, «схлопывается» в единое. Общение с трансцендентным опосредствуется и доходит здесь «до точки» (в некотором роде, до точки инсайта), чтобы потом на основе кристаллизованного в нем самосознания развернуться по тем же кругам (исповедь, проповедь [300] и т.д.), завершившись в формировании развитой коммуникации между имманентным и трансцендентным.

Дневник — это текст, стянутый в точку актуальной бесконечности в плане соотношения целей и средств. По Аристотелю, есть вещи, которые делаются для чего-то, а есть вещи, которые делаются для самих себя. Никакой другой текст не существует самоцельно. Что касается дневника как такового, то он в себе самом имеет смысл, это вещь, которая делается для самой себя. Дневник сам по себе не есть обращение к Богу или царю. Это текст даже не фиксация беседы с равным Другим (с которым соединяет меня любовь или дружба), это текст к самому себе. Это проповедь самому себе, это исповедь перед самим собой. Наконец, это беседа с самим собой.

Поскольку дневник предназначается самому себе, его адрес представляется проблематичным. «Коснуться пером бумаги — бесповоротный шаг. … А для кого, вдруг озадачился он, пишется этот дневник» 11. На первом этапе недостаточно развитой саморефлексии чтение моего дневника Другими может иметь тот смысл, что с помощью Других я сам оказываюсь способен прочесть свой дневник. Но развитая рефлексия прощается с надеждой, что Другие примут участие в чтении/понимании моего дневника. Дневник в его развитой форме нельзя читать; ведь его автор, он же его единственный читатель, может его только перечитывать. Собственно, жизнь дневника — это его перечитывание.

Кроме «центростремительных» сил, стягивающих общение в точку, внутри дневника есть еще и «центробежные» силы. «Душа жаждет себя, но она жаждет обрести себя в чем-то ином, а не в себе, в своем индивидуальном проявлении, она поэтому перед Богом отказывается от себя, чтобы найти в нем самое себя и насладиться этим» 12. Душа парадоксальным образом находит себя в таком инобытии социального и трансцендентного, как язык и идеология. Мое «Я», возникнув в точке дневника, все время тяготеет к выходу из нее, тяготеет к первородным вертикальному и горизонтальному [301] общению. В итоге получается некоторый вибрирующий, то расширяющийся, то сужающийся «меловой круг», ограниченная плоскость, в которой возникшая субъективность стремится оградить себя от стихий социума, черпая в то же время из социума энергию. Внутри этого мелового круга как агент трансценденции присутствует язык, но он в своей суггестивной силе ослаблен субъективной рефлексией, отчасти подчинен ей и может быть уже не столь агрессивным.

Язык вовсе не пассивный «фон» дневникового письма. Он в качестве соглядатая присутствует и в исповеди, и в задушевной болтовне влюбленных; присутствует он и в дневнике. Язык воспитывает и формирует мысль. Он заставляет говорить некоторые вещи, а некоторые вещи не позволяет сказать 13. Новоречь, новояз у Дж. Оруэлла вообще как будто делает невозможным ведение дневника.

Дневник, немыслимый вне языка, предстает как арена борьбы с языком. Именно впервые в дневнике, наедине с собой человек отваживается сказать несказуемое и молчать о том, что «говорят все». «Наше высшее решение, наше спасение состоит в том, чтобы найти свою самость, вернуться к согласию с собой, уяснить, каково наше искреннее отношение к каждой и любой вещи. Не важно, каким это отношение может быть — мудрым или глупым, позитивным или негативным. Важно, чтобы каждый человек в каждом случае думал то, что он действительно думает» 14. Дневник и есть техника думать то, что мы действительно думаем.
[302]

Другого пути, кроме выражения себя в языке, у души нет. «Самообщение» возможно только в том случае, если я не тождественен с самим собой во времени, в подсознании. Необходимо «открыть» самого себя 15, растождествиться с собой — это условие восхождения к Абсолюту. Другой-из-меня возникает ближайшим образом как даймон Сократа, который говорит в моем дневнике, императивно обращаясь ко мне во втором лице 16. (Скажем, «не позволяй душе лениться…»). Забывание (забытое бытие) есть необходимость в растождествлении себя с самим собой. И только после этого — общение с самим собой. В частности, Я-эмоциональное не тождественно своему Я-рациональному.

В дневнике решающую роль играет момент нарратива, который, как известно, содержит личностно более значимую информацию, чем другие типы дискурса, и обладает большими возможностями для выражения эмоционального состояния 17. Дневниковое письмо, схватывая эмоциональное начало в логике текста, предстает как логический катарсис, как рациональное очищение своих страстей.

От потока сознания, естественно свойственного каждому человеку, дневник отличается тем, что он включает инстанцию эксплицированности. Именно в этих своих качествах дневник обнаруживается как технология себя. Вообще, конечно, любой текст — артефакт. Более того, текст — это не только артефакт, но и техника в хайдеггеровском смысле 18. С одной стороны, подвижность, зыбкость, гибкость (особенно в нашем случае: ничто так часто не сжигается, [303] не уничтожается каким-то другим способом, как дневники), но с другой, дневник — это закрепленность, ставшесть, артефактность. Написано пером — не вырубишь топором.

Превращаясь в момент вещественности, текст дневника этим самым изымается из времени и одновременно приобретает транспортную функцию. Он транспортирует субъективность во времени, этим самым изымая субъективность из него и относя ее к вечности. Дневник, достигая отсроченности во времени, разрывает стимул и реакцию, дает задержку ответа Другому и задержку ответа Другого. В этой паузе и возникает субъективность. Дневник позволяет преодолеть страх, коренящийся в переживании времени, без обращения к Другому. Пространство дневникового текста — это арена борьбы со временем, арена борьбы, где рациональное «дрессирует» эмоциональное, сначала выпуская эмоцию на простор текста, а затем набрасывая на нее рациональную узду. В итоге, дневник нацелен на власть над временем.

Содержание и смысл дневникового текста зависят от его формы. «Пропевание» своей жизни, наблюдающееся до сих пор у северных народов, а также у детей — это есть, по существу, восходящая к архаике дневниковая форма. Через пение возникновение самой способности размышлять, а далее — письменный дневник, классика дневникового жанра. Наконец, существенный для информационного общества компьютерный дневник 19.

Артефактность дневника делает возможным его перечитывание. В процессе перечитывания дневник начинает жить своей собственной жизнью. Благодаря своей артефактности мой дневник может заявить на меня свои права. Я — собственность этого текста, а не только он моя собственность. Не только я веду дневник, но и дневник ведет меня 20. 
[304]

Как всякая техника дневник амбивалентен, развертывая себя по своей собственной логике, заданной его вещественной формой. С одной стороны, «ведение дневника» — это внецельная, бесцельная экспрессивная деятельность. Дневник с этой точки зрения подобен аффективному поступку, который не только манифестирует негативную свободу, но и закрепляет ее в самой непоправимости физического действия. Вот и дневник есть выплескивание эмоций в письме. С другой стороны, раз возникнув, став необратимым фактом реальности, он постепенно вмысливает в себя, кроме органичной для него задачи — «не забывать», в концентрированной обозримой форме формулировать самую суть моей жизни 21, какие-то внешние цели.

Техника ведения дневника, будучи признаком всякой развитой культуры, может отчуждаться, вырождаясь в «мертвые дневники», которые возникают как результат пустой, якобы рефлексивной активности, за которой стоит только внешняя форма, но в которой нет действительной рефлексии. Будучи научены культурой, что «следует вести дневник», авторы дневника «забывают» момент его «самочтения». Только саморазвиваясь в процессе «ведения» и многократного медленного перечитывания написанного, дневник предстает как действенная техника выяснения и исполнения своего предназначения.

Дневник проделывает путь от непосредственного внутреннего общения (с самим собой) к внелитературному тексту и, будучи [305] «вставлен в рамку», приобретая эстетический момент, — к литературе. Дневник, возникший как цель для самого себя, начинает порождать внешние цели, адрес дневника развивается не только в процессе «ведения», но и после смерти автора. Таким образом сверх-приватный дневниковый текст становится публичным. Мы видим публикации дневников, ставших явлениями литературы, которые уже не есть собственно дневники. Так же нагота, «опубликованная» в художественном, эротическом или медицинском журнале, уже перестает быть собственно наготой, т.е. тем «просветом в бытии», каким феномен индивидуальной неповторимой наготы явился в результате длительного культурного развития.

Мы знаем классические тексты в форме дневников (или содержащие элементы дневникового жанра), опубликованные огромными тиражами на всех языках мира 22. Подобного рода классические тексты значимы в качестве образцов дневника: дневник великого человека служит моделью для дневника «простого» человека. Таким образом через литературу дневникового жанра осуществляется совершенно особое, глубинное общение элиты и народа.

Восприятие любого произведения, будь это произведение проповедническое или исповедальное, будь это повествование как «беседа воспитанного человека», обязательно идет через превращение его в дневник, понятый предельно широко. Дело в том, что дневник, будучи формой рефлексии, открывает возможность процесса самоидентификации, необходимого момента в самосознании. Именно в этом экзистенциальный смысл такой техники духовной работы, как конспект. Он всегда содержит в себе моменты дневника.

Так же, как и все другие формы общения в конечном счете заканчиваются в литературе, так и дневник, который стягивает в точку человеческое общение и, естественно, становится ключевым моментом для генезиса литературы. Л.Н. Толстой сформулировал [306] это обстоятельство как своеобразную литературную утопию: «…Идея писать по разным книгам весьма странная. Гораздо лучше писать все в дневник, который… составлял для меня литературный труд, а для других может составить приятное чтение» 23.

Выше мы видели, что каждый текст помимо своего внелитературного происхождения (из соответствующего типа общения) приобретает и превращенную литературную форму, становясь эстетическим явлением. Перед нами уже даже не удвоение, но утроение общения: 1) само непосредственное общение, 2) внелитературный текст, удваивающий это общение, и, наконец, 3) литература как текст. Во взаимных миметических переходах и переводах таится сам рефлексивный способ мысли, дающий жизнь культуре и взаимодействию культур. Дневник в этой миметической активности играет ключевую роль.

Окутанный аурой стыда, дневник в качестве предельно приватного текста ценностно напряжен, — отношение к нему амбивалентно. Он, с одной стороны, рационализуется как необходимая данность, как даже определенный психотерапевтический прием, условие психологического здоровья, но, с другой стороны, в отношении к дневнику есть всегда некоторый оттенок пренебрежения.

Дневник часто вызывает смех или, по крайней мере, улыбку того, кто вольно или невольно ставит себя в позицию «верхов». Акцентируется действительно присутствующий в дневнике момент нарциссизма и аутизма 24. «Горе несчастному, который наслаждается [307] жизнью, копаясь в глубинах своего существа» 25, (вместо того, чтобы заниматься государственными, общественными делами). Мол, дневник — это дело для гимназисток, только что овладевших элементами письма, для неопытных девушек, которые не обладают еще достаточной культурой чувств, не могут справиться с потоком гормонов, внезапно хлынувших в кровь, для тех, кто бросается к дневнику, чтобы как-то эмоционально выжить, не впадая в постыдную, видимую другими истерику. Словом, дневник терпим как некоторое дидактическое упражнение, относящееся к «юности мятежной», но это не занятие для серьезных активных мужчин, для мудрых ответственных матерей. В связи с дневником, как и со связанным с ним феноменом одиночества, всплывают метафоры мастурбации 26.

Особенно настороженно и даже враждебно отношение к дневнику в тоталитарном обществе. Характерно описание дневника у Дж. Оруэлла в «1984», а также дневниковая форма повествования в «Мы» Замятина. Понятно, что дневник здесь предстает как метафора самой субъективности.

Интересны фигуры, которые принципиально не вели дневников, абсолютизируя негативное отношение к дневниковому письму. Е. Яковлев пытался найти в громадном корпусе интеллектуальной продукции В.И. Ленина данные о его автобиографии, но по существу тщетно. Ленин, по-видимому, относился к тем людям, для которых жанр дневника был совершенно не свойственен. Его духовность целиком реализовалась в публичных текстах. И сам тип общества, который создавал «вождь мирового пролетариата», не располагал к дневнику… В конце концов неважно, [308] сам ли Ленин не вел дневников или «компетентные органы», создавая необходимый образ харизматического лидера, уничтожили его дневниковые записи. Дневник в этом мире можно представать только как донос на самого себя 27. Но есть весьма существенные исключения. Например, М. Ганди в качестве своей собственности перечислял только следующие немногие вещи: набедренную повязку, сандалии, плевательницу и… дневник. Впрочем, само это перечисление, где отсутствуют книги, перечисление, ставящее дневник рядом с плевательницей, также вызывает смех и открывает новые возможности амбивалентного отношения к дневнику. Ясно, однако, что тоталитарный лидер фундаментально отличается от духовного лидера, создающего образцы текстов и образец жизни.

В своих взаимных превращениях ведение дневника предстает прежде всего как форма чтения, способ чтения. Поэтому конспект имеет существенное измерение дневника. Другие типы текстов, в свою очередь, необходимы для дневника: они создают возможность растождествления с собой, необходимого для того, чтобы могла возникнуть беседа с самим собой, проповедь самому себе и исповедь самому себе.

Вопрос состоит в том, как двигаться между этими типами текстов, каждый из которых представляет, вообще говоря, самостоятельную ценность. Ответ, в сущности, прост: путем чтения, перечитывания и переписывания. Редактирование, в частности, выступает в качестве процесса «медленного чтения», родственного перечитыванию дневника.
[309]

В такого рода превращениях возникает важный феномен черновика, текстовой формы повседневности. Что такое «черновик»? 28 Черновик не предназначен для других, это текст для себя. Черновик — это всегда в известном смысле дневник. Интерес и вкус к черновикам связан именно с тем, что в неофициальном письме содержится нечто такое, чего нет в письме официальном. Неофициальный текст не продается. Дневник и вообще неофициальный текст, будучи опубликованным, вызывает, как уже говорилось, стыд, и в то же время именно поэтому — жгучий интерес читателя. Это интерес к альковным подробностям, к маленьким постыдным тайнам великих людей, т.е. тех людей, которые создают официальные тексты.

Черновики во всякой развитой культуре письма играют важную и особую роль. Это касается П. Валери, по существу всех, признанных классиками. Здесь и К. Маркс с его «Экономически-философскими рукописями 1844 г.», здесь и В.И. Ленин с «Философскими тетрадями» и упомянутым поиском элементов автобиографии в ленинских текстах, здесь и Паскаль, и Ницше, и многие другие. Черновики оказываются важнее официально при жизни изданных текстов. Так, к примеру, П. Валери пишет о Леонардо, ставя у него на первое место черновики, наброски. Словом, как восклицает В. Шкловский, «велики тайны черновиков!». Существенен в осмыслении черновика компьютер; он дает особые черновики, более читабельные, он дает черновики как беловики, черновики, обладающие достоинствами беловиков.

И здесь, особенно в связи с черновиками, может быть тематизирована фигура подсматривающего. Появляется подсматривающий за исповедальным текстом, за письмом — и за дневником. Подсматривающий за официальным текстом обнаруживает там комплексы, которые автор официального текста пытался скрыть. В социальном [310] плане такого рода безличная, институциональная фигура подсматривающего — тайная полиция. Но, конечно, главный подсматривающий — это нечто безличное — сам язык как тотальная коммуникация.

Мы все время говорили о дневнике применительно к отдельной человеческой индивидуальности. Феномен дневника может быть обнаружен и применительно к социуму в целом. Дневник не отдельного человека, но социума — это журналистика, «срочная словесность», (В. Даль). Журналистика как дневник оправдывает униженное О. Шпенглером и Г. Гессе фельетонное слово. В «срочной словесности» выплескиваются эмоции, которые через некоторое время представляются смешными и одновременно вызывают сентиментальную ностальгию. Злобу дня сего «с точки зрения вечности» не следует брать в расчет. В чем неизъяснимая прелесть чтения старых газет и журналов? Именно в том, что мы можем посмотреть извне на те эмоции, которые владели людьми, которые затмевали им солнце. Но без журналистики, без выражения в фиксированной форме фонтана эмоций невозможно их «снять».

В публицистике всегда налицо «журнал заседаний» социума — деяник (В. Даль). Журнал в завершенном виде принимает форму протокола, т.е. он тот же дневник, но он «важнее», так как он — документ, к которому можно апеллировать; он хотя и пишется на основании журнала, содержит окончательное решение.

Дневник в широком смысле 29 близок, наконец, к архиву и музею. Ведение архива подобно ведению дневника. Дневник с этой точки зрения представляет собой нулевой уровень историографии 30. [311] Не только дневник — это техника, но и наоборот, техника как социальная память — это дневник. Дневником становится всякая реальность, с которой соотнесено время.

Наконец, философия есть, в сущности, дневник. Отсроченность во времени, существенная для дневника, представляющего, как говорилось уже, технику власти над временем, — эта отсроченность оказывается существенной для генезиса самосознания, культуру которого и предлагает философия. Как писал Ю.М. Лотман, одним из наиболее константных признаков культуры, признаком, который можно считать универсалией культуры, является потребность в самоописании. Самосознание задается самоописанием. Потребность в самоописании и реализуется в создании автодескриптивных текстов метакультурного уровня, которые можно считать грамматиками, создаваемыми для описания самой себя 31. Таким образом, тот язык, который выступал как внешняя «тотальная коммуникация», создается не где-нибудь, а в самом дневнике. Ведь любой официозный текст порожден субъективностью, а потому прошел дневниковую стадию.

Глубинная связь философии с дневником объясняет некоторые ее темные стороны. Одна из тайных, редко артикулируемых проблем философии, взятой в таком аспекте, состоит в том, следует ли оповещать весь мир, что именно с тобой, автором философского текста, случилось. Философия всегда содержит в себе экзистенциальное содержание, прикрытое институциональной формой, более или менее выраженным моментом официоза.

Такой взгляд на философию, связывающий ее с дневником, позволяет также объяснить, почему у философии органичен момент публицистики, что не всегда хотелось бы признавать 32. Амбивалентное [312] отношение к философии, с одной стороны, и к ведению дневников, с другой, — близки. Философия предстает в определенном аспекте как культура дневника. Финал осуждающего «копание в самом себе» пассажа из Гердера заканчивается филиппикой против философии вообще 33. Толпа, хотя ее и раздирают эмоции, не может вести дневник, она не способна к саморефлексии. У толпы принципиально нет субъективности, а текст философский всегда явно или эвентуально несет в себе момент дневника, а всякий дневник — момент философии. И дневник, и философия (и журналистика) создают ту самую «тотальную коммуникацию», от которой они сами и страдают. Согласно идее Лакана, субъект появляется на основании ответа Другого. Задержка слова Другому, задержка ответа Другого как выход из времени, как власть над временем — вот что дают дневник, журналистика, философия.

В этом пространстве тишины и молчания, создаваемого с помощью дневникового текста, и рождается свобода, так же как сама возможность единства мировой истории и индивидуальной судьбы. Автор дневника сам создает себе Другого. Культура любви к себе создает возможность высокой, осмысленной и развитой любви к Другому. Автор дневника раздваивает себя как себя и Другого. Но этот Другой-из-Себя только и может впитать прочитанное, только он может впитать реальных Других, в то время как чистое нераздвоенное «Я» за пределами животных влечений обречено на тотальную (и тоталитарную) глухоту.

В связи со всем сказанным культура дневника приобретает большое значение для нашего Отечества, переживающего мучительный кризис. Дело, в первую очередь, не в нашей бедности, не [313] в нашей лени, не в том, что нам не везет с «начальством». Дело в том, что наш народ не умеет быть свободным. Свободу нельзя «даровать» свыше. Свободу нельзя «завоевать» снизу. Всякое завоевание чревато новым рабством как завоеванного, так и завоевателя. Завоеванная свобода все равно сползает в рабство. Свободу можно только сотворить в страдании и рефлексивном творчестве своей души. Вот это и помогает сделать дневник в единстве с публицистикой и философией. Короче говоря, дневник — исходная техника свободы, генератор свободы; ведение дневника — сам генезис свободы, универсальный способ подготовки к свободе. Если дневник формирует свободу, то он формирует и субъективность. Именно дневник — мост между Sein и Seiende, а потому дневник в некотором роде эквивалентен самой субъективности, индивидуальности.

Поскольку свобода может быть, в сущности, только тайной (в смысле своей сверхприватности, своей фундаментальной субъективности), поэтому дневник — техника «тайной свободы». Таким образом, дневник позволяет прорваться к подлинному бытию. В «ведении дневника», в «процессе дневника» происходит самосознание как деятельность, происходит самосознание письмом.

• [1] А.В. Луначарский. Предисловие к кн.: Марсель Пруст. В поисках за утраченным временем. Б.м., 1934. С.7-8.
  
• [2] Technologies of self: A seminar with Michel Foucault. L.: Tavistock, 1988 / 2.3.90.06.002, И.В. Купреева/ .
  
• [3] Фуко М. Забота о себе: История сексуальности-III. Пер. с фр. Т.Н. Титовой и О.И. Хомы / Под общ. ред. А.Б. Мокроусова. Киев; М., 1998.
  
• [4] См.: Грицанов А.А., Можейко М.А. Фуко // Новейший философский словарь. Минск, 2002. С.1123.
  
• [5] Соловьев В.С. Оправдание добра: Нравственная философия // Соловьев В.С. Соч.: В 2-х т. Т.1. М., 1988. С.51 и далее. Здесь словам «стыд», «жалость» и «благоговение» придается категориальный смысл.
  
• [6] См. подробнее: Пигров К.С. Молчание классического текста // Язык и текст: онтология и рефлексия: Матер. к 1-м междунар. философско-культурологическим чтениям. СПб., 1992.
  
• [7]
  
  А.С. Хомяков. Из Саади (на кусок янтаря).
  
• [8] См.: Уваров М.С. Архитектоника исповедального слова. СПб., 1998.
  
• [9] Сартр Ж.-П. Тошнота. Пер. Ю.Я. Яхниной. М., 1994. С.56-58.
  
• [10] Так называемые «циркулярные» письма представляют собой особый случай, порожденный несовершенством техники тиражирования. Они существуют лишь как вырожденная форма официоза.
  
• [11] Оруэлл Дж. 1984. С.25.
  
• [12] Гегель. Т.14. М., 1958. С.31.
  
• [13] Как прекрасно сказал о русском языке того времени в предисловии к «Котловану» А. Платонова И. Бродский: «Платонов говорит о нации, ставшей в некотором роде жертвой своего языка, а точнее — о самом языке, оказавшемся способным породить фиктивный мир и впавшем от него в грамматическую зависимость: поэтому Платонов непереводим и, до известной степени, благо тому языку, на который он переведен быть не может« (Andrei Platonov. The Foundation pit. A bi-lingual edition English translation by Thomas P. Whiney. Preface by Joseph Brodsky. Copyright 1973 by J. Brodsky and Ardis Publishers. Р.164-165).
  
• [14] Ortega-y-Gasset J. Man and Crisis. N.Y., 1958. P.76.
  
• [15] Вспомним популярную работу: Кон И.С. Открытие «Я». М., 1978. Она ведь по существу была методикой ведения дневников.
  
• [16] См.: Пигров К.С. Шепот демона // Мост. 2003. Май. С.18-21.
  
• [17] См., напр.: Калмыкова Е.С., Мергенталер Э. Нарратив в психотерапии: рассказы пациентов о личной истории. Часть 1 // Психологический журнал. 1998. Т. 19. № 5. С.97-103.
  
• [18] См.: Хайдеггер М. Вопрос о технике // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
  
• [19] См. об этой форме дневника: Умберто Эко. Маятник Фуко. Следует отметить еще любопытную форму дневника, соединяющую архаику и современность: диктофонный дневник. См., напр.: Дмитрий Панин. Из диктофонного дневника // Континент. № 93, 1997. № 3. С.198-226.
  
• [20] «Моя книга в такой же степени создана мной, в какой я сам создан моей книгой. Это — книга, неотделимая от своего автора, книга, составлявшая мое основное занятие» (Опыты Монтеня. Кн. 2. Гл. 18. С.593). И через несколько сотен лет снова читаем: «Мне помогает: эта книга. Может быть, она делает меня больше, чем я сам. Ведь она — мой ребенок, а я — ее ребенок. Ведь когда я пишу о том, чего не знаю, пустое в моей голове уступает место твердому — знанию» — Тарасов В.К. Технология жизни. СПб., 1992. С.57.
  
• [21] К дневнику относится четвертое правило из декартовских «Главных правил метода»: «делать всюду настолько полные перечни и такие обзоры, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено». Декарт Р. Рассуждение о методе: Б.м., 1953. С.23. Это устанавливает и еще одну параллель дневника: он близок библиотечному каталогу.
  
• [22] Всемирно известны дневники Гонкуров, дневник Анны Франк; для русской культуры существенны дневники Л.Н. Толстого, Т.Г. Шевченко, М.К. Башкирцевой, А.В. Никитенко, баронессы Крюденер и др. Духовная свобода постсоветской России вызвала новую волну дневниковых публикаций. Напр.: Чуковский К. Дневник. 1930-1969. М., 1994.
  
• [23] Толстой Л.Н. Дневниковая запись от 22.10.1853; Цит.: Шкловский В. Энергия заблуждения: Избр. Т. 2. 1983. С.350.
  
• [24] Погруженные в свой дневник, люди часто не чувствуют «поветрий времени», как, например, М.К. Башкирцева. См.: Александр Басманов. Тлеющий разряд: Памяти Марии Башкирцевой // В кн.: Башкирцева М.К. Дневник: М., 1991. С.5-18. Но, может быть, такое самопогружение открывает им более глубокие и тонкие субстанции бытия? Что с того, что Башкирцева не откликнулась на веяния модного в 70-80-х годах XIX века модерна?! Непреходяща свежесть очарования этой талантливой девичьей души.
  
• [25] Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С.223.
  
• [26] См.: Павлова М. «Одиночество» и «Об одиночестве» Ф.К. Тетерникова: ранняя поэма и психофизиологический очерк Федора Сологуба // Новое литературное обозрение. 2002. № 55. С.5-31. Здесь публикуется и анализируется незавершенная поэма Ф. Сологуба «Одиночество (история мальчика-онаниста)».
  
• [27] Гуманизация (или «разложение») советского общества началась, в частности, с того, что дневники перестали быть материалом возможного обвинения для тайной полиции. Правда, это правило соблюдалось не всегда последовательно. См.: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Т. 1, 2. СПб., 2003.
  
• [28] Лехицер В. Апология черновика или «Пролегомены ко всякой будущей:» // Новое литературное обозрение. 2000. № 44. С.256-269; Лехицер В.Л. Спор как экзистенциал (наброски к онтологии черновых состояний) // Вопросы философии. 2002. № 11. С.36-47.
  
• [29] Включая, например, платяной шкаф — ведь по платьям, которые там висят, женщина может читать историю своей жизни.
  
• [30] Необходима, кстати говоря, государственная, и даже мировая, скажем, в рамках ЮНЕСКО, служба собирания и обработки дневников. Представим себе на минуту весь этот гигантский корпус дневниковых текстов в мире. Разве он не составляет подлинную основу действительной мировой истории?!
  
• [31] Лотман Ю.М. Статьи по типологии культуры. Тарту, 1973. С.4-5.
  
• [32] Особенно бросается в глаза внутренняя связь философии и публицистики в традициях русского философствования.
  
• [33] «Философская спекуляция может быть уделом лишь очень немногих праздных людей, да и для них это что-то вроде опиума восточных стран — сладкая дремота, погружающая человека в сон, расслабляющая, искажающая образы действительности» Гердер И. Указ. соч. С.222-223.

«Дон Карлос» в Баварской опере: Йонас Кауфман, Рене Папе и Аня Хартерос на одной сцене

Юрген Розе – сценограф в большей степени, нежели режиссер, – создал зрелище выразительное и аскетичное одновременно: оно впечатляет массовыми сценами и драматическими диалогами, апеллирует к эстетике картин Веласкеса и Эль Греко и полно скульптурных, застывших форм, в которых единицей выразительности становится хор. Чего стоит хотя бы мастерски сделанная сцена аутодафе: двести человек хора на сцене и обнаженные грешники на первом плане, поджаривающиеся на пылающем костре.

Однако главное достоинство работы Розе – даже не в массовках. А в том, что он дает певцам максимальную свободу самовыражения – актерскую и вокальную. Его мизансцены не дидактичны; певцы вольны видоизменять рисунок роли согласно логике характеров. А так как в спектакле пели поистине великие певцы – выдающийся бас Рене Папе (Король Филипп), тенор номер один в мире Йонас Кауфман (Дон Карлос), умница и красавица Аня Хартерос (Елизавета), – то они могли всецело отдаваться игре, лепить цельные, сильные характеры, сшибка которых и составляет основное содержание оперы Верди. Этой паре – Кауфман и Хартерос – не привыкать выступать вместе: два года назад они пели в «Лоэнгрине», в постановке Ричарда Джонса.

Это свойство постановки Розе особенно заметно при сравнении спектаклей с разным кастингом. Скажем, когда партию Маркиза де Позы поет Томас Хэмпсон, то он составляет достойную конкуренцию Королю Филиппу – Рене Папе. Это борьба двух равновеликих индивидуальностей. Каждый из них одержим своей идеей: один – идеей свободы, другой – идеей власти. И ни один не хочет уступить другому. Таков был спектакль, который показали летом 2010 года.

Нынешний Маркиз де Поза – отличный баритон Боаз Даниэль из Тель-Авива вел партию иначе: он играл доброго, рефлектирующего интеллигента-очкарика, который боится Филиппа, но делает то, что должно, борясь с природной робостью. И это выглядит ничуть не менее убедительно, нежели героическая поза де Позы – Хэмпсона. В центральной сцене «вербовки» Маркиза королем Филиппом Поза нехотя, исключительно из добрых побуждений соглашается следить за своим другом, принцем Карлосом.

Очень хорош оказался американец Эрик Хальварфсон в партии зловещего слепца-горбуна Великого инквизитора. В ночной сцене с Королем Филиппом он возникает из стены как тать в нощи: и Филипп, обуреваемый сомнениями, ревностью, страхом смерти, в ночной рубахе и трогательно спущенном носке, оказывается беззащитен перед ним. Это превращение сильного властителя в одинокого старика, слабого, сомневающегося, Рене Папе сыграл поистине гениально.

Вел спектакль израильский дирижер Ашер Фиш, в прошлом – ассистент Даниэля Баренбойма. Он дирижировал бойко, ладно, поддерживая высокий тонус действия. Безусловно, хороший профессионал; пожалуй, немного боялся медленных темпов, где нужен не только драйв, но глубина и проникновенность в подаче музыкального материала. Впрочем, это свойство молодости.

Дмитрий Быков: Шевчук рыхлит почву для нового Горбачева

Обновлено 26 августа 2010

После знаменитого чаепития с Владимиром Путиным и выступлений в защиту Химкинского леса рок-музыкант Юрий Шевчук вдруг сделался одним из главных российских ньюсмейкеров.

Особенно оживились творческие люди, последние годы выглядевшие сугубо и принципиально аполитичными и озабоченными исключительно деланием денег. К чему бы это?

На злободневную тему «феномена Шевчука» и вечную тему русской интеллигенции журналист Русской службы Би-би-си Артем Кречетников беседует с писателем, поэтом и журналистом Дмитрием Быковым.

Артем Кречетников: Интересные дела кругом творятся. Будто вернулись советские времена: диссиденты и официоз, заявления и контр-заявления, подписанты и антиподписанты, взаимные обвинения в непорядочности и провокациях. Только тогда разговоры велись на кухнях и в самиздате, а теперь – в интернете.

Шевчук уронил песчинку, которая двигает с места лавину? Или бросил камень в стоячую воду?

И почему именно он всех расшевелил? Или не в самом Шевчуке дело? Момент наступил? Критическая масса накопилась?

Дмитрий Быков: В пьесе, которая называется русской историей, есть роль народного героя. Все попытки заполнить эту нишу персонажами даже сколь угодно харизматичными, вроде Каспарова, Лимонова или Немцова, ни к чему не приводят. Значит, это должен быть рок-герой.

Я думаю, что и Шевчук ощущает некую внутреннюю пустоту, роковую недостаточность, тоску по такой роли. В 1980-х, когда он начинал (а самый интересный Шевчук — это Шевчук ранний), он привык к тому, что рок-герой — фигура чрезвычайной общественной значимости. Его подпитывает эта значимость, дает ему важный творческий стимул, и когда ее нет в условиях коммерциализации рока, ему, конечно, хочется определенного дополнительного драйва. В этом смысле оппозиция и Шевчук нашли друг друга.

В чем еще несомненное преимущество Шевчука — он, при всей своей крутизне, неоднократных драках, частых в свое время запоях и других приметах рокера, человек интеллигентный, очкарик, как он себя называет. В этом смысле он действительно удобная фигура. Удобная и интеллигенции, и массе, ценящей крутизну.

Проблема заключается в одном: в России никогда не было революции снизу. Кроме единственного случая — 17-го года, когда совсем уж идиоты сидели во власти, а в интеллигенции сидели очень наивные люди, которые «благословляли эти штыки», и ситуация вышла из-под контроля. Но это не система, не регулярное явление. Ни одна крестьянская война, даже такая успешная, как пугачевская, в России ничего всерьез не расшатывала.

Поэтому не следует ждать, что какие-то низовые движения что-то переменят и переломят. Максимум, что они могут сделать – подготовить народ к новому существованию в условиях свободы, как готовили его к этому митинги с 1985-го по 1991 год.

Ровно так же не следует опасаться, что к власти снизу придут нацисты. Никто в России никогда к власти снизу не придет, успокойтесь!

Шевчук — замечательный воспитатель молодежи для жизни в будущей свободной, счастливой стране. Он доказывает, что не у всех пропала совесть. И что людей, у которых совесть есть, все больше.

Это подготовка необходимой среды для правильной реформации. Это очень хорошая, высокая миссия. Это прекрасно, это, безусловно, нужно. Но сдвиг в российской истории произойдет не из-за этого.

Перестройка: дубль два?

Артем Кречетников: Новая революция сверху?

Дмитрий Быков: Да.

История знает три сценария такой революции, никаких других не может быть.

Вариант первый: «революционер на троне». При монархической системе к власти случайно может прийти толковый и порядочный человек. Этот вариант по понятным причинам мы отсекаем.

Вариант второй: дворцовый переворот. Он был бы возможен, тем более, что в Кремле, вроде бы, соперничают «башня бабла» и «башня крови». Но как-то не стремятся эти башни оспаривать друг у друга власть.

Дворцовый переворот всегда делается по одной причине: от страха, что царь сильно прижмет какой-то клан. Так было, например, с убийством Павла I.

В нашей ситуации никакой угрозы ни одному из кланов нет. Это продемонстрировано многократно. Кланы стоят в смертельном объятии, никто никому не опасен.

Остается третий сценарий, самый интересный: «крот-аппаратчик». Вариант Горбачева.

Следовательно, все, что сегодня должна делать интеллигенция — это не на митинги ходить, хотя и на митинги тоже можно, если нравится — а писать новую повестку дня и ковать нового Горбачева.

Мы прекрасно знаем, откуда он может прийти, и кто в элите может его ковать. Ответственная элита у нас представлена Чубайсом, который подтвердил, что умеет делать президентов, и иже с ним.

Взяться этот человек может из провинции, как в свое время Горбачев из Ставрополя. Глава региона с амбициями, умеющий говорить, и чем-то стилистически очень сильно отличающийся от того, что есть. В случае Горбачева этим отличием было умение говорить без бумажки. В нашем случае это может быть высокий рост.

Артем Кречетников: А вам не кажется, что никто ни откуда не придет, и «вертикаль» простоит десятки лет?

Дмитрий Быков: Думаю, будет реформация сверху, начало которой я условно датирую 2012-2013 годом.

Сегодня вертикаль власти не работает совсем, она сгорела в огне пожаров. Ущерб для ВВП два процента, а в пиаре – процентов этак сто пятьдесят. Полет на амфибии был кульминацией этого дела.

Реальную опасность в России представляет нацизм, но против него эти люди ничего «скреативить», как они любят выражаться, не могут. Сценарий борьбы с нацизмом есть только один — выпускание пара путем реформ.

Если не появится реформатор сверху, обязательно будет нацистский переворот снизу. Именно нацистский, потому что никакой другой силы, способной его возглавить, нет. Но, повторяю, я уверен, что этого не произойдет.

Корона и гитара

Артем Кречетников: Шевчук, по сути, не сказал ничего особенного. Что он предлагает по тому же Химкинскому лесу? Строить шоссе в другом месте? Вообще не строить? Да ничего он не предлагает, он просто громко заявил: надоели насилие и лицемерие, надоело, что с нами не считаются!

Мне это напоминает выступление Ельцина на пленуме ЦК КПСС в октябре 1987 года. Когда его, наконец, опубликовали, люди удивились: и только-то? Думали, что подлинный текст все еще скрывают. Это потом у Ельцина появились интеллектуальные советники и программа, а в 1987 году его просто «достали», и он сделал то, о чем почти каждый мечтает, да не смеет: послал начальство на три буквы.

Но вы, наверное, правы: Шевчук — не Ельцин. Крупный вассал, взбунтовавшийся против короля, может стать королем, бродячий менестрель — нет.

Дмитрий Быков: Всех завел не столько Шевчук, сколько ответная волна. Очень сильная, безусловно, инициированная одним из крупных пиарщиков власти, и нетрудно догадаться, кем. У нас есть только один человек, который, как некогда Суслов, занимается выгрызанием всего сколько-нибудь живого.

Я думаю, этот наезд чрезмерен и глуп. В силу своего невысокого интеллектуального потенциала они кидаются на того, кто громче. А на самом деле Шевчук никакой опасности для стабильности и порядка и даже для власти не представляет. Силового переворота он не хочет. Человек он культурный, интеллигентный и доброжелательный.

Школа безверия

Артем Кречетников: Российская интеллигенция всегда делилась на три фракции. Первая критиковала власть и возводила это в принцип: мол, предназначение интеллигенции — быть всегда против, указывать на проблемы, будить общественную совесть. Другая демонстративно поддерживала власть в надежде на государственные премии и гранты, либо по искреннему убеждению. Третья считала, что любая политика — грязь, и лезть в нее не нужно.

В свое время интеллигенция самозабвенно отдалась перестройке: «возьмемся за руки, друзья», «если не мы, то кто, если не сейчас, то когда?». А потом столь же резко ушла в политическую апатию.

На мой взгляд, переломным моментом стали «олигархические войны» 1997 года.

Ведь тогда что вышло? Все делились на демократов и коммунистов, люди относились к своим убеждениям серьезно, многие за них на смерть были готовы идти. Когда избирательная кампания Ельцина в 1996 году велась не всегда пристойными методами, демократы оправдывали это крайней необходимостью и высокой целью.

А меньше чем через год газеты, всегда считавшиеся демократическими, заговорили о Ельцине и Чубайсе в таком тоне, какой прежде позволял себе только Анпилов. Народу объяснили, что все дело в «Связьинвесте». Был преподан чудовищный урок цинизма: нет, оказывается, никакой борьбы за свободу, есть борьба за контроль над финансовыми потоками!

В результате не среди безработных и бомжей, как на Западе, а среди умных, продвинутых людей сделалось модным не ходить на выборы. Чума на оба ваши дома, все одним миром мазаны, низкие людишки используют нас в своих интересах, нормальный человек в эти игры не играет!

Билл Клинтон в последнем телеобращении к нации сказал: я ухожу из Белого дома еще большим идеалистом, чем пришел восемь лет назад.

Мне плохо верится в идеализм Клинтона. Но политики всегда говорят то, чего от них ждут, что в их обществе считают правильным. В Америке, значит, правильно и хорошо быть идеалистом. А в России «идеалист» значит «лох»! Во всяком случае, так было последние десять с лишним лет.

Мне кажется, самое важное из происходящего сейчас вокруг выступлений Шевчука — то, что у людей, во всяком случае, у интеллигенции, опять появляются политические взгляды и моральные принципы. Пусть совершенно разные, главное, что они есть.

Дмитрий Быков: Фазиль Искандер говорил, что ситуация взаимного небрежения, даже брезгливости между властью и интеллигенцией может быть очень продуктивна в духовном смысле, но в социальном совершенно безответственна. Он вообще всегда носился с идеей, что нужен какой-то консультативный совет, который бы власти подсказывал.

Я, пожалуй, так не думаю, но то, что ситуация полной взаимной независимости ведет к растлению, для меня очевидно.

После пожаров у части общества возникло опасное настроение: мы с государством не то что не сядем на одном поле, мы пожары не будем тушить на одном поле! Это неправильно, потому что тогда вы сгорите поврозь!

Все революционные изменения в России могут идти только сверху, либо, по крайней мере, сверху поддерживаться. Любые попытки провести резкую демаркационную линию — мы никогда не с государством! — непродуктивны.

Можно сколько угодно говорить, что я продался, как говорят про всех. Это у нас вообще любимая тема: продался, руки не подам! Моя рука тоже, знаете ли, не на помойке найдена, и не всем протягивается.

Либо во власти находится некая группа, пока не явная, пока не очень видная, и осуществляет сценарий из «Обитаемого острова» Стругацких. Ведь именно умник-прокурор решил воспользоваться Максимом, и все получилось. Да и Странник сидел наверху и был инкорпорирован в систему. Стругацкие это гениально угадали. Либо не будет ничего.

Другой вопрос: где интеллигенции искать эту группу? В свое время, как ни парадоксально, круг интеллектуалов, снабдивших Горбачева набором основных идей, сформировался вокруг Андропова. Где он [подобный круг] сейчас? Вокруг Чубайса? Вокруг Кудрина? Знаю только, что не вокруг Суркова.

Совесть нации

Артем Кречетников: А что есть интеллигенция? Более неоднозначного понятия, наверное, на свете нет.

Я для себя определяю интеллигента как человека умного, но слабого. Знаний и аналитических способностей довольно, чтобы иметь обо всем свое мнение, есть желание размышлять о вещах, которые тебя непосредственно не касаются, и стремление улучшить мир сей — но недостает лидерских качеств, чтобы заставить других слушаться.

Дмитрий Быков: Интеллигенция может быть определена только через «не». Интеллигенты — это не люди, которые ведут себя так-то и так-то, это люди, которые не позволяют себе того-то и того-то.

Есть замечательная формула Булата Окуджавы, которую он мне однажды сказал, и я очень люблю ее цитировать. Интеллигент — это не набор: диплом, очки, шляпа. Это самоирония, стремление принести свои способности и знания на алтарь отечества, и умение дать в морду, когда это необходимо.

Интеллигент, безусловно, должен быть бескорыстен, он должен быть умен и начитан, и для него должны быть нравственно неприемлемы какие-то вещи.

Разговоры о том, что интеллигент — мягкий рефлектирующий человек, который не знает, что ему делать, а просто выражает недовольство — это глупость. Интеллигенция всегда была и будет умом и совестью нации, а кто обзывает ее «г…м нации», тот сам г…о, как показала нам история.

Жить в России будет интересно

Артем Кречетников: Помимо трех категорий, о которых шла речь, отечественная интеллигенция делится еще на две группы. Назовем их условно прагматиками и ригористами.

Государство в России всегда было не либеральным по сути, и перед интеллигенцией возникал выбор: пытаться навязать себя правителям в качестве советчиков и друзей, идя на компромиссы, но надеясь изменить к лучшему хоть что-нибудь, или хранить белые одежды.

При этом люди, придерживающиеся одинаковых взглядов и расходящиеся лишь в тактике, друг друга люто ненавидят. Разговор сразу сворачивает на личные оскорбления. Ригористы говорят прагматикам: вы только болтаете о стремлении что-то улучшить, а на самом деле просто хотите делать карьеру и хорошо кушать! Те отвечают: а вы неспособны ни на что ни при какой власти, и прикрываете высокими принципами собственную бездарность.

Дмитрий Быков: Увы, эта полемика условных иосифлян с условными нестяжателями и сегодня актуальна. У меня на этот счет есть своя точка зрения, возможно, экзотическая.

Второе тысячелетие нашей эры прошло под знаком ложных дихотомий, навязанных противопоставлений. Дьявол всегда противопоставляет друг другу вещи, взаимно обусловленные и друг без друга невозможные. Прагматизм и ригоризм ходят рука об руку. Только сочетание очень четкого прагматического мышления и столь же четкого видения цели может привести к успеху. Ленин был одновременно оппортунистом и ригористом, каких поискать, поэтому у него и получилось. Но он знал, на какие компромиссы можно идти, а на какие нет.

Артем Кречетников: Андрей Дмитриевич Сахаров, конечно, показал всем нравственный пример на вечные времена. Но если бы не Александр Николаевич Яковлев, большую часть жизни шедший на компромиссы, да еще какие, мы до сих пор жили бы в СССР, Сахаров умер бы в ссылке, и сегодня о нем бы мало кто и помнил.

Дмитрий Быков: В моем понимании Андрей Дмитриевич не вписывается в эту парадигму. Он не с улицы пришел. Его голос не был бы услышан, если бы не возможности, которыми он уже обладал. Сахаров, между прочим, сделал замечательную карьеру. А сделав ее, захотел, чтобы не стыдно было по утрам смотреться в зеркало. Во всем остальном он являлся сильнейшим логичным прагматиком. Его выступления были прекрасно продуманы и построены.

Все революции делаются аристократами. Не теми, кто хочет урвать материальных благ, а теми, у кого уже все есть и не хватает для самоуважения только свободы.

Артем Кречетников: В восстании декабристов участвовали девять князей и четыре графа.

Дмитрий Быков: Я бы призвал к формированию личностей такого типа, как Сахаров. Если у нас сегодня не будет своего ученого, своего рок-поэта, своей национальной элиты, которая разрыхлит почву, не будет ничего.

Артем Кречетников: Из нашего разговора можно заключить, что в предстоящие годы жить в России будет интересно.

Дмитрий Быков: Я сказал бы так: будет либо интересно, либо ОЧЕНЬ интересно. Выпьем за то, чтобы второй вариант не осуществился.

Вальс-макабр

8 Февраля 2018

Вальс-макабр

«Сказки Венского леса» в Театре им. Маяковского: режиссёр Никита Кобелев открывает российскому зрителю Эдена фон Хорвата – австрийского драматурга, которого в Европе ставят почти так же часто, как Шекспира и Чехова.

Фото: Сергей Петров

Никита Кобелев принадлежит к тому крылу молодой отечественной режиссуры, которое, пребывая в поисках новых форм и средств, тем не менее, вовсе не собирается сбрасывать с корабля современности основополагающие принципы русского психологического театра. В Театр им. Вл. Маяковского его пригласил тогда только назначенный худруком Миндаугас Карбаускис, стремившийся сделать режиссёрскую когорту театра максимально разноплановой.

За пять лет работы в Маяковке Кобелев поставил восемь спектаклей – в его послужном списке и матёрые классики вроде Горького («Последние») или Брехта («Кавказский меловой круг»), и амбициозные молодые драматурги Саша Денисова и Дмитрий Богославский. Но вот что выгодно отличает Кобелева от собратьев по цеху и поколению – стремление выводить на свет рампы тексты, отечественным театром еще не освоенные. И если «Человек, который принял жену за шляпу» по книге знаменитого американского нейропсихолога Оливера Сакса был премьерой российской, то «Бердичев» Фридриха Горенштейна потянул на премьеру мировую.

Имя Эдена фон Хорвата отечественному зрителю ничего не говорит. Что само по себе довольно странно: художники, преданные анафеме в нацистской Германии – а романы и пьесы Хорвата были публично сожжены ещё в 1933-м – пользовались в Советском Союзе повышенным вниманием. Возможно, молодого австрийского драматурга сочли чересчур откровенным и жёстким для советского театра, а шокировать публику в те времена было не принято. Как бы то ни было, несколько его пьес были переведены на русский только в начале 80-х, но всё равно на сцену не попали, хотя в Европе их с завидной регулярностью ставили (и продолжают ставить) не только в немецкоязычных странах.

Кобелев выбрал для постановки самую известную пьесу Хорвата – «Сказки Венского леса» — написанную в 1931-м и в том же году удостоенную одной из престижнейших европейских литературных премий – премии Генриха Клейста. Торговая улочка в тихом предместье старой доброй Вены. Аккуратные маленькие лавочки (простая и изящная сценография Михаила Краменко), в каждой из которых размеренно побулькивают свои маленькие лавочные горести и радости.

Табачница фрау Валерия (Юлия Силаева), начинающая увядать вдовушка, жадно ловит осколки ускользающего мужского внимания и топит ужас перед маячащей на горизонте старостью в белом рейнском вине. Почтенный герр Цауберкениг (Сергей Рубеко делает его беззащитным и агрессивным одновременно), владелец магазина игрушек, спит и видит выдать свою умницу дочку Марианну (трогательная и нежная Анастасия Дьячук) за соседа – респектабельного мясника Оскара (Алексею Сергееву удаётся этот странный рефлектирующий бюргер). А племянник почтенного герра Эрих (предельно циничный Михаил Кремер) мечтает приобщиться к касте сверхчеловеков и размашистым зигом приветствует уже недалёкое пришествие «тысячелетнего рейха», походя прицеливаясь в хрупкую девочку-подростка по имени Ида (филигранная работа Дарьи Хорошиловой).

Камнем, взбаламутившим это приветливо зеленеющее болото, становится брутальный Альфред (Вячеслав Ковалёв очень дозировано отмеряет своему персонажу отрицательное обаяние). Страсти, долгое время дремлющие под пеплом обыденности, в свой срок вырываются наружу, раздирая в клочья казавшийся незыблемым уютный покой неспешного обывательского существования. Эден фон Хорват идёт дальше, чем это принято в классической драматургии. Девушка, презрев отцовские проклятия, сбегает с возлюбленным, и рожает ребёнка. Возлюбленный под натиском бытовых неурядиц и безденежья быстро превращается в сварливца и сбегает от девушки. Своего незаконнорождённого отпрыска сей господин передает на попечении своей матушке (Александра Ровенских собирает в грустный букет все печали материнского сердца) и бабушке (монстр, сыгранный Майей Полянской, просто повергает в ужас), которые отнюдь не рады такому пополнению в своём «благородном» семействе. Его невенчанной жене приходится, забыв о былой благовоспитанности, стать певичкой в популярном кабаре: публика любит эротические песенки с раздеванием.

Колючая проволока невзгод всё туже обвивает персонажей, шансов на счастливую развязку затянутых драматургом узлов с каждой минутой становится всё меньше, а легкокрылый неумирающий штраусовский вальс – «Сказки Венского леса» австрийцы почитают неофициальным гимном своей родины – звучит всё веселей и победней…

Девушка, отвергающая благополучную сытость, выбирающая роковую страсть к человеку этой страсти недостойному и расплачивающаяся за свою ошибку полной мерой – один из базовых сюжетов драматургии. О том, почему для постановки были выбраны именно «Сказки Венского леса» нашему порталу рассказал сам режиссёр.

Никита Кобелев:

— «Сначала зацепило название. Я присматривался к тому, что ставят в немецких театрах и в самом названии пьесы мне почудилось что-то шекспировское, что-то в духе «Сна в летнюю ночь», хотя, конечно, никаких прямых ассоциаций тут возникнуть не могло. Мне захотелось найти пьесу, но в поисковиках обнаружить её не удалось. Зато нашёлся сборник пьес Хорвата, изданный еще в советские времена. Прочёл залпом, понял, что хочу ставить именно «Сказки» — сочный и яркий язык, накал страстей, какой редко сыщешь в классической драматургии – и стал ждать, когда появится возможность поставить спектакль. Отказ от «гарантированного»счастья ради любовной авантюры с практически гарантированным печальным финалом – таких сюжетов в мировой драматургии действительно немало. «Сказки Венского леса» привлекли меня ёмкостью, жёсткостью и узнаваемостью. Эта пьеса для меня чем-то сродни «Бесприданнице, но она острее – нет необходимости в скидке на происхождение и бедность героини, как это приходится делать в отношении Ларисы. Хорват постарался показать слепую и глупую любовь со всей допустимой беспощадностью, выявив оборотную, неприглядную сторону трагедии чистого бескорыстного чувства, оставшегося невостребованным.

Никита Кобелев. Фото: Евгений Люлюкин

Впрочем, для меня была важна и еще одна тема – тема зарождающегося нацизма. Пьеса написана в 1931 году – Хорват был свидетелем того, как национал-социализм набирает силу на его родине – в Австрии. Для австрийцев распад некогда могущественной Австро-венгерской империи стал национальной трагедии. От великой державы осталась одна небольшая страна. Многие тогда мечтали о реванше. Так появился Гитлер.

Мне было важно рассказать эту историю, в которой каждый, независимо от возраста, найдет что-то своё. «Сказки Венского леса» можно было ставить и на большой сцене, но что на камерной (спектакль идёт на Сцене на Сретенке – В.П.) разговор со зрителем получится более доверительным».

Виктория Пешкова, Информационный интернет-портал о культуре в России и за рубежом «Ревизор.ru»

Гамлет

«Гамлет» – не только самое известное произведение Уильяма Шекспира, но и самая знаменитая пьеса в мировой драматургии. Об этом свидетельствует бесконечное число переводов – только на русский язык пьеса переведена свыше сорока раз – и бесчисленное количество постановок и экранизаций.
В основе пьесы – история датского принца Гамлета, вернувшегося после обучения в Германии домой и узнавшего, что его отец, король, убит, а его родной дядя не только завладел троном, но и женился на его матери. Гамлет, законный наследник престола, стремится узнать правду о смерти отца и жаждет мести – и это, в конечном счете, приводит к гибели всех основных персонажей пьесы, в том числе и его самого. «Трагическую историю о Гамлете, принце датском можно было бы считать классическим детективом с элементами мистицизма, если бы не главный герой. Гамлет – рефлектирующий интеллектуал, и именно его реплики и монологи превращают пьесу в глубокое философское размышление о смысле бытия, предназначении человека, бренности жизни, цене власти, любви и предательства.
Премьера пьесы состоялась, предположительно, в 1600-1601 годах в построенном незадолго до этого театре «Глобус» в Лондоне, и споры о ней не стихают уже триста с лишним лет. И в прошедшие времена, и в наши дни каждый читатель или зритель воспринимает пьесу по-своему, но она никого не оставляет равнодушным.

«Гамлет» – серьезное испытание для любого режиссера, а сыграть в этом спектакле – мечта каждого актера. Постановку «Гамлета» на сцене МХАТ, приуроченную к 450-летию Уильяма Шекспира, осуществил народный артист РФ, руководитель Театра на Юго-Западе Валерий Белякович. В спектакле легко узнается его фирменный стиль: эмоциональная и пластичная игра актеров, минимум декораций, впечатляющее световое и музыкальное оформление. Постановка почти не отступает от оригинального текста пьесы, но выглядит необыкновенно современной и динамичной. Самая длинная пьеса Шекспира идет три с половиной часа, ни на секунду не отпуская внимание зрителей.

Продолжительность: 3 часа 30 мин, с антрактом 

Премьера состоялась: 26 декабря 2014

Размышление — эффективные коммуникативные навыки

Какими бы хорошими, по вашему мнению, ни были ваши навыки аудирования, единственный человек, который может сказать вам, правильно вы поняли или нет, — это говорящий. Следовательно, в качестве расширения хороших навыков слушания вам необходимо развить способность отражать слова и чувства и пояснять, что вы их правильно поняли.

Часто важно, чтобы вы и докладчик пришли к соглашению о том, что то, что вы понимаете, является истинным отображением того, что должно было быть сказано.

Помимо понимания и отражения словесных сообщений говорящего, важно попытаться понять эмоции — на этой странице объясняется, как эффективно использовать отражение, чтобы помочь вам лучше понять не только то, что говорится, но и содержание, чувства и смысл сообщений.

Что отражает?

Рефлексия — это процесс перефразирования и повторения как чувств, так и слов говорящего. Цели отражения:

• Чтобы позволить говорящему «слышать» свои мысли и сосредоточиться на том, что они говорят и чувствуют.
• Чтобы показать говорящему, что вы пытаетесь воспринимать мир так, как он его видит, и что вы делаете все возможное, чтобы понять его послания.
• Чтобы побудить их продолжить разговор.

Размышления не подразумевают, что вы задаете вопросы, вводите новую тему или ведете беседу в другом направлении. Ораторам помогает размышление, поскольку это не только позволяет им чувствовать себя понятыми, но также дает им возможность сфокусировать свои мысли.Это, в свою очередь, помогает им направить свои мысли и побуждает их продолжать говорить.

Два основных метода отражения:

Зеркальное отображение

Зеркальное отражение — это простая форма отражения, которая включает в себя почти точное повторение того, что говорит говорящий.

Зеркальное отображение должно быть коротким и простым. Обычно достаточно просто повторить ключевые слова или несколько последних сказанных слов. Это показывает, что вы пытаетесь понять круг ведения выступающего, и побуждает его продолжить.Помните, что нельзя перезеркаливать, так как это может раздражать и отвлекать от сообщения.

Перефразирование

Перефразирование предполагает использование других слов, чтобы отразить то, что сказал говорящий. Перефразирование показывает не только то, что вы слушаете, но и пытаетесь понять, что говорит говорящий.

Часто люди «слышат то, что ожидают услышать» из-за предположений, стереотипов или предрассудков. При перефразировании крайне важно не предлагать свои собственные идеи и не подвергать сомнению мысли, чувства или действия говорящего.Ваши ответы должны быть недирективными и непредвзятыми.

Очень трудно устоять перед соблазном задать вопросы, и когда этот метод используется впервые, отражение может показаться очень неестественным и неестественным. Вам нужно практиковать этот навык, чтобы чувствовать себя комфортно.

Отражение содержания, чувства и смысла

Самая непосредственная часть сообщения говорящего — это содержание, другими словами, те аспекты, которые имеют отношение к информации, действиям, событиям и опыту, как они вербализованы.

Отражение содержания помогает сосредоточить внимание на ситуации, но, в то же время, также важно отразить чувств и эмоций , выраженных для более полного понимания сообщения.

Это помогает говорящему признать и принять свои собственные чувства, поскольку довольно часто говорящий может говорить о них, как будто они принадлежат кому-то другому, например, используя «вы чувствуете себя виноватым», а не «я чувствую себя виноватым».

Опытный слушатель сможет отразить чувства говорящего с помощью телесных сигналов (невербальных), а также словесных сообщений.Иногда неуместно задавать такие прямые вопросы, как «Как вы себя чувствуете?» Сильные эмоции, такие как любовь и ненависть, легко определить, тогда как такие чувства, как привязанность, вина и замешательство, гораздо более тонкие. Слушатель должен уметь распознавать такие чувства как по словам, так и по невербальным сигналам, например по языку тела, тону голоса и т. Д.

Помимо того, какие эмоции испытывает говорящий, слушатель должен отражать степень интенсивности этих эмоций.Например:

При размышлении необходимо сочетать содержание и чувства, чтобы действительно отразить смысл того, что сказал говорящий.Например:

Спикер:

«Я просто не понимаю своего босса. В одну минуту он говорит одно, а в следующую минуту говорит обратное ».

Слушатель:

«Он вас очень смущает?»

Отражение смысла позволяет слушателю отразить переживания говорящего и эмоциональную реакцию на эти переживания. Он связывает компоненты содержания и ощущения того, что сказал говорящий.

Вас также могут заинтересовать наши страницы: Что такое эмпатия? и Понимание других .

Руководство по отражению

• Будьте естественны.
• Слушайте основное сообщение — учитывайте содержание, чувства и смысл, выраженные говорящим.
• Перефразируйте сказанное простым языком.
• Перефразируя, ищите невербальные, а также вербальные сигналы, которые подтверждают или опровергают точность вашего перефразирования.(Обратите внимание, что некоторые ораторы могут притвориться, что вы все поняли, потому что не могут заявить о себе и не согласны с вами.)
• Не спрашивайте оратора без надобности.
• Не добавляйте смысла говорящему.
• Не принимайте тему докладчика в новом направлении.
• Всегда быть недирективным и непредвзятым.

Дополнительная литература по навыкам, которые вам нужны

Наши электронные книги по навыкам общения

Узнайте больше о ключевых коммуникативных навыках, необходимых для эффективного общения.

Наши электронные книги идеально подходят для тех, кто хочет узнать или развить свои коммуникативные навыки, и они полны удобной практической информации и упражнений.

5 веских причин сделать размышления повседневной привычкой и как это сделать

Лео Бабаута

Это канун Нового года (там, где я живу), и за последний год я много размышлял. Это идеальное время года, чтобы оглянуться назад и подумать о том, что вы сделали правильно в этом году, и извлечь уроки из того, что вы сделали.

И если подумать, то эту привычку размышлять я довольно сильно развил в этом году.

На самом деле это один из секретов моего успеха.

По крайней мере, один раз в день, а чаще несколько раз в день, я размышляю о своем дне, своей жизни, о том, что я делал правильно, а что не работает. Я размышляю над каждым аспектом своей жизни, и благодаря этой привычке к размышлениям я могу постоянно совершенствоваться.

Reflection — вот что дало мне тему этого поста и советы, которым нужно следовать.Отражение — вот что дает мне содержание каждого сообщения, которое я пишу здесь, в Zen Habits.

Я настоятельно рекомендую, если вы еще этого не сделали, выработать у вас привычку ежедневно размышлять по-своему. Это могло бы серьезно изменить вашу жизнь.

Вот несколько:

1. Помогает учиться на ошибках . Если мы не задумываемся о своих ошибках, мы обречены их повторять. А это не очень умно. Однако, если мы задумаемся над этими ошибками, выясним, что пошло не так, посмотрим, как мы можем предотвратить их в будущем, мы сможем использовать свои ошибки, чтобы стать лучше.Таким образом, ошибки — это ценный инструмент обучения, а не то, из-за чего можно смущаться или расстраиваться. Рефлексия — важный способ сделать это.

2. Дает отличные идеи . Как я уже сказал, каждая идея для публикации Zen Habits (или других блогов, для которых я пишу) исходит из размышлений. В основном я размышляю о том, что делаю или что происходит в моей жизни. Если что-то не получается, я узнаю вещи, которыми могу поделиться с другими. Если я думаю о чем-то, что является для меня успехом, я думаю о том, как я добился этого успеха, и тоже делюсь этим.В этом году у меня возникли сотни отличных идей благодаря размышлениям.

3. Помогает помогать другим . Идеи, которые я получаю для постов, — это не просто вещи, о которых мне хочется писать … это способы, которыми я могу поделиться тем, что я узнал, чтобы помочь другим пройти через то же самое. И в этом году я узнал, насколько это мощно. Я начал год с надеждой, что некоторые вещи, которые я узнал за последние пару лет, могут помочь другим … и заканчиваю год глубоким осознанием того, как такие простые маленькие советы могут изменить жизни людей.Я получил сотни писем от читателей, которые рассказывали мне, как маленькие советы, например, как рано вставать или как начать заниматься спортом, изменили их жизнь. Это невероятно. Я очень рад, если помогаю людям или вдохновляю их.

4. Делает счастливее . Если вы поразмыслите над тем, что вы сделали правильно, над своими успехами, это позволит вам праздновать каждый маленький успех. Это позволяет вам осознать, сколько вы сделали правильно, сколько хорошего вы сделали в своей жизни. Без размышлений слишком легко забыть об этом и вместо этого сосредоточиться на своих неудачах.

5. Дает перспективу . Часто мы оказываемся в ловушке неприятностей или повседневных дел. Может показаться, что ошибка, проект, требующий высокого давления, или что-то в этом роде, затрагивают весь мир. Иногда это может ошеломить нас. Но если мы на минутку сделаем шаг назад и поразмышляем над этими проблемами и тем, как в целом они не значат так много, это может нас успокоить и снизить уровень стресса. Мы получаем перспективу, и это хорошо.

Как сделать размышления повседневной привычкой
Если размышления — это не то, что, по вашему мнению, вы делаете достаточно, подумайте о том, чтобы превратить их в привычку.Вот несколько советов по этому поводу:

1. Заведите дневник из одного предложения . Я перенял этот трюк у своей подруги Гретхен Рубин из «Проекта счастья» … в основном, это простой способ начать привычку вести дневник. Если в прошлом вы пытались вести дневник, но потерпели неудачу, попробуйте вести дневник из одного предложения. Это привычка, которая вам понравится, особенно если вспомнить годовые записи.

2. Сосредоточьтесь на том, чтобы делать это каждый день в одно и то же время. Без исключений. Даже если вы не ведете дневник из одного предложения, выработайте привычку размышлять, уделяя всего несколько минут в конце каждого дня, чтобы поразмышлять о своем дне. Ведение журнала помогает кристаллизовать эти размышления. В любом случае, записываете вы это или нет, сделайте размышления повседневной привычкой. Запишите свою цель: что вы будете делать, когда и где. Затем сосредоточьтесь на том, чтобы делать это каждый день, в одно и то же время, в одном месте, без каких-либо исключений. Если у вас есть триггер (например, «сразу после того, как я почищу зубы»), это поможет выработать привычку.В противном случае подпишитесь на онлайн-сервис, который будет отправлять вам ежедневные напоминания в одно и то же время каждый день.

3. Упражнение . Одно из моих любимых моментов для размышлений (кроме как в конце дня или во время вождения) — это одна из моих пробежек. Мне нравится уделять это время тому, чтобы подумать о своей жизни и своей работе. Некоторые из моих лучших идей для постов приходят во время пробежек. Если вы не бегаете или занимаетесь какой-либо другой формой ежедневных упражнений, подумайте о том, чтобы просто прогуляться и использовать это время для размышлений. Назначьте ежедневную встречу и не пропустите ее!

4.Подумайте о своем дне, работе, жизни . В этой последовательности. Мне нравится оглядываться на свой день, думать о том, что я сделал правильно, а что нет, что можно улучшить. Затем я смотрю на свою работу, чтобы узнать, как там идут дела. Затем я отступаю еще дальше и смотрю на свою жизнь в целом. Это трехступенчатая система, которая со временем приводит к значительным улучшениям.

5. Напишите об этом публично . Если вы публикуете свои размышления в блоге, на форуме, к которому принадлежите, или просто в учетной записи LiveJournal, доступной для просмотра друзьям … вы несете ответственность перед группой людей.Вашими размышлениями делятся с другими, и как только люди начнут их читать и ожидать их, вы почувствуете это положительное общественное давление, заставляющее их не отставать. Вот что случилось с этим блогом, и для меня это было здорово.

Размышления по математике. Формула, примеры, практика и интерактивный апплет для общих типов отражений, таких как ось x, ось y и линии:

Отражение — это своего рода трансформация. Концептуально отражение — это, по сути, переворот фигуры над линией. отражения.

Отражения — это противоположные изометрии, что мы рассмотрим ниже.

Отражение по оси x

Отражение по оси x можно увидеть на рисунке ниже, на котором точка A отражается на своем изображении A ‘. Общее правило для отражения по оси абсцисс:

$ (A, B) \ rightarrow (A, -B) $

Диаграмма 3

Аплет 1

Вы можете перетащить точку куда хотите

Отражение относительно оси Y

Отражение по оси y можно увидеть на диаграмме 4, на которой A отражается в свое изображение A ‘.Общее правило отражения по оси ординат

$ r_ {ось Y} \\ (А, В) \ rightarrow (-А, В) $

Диаграмма 4

Аплет

Вы можете перетащить точку куда хотите

Диаграмма 5

Отражение над линией $$ y = x $$

Отражение в линии y = x можно увидеть на рисунке ниже, на котором A отражается в свое изображение A ‘.

Общее правило для отражения в $$ y = x $$:

$ (А, В) \ rightarrow (В, А) $

Аплет

Вы можете перетащить точку куда хотите

Отражение над линией $$ y = -x $$

Отражение в линии y = x можно увидеть на рисунке ниже, на котором A отражается в свое изображение A ‘.

Общее правило для отражения в $$ y = -x $$:

$ (А, В) \ rightarrow (\ красный — В, \ красный — А) $

Диаграмма 6

Аплет

Вы можете перетащить точку куда хотите

Важность размышлений в образовании

Если я прикоснусь к горячей плите и обожгу руку, я сразу узнаю, что прикосновение к горячей плите приводит к ожогу руки.Мой мозг устанавливает связь почти одновременно. В размышлениях нет нужды, потому что связь «горячая плита = гореть» возникает почти сразу же.

Аналогично, предположим, что я еду в плохую погоду и еду СЛИШКОМ БЫСТРО для этих условий. Если моя машина раскручивается и я застреваю в канаве, значит, я получил урок о вождении в плохую погоду. Опять же, соединение почти мгновенное.

Однако академическое обучение не так очевидно.

Давайте представим, что я ученица четвертого класса, меня отвлекает все, от еды в кафетерии до детской площадки за окном моего класса. Если я провалю тест по математике, смогу ли я сразу сказать вам, почему? Большинство детей не обладают достаточным самосознанием или недостаточно зрелыми, чтобы сказать вам, почему они в чем-то потерпели неудачу (или, в некоторых случаях, почему у них возникли проблемы). Чем младше ученик, тем сложнее.

Более чем вероятно, поскольку я не совсем уверен, ПОЧЕМУ я провалил тест, единственное, что связывает мой мозг, — это «Math = F».Поскольку большинство детей действительно хотят добиться успеха, ученики также приравнивают «F = неудача» и «Failure = Bad». Они не понимают, что неудача — это часть процесса обучения, в основном потому, что мы, учителя, не позволяем ученикам переделывать работу и учиться на ошибках. В результате они начинают ненавидеть этот предмет или учителя, никогда не понимая почему, кроме «Я плохо разбираюсь в математике».

Именно поэтому отражение так важно. Хотя учить детей — это обременительная и трудоемкая практика, без размышлений практически невозможно осуществить настоящее «обучение».Столкнувшись с возрастающими требованиями «охватить» как можно больше материала для подготовки к государственным тестам, учителя часто отказываются учить студентов размышлять о своей работе, предпочитая вместо этого «покрывать» материал. Мы часто обвиняем детей в том, что они «забыли» материал, который они «выучили» годом ранее, но на самом деле они вообще его не выучили. Учитель «накрыл» его, возможно, ученики запомнили его на короткое время, прежде чем потерялись навсегда. Рефлексия — ключевой ингредиент для переноса знаний из кратковременной памяти в долговременную.

Посмотрите на знаменитую цитату Джона Дьюи: «Мы не учимся на опыте. Мы учимся, размышляя над своим опытом ». Реформаторы, подобные мистеру Дьюи, говорили о важности рефлексии в процессе обучения с 1930-х годов. Для более современного взгляда рассмотрим работу доктора Бобба Дарнелла и его веб-сайт AchievementStrategies.org. Дарнелл описывает процесс обучения как «вход-процесс-выход-отражение» и отмечает, что без размышлений очень трудно получить подлинное обучение.

Если целью является не просто охват, а фактическое обучение, то размышление больше не является необязательным — это важный элемент для перехода класса от «покрывающего материала» к «сосредоточению на обучении».

В конце концов, если я прикоснусь к горячей плите и обожгу руку, но никогда не пойму, что горячая плита обожгла мне руку, я, скорее всего, повторю ту ошибку. Это абсурдный пример — конечно, это печь обожгла мне руку — но часто бывает в жизни: «Что пошло не так?» это вопрос без очевидного ответа.И, к сожалению, это вопрос, который подавляющее большинство наших студентов даже не задумывается.

И хотя многие колледжи говорят о важности быть «рефлексивным практиком» в своих программах подготовки учителей, кажется, что в классе мало «рефлексии»… вероятно, потому, что учителя сами так плохо с этим справляются.

По какой-то глупой причине нехорошо говорить о «рефлексии». Это сложно для учителей, которые из-за своего положения «распространителя знаний» в сознании большинства учеников и родителей чувствуют себя обязанными всегда быть «правыми».Это, конечно, абсурд. Однако из-за этой потребности быть правыми мы очень защищаемся и изо всех сил пытаемся признать свою неправоту.

В слове «размышление» есть что-то, что, кажется, доставляет учителям дискомфорт. Может быть, потому, что для некоторых это слишком «обидчиво». Может быть, это потому, что взрослым требуется проявить смирение и признать, что они могут стать лучше. В любом случае, если мы не хотим практиковать это сами и моделировать это для наших учеников, как мы можем надеяться увидеть, как они размышляют над своими ошибками?

Рефлексия — неотъемлемая часть процесса обучения.Это позволяет нам больше узнать о себе и о том, как мы учимся, но также помогает нам в улучшении академических навыков. Рассмотрим спортивные команды, которые смотрят фильм о вчерашней игре. Умеют выявлять ошибки и исправлять их на практике. Если мы поможем учащимся заметить, что «О! Я забываю носить его каждый раз, когда одалживаю! » Затем мы можем оглянуться на процесс обучения и помочь учащимся определить, какие занятия им помогли, а какие — нет.

Обучение студентов тому, как размышлять о своей работе, замечая и исправляя свои собственные ошибки, а также то, какие виды деятельности и поведения позволили им добиться успеха, является жизненно важной частью учебного процесса, который слишком много классных комнат не учитывает. Как учителя, мы должны моделировать это ожидание, размышляя о самих себе и вовлекая учащихся в наши собственные размышления. Только тогда мы сможем помочь студентам понять, что нельзя прикасаться к горячей плите, вместо того, чтобы просто заставить их вечно бояться всех печей.

Совет № 95 Сила отражения

Коммуникация никогда не бывает идеальной. Мы всегда предполагаем, что наш клиент имеет в виду , и это нормально для человеческого общения.

Невозможно имитировать прослушивание.
Показывает.

Ракель Велч

Отражая то, что мы слышим, мы уделяем больше внимания общению и в то же время обеспечиваем мощный импульс для клиента. Этот важный процесс рефлексивного слушания также называется зеркальным отражением или просто отражением.

Рефлексия предполагает, что внимательно слушает , что кажется важным, и отражает это, своими словами. Вы делаете предположение о том, что, по вашему мнению, имеет в виду этот человек, и отражаете это в виде утверждения. Это так просто и в то же время так мощно. В Совете № 6 «Отражение» (доступном в Практическом пособии, том 1) я обсуждаю функции отражения и привожу примеры. Здесь мы исследуем типы отражений и более подробно рассказываем, как сделать их наиболее эффективными.

Исследование мозга показывает нам, что мы все естественным образом отражаем в нашем мозгу в присутствии других людей, которые делают или переживают что-то знакомое нам. Чтобы это было полезно для клиента, это должно произойти вслух. Люди от природы отражаются на многих уровнях. Вы можете научиться добавлять то, чего еще не делаете.

Вы можете отразить:

Язык тела : Мы склонны копировать язык тела людей, с которыми разговариваем.Вы можете сделать это намеренно, чтобы поощрить взаимопонимание.

Тон голоса : Это также поддерживает раппорт и говорит клиенту, что вы обслуживаете ее.

Фраза : Вы можете выделить важные высказывания, которые слышите, отражая только важные слова. «… Заботься о своих детях…» «… это досадное состояние…»

Одно слово : Вы даже можете сделать это одним ключевым словом: «почки», «усталость».

Эмоция : отражая эмоции, лучше всего ошибиться в сторону занижения интенсивности эмоции.Например, клиент рассердился. Если вы сильно задумаетесь: «Вы очень разозлились на него за то, что он забрал вашу тарелку», вы, скорее всего, получите аргумент от клиента. Когда вы думаете: «Вы были раздражены из-за того, что он забрал вашу тарелку», клиент более склонен просто уточнить и продолжить.

Целая концепция или процесс : «Вы обнаруживаете, что, когда вы возвращаетесь домой с работы и не перекусили, вы более склонны съесть что-нибудь нездоровое за ужином».

Типы отражений:

• Простой : Здесь вы просто решаете повторить то, что сказал клиент, хотя, возможно, немного другими словами.
• Двусторонний : Вы отражаете обе стороны амбивалентности клиента. (См. Совет № 55, Амбивалентность)
• Рефлексия с переосмыслением : Выбирая слово, вы предлагаете переосмыслить подход клиента к ситуации. (См. Совет № 10, Рефрейминг, доступный в Практическом пособии, том 1)
• Отражение с изюминкой : Вы можете отразить сказанное, а затем немного продолжить мысль.
• Резюме : Вы отражаете целый абзац того, что слышали.(См. Совет № 72, Подведение итогов)

Вот пример. Клиент сказал эти утверждения в одном разделе сеанса: «Я люблю гулять». «Я знаю, что это будет хорошо для моего кровяного давления». «У меня недостаточно времени». «Я предпочитаю делать это с другими людьми».

Простые размышления : «Вам нравится гулять». Или «Вы знаете, что ходьба поможет снизить кровяное давление».
Двусторонний : «С одной стороны, вы любите гулять и знаете, что это полезно для вас, а с другой — вам не нравится делать это в одиночку и вам трудно найти для этого время.
Рефрейм : «Ты ходячий».
Twist : «Вы любите гулять, но еще не нашли способ приспособиться к этому». Или «Вы знаете, что ходьба была бы хорошей идеей, и рассматриваете способы сделать это привычкой».
Резюме : «Итак, если я вас понимаю, вы знаете, что больше ходьбы было бы хорошей идеей для вашего кровяного давления, и вам всегда нравилось гулять с другими людьми. На данный момент вы думаете о том, как вернуть это в свою жизнь ».

Мощные размышления — это утверждений, а не вопросов.Заманчиво превратить размышление в вопрос, подняв интонацию в конце. Это ослабляет его и может превратить его в закрытый вопрос. Например: обратите внимание на разницу между «Вы человек типа« все или ничего »?» И «Ты человек типа« все или ничего »».

Вопрос требует ответа, а это прерывает поток клиента. В тех редких случаях, когда ваше заявление о размышлении существенно не соответствует действительности, клиент поправит вас. Так что не нужно превращать свои размышления в вопросы.

Когда задуматься:

• После открытого вопроса рефлексия поддерживает процесс исследования, который вы начали с вашего вопроса. Это побуждает клиента выполнять больше работы во время сеанса. (См. Совет № 60, Открытые и закрытые вопросы)
• Когда клиент думает об изменении . Люди говорят об изменениях до того, как они это сделают, и чем больше они говорят об этом определенным образом, тем более склонны к изменениям. Поэтому, когда вы слышите этот «разговор об изменениях», задумайтесь об этом.Это привлекает к ней внимание и раскрывает ее больше. Клиентка услышит свои мотивы и планы как минимум дважды. (Подробнее об изменении разговора в совете №69)
• Часть вашей работы — помочь клиентам увидеть, что они амбивалентны, и вы делаете это, отражая это , когда вы слышите амбивалентность . Затем вы можете предложить изучить это вместе с ними.
• Когда вы слышите сильное чувство, вы можете отразить его: если чувство напрямую связано с пищевым поведением, может быть уместно просто отразить его и немного изучить.Если же, с другой стороны, эмоция кажется косвенной и мешает сеансу, вы хотите, чтобы клиент сдержал ее и поднял ее в другом месте. В этом случае вы можете вместо этого сказать: «Звучит важно. У тебя есть с кем обсудить это? » (См. Совет № 5 «Как реагировать на сильные чувства клиента», доступный в Практическом пособии, том 1)
• Когда вы чувствуете сопротивление : Например, вы слышите «да, но» и жалобы. Самый эффективный способ справиться с сопротивлением — это катиться вместе с ним.Вы делаете это, отражая то, что слышите. Например, «Ты не любишь шпинат», «Готовить тебе не нравится» или «Тебе не нравятся советы врача».
• Когда вы закончите обсуждение одной темы и в конце сеанса предложите краткое изложение, которое отражает то, что вы услышали от клиента, имеет для нее значение и что она планирует делать.

Мы все естественным образом отражаемся в нашем мозгу. Мы делаем это вслух очень по-разному. Наблюдайте , какие типы видимого / вербального отражения вы уже делаете естественно и хорошо.Найдите способы, чтобы отражал более мощно .

15 основных способов практиковать самоотражение

• Facebook
• Twitter
• Pinterest

Вы идете по жизни изо дня в день, просто пытаясь выжить и достичь своих целей.

Иногда кажется, что никуда не денешься.

Вы когда-нибудь думали о том, чтобы попробовать себя в рефлексии? Или вам интересно, о чем вам нужно подумать?

Саморефлексия — это процесс оглядки на дела своей жизни, хорошие они или плохие.

Это хороший способ увидеть, чего вы уже достигли или над чем нужно работать.

Что такое саморефлексия?

Саморефлексия — это анализ нескольких частей вашей жизни. Другими словами, это также относится к внутреннему размышлению или самоанализу.

Это похоже на то, как смотреть в зеркало и все описывать, за исключением иногда с саморефлексией тех качеств и черт себя, которые нельзя увидеть в зеркале.

Это необходимая часть нашего пути — время от времени заниматься внутренним размышлением, чтобы мы могли оценить, действительно ли мы счастливы и довольны своей жизнью, а если нет, чтобы знать, что мы всегда можем что-то сделать, чтобы это изменить.

Когда вы думаете обо всем в себе, это не то, что многие люди любят, поскольку вы вынуждены сталкиваться как с хорошими, так и с плохими сторонами себя.

Саморефлексия необходима, чтобы быть лучшей версией себя в жизни.

Даже если мы постоянно меняемся, это означает, что вы держитесь за определенные решения и действия, необходимые для вашего роста.

Когда вы отказываетесь размышлять о себе, вы никогда не реализуете свой наилучший потенциал.Это помогает вам осмыслить определенные мысли и чувства, которые у вас есть, и понять, почему они у вас есть.

Чтобы взглянуть на вещи в перспективе, саморефлексия дает вам возможность глубже погрузиться в то, кто вы есть и что делает вас тем, кто вы есть.

Может стать легче обрабатывать свои мысли и чувства, когда вы глубже поймете их первопричину. В некотором смысле саморефлексия похожа на самосознание.

Саморефлексия — важная часть личностного роста.

Всегда важно быть в настоящем моменте, а также смотреть в будущее.

Однако, если мы возьмем короткий момент, будь то в конце дня, месяца или года, чтобы поразмышлять о наших действиях, мы сможем принять это к сведению и стать лучше в будущем.

Если вы потратите время на то, чтобы открыть для себя то, о чем нам нужно подумать, это даст нам направление, когда дело доходит до движения вперед.

Многие люди всю жизнь ходят слепо, не думая о том, что делают .

Это рецепт от вредных привычек и неудач. Эти люди могут тушить негатив и не осознавать этого.

Они задаются вопросом, почему все эти плохие вещи случаются с ними, и это может быть на самом деле из-за их действий.

С другой стороны, вы, возможно, делаете что-то правильно и пожинаете плоды, но никогда не понимаете, что именно вы сделали, поэтому вы никогда больше не повторите этого.

Практика саморефлексии позволит вам получить хорошее представление о своем прогрессе и действиях в жизни и существенно уточнить, как вы поступаете.

Помимо хорошего представления о том, чего вы достигли и о том, как вы действуете как личность, есть несколько преимуществ для саморефлексии.

Каждый раз, когда вы сталкиваетесь с новыми отношениями или даже с конфликтом, рефлексия может помочь.

Вы можете потратить некоторое время, глядя внутрь себя, чтобы оценить свою ситуацию и принять обоснованное решение, основанное на том, как вы относитесь к отношениям, и не обязательно в пылу момента.

Это может относиться к любовным интересам, токсичным отношениям с друзьями или членами семьи или построению отношений со знакомым или членом семьи.

Практика самоанализа или самоанализа позволяет вам сидеть наедине с собой, что у многих людей редко бывает.

Временами может быть довольно неудобно, но это необходимо для роста.

В это время размышлений вы можете заглушить внешний шум и слушать то, что ВЫ хотите.

Какой у вас уровень энергии, состояние вашего здоровья, ваши увлечения, все остальное.

Истинное знание самого себя дает вам много силы и чувство спокойствия в повседневной жизни.

Если вы станете лучше познавать себя через саморефлексию, вы обнаружите, что ваша способность принимать решения также упростится.

Когда у вас есть сильное чувство собственного достоинства и вы действительно знаете свои ценности, вы не должны колебаться, когда собираетесь принять решение.

Ответ должен быть вам ясен. Это избавит вас от лишних вопросов и стресса.

Подумайте о некоторых вопросах, которые вы хотите задавать себе регулярно (ежедневно, еженедельно, ежемесячно), чтобы использовать их в качестве оценки для самоанализа.

Вот несколько примеров:

Какие привычки я приобрел на этой неделе?

Что я мог бы улучшить?

Как я себя чувствовал сегодня в целом?

(Помните, что если вы чувствуете депрессию или тревогу, всегда лучше поговорить с кем-нибудь.Онлайн-терапия предлагает полезные инструменты и ресурсы.)

Необязательно быть идеальным с этим, поначалу это будет неудобно.

Но просто посидите в тишине столько, сколько сможете, и посмотрите, как блуждает ваш разум.

О чем вы думаете?

Обратите внимание на это и постарайтесь сосредоточиться на своем дыхании.

Ведение дневника, как дневник, — отличный способ выразить свои мысли и чувства.

Это также отличный инструмент, чтобы оглянуться назад и увидеть какие-либо закономерности в своих привычках и мыслях.

Ваш разум забит мыслями и решениями?

Просто установите таймер на 5-10 минут и напишите все, что придет в голову.

Заметили какие-нибудь закономерности? Какие мысли важны, а какие мимолетны?

Письменные упражнения отлично подходят для изложения ваших мыслей на бумагу (или компьютер), чтобы лучше их систематизировать.Вы можете лично поразмышлять о них, когда захотите.

Показано, что пребывание на природе улучшает настроение. Подышите свежим воздухом и прочистите голову.

Личное размышление лучше всего в спокойной и здоровой обстановке.

Иногда отличный способ осознать, что вы говорите вслух.

Разговор с самим собой позволяет высказать свои мысли и задуматься над собой.

Дыхательные упражнения, от простых до сложных, позволяют стабилизировать сердечный ритм и успокоиться.

Так ваш разум станет более спокойным, чтобы мыслить яснее.

Необязательно читать книги по самосовершенствованию в одиночку.

Некоторые из моих лучших самоактуализаций пришли из чтения художественных романов. Вы понимаете, что вам нравится, а что нет.

Чтение — это действительно форма медитации.

Выберите событие, к которому у вас есть определенные чувства. Найдите несколько минут, чтобы проанализировать это конкретное событие.

Почему вы так относитесь к этому событию?

Что вы преуспели в этом конкретном мероприятии? Что бы вы могли улучшить в будущем?

Потратьте время в конце дня на то, чтобы подумать о том, за что вы благодарны, может улучшить ваше настроение и образ мышления.

Постарайтесь думать только о трех вещах, за которые вы благодарны в конце каждого дня. Найдите время, чтобы поразмышлять над ними.

Находиться в спокойной и расслабляющей обстановке, как когда вы занимаетесь йогой, имеет много преимуществ.

Некоторые преимущества включают улучшенную гибкость и лучшее дыхание.

В это время вы можете медитировать и анализировать свои мысли. Идеальное время для самоанализа.

Возьмите дневник или приложение и каждый день отслеживайте свои чувства.

Вы замечаете какие-то тенденции в своем настроении?

Часто понимание того, почему вы реагируете на определенную стигму, приносит чувство умиротворения и осознание того, почему вы делаете то, что делаете.

Для этого не нужно идти к врачу!

Просто сядьте и оцените разные области своей жизни.

Карьера, личная жизнь, образование, хобби, семья, фитнес и т. Д.

Насколько вы довольны своими усилиями в каждой области? Что можно улучшить?

После выполнения описанных выше действий самоанализа постановка конкретных целей может значительно улучшить ваш прогресс.

Где вы хотите быть морально и физически в следующие 6 месяцев? 3 года? 5 лет?

Визуализация этих целей помогает воплотить их в жизнь.

Если вам нужна помощь в принятии решения, какие цели поставить перед собой, я рекомендую MASTERCLASS, гибкую программу, предлагающую занятия по разным темам.

Посещение психолога или терапевта может быть отличным способом поговорить о себе в профессиональной, непредвзятой обстановке.

Ваш консультант поможет вам глубже понять, кто вы есть, и вызвать сильную рефлексию.

Я лично предпочитаю онлайн-консультации, которые предлагают гибкость и не выходят из дома.Вы можете ознакомиться с замечательной программой, которую я использую здесь.

Чтобы использовать приведенные выше советы, я собираюсь поделиться несколькими примерами саморефлексии, которые вы можете практиковать в повседневной жизни:

• 30-минутная прогулка на природе один раз в неделю.

• Слушайте свои мысли и чувства.

• Просыпайтесь на 30 минут раньше. Сядьте с чашкой кофе и прочитайте книгу, которая вам нравится.

• Попробуйте сидеть в темной комнате в тишине со своими мыслями всего по 5 минут каждый день. Постарайтесь прибавлять время по ходу дела.

• Сегодня вы немного нервничаете. Ваш ум запутался. Установите таймер на 5 минут и запишите все свои мысли.

  Визуализация вашего списка дел и того, о чем вы думали, заставила вас понять, что вам не нужно так сильно беспокоиться.

• Найдите время, чтобы оценить конкретное прошлое событие, о котором вам постоянно снятся.

  Вы можете узнать, почему это событие вызывало у вас стресс.

• Подумайте об особой привычке. Теперь вы больше осведомлены об этой привычке в своей повседневной жизни и немедленно начнете улучшать себя.

Как размышления могут помочь вам расти как личность?

Когда вы включаете саморефлексию в свою жизнь, становится легче иметь ясность во всех ее аспектах.

Вы полностью осознаете свои сильные и слабые стороны, поэтому не удивляетесь, когда чувствуете или делаете определенные вещи.

Как упоминалось ранее, это также помогает вам стать лучше во всех отношениях. Вместо того, чтобы пытаться убежать от части себя, вы можете принять это и использовать в своих интересах.

Знание того, кем вы являетесь, означает, что никто другой не сможет использовать это против вас.

В свою очередь, вы будете более мирными и безопасными с тем, кто вы есть. Многие наши страхи и неуверенность возникают из-за отказа смириться с нашими недостатками и несовершенствами.

Когда вы проделали необходимый самоанализ, необходимый для познания себя, не нужно быть неуверенным в себе.

Это может помочь вам расти как личность, когда вы понимаете, что всегда есть место для роста с тем, кем вы являетесь, независимо от того, работает ли он над вашими слабыми или сильными сторонами.

Например, если ваша слабость — разочарование, когда вы не можете что-то контролировать, вы можете поработать над своей способностью отпускать то, что не можете контролировать, и сосредоточиться на том, что вы не можете.

Это вещи, которые вы узнаете, когда овладеете способностью время от времени заглядывать внутрь себя.

Эмоции могут свести вас с ума, если вы позволите им подавить вас, но когда вы понимаете основную причину того, почему вы чувствуете определенные чувства, становится легче принять и отпустить.

Как видите, саморефлексия может стать отличным способом улучшить вашу жизнь в целом.

Выделив время в день для размышлений о прошлых событиях, вы лучше почувствуете себя.

Это чувство собственного достоинства позволит улучшить отношения и принимать решения в повседневной жизни.

Уменьшится стресс и не будет загроможденных мыслей. Выберите один или два способа практиковать саморефлексию и начните внедрять их в свою повседневную жизнь.

Как вы начнете практиковать саморефлексию?

Размышлять о размышлениях: привычка ума

Размышления — это фундаментальный принцип обучения и, следовательно, фундаментальная часть обучения. Почему это происходит — вопрос смирения. Но как и когда это произойдет — и с кем — менее ясно. Отчасти это связано с тем, что отражение имеет несколько сторон — длину, ширину и глубину. Отражать означает оглядываться назад на то, как что-то «пошло» во всех его доступных частях и схемах:

• Причины и следствия
• Сравнения и контраст
• Сильные и слабые стороны
• Характеристики
• Насколько близко это было к ожиданиям
• Ваши эмоции.

Вы думаете: «Я спланировал это, и все прошло так, а теперь я думаю это».

Практика и процедура

Отражение звучит как абстрактная идея, что-то неопределенное и даже немного мистическое. Что-то, чем мы занимаемся в душе или по дороге домой, когда никого нет и мы можем свободно бродить в собственном сознании. Определенно верно, что размышления приходят без усилий, в самых чистых и грубых формах, в тех обстоятельствах, когда наш ум не занят иным.

Отражение — это не что-то одно, это поле для проверки в каком-то эллиптическом цикле обучения. Это настолько же вопрос самосознания, смирения и привязанности, насколько это вопрос времени, последовательности и процедуры.

Я вижу ремесло преподавания как последовательность шагов и исполнение замысла. Это одновременно части и целое, наука и искусство, профессионалы и люди.

Я знаю, что ничто не бывает идеальным, поэтому я стараюсь совершенствоваться. Я также знаю, что можно улучшить в рамках моих возможностей и какими путями можно достичь этого.

Я верю в стойкость знаний и понимания и использую все, что знаю, для моего ремесла.

При таком виде экзамена практика рефлексии становится более плодотворной, и именно здесь вступают в силу неабстракции — осязаемые инструменты, процессы и партнеры рефлексии, которые позволяют нам социализировать себя и наше обучение, и извлекать пользу из конкретной практики рефлексии.

Пример: Twitter как триггер

Я использую Twitter как для практики, так и для размышлений.Есть механические действия, которые приводят к мысли, и наоборот. Я достаю планшет или сажусь за компьютер, захожу в Twitter, просматриваю ленту, проверяю упоминания и сообщения, отвечаю на твиты, если мне так хочется. Это входы. На выходе, если я правильно понял, будет отражение.

Если я читаю твит, интерпретирую то, что я считаю его значением, нахожу релевантность в его сообщении и даже кратко думаю о том, как я отношусь к нему и как он относится ко мне, я приближаюсь к размышлению.

Tweet: 10 инструментов оценки для перевернутого класса

Моя реакция: Каковы сильные и слабые стороны оценивания в перевернутом классе? Какие инструменты, о которых я знаю, могут здесь работать? Нужен ли мне инструмент? Стоит ли на это нажимать? Стоит ли сохранять в Pocket, не нажимая? Нажми и читай? RT без чтения? Читал, тогда RT? Любимые с чтением или без? Как я сейчас провожу время в социальных сетях? Я бездельничаю, или мне следует более целенаправленно использовать этот инструмент или идею для удовлетворения потребностей, которые у меня возникнут завтра?

Когда размышления происходят в Твиттере, это вопрос практики, привычки и склонности к мысли, которая способствует изменению вашего обучения.Но этот момент в Твиттере — всего лишь простой пример об измерениях отражения: как, когда и кто.

Как происходит отражение?

Недавняя задача по ведению блога на TeachThought побудила учителей использовать серию письменных подсказок. Ежедневно они были посвящены изучению тонкостей преподавания. В более широком смысле, они касались учителей, наращивающих как свои способности, так и склонность к размышлениям.

Также есть хэштег #reflectiveteacher, чтобы переносить эту беседу из-за пределов вашего блога в более просторное пространство, где у нее есть шанс для большей наглядности.Но что еще более важно, твиты и хэштеги предназначены для расширения и социализации практики рефлексии. Дело не в посте, а в уязвимости, которая возникает из-за отражения — быть честным, прозрачным, а затем стоять самостоятельно.

На самом деле отражение начинается гораздо раньше, в одиночестве, в вашем собственном сознании, после того, как что-то происходит. Затем это часто случается с другом, коллегой, любимым человеком или, может быть, даже с учеником. Тогда вы, вероятно, снова будете размышлять в одиночестве, теперь, благодаря этому обмену мнениями, вы продвинулись дальше в своем мышлении.Если написать об этом еще раз, а затем поделиться этим с другими, это сделает размышление более сложным и более личным.

Один> Вместе> Один

Отражение, среди других паттернов, часто случается в одиночку (медленный и пассивный), вместе (немедленный и активный), а затем снова один (снова медленный и пассивный).

Во время обучения> После обучения> После школы

Рефлексия также зависит от времени. Это может произойти в любое время, но не раньше, чем начнется событие — урок, оценка, встреча или сокративная дискуссия.

Пока преподаю, как дела на самом деле? Какие настройки кажутся необходимыми? Что здесь важнее всего? Затем сразу же после этого, исходя из привычного мышления, как все прошло (оценка) и как я узнаю (данные)? Что я думаю после школы, когда я на некотором расстоянии от мероприятия? Что осталось? Что мне делать по-другому в следующий раз? Что бы сказали студенты, если бы они были здесь, рядом со мной?

Студенты> Коллеги>

А потом, с кем задуматься? студентов? Коллеги по работе? Сети профессионального обучения? Моя супруга? Чем отличается каждый эпизод? О чем стоит говорить или забывать?

Как я могу рассматривать отражение как способ обучения, чтобы его невозможно было отделить и составить по пунктам, но вместо этого оно является моментом за моментом , который всегда со мной, как сердцебиение?

Как вы используете рефлексию в своей педагогической практике?