Почему духовная сущность человека не препятствует зоологии: Почему духовная сущность человека не препятствует зоологии относить его к приматам?

Содержание

Философия человека. Часть I. Глава 3. Человеческая природа — Гуманитарный портал

Человек и культура

ХХ век наглядно показал, к каким разрушительным последствиям может привести пренебрежение к человеческой природе, чем может обернуться тоталитарное стремление соорудить социальность из безымянных фишек. Вот почему, рассуждая о человеке, нельзя не критиковать общество, в котором он живёт. Личностные задатки, человеческий потенциал всё равно окажутся богаче наличной социальной организации. Изобличительный пафос философа тем глубже, чем дальшее продвигаемся мы в существо собственно человеческих проблем. Человек как историческое создание постоянно развивается. Чем основательнее изучаем мы его многообразные черты, тем больше оснований для критики уже сложившегося общественного уклада.

Не случайно многие мыслители принципиально отказываются искать истоки общественного миропорядка, нравственных устоев, человеческих потенций в чём-то ином, нежели в самом человеке. Человек сам по себе не плох и не хорош. Он открыт для самосозидания. Это означает, что его можно соразмерять с самим собой, то есть с нераскрытым человеческим потенциалом.

В этом смысле человек может оказаться некоей идеальной меркой не только для себя самого, но и для всей истории. Важно только не отступать от этой антропологической позиции, не приискивать иных трансцендентных критериев для оценки человеческого, кроме как внутри него самого. Многие современные философы при обсуждении разных вопросов — социальной динамики, исторических ситуаций, процесса социализации — видят перед собой одну и ту же проблему: как раскрывается в данном случае всечеловеческое…

Итак, прежде всего решим, можно ли свести обсуждение проблемы человеческой природы к перечислению конкретных уже наличных свойств человека или речь идёт о чём-то, чему предстоит сформироваться, обрести себя. Когда философы говорят о природе или сущности человека, то речь идёт не столько об окончательном раскрытии этих понятий, их содержания, сколько о стремлении уточнить роль названных абстракций в философском размышлении о человеке.

Понятия «природа», «сущность» человека часто употребляются как синонимы. Однако между ними можно провести концептуальное разграничение. В марксистской системе рассуждения понятие «природы» соотносилось обычно с биологическим естеством человека, в то время как «сущность» человека усматривалась в его социальности, в его общественной природе. Разумеется, этот взгляд не является общепринятым в современной философии.

В принципе под «природой человека» подразумеваются стойкие, неизменные черты, общие задатки и свойства, выражающие его особенности как живого существа, которые присущи Homo sapiens во все времена независимо от биологической эволюции и исторического процесса. Раскрыть эти признаки — значит выразить человеческую природу.

Перечисляя те или иные качества, присущие человеку, философы приходят к выводу, что среди них есть определяющие, принципиально значимые. Например, разумность свойственна только человеку. Он овладел также искусством общественного труда, освоил сложные формы социальной жизни, создал мир культуры. У Homo sapiens, стало быть, есть постоянные и специфические признаки, но в какой мере они приоткрывают тайну человека в целом?

Человеческая натура проявляется в разном, но в чём-то, надо полагать, обнаруживается верховное, державное качество человека. Выявить эту главенствующую черту означает постичь сущность человека. Какое качество можно считать специфически человеческим? Есть ли вообще в человеке какое-то внутренне устойчивое ядро? Философы отвечают на эти вопросы по-разному. Многое зависит здесь от общей мировоззренческой установки, то есть от того, что данное философское направление выдвигает в качестве высшей ценности.

Многие философы убеждены, что человек не имеет собственной фиксированной природы. Люди родятся пластичными и в процессе социализации оказываются предельно разными. Биологически унаследованные задатки могут развиваться в самых неожиданных направлениях. Итак, человек — прежде всего живое, природное существо. Он обладает пластичностью, несёт на себе следы биогенетической и культурной эволюции.

Если сравнить дикую и домашнюю лошадь, можно отметить, что между ними есть различие. Но имеет ли оно принципиальный характер? Ведь биологическая организация, повадки, видовые особенности окажутся несомненно одинаковыми. Возможно ли такое рассуждение, если речь идёт о сопоставлении дикаря-антропоида и современного человека? Тут обнаружится масса различий… Культура накладывает глубокий отпечаток не только на поведение человека, но и на его своеобразие. Вот почему многие учёные, указывая на способность человека изменять самого себя, приходят к выводу, что никакой однажды преднайденной природы человека нет. Эту точку зрения поддерживают многие антропологи. Они утверждают, что человеческая натура восприимчива к бесконечным пересотворениям, а внутренне устойчивое ядро этой природы может быть расколото, разрушено. Нетрудно преобразовать изначальную природу в соответствии с той или иной программой.

В древности думали, что жизнь на Земле простирается от акта творения и до конца света. Следовательно, человек — это существо, помещённое в этот мир, чтобы в любое мгновение своей жизни обрести либо спасение, либо проклятие. Но постепенно идея времени, переменчивости стала проникать в философию и психологию. Отсюда укрепилось воззрение, будто мы такие, какими сделали себя в процессе жизни. Если же человек историчен и преходящ во времени, если он конструирует себя, изменяя и модифицируя себя во времени, стало быть, никакой устоявшейся человеческой природы нет и не может быть.

Представление о том, что человеческую природу можно радикально изменить, складывалось и в религиозном сознании. Уже в христианстве возникло воззрение, согласно которому в результате нравственных усилий можно создать «нового человека». Облагораживание человека предполагает изменение устойчивых черт Адамова потомка, присущей ему животности, разрушительных наклонностей, греховности.

Мысль о том, что существует единая человеческая природа, казалась сомнительной ещё по одной причине. Творцы тех или иных социальных доктрин доказывали разумность своих проектов, ссылаясь на человеческую природу. Но эти ссылки оправдывали самые неожиданные и различные программы. Например, Платон, Аристотель и большинство мыслителей вплоть до Французской революции, ссылаясь на человеческую природу, оправдывали рабство.

Нацизм и расизм, обосновывая собственные программы, полагали, что прекрасно осведомлены о человеческой натуре, и действовали на основе этого неппреложного знания. Консерваторы разных эпох, критикуя радикальные социальные проекты, указывали на тот факт, что человеческая природа не может соотнестись с общественными мутациями. Наконец, казарменный социализм, вербуя своих сторонников и предлагая к реализации социальные утопии, ссылался на то, что такова уж человеческая природа: именно она, мол, обусловливает их социальные программы и радикальные средства.

Естественно, если различные идеологические течения имеют в виду неадекватно понятую человеческую природу, можно предположить, что таковая в качестве некой тотальности вообще отсутствует. Это мнение укреплялось также и потому, что многие учёные полагали, что личность сама создаёт себя, меняет себя, преображает себя. Столь разные философы, как, например, С. Кьеркегор или У. Джеймс, А. Бергсон или Теяйр де Шарден, полагали, что человек — творец собственной истории. Иначе говоря, в исторической реальности человек всё время другой…

Такая позиция характерна для тех мыслителей, которые отстаивают тезис об абсолютном приоритете культуры, общественных форм жизни над природными предпосылками человеческого бытия. В частности, среди структуралистов бытует убеждение, что человек есть слепок формирующих его культурных условий. Отсюда вывод: хочешь проникнуть в тайну человека, изучай те или иные структуры самой культуры, ибо индивид отражает их изменчивые формы.

В ХХ веке исторический подход был подкреплён исследованиями в области культурной антропологии. Когда учёные обратились к изучению так называемых примитивных обществ, выяснилось разительное несоответствие между обычаями, традициями, ценностями различных культур. zdkztn kb cj, jq xtkjdtxtcrfz ghbhjlf ytxnj c понятия связано с общенаучной парадигмой. Иначе говоря, господство тех или иных подходов в науке нередко обусловливает и ответ на вопрос, являет ли собой человеческая природа нечто стабильное. Когда в науке укореняются эволюционистские, историцистские концепции, тогда представление о неизменности человеческой природы рушится. Напротив, в иной ситуации возрождается убеждение в том, что человек разных эпох сохраняет сущностное единство. Однако все это не означает, будто господствует представление «человек не имеет фиксированной природы». Многие исследователи полагают, что природа человека как нечто конкретное несомненно существует. Из этой предпосылки исходит, в частности, вся динамическая психология.

Антропология свидетельствует: вид человека остаётся неизменным вот уже несколько сотен тысяч лет, со времён кроманьонцев. Другими словами, биологическая эволюция человечества завершена. Этот вывод неове опровергается современой опровергается современной наукой. Психология, в частности, не располагает данными о том, что от поколения к поколению улучшается или ухудшается память, воображение, мышление, угасают старые или появляются новые формы эмоциональной жизни, обостряется или притупляется действие анализаторов.

Когда политик или социальный мыслитель пытается оправдать доминирующий порядок, он, естественно, исходит из убеждения, что человеческая природа неизменна. Говоря, скажем, о неизбежности экономической конкуренции, одни идеологии ссылались на то, что человек от природы тянется к наживе, стремится к обогащению. В противовес им, другие изобличали конкуренцию как нечто искусственное, деформирующее человеческую природу. Они были убеждены, что натура человека позволяет выявлять в людях альтруизм.

Люди проживают свою жизнь в условиях медленных или стремительных социальных перемен. Иногда поколение успевает оказаться в самых неожиданных обстоятельствах, повороты истории погружают их в иную реальность. Выходит, человеческая природа способна адаптироваться к различным ситуациям. Она вовсе не преображается по мановению социальных утопистов.

Культурные антропологи объясняют: человек не растворяется в культуре. Иначе представители разных культур просто не понимали бы друг друга. Тот или иной этнический социум, если он отграничен от других групп, естественно, может сохранить своеобразные черты. Но как только исчезают социальные дистанции, эти различия стираются. «Сообщение Плиния о последних днях Помпеи, — пишет американский психолог Т. Шибутани, — показывает, что поведение людей в то время не очень отличалось от того, которое наблюдается при подобных несчастьях в нашем обществе. Те, кто видел кинофильмы, заснятые в Индии или Китае и изображающие какой-то ранний период истории, без большого труда понимают характеры и сюжет, несмотря на различия в физическом облике, одежде, языке и обычаях. Те, кто читал автобиографии лиц, живших в далёком прошлом или в чужеземных странах, находят обычаи странными, но личную жизнь автора вполне понятной. Итак, культурные различия не создают барьера для принятия ролей и взаимного понимания, хотя они делают начальное приспособление более затруднительным» 25.

Изучая государственный переворот, который произошёл в Риме две тысячи лет назад, отечественный исследователь Пётр Вайль тоже обратил внимание на поразительное совпадение событий, лиц и коллизий с тем, что происходит сегодня. Исторические события неполноценны: слишком многое меняется в жизни со временем. Но, вероятно, менее всего оказывается какой-то иной только человеческая природа. Вот почему так поучителен взгляд из разных точек истории… 26

Обратимся также к миру человеческих страстей. Разгадать, скажем, тайну любви означает, по существу, распознать феномен человека. Ведь каждый из нас, независимо от того, какой культуре он принадлежит, пытается преодолеть одиночество, выйти за пределы собственной жизни, обрести уникальный миг единения. В человеческой любви коренится та поэтическая сила, которая создала миф. По словам русского философа Николая Бердяева, Платон с гениальной божественной мощью постиг различие между Афродитой небесной и Афродистой простонародной, то есть любовью неземной, личной, ведущей к индивидуальному бессмертию, и любовью вульгарной, безлично-родовой, природной…

Любовные чувства архетипны, но культура несомненно оказывает воздействие на эротику. Доминирующие стандарты поведения определяют форму массовых переживаний. Аскетизм замещает оргиастические страсти, сексуальное буйство сменяется целомудрием. Каждый из нас может выявить в себе отзвук тех или иных страстей, будь то любовь Суламифи и царя Соломона, Дафниса и Хлои, Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты, маркиза де Сада и его подруг, почтенных бюргеров или современных панков. Захваченный любовным экстазом или, напротив, хранящий целомудрие, любой может увидеть в истории человечества проекцию собственных чувств. И каждый, видимо, знает, как многообразны обличия любви: она многолика, как сама жизнь. Однако, оказывается, и отрицание жизни — смерть — также многолико.

Философы, которые обращались к теме смерти, нередко пишут о том, что в различных культурах эта тема переживалась по-разному. В иные эпохи страх смерти и вовсе отсутствовал: люди находили в себе силы противостоять угрозе физического уничтожения. Античные греки, например, учили преодолевать ужас небытия путём концентрации духа, усилием животворной мысли, воспитывать в себе презрение к смерти. Людей Средневековья, напротив, предстоящая смерть доводила до исступления. Ни одна эпоха, как свидетельствует нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга, не навязывает человеку мысль о смерти с такой настойчивостью, как XV столетие 27.

Страх перед смертью заложен в самой человеческой природе, в самой тайне жизни. Он изначален, то есть коренится в глубинах человеческой психики. Однако в конкретной эпохе, через призму определённых духовных ценностей этот страх обретает различные преображённые формы. Культура постоянно воспроизводит жизненные ситуации, с которыми люди встречаются во все времена. Речь идёт о проблемах долга, любви, жертвы, трагедии, героизма, смерти. Однако культура вовсе не движется по кругу, возвращаясь вновь и вновь к одним и тем же мотивам. В каждую эпоху эти ценности приобретают новое содержание, диктуемое не только постоянной, фиксируемой природой человека, но и социальной действительностью, в которой эта природа раскрывается. Точно так же проблемы смерти, хотя и преследуют человечество исстари, всё же получают разное истолкование в различных религиозных традициях.

Каждая культура вырабатывает определённую систему ценностей, в которой пеосмысливаются вопросреосмысливаются вопросы жизни и смерти. Она творит также определённый комплекс образов и символов, с помощью которых обеспечивается психологическое равновесие индивидов. Человек, разумеется, располагает отвлечённым знанием о факте неотвратимой смерти. Но он пытается, опираясь на существующую в данной культуре символику, сформировать более конкретное представление о том, что делает возможной полноценную жизнь перед фактом неизбежной гибели. По мнению психологов, такая система начинает складываться в психике человека уже в раннем детском возрасте. Образ, который возникает в подсознании человека в связи с его рождением, когда плод отделяется от матери, позднее трансформируется в некий прообраз ужаса перед смертью. Индивид пытается преодолеть этот ужас. Он ищет способы уйти от тленья, увековечить себя, постоянно ощущая присутствие смерти.

Выживание человека предполагает, что в его психике закрепляются символические образы, которые позволяют наполнить земное существование смыслом. Это психологическое равновесие приходится всё время поддерживать, подкреплять. Такая потребность присуща не только отдельному человеку. Культура в целом тоже может войти в состояние разлада и сумятицы, разрушить присущее ей философско-гармоническое восприятие жизни и смерти. Когда возникает опасность для жизни отдельного человека или целого народа, образы символического бессмертия становятся более чётко выраженными, обострёнными, интенсивными.

Не только биологическая конституция человека, не только культурная символика наводит на мысль о наличии некоей единой человеческой природы. Биологически все люди принадлежат к одному и тому же виду. Несомненно, общей чертой служит также высокая гибкость поведения, которая в свою очередь связана с человеческой способностью включаться в символическую коммуникацию. У всех людей есть какой-то язык. Человек повсеместно обнаруживает дар к рефлексивному мышлению. Следовательно, ему присуща возможность предвидеть последствия своего поведения.

Западные психологи и социологи полагают также, что о единстве человеческой природы может свидетельствовать и тот факт, что люди обнаруживают чувства, которые носят типически распространённый характер. Так, американский социолог Ч. Кули полагает, что человек способен принять на себя социальную роль в другой культуре, несмотря на присущее ей своеобразие и известную отстранённость от других культур.

Типические чувства как раз и составляют фундамент универсальной основы человеческого общества. Кажется, что люди действуют непредсказуемо и сугубо индивидуально. Но типы поведения всё же оказываются сходными. Типы межличностных отношений, по-видимому, одинаковы. Причины, которые вызывают вражду внутри общества, различны. Однако способы ориентации, которые характеризуют поведение союзников, противников, предателей, выглядят похожими.

Во всех культурах матери обнаруживают обострённый интерес к судьбе своих отпрысков; соперников огорчают доблести противников; любящие страдают, когда не могут привлечь внимание или вызвать ответные чувства любимых. Универсальны страсти людей. Во всех обществах существуют клики, семьи, кружки соседей и молодёжные группы. Люди проявляют сходное любопытство к другим — к их эмоциональным реакциям, эротическим авантюрам, чертам характера.

Фольклор и мировая литература демонстрируют поразительное сходство сюжетов, тем, событий. Действия происходят подчас в самой необычной обстановке. Но всё это царство универсальных переживаний, позволяющих переводить одно произведение на иной язык, ибо люди способны понять внутренний мир других людей. Даже когда автор создаёт эксцентрические образы — будь то фантастика, мультфильм или фильм ужасов, — мир человеческих чувствований оказывается неизменным.

О том, что в глубинах психики гнездится весь многоликий опыт, накопленный человеческим родом в процессе освоения реальности, свидетельствуют и выводы психоаналитиков. Люди имеют унаследованные от предков «исконные образы», как назвал их Якоб Буркхардт. Это наследственно присущая нашему мозгу способность порождать образы, в которых выражается всё, что было всегда. Такова концепция Юнга, который видит единство человеческой природы, в частности, в существовании архетипических образов.

Парадоксы человеческой природы

Если мы хотим понять человеческое поведение, нам следует сделать допущение: человеческая природа всё же есть нечто конкретное. Существует нечто, называемое нами х. Оно, судя по всему, реагирует на социальное окружение твёрдо установленным образом, проистекающим из своеобразия самого х. Это означает, что человеческая природа сохраняет свою внутреннюю устойчивость.

Противоположное воззрение, о котором мы говорили («человеческая природа беспредельно мобильна и не фиксирована»), наталкивается на определённые парадоксы. Идея безграничного формообразия человека может привести к далёким и неожиданным следствиям. Представим себе, что человек как существо безграничен и бесконечно подвижен. Он создал некие институты, которые вполне отвечают его потребностям. Дальнейший импульс к пересотворению утрачен. Человек вполне доволен общей жизненной ситуацией.

Не означает ли это, что человек полностью выявил собственный потенциал? Разумеется, нет. В таком случае человек оказался бы заложником или марионеткой определённых жизненных обстоятельств. Именно эти обстоятельства стали бы его лепить. Формообразование человека стало бы прерогативой общества, истории. Внутренняя способность человека к изменениям не получила бы реализации…

Если исходить из допущения, будто философски осмысленной человеческой природы нет, а можно выявить лишь основополагающие физиологические потребности Homo sapiens, тогда остаётся только регистрировать бесчисленные способы поведения индивида, ведь какой-либо каркас отсутствует. Для такой цели лучше всего годился бы бихевиоризм, ибо он фиксирует множество человеческих реакций на внешние стимулы.

Человеческая природа как некая данность безусловно существует. Мы не в состоянии представить её конкретную расшифровку, ибо она раскрывает себя в различных культурных и социальных феноменах. Она, следовательно, не сводится к перечню каких-то устоявшихся признаков. Наконец, сама эта природа не является беспредельно косной. Сохраняя себя в качестве определённой целостности, она тем не менее подвержена изменениям.

Было бы ошибкой полагать, что человек с момента своего появления вовсе не изменился. По сути дела такую позицию можно назвать неэволюционистской и тем более неисторической. Между нашими предками и цивилизованным человеком последних четырёх-шести тысячелетий — огромное различие. Да и общая антропологическая характеристика человека как Homo sapiens на протяжении длительного процесса становления и развития сына природы, охватывающего почти 2,5 миллиона лет, не осталась неизменной.

Стало быть, изменяясь, человек сохраняет некое ядро своих устойчивых признаков. Но можно ли отнести эти признаки только к биологии или психологии человека? Иначе говоря, правомерно ли понимать под человеческой природой некую субстанцию, сводящуюся только к его естественным свойствам и задаткам? Многие европейские мыслители видели в человеке в основном сына природы. Из её тайн, её богатства они выводили и другие свойства индивида. Человек при этом понимался как высший продукт природы, его особенности и качества объяснялись только их природным происхождением.

Такая позиция противоречит идее историчности человеческого рода. Когда человек, продолжая свою биологическую эволюцию, переходит в стадию культурного развития, возникает противоречие между биологической и социальной формой человеческого бытия. Отношения человека с природой реализуются только через его социально-культурную жизнь.

Человеческая природа сохраняет свою целостность, но в то же время подвержена изменениям. В той же мере и культура не есть проекция неизменных человеческих инстинктов. Она подвижна, и человеческая природа пытается приспособиться к ней. Человек может адаптироваться к недолговременным отношениям, но при этом не исчерпать себя. В конкретной ситуации он способен развивать определённые душевные и эмоциональные реакции, которые рождаются из особенных свойств его натуры.

Человек, допустим, может приспособиться к рабству. Но это вовсе не означает, будто рабство идеально соотносится с человеческой природой. Он способен адаптироваться к такой культуре, где сексуальность почти вытеснена. Это приведёт к неврозам, ибо в такой среде человек чувствует себя неблагополучно, его собственная природа ущемлена. Человек может соотнестись с любыми культурными стандартами. Но если они находятся в противоречии с его собственной природой, возникают душевные и эмоциональные конфликты, коллизии. Человек в этом случае вынужден изменять культуру, ибо он не может произвольно переконструировать свою природу.

Человек вовсе не чистый лист бумаги, на котором культура записывает свои письмена. Он изначально не способен окончательно приноровиться к любым культурным условиям. Будь он наделен таким даром, его ждала бы судьба обычного животного. Ведь именно другие особи имеют узкую специализацию, они могут существовать только в конкретной биологической нише. Если ниша изменится, животное гибнет, присущая ему способность к адаптированию небезгранична. Человек же, напротив, в силу того, что наделён некоторыми неистребимыми свойствами, оказывает сопротивление истории и обеспечивает таким образом социальную динамику.

Итак, наука о человеке прежде всего пытается осмыслить человеческую природу. Но означает ли это, что она легко определяет свой предмет? Совсем нет… Для философской антропологии определение человеческой природы не исходный пункт, а цель. Она не может ничего предусматривать, декларировать. Данное понятие для неё не что иное, как теоретическая конструкция. Чтобы наполнить её реальным содержанием, нужно изучить многообразные реакции человека на индивидуальные и общественные условия, выявить нечто общее для человека в различных культурах.

Следует отметить, что разумность, духовность, этическая ответственность — важные атрибутивные качества человека. Но они являются производными от исторической сущности человека. Индивид как универсальное и свободное природное существо отражает в себе прошлое, настоящее и будущее, то есть он только воссоздаёт в собственной практике опыт прошлого, но и меняет, развивает себя. Такое осмысление проблемы, на наш взгляд, в известной мере отличается от религиозной традиции, которая рассматривает человека как существо сотворённое. Эта позиция позволяет отмежеваться и от натуралистической традиции прошлого, согласно которой человек, будучи частью природы, подчиняется только её законам.

Человек — общественное существо, его жизнь возможна лишь при условии коммуникации отдельного индивида с другими. В этом смысле формы его поведения, способности, потребности предопределены. Люди сами творят историю, но делают это при обстоятельствах, которые обусловлены их прошлым развитием. Наиболее глубокое и развёрнутое представление о природе человека даёт реальная история, в ходе которой человек развёртывает своё сущностное богатство. Люди живут в реальном, исторически конкретном, изменяющемся мире. Общественные процессы, стало быть, позволяют с предельной выразительностью выявить «истинно человеческое». Наше «вечное, слитное Я», если воспользоваться образом М. Волошина, ещё ждёт разгадки…

Но нет ли в таком подходе откровенной идеализации человека? Разве человек заведомо добр, универсален, безграничен? Не подрывается ли в этом случае антропологическая мысль изнутри?

Прославляя человека, мы как бы сознательно отвлекаемся от тех деструктивных потенций, которые заложены в человеке. История вовсе не стремится очеловечить человека. Напротив, она нередко пытается вытравить в нём истинно человеческое, извратить его природу. «Как ни привлекателен мир красоты, — писал, к примеру, В. В. Розанов, — есть нечто ещё более привлекательное, нежели он: это падения человеческой души, странная дисгармония жизни, далеко заглушающая её немногие стройные звуки. В формах этой дисгармонии проходят тысячелетние судьбы человечества» 28.

Теперь, когда человечество прошло через опыт массовых насильственных экспериментов с «человеческим материалом», можно сказать без преувеличения: история — это также процесс расчеловечивания человека. Человечество на протяжении своего развития не продемонстрировало пока такой ситуации, когда идея социальности соразмерялась бы с человеческой природой, человеческими потребностями.

В истории европейской философии сущность человека усматривалась то в разуме, то в его исторической деятельности, то в присущем ему даре общения. Можно сколько угодно долго перечислять человеческие качества. Но все ли они равноценны? Нет, не все. Издавна считалось, что человек обладает особым даром — сознанием, разумом, интеллектом. Ни одно животное не мыслит. Поэтому своеобразие человека как существа именно в том, что он, будучи биологическим организмом, одновременно обладает необычайным свойством, которое выводит его за рамки животного царства.

Впрочем, сомнение в том, что именно разум является выражением человеческой сущности, не ново. Оно постоянно присутствует в истории философии. Августин Блаженный был убеждён в том, что вся дохристианская философия чревата одной ересью: она превозносила власть разума как высшую силу человека. Но, по мнению Августина Блаженного, сам разум — одно из наиболее сомнительных и неопределённых свойств человека, покуда он не просвещен божественным откровением.

«Разум не может указать нам путь к ясности, истине и мудрости, — комментирует эту версию антропологической философии Э. Кассирер, — ибо значение его темно, а происхождение таинственно, и тайна эта постижима лишь христианским откровением. Разум у Августина имеет не простую и единую, а скорее двоякую и составную природу. Человек был создан по образу Божию, и в своём первоначальном состоянии, в котором он вышел из божественных рук, он был равен своему прототипу. Но всё это было утрачено после грехопадения Адама. С этого момента первоначальная мощь разума померкла» 29.

Такова новая антропология, как она появляется и утверждается во всех великих системах средневековой мысли. Даже Фома Аквинский, обратившийся вновь к источникам древнегреческой философской мысли, не рискнул отклониться от этого фундаментального мнения. Признавая за человеческим разумом, и это тоже подмечает Кассирер, гораздо большую власть, чем Августин, он был, однако, убеждён в том, что правильно использовать свой разум человек может только благодаря божественному руководству и озарению.

Кассирер, безусловно, прав, когда оценивает последствия этого воззрения для истории философии. То, что казалось высшей привилегией человека, приобрело вид опасного искушения. То, что питало его гордость, стало величайшим унижением. Стоическое предписание: человек должен повиноваться своему внутреннему принципу, чтить этого «демона» внутри себя — стало рассматриваться как опасное идолопоклонничество.

Разум порождает безумие?

Кассирер не только прослеживает развитие этой традиции. Он пытается проанализировать проблему по существу. Есть такие вещи, рассуждает неокантианец, которые не поддаются какому бы то ни было логическому анализу из-за своей хрупкости и бесконечного разнообразия. И прежде всего это относится к человеческому сознанию. Именно природе человека, запомним эту мысль, присущи богатство и утончённость, разнообразие и непостоянство. Как бы предостерегая от современных аналогий человека с машиной, Кассирер отмечает: математика никогда не может стать инструментом истинного учения о человеке, философской антропологии. Смешно говорить о человеке как о геометрическом постулате. И далее: философу непозволительно конструировать искусственного человека — он должен описывать его таким, какой он есть…

Интеллект, как отмечают многие исследователи, деформирует сознание. Можно ли считать разум коренным и уникальным свойством человека? В современной психологии всё чаще возникает догадка: не стоит ли рассматривать шизофрению как норму сознания? Да только ли психологи? Попробуем реконструировать критику разума, как она реализуется, например, у французских «новых философов». Именно разум, по их мнению, как способность человека к отвлечению от реальности, имел в европейской истории по крайней мере отягчающие следствия. Во всеохватывающих системах мысли разум стал роковой силой. Рациональная деятельность человека обнаружила себя как насильственная и злонамеренная, направленная на подчинение мира. Разум вообще материализуется в недвусмысленно агрессивную силу. он не только завоёвывает личность изнутри, но и — помимо её желания и участия — подчиняет извне. Он насильственно диктует ей свои неукоснительные истины.

Разум захватил не только мир индивидуальной души. Он покорил мир всеобщей истории. Нации сами воздвигли себе «статую командора», которая в мирные, спокойные времена как бы стушевывается, позволяя народам веселиться у её подножия, но грозно оживает в кризисные моменты, внезапно прерывая веселье и показывая свою истинную сущность.

Однако стоит ли воспроизводить эти эпатирующие нападки на человеческий разум? Возможно ли вслед за «новыми философами» оценивать способность человека мыслить как предательство человеческой жизни? Ведь именно в акте мысли человек возвышается над условиями своего человеческого бытия. Кроме того, мы уже условились: сущность человека не обязательно должна обнаруживаться в продуктивных, созидательных формах. С этой точки зрения, даже если разум и обладает врождённой неполноценностью, он может тем не менее давать предельное представление о специфически человеческом.

Но ведь именно разум поддаётся моделированию. Конструирование человека по принципу машины действительно подрывает все истоки размышлений об уникальности человека. Что же специфически человеческого останется в новом виде, который явит моделирующий потенциал сознания? Интеллект. Но разве человек только машина? Если даже сделать такое допущение, то следует, судя по всему, добавить, что человек — не просто машина, а особая машина, которая благодаря своим свойствам умеет страдать, обнаруживать добросердечие, проявлять благородство, демонстрировать волю…

Попробуем подойти к проблеме с другой стороны. Отличается ли интеллект животного, если он ему присущ, от человеческого? Можно ли полагать, что это различие только по степени развитости, или в разуме человек обретает уникальное свойство, которое безусловно возвышает его над звероликой природой?

Допустим, что нет особых сомнений в том, что разум — специфически человеческое свойство. «Научное объяснение «мышления» животного, — отмечает академик Т. И. Ойзерман, — по-видимому, возможно, без допущения того, что оно совершает логические операции, то есть выводы из обобщений, понятий. Основанием для «вывода» у животного является ощущение, восприятие определённого факта, который соответствует внутреннему (в основе своей видовому) стереотипу, означает искомую добычу, опасность или просто нечто неизвестное, вызывающее настороженность и тому подобное» 30.

Однако можно ли полагать, что именно разум («всепониманье») является основным атрибутом человека?

Разве, как уже отмечалось, другие свойства Адамова потомка, например фантазия, вера, воля, способность к страданию или проявление остроумия, не возвышают его над природным царством? В экзистенциально-феноменологической традиции разум вообще не рассматривается в качестве единственного признака человека, выражения его своеобразия и незаместимости. Сферой специфически человеческого здесь выступает необозримое пространство человеческой субъективности…

Нельзя ли, скажем, выстроить такую последовательность мысли: человеку от природы свойственна общительность. Он так и тянется к себе подобным, чтобы совместными усилиями что-то обмозговать или соорудить, создать… Из этой поразительной соучастности возникла и культура. Ведь ни одно животное не создало «второй природы», то есть феномена культуры.

Но, вообще говоря, в природе немало примеров редкой общительности живых особей. Вот, допустим, муравьи или те же пчелы… Мы, впрочем, только догадываемся о тайнах общения у дельфинов. Припомним: лебеди, выражающие друг другу свою привязанность… Не мешает ли нам человеческое высокомерие понять, что и в животном царстве между существами происходит «что-то такое»…

К тому же мысль о том, что животные тоже способны создавать «вторую природу», неоднократно рождалась в истории философии. Хотя паук творит по меркам своего вида, но сотканная им паутина вовсе не является фрагментом природного пейзажа. Она становится своеобразным дополнением к нему. Пчела строит восковые ячейки в качестве своеобразного архитектора.

Одним словом, ясно, что человеческая природа не сумма врождённых, биологически закреплённых побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы социальных условий. Это продукт исторической эволюции и определённых врождённых механизмов. Только такой подход позволяет понять, почему, например, происходят изменения в человеческом характере при переходе от одной эпохи к другой. Но чтобы продолжить размышления о сущности человека, нужно, судя по всему, обратиться к древним версиям человека, когда они ещё не были изъяты из мифа…

Опровержения теории эволюции Чарльза Дарвина

Андрей Бабицкий: В последние десятилетия лидером научного прогресса бесспорно остается биология. И в это же время проходят громкие судебные процессы призывающие ограничить или вовсе исключить преподавание в школе эволюционной теории Дарвина — фундамента, на котором стоит все здание современной биологии. О причинах этого парадокса рассказывает доктор биологических наук, сотрудник Палеонтологического института РАН Александр Марков. С ним беседует Александр Костинский.


Александр Костинский: В последнее время участились нападки на теорию Дарвина и вообще на эволюционное развитие как принцип развития биологического мира. В Соединенных Штатах, в России прошли так называемые «обезьяньи процессы», где вполне серьезно пытались в судебном порядке пытались запретить преподавание эволюционной теории в школе. Сегодня мы обсудим, почему же сейчас, в 21 веке сложилась такая странная ситуация, когда люди нападают на самые основы биологии, хотя буквально каждый день приносит нам новые свидетельства триумфа эволюционного метода.


Александр Марков: Действительно, как вы правильно сказали, сейчас наблюдается странный парадокс. С одной стороны, триумфальный успех биологической науки, которая сегодня полностью основана на представлениях об эволюции. С другой стороны, в общественном сознании все больше распространяются различные предрассудки. Это не только касается неприятия теории эволюции, это и вера во всякие латающие тарелки, гороскопы астрологические, во всякие немыслимые медицинские практики и так далее. Причем даже не только в России это наблюдается, но и даже в Соединенных Штатах. Там, как показали опросы, более 40% взрослых американцев категорически отрицают эволюцию. То есть они считают, что все виды животных и растений существуют в своем нынешнем виде с начала времен.


Александр Костинский: Их критика во многом основывается на том, что, конечно, если говорить о биологической эволюции, то это огромный, сложный, трудный процесс. И конечно, многие конкретные механизмы до сих пор непонятны.


Александр Марков: Разумеется. То есть вообще картина мира современная научная очень сложна. И отдельно взятый человек не может вместить в свою память все достижения естествознания современные. Или, скажем, все факты, которые накоплены биологической наукой. Но при этом эволюционной биологии так не повезло, что почему-то в обществе считается, что судить об эволюции может любой.


Александр Костинский: Особенно те, кто ничего не понимает.


Александр Марков: Почему-то про какие-то тонкости физики, квантовой механики остерегаются высказывать веские взгляды, а про эволюцию почему-то каждый дилетант считает вправе высказывать свои суждения.


Александр Костинский: Потому что обезьяну по телевизору увидел и не хочет быть на нее похожей и считает, что он сильно от нее отличается.


Александр Марков: Американские психологи из Йельского университета недавно опубликовали ряд исследований, посвященных как раз этой идее, почему такое неприятие эволюционных представлений в обществе. Потому что они, эти эволюционные представления противоречат некоторым врожденным склонностям психики человеческой. Проводились тестирования детей, речь идет о маленьких детях, два, три, четыре года. Показано достаточно строгими научными методами, что детям свойственно приписывать всем объектам окружающего мира какую-то цель и что их кто-то создал. Если ребенка спрашивать, откуда взялись тучки, камни, червячки, то обычно первое, что приходит в голову ребенку – это идея о том, что кто-то это сделал зачем-то. Это явление назвали неупорядочной телеологией. Она свойственна людям. Так же ребенок в возрасте одного года, когда еще говорить не умеет, он уже имеет определенное представление об окружающем мире. Например, ребенок знает, что предметы без поддержки падают вниз. И вероятно, эта особенность детского миропонимания мешает воспринять идею о шарообразности земли. То есть дети до определенного возраста с трудом верят, что земля круглая, потому что они не могут понять, почему же люди, которые на нижней стороне, почему они не падают вниз. Поэтому, по крайней мере, в Америке полностью дети усваивают эту концепцию о круглой земле только в возрасте 8-9 лет, а до этого в нее вносятся всякие искажения. Кроме того, конечно, большую роль играет то, что именно биология из всех наук больше всего входит в противоречие с религией, по крайней мере.


Александр Костинский: С примитивным толкованием религии, с таким буквалистским толкованием.


Александр Марков: Казалось бы, компромисс между наукой и религией может быть найден. Собственно, он был предложен еще в 19 веке современником Дарвина и соавтором Дарвина по теории эволюции на основе отбора Альфредом Уоллесом, который тоже практически в то же время придумал естественный отбор и опубликовал об этом статью одновременно с Дравиным. Так вот, Альфред Уоллес был убежден в том, что материальная сторона человека возникла естественным путем в ходе эволюции, но вот духовная сущность человека, его разум, эмоции, память, чувства — вот это все имеет другую природу. То есть существовало естественным образом эволюционно возникшее животное, в которое Бог вдохнул душу и создал по образу своему в том смысле, что не тело, но дух. И до недавнего времени, до последних нескольких десятилетий в принципе это могло бы устроить всех, и ученых-биологов, и верующих людей. Потому что научными методами мало что можно было выяснить о природе человеческого мышления, психики, о высших психических функциях человека. Но в последние десятилетия стали быстро развиваться нейробиология, наука о мозге, появились новые методы, позволяющие следить за работой чуть ли не отдельных нейронов, томографии разные. Человек сидит, о чем-то думает или его просят о чем-то подумать, а ученые смотрят, какие в мозгу нейроны работают при этом. Потом сравнительная этология, изучение поведения животных.


Александр Костинский: Просто наблюдение за шимпанзе, которые, оказалось, умеют очень много из того, что умеют люди. И даже птицы, оказывается, очень умные.


Александр Марков: И орудия труда делают. Получается, что ученые очень быстро в течение последних десятилетий стали проникать в самое святое, что есть в человеке. Такие вещи как эмоции, память, фактически их материальная природа уже достаточно хорошо известна, и мы сейчас вполне определенно можем сказать, что такое память и как она работает, какие там молекулы участвуют, какие гены и какие изменения происходят в нервных клетках.


Александр Костинский: Краткосрочная память, долгосрочная.


Александр Марков: За это ноблевку дали, несколько даже Нобелевских премий, как формируется условный рефлекс. Оказалось, что для формирования памяти на самом деле достаточно простейшей системы из трех нервных клеток. Три нервные клетки, определенным образом соединенные друг с другом, уже способны выработать память и кратковременную, и долговременную. И в связи с этими последними открытиями старый конфликт разгорается с новой силой. Вот все-таки для большинства верующих людей очень трудно принять, что человеческий разум, то, что всегда считали областью духовного, что это все тоже имеет материальную природу и совершенно явственные эволюционные корни, то есть животные корни. На этом уже стали играть политики. Сейчас некоторые из кандидатов в президенты США строят свои предвыборные кампании на том, что они выступают против эволюции. Подобные высказывания сейчас приводят к тому, что этот конфликт разгорается. В одном из последних номеров журнала Nature , один из самых, может быть самых уважаемых, прямо начинается номер журнала с редакционной статьи, которая в свою очередь начинается со слов, что при всем уважении к чувствам верующих идея о том, что человек создан по образу и подобию божьему, может быть уверенно отброшена. И дальше редакция аргументирует это достижениями современной нейробиологии. Память расшифровали, эмоции расшифровали, нашли даже отдел мозга, отвечающий за совесть, как это ни странно, и сочувствие. Есть такой маленький отдел прифронтальной коры, если он поражен, то человек остается полностью разумный, нормальный, адекватный, но у него полностью пропадает способность сопереживать другим людям и способность испытывать чувство вины. В этой редакционной статье журнала Nature написано так: можем ли мы представить себе, что существо, сотворившее Вселенную, обладает таким же как у нас мышлением, то есть опутанным такими же системами эмоциональной регуляции поведения, такими же системами восприятия и обработки сенсорной информации. Это кажется крайне маловероятным, чтобы существо с таким мышлением могло сотворить Вселенную. Такое мышление очень хорошо подходит для двуногой обезьяны, которая приспособилась к жизни в тесно сплоченных маленьких коллективах в условиях африканской саванны. Наше мышление — это некая адаптация, возникшая в ходе эволюции, для решения определенных задач. Наше мышление ориентировано на постановку цели и поиск путей ее достижения.

Второе, что для высших приматов и для наших предков, в том числе для нас сегодняшних самые главные задачи всегда были и остаются связанными с отношениями с себе подобными, социальные задачи. Для приматов это жизненно важные задачи, связанные с собственным статусом в социальной лестнице. В конечном счете от этого зависит, сколько ты оставишь потомков. Если ты вожак, ты оставишь много потомков, твои гены распространятся. Если ты последний, у тебя вообще не будет детей, твои гены пропадут. Чтобы повысить свой статус в иерархии, обезьяны проявляют чудеса изобретательности, не говоря уже о людях. Чтобы добиться успеха в сложном конкурентном коллективе, нужно уметь просчитывать реакцию соплеменников, нужно понимать их мотивацию. И по-видимому, это было самое простое решение, и так оно и получилось — у нас развилась эта способность на основе рефлексии, то есть на основе суждения о других по себе. Мы начали осознавать, как мы сами думаем и почему мы поступаем так или иначе, и ставя себя на место другого человека, научились таким образом предсказывать его поступки.


Александр Костинский: В Nature напечатали такую статью. Что у нас на этом этапе борьбы эволюционистов и креационистов?


Александр Марков: Ситуация, которая сейчас наблюдается, очень хорошо ее охарактеризовал известный наш филолог-лингвист Зализняк. И он в своем выступлении сказал: к сожалению, сегодня выходят из моды две старые банальные истины. Первая, что истина существует и целью науки ее является поиск. И второе, что в любом нормальном случае мнение профессионала, эксперта по данному вопросу весит больше, чем мнение дилетанта. Вот эти положения сейчас выходят из моды и их заменяют два другие положения, которые сейчас всем гораздо больше нравятся. Первое, что истины нет, есть только множество мнений. И второе, что ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то другого. Поэтому получается, что девочка считает, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.


Сущность человека и исторические этапы ее реализации Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

СУЩНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА И ИСТОРИЧЕСКИЕ ЭТАПЫ ЕЕ РЕАЛИЗАЦИИ

КОВАЛЕНКО С. В., д-р филос. наук, ЕРМОЛАЕВА Л. К., канд. ист. наук

Статья посвящена анализу методологических проблем исследования синергетической самоорганизации человека. В основу анализа положена историческая последовательность ее этапов. Авторы доказывают, что сущность современного кризиса в России составляет переход от стадии «человека природного» к «человеку экономическому», ориентированному на частный интерес.

Ключевые слова: духовность, сущность человека, конфликт сущности и существования.

HUMAN ESSENCE AND HISTORICAL STAGES OF ITS REALIZATION

KOVALENKO S.V., Ph.D., ERMOLAEVA L.K., Ph.D.

The article analyzes methodological problems of synergy human self-organization research based on the historical sequence of its stages. The essence of the crisis in present day Russia is defined as a transition from «natural man» to «economic man» private interest oriented.

Key words: soul, human essence, essence and existence conflict.

В ХХ в. грандиозные катаклизмы дважды раскалывали Россию как историко-социальный организм. Возможно, причиной разлома единого организма была неадекватная оценка потенциала и возможностей развития страны со стороны субъекта власти. Исследование причин возникновения таких неадекватных оценок и их последствий, в виде структурных кризисов, пережитых страной, предполагает поиск новой методологии познания реальности и, прежде всего, человека. Изучение сущности человека, исторических этапов его самоорганизации в России строится на основе методологических принципов теоретического исследования. Согласно концепции B.C. Степина, развитие теоретического знания развертывается в последовательности этапов классической, неклассической и постнеклассической рациональности1.

Классические концепции абсолютизируют фактор сознания и способность человека формулировать ценности за пределами реальности. Поэтому понятие «человек» рассматривалось как сущее, выходящее за рамки живого мира и, в известной мере, противостоящее ему. Онтологическая позиция в трактовке понятия «духовность» заключается в исследовании духовности как системы развития социальных качеств и адаптации человека к социуму (В.Г. Федотова, В.Е. Кемеров, П.В. Симонов, В.Л. Лекторский и др.). Так, утверждается, что «духовность есть проявление качества личности, точнее — ориентации его сознания, осуществляющего изнутри мотивированное включение в общественную жизнь»: духовность как бы позволяет «измерить рост человека в каждом из людей»2. В данном контексте духовность означает субъективную способность личности осознать свою связь с обществом и человечеством.

С точки зрения метафизического подхода понятие «духовность» рассматривается как феномен трансцендентального общения личности с божественной природой Христа. По мнению Н.А. Бердяева, божественный импульс

создал основу и цель духовных устремлений человека. Трансцендентальная сущность духовности человека заключается в его способности выйти в иное измерение бытия, к вечному. Это постоянный поиск личной связи с идеалом. Духовность представляет собой систему взаимосвязи уникального существования человека и его родовой сущности, воплощенной в разуме Космоса. Чем более полно человечество реализует свою сущность, тем стабильнее его существование как совокупного носителя Разума во Вселенной3. По мнению

А.А. Нуйкина, сущность духа человека заключается в том, что объекты материального мира заменяются их образами или мыслеформами, которые начинают жить своей особой самостоятельной жизнью, взаимодействуя друг с другом4. Метафизические концепции духовной сущности человека основаны на классической парадигме, в которой феномен всеобщности абсолютизируется, а индивидуальность подгоняется под целевые установки всеобщности.

Абсолютизация фактора духовности в трактовке всеобщности проявляется в категории «смысл жизни». Эта категория вводит человека в сферу универсальной духовной самоорганизации личности, дающей ей возможность преодолеть противоречие между своей сущностью и реальностью существования. Духовное самоопределение граждан в вопросе о «смысле жизни» составляет «духовное ядро» цивилизации. Онтология кризиса духовности российской цивилизации обусловлена сменой приоритетов индивидуального поиска цели и смысла жизни. Поиск цели и смысла жизни в парадигме классической рациональности выявляет внутреннее противоречие и конфликтность, что проявляется в комплексе «Аполлона» — склонности преобразовать мир без учета фактора реальности. В этом контексте Линн Уайт усматривал истоки экологического кризиса в христианстве. Он исходил из того, что «…современную технику можно хотя бы отчасти объяснить как западную волюнтаристскую

реализацию христианского догмата о трансцендентности человека по отношению к природе и о его полнокровном господстве над ней»5. Превращение духовно-религиозных

ценностей в доминирующий фактор неизменно приводит к конфликту телесного и духовного на уровне личности, а также к многочисленным конфессиональным и социальным противоречиям. Современный духовный кризис России, безусловно, связан с переходом от телеологической парадигмы понимания духовности как ядра сущности человека к онтологической. Необходимость снятия социально-экологических противоречий стала той внутренней движущей силой, которая стимулирует поиск адекватной сущности человека.

Традиционно в российской ментальности доминировали классические или телеологические концепции, основанные на принципе «служения» личности общему делу. Сегодня общественное мнение высказывает сомнение в возможности Разума создать разумно организованное общество. Идет процесс перехода от принципа «служения» общему делу к принципу индивидуальной самореализации посредством созидания общественно-значимых ценностей. Поэтому, в парадигме неклассической рациональности исследователи сущности человека делают акцент на экзистенциональ-ной непознаваемости таких движущих сил самоорганизации, как чувства, интуиция, озарение, воображение и т.д. Современный кризис духовности связан со стремлением индивида стать центром своего мировоззрения и независимо от каких-либо внешних центров силы, самостоятельно формировать цели и смысл своей жизни. Поиск индивидуального «смысла жизни» для личности означает преодоление физического и нравственного хаоса, создание некоего единства психофизиологических задатков и способностей с требованиями природной и социальной среды обитания. Логика эволюции неклассических концепций проявилась в критике интеллектуальности и телесности, ставших отличительными характеристиками постмодернизма6.

Концепции неклассической рациональности делают акцент на идее неуправляемости спонтанного потока жизни. Преодолеть силу этой стихии человек может только опираясь на свой экзистенциональный потенциал. На его основе личность обретает смысл жизни, который выражается в поисках творческой субъективности. Абсолютизация фактора экзистен-циональности стала своеобразной реакцией на давление технократических стандартов и стихии рынка — непредсказуемость будущего. Из этого следует тезис о том, что «нет смысла искать сущность человека. У философской антропологии вообще нет самостоятельного предмета. Она представляет собой набор онтологических идей и принципов»7. Следует

подчеркнуть, что абсолютизация фактора эк-зистенциональности в концепциях неклассической рациональности неизбежно ведет к разрушению феномена духовности как взаимосвязи эмпирического бытия человека и ноо-сферной перспективы развития человечества.

Противоречие классической и неклассической парадигмы теоретического знания, в том числе и трактовки сущности человека, проявилось в необходимости создания космопланетарной научной картины мира, объяснения феномена антропной самоорганизации материи. Антропный космологический принцип (АКП) обосновывает физические взаимосвязи, взаимообусловленность человека и Вселенной, ставит проблему цели и смысла глобальной эволюции универсума. В основе этого принципа лежат «антропные аргументы», т.е. чрезвычайно точное соответствие универсальных физических параметров различных полей. Даже небольшое изменение одного из параметров, если бы оно произошло в действительности, вывело бы из строя одно или несколько звеньев «тонко подстроенной» эволюционной цепи, необходимой для возникновения во Вселенной устойчивых структур, которые образуют основу нашего высокоорганизованного мира8. Анализ данных неклассической физики и космологии требует постановки проблемы цели или целесообразности развития как Космоса, так и человека.

Основоположник космопланетарного

объяснения феномена эволюции живого

В.И. Вернадский выдвинул тезис о трансформации энергии из одного состояния в другое, в том числе и о превращении биогеохимической энергии в энергию человеческой культуры9. Исследование самоорганизации человека на основе пространственно-временных и материально-энергетических взаимозависимостей

Вернадского положило начало теоретическому познанию сущности человека в парадигме по-стнеклассической рациональности. Данный тип научной рациональности дает возможность соотнести знание о человеке с социальными ценностями и целями развития в контексте космопланетарной научной картины мира. Следует отметить, что параллельно онтологические исследования человека в этом направлении разрабатывались М. Шелером. Исследователь рассматривал человека как существо, которое отличается от форм, предшествующих ему в животном мире, только степенью сложности соединения энергий и способностей, которые сами по себе уже встречаются в низшей по сравнению с человеческой природе10. Единство живого и Космоса заключается в системе пространственно-временных и материально-энергетических взаимозависимо-

стей. Вектор эволюции определяется универсальной закономерностью интенсификации

энергоинформационного взаимодействия, т.е. негэнтропийной самоорганизации материи.

Антропный принцип предполагает акцентировать внимание на движущих силах самоорганизации в целях более эффективного использования биогенной геохимической энергии для расширенного воспроизводства. Онтологическое исследование сущности человека в парадигме постнеклассической рациональности совмещает исследование истории, реальности и перспективных возможностей самоорганизации в контексте биосферных взаимодействий. В данном контексте самоорганизация человека представляет собой процесс превращения рассеянной энергии природы в концентрированную энергию ценностей. Значение этих ценностей определяется их ролью в воспроизводстве человека в системе биосферных взаимодействий. Негэнтропийность человека в физиологическом аспекте проявляется в эффективной телесной организации; в социальном аспекте — в ориентации граждан на созидание общественно значимых ценностей; в духовно-нравственном аспекте — в доминировании чувств и идеалов общности, в созидании ценностей. Исходя из вышесказанного, под человеком мы понимаем субъекта негэнтропий-ной деятельности, осуществляемой посредством субъективно-духовного моделирования его реальности в целях создания оптимальных условий жизнедеятельности в системе антро-по-экологических взаимодействий.

Рассматривая человека как субъекта негэнтропийной деятельности, современная американская наука исследует системы взаимодействия человека с миром высших ценностей. Это взаимодействие определяется архетипами самореализации, которая протекает в условиях современного общества. Тип «экономического человека» (обозначается как REMM) ориентирован на экономический успех. В нем он обретает подъем духа, самоуважение и веру в свои силы. Его успех — это признание рациональности, полезности и эффективности действий в реальном (материальном) мире. «Социологический» человек (социальный архетип SRSM), напротив, обретает подлинное «Я» лишь тогда, когда несет любовь ближним и получает признание людей. Сфера его деятельности — мир человеческой психики, который образует второй полюс реального мира. «Альтернативный» человек (социальный архетип ADON) «находит себя» в процессе интеллектуального творчества, преобразования информационного мира. «Отчужденный» человек (архетип ADAM) «находит себя» в реализации мощных идей. «Отчужденный человек» раскрывается как «человек политизированный». Его характеризуют аскетизм и атомизация, апелляция к совести и долгу, известная отстраненность от реальной жизни общества. Духовным стержнем каждого архетипа являет-

ся представление о свободе, цементирующее устои четырех взаимосвязанных архетипов гражданского общества. Из их взаимодействия складывается «общечеловеческий мир» современного западного сообщества11.

С нашей точки зрения, в данных классификациях феномен человека рассматривается в определенном пространственно-временном континууме, в котором доминирует базовая модель самоорганизации. Наше исследование направлено на выделение доминирующего типа личности, который определяет эпоху или стадию самоорганизации человека в процессе реализации его потенциала. Переход человека от одной стадии к другой определяется уровнем реализации антропологических установок индивидуальной и групповой программ, а также степенью их сбалансированности. На каждом уровне существует свой вектор свободы выбора, а все остальные следует рассматривать как потенциальные, доступные только ограниченному кругу лиц. Критерием эволюции является расширение возможностей самореализации каждого посредством негэнтропийной деятельности, направленной на созидание антропологических или общечеловеческих ценностей.

Негэнтропийная деятельность человека формируется на основе роста его способности использовать потенциальную энергию среды обитания, социального взаимодействия и интеллекта. Процесс концентрации энергии в ценностях и их использование определяется не только сознанием, но и антропологическими установками, действующими на бессознательном уровне. Эти установки ориентируют человека на оптимизацию биохимических функций организма, обеспечивающих его физиологическое и психологическое здоровье в системе социального и культурного взаимодействия. При этом следует подчеркнуть, что феномен культуры предполагает оптимизацию биохимических функций организма и их корректировку в процессе социальной самоорганизации. В данном контексте биохимическая энергетика организма проявляется в действии антропологических установок, ориентирующих человека на сохранение жизни, продолжение рода, самоутверждение посредством созидания общественно-значимых ценностей социума. Конечной целью этой деятельности является рост уровня и качества жизни человека, а также раскрытие его творческого потенциала в созидании антропологически значимых ценностей.

В сложном взаимодействии биосферных, биогенетических и социально-культурных феноменов можно выявить глубинные антропологические программы, которые определяют качество самоорганизации человека. Первым этапом самоорганизации является этап «человека природного», целью которого становится выживание в конкретной природно-климатической среде обитания. Влияние конкретных

условий среды обитания на особенности самоорганизации стало предметом исследования в работах Ш.Л. Монтескье, К. Риттера, Ж.Е. Ренана, Г.Т. Бокля, Ф. Ратцеля, Л.И. Мечникова, Л.С. Берга. Л.Н. Гумилев выдвинул положение о биоценозе, определяющем постоянную соразмерность экологического потенциала территории с численностью людей, проживающих на ней. Первичная классификация Гумилева выделяла: 1) этносы, входящие в биоценоз, вписывающиеся в ландшафт и ограниченные тем самым в своем размножении; 2) этносы, интенсивно размножающиеся, расселяющиеся за границы своего биохора и изменяющие свой первичный биоценоз12.

Взаимосвязь особенностей климата, трудовой деятельности и национальных традиций была замечена еще В. Ключевским, который писал: «В одном уверен великоросс -что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля… Так, великоросс приучился к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья»13. Резко континентальный климат в сочетании с малоплодородными почвами создавал зону рискованного земледелия. Русский человек был вынужден жить в общине, подчиняясь ее ментальным установкам и нормам.

Устойчивость основной ячейки этноса -сельской русской общины — достигалась за счет оттока «лишних» людей за пределы основной территории расселения этноса. Экстенсивный характер развития отличал русскую культуру как от культур Западной Европы, где такие возможности были исчерпаны к Х!!-Х!У вв., так и от цивилизаций Юго-Восточной Азии, в частности Китая, Японии, Кореи14. Община, «выдавливающая» «лишних» людей за свои пределы, неизбежно воспроизводила себя на новом месте, поскольку человек в российских условиях мог выжить только создавая новые общины, будь то в городе или на новых, неосвоенных пространствах. Русский этнос, по всей видимости, единственный на евразийском материке, который на протяжении, по крайней мере, десяти веков практически непрерывно расширял территорию обитания. Это позволяло ему вовлекать в сферу жизнедеятельности все новые земельные и другие природные ресурсы, снимая противоречия, вызревавшие внутри каждой его ячейки.

Важнейшей характеристикой этого типа самоорганизации является отказ «человека

природного» от своего личностного начала и признание приоритетности интересов высших сил, воплощенных в доминирующем субъекте. Таким субъектом становился тот, кто мог дать гарантии реализации антропологических установок на сохранение жизни и продолжение рода. Задача сохранения рода требовала организации социального взаимодействия на основе кровнородственных связей. Доминирующими нравственными ценностями были ценности поддержки «своих» в противостоянии с миром «чужих». Сплочение «своих» осуществлялось посредством сакральных и властных ценностей, которые воспринимались «человеком природным» как божественная гарантия выживания рода в неуправляемой стихии природноклиматических, социальных и духовных катаклизмов. Задачей «человека природного» становится вхождение в процессы биоценоза — сбалансированного и устойчивого воспроизводства природного и социального цикла в рамках какого-либо локального географического пространства. «Античное понимание историзма, — писал Лосев, — будет складываться по типу вечного круговращения небесного свода, т.е. будет тяготеть к тому типу историзма, который мы выше назвали природным историзмом. <…> именно природа будет моделью для истории, а не история — моделью для природы»15.

Мировосприятие «человека природного» основано на трансформации биологического понятия «род» в социальный принцип самоорганизации и миропостроения. Род — это «Родина», а природа — все, что находится при роде. «Человек природный» — это человек общины, мир которого делится на «своих» и «чужих». «Свои» — это кровные родственники, связанные единством рода, т.е. последовательностью поколений. Все, кто вне рода, определяются как «отродье», т.е. инородцы. Все отошедшие от рода становятся «уродами» -лишенными психической силы рода16. Источником такого типа самоорганизации, по мнению Э. Морену и С. Московичи, является природа, а идея коллективной организации имманентна биосу. Это значит, что сообщество, основанное одновременно на конкуренции и солидарности, не является исключительно человеческим явлением. Феномен социальной организации очень широко распространен в природе, это фундаментальная форма самоорганизации живых систем. Таким образом, человеческое общество — это один из вариантов «чудесного развития природного социального феномена»17.

Отражение ментальности «человека

природного» можно увидеть в истории русской философской мысли. Славянофил Ю. Самарин писал: «Общинное начало составляет основу, грунт всей русской истории — прошедшей, настоящей и будущей. Общинный быт в существе его… основан не на личности и не

может быть на ней основан.»18. П.А. Кропоткин пытался доказать личности необходимость отказаться от своей самодеятельности, подчинить себя роду, видя в этом гармоническое разрешение проблемы: «.никогда, ни в какую эпоху истории, ни даже геологии благо индивида не было и не могло быть противоположно благу общества. Во все времена они оставались тожественны, и те, которые лучше других это понимали, всегда жили наиболее полной жизнью»19. Поиски идеала, согласующего интересы личности и общины, составляли суть ментальности «человека природного», являясь в то же время отличительной чертой мышления представителей славянофильской и социалистической мысли. Ментальность «человека природного» в современных условиях воспроизводится отдельными представителями современной ноосферологии в концепциях «экологического человека».

Рассматривая человека как субъекта негэнтропийной самоорганизации, мы подчеркиваем, что процесс негэнтропии реализуется в созидании ценностей. Созидание для «человека природного» воплощалось в сакральных или властных ценностях,20 посредством которых осуществлялось либо принудительное равенство членов общины, либо организованное принуждение к тяжелому, но необходимому труду. Поэтому для «человека природного» труд был либо священным долгом, либо тяжелой необходимостью. С.Н. Булгаков подчеркивал, что этика труда есть в конечном итоге вопрос о господстве духовного начала над мате-риальным21. По мнению Т. Коваль, трудовая этика Православия призывает «молиться и трудиться», поэтому духовно-нравственным идеалом для православного человека стал образ монаха-аскета. Повседневный труд «человека природного», не освещенный высшим смыслом служения Богу и ближнему, подталкивал субъекта к пересмотру духовной модели негэнтропийной самоорганизации. Вектором выбора стали идеологические модели крестьянского общинного социализма или капиталистического предпринимательства.

Конфликт сущности и существования в восприятии человека снимается, если трудовая деятельность личности способствует реализации антропологических установок личности, создавая возможности для индивидуальной самореализации. Человек, создав гарантии сохранения жизни и продолжения рода, испытывает потребность освобождения от уз кровнородственных связей, создания возможностей индивидуальной самореализации вне общины. Тем самым создаются предпосылки перехода от одного уровня самоорганизации к другому, дабы снять противоречия антропологических установок. В этом процессе объект порождает «свое иное», которое взаимодействует с породившим его основанием и наращи-

вает новые уровни организации, формируя новое целое22. Применив этот принцип к «человеку природному», мы получаем субъекта, снимающего свои внутренние противоречия посредством создания «своего иного» — «человека экономического». Негэнтропийной основой его развития становится потребность личности в рационализации социального взаимодействия. На основе этой негэнтропий-ной посылки возникает экономическая деятельность человека. Она, по мнению Н.В. Клягина, основана на действии естественных инстинктов конкуренции, заложенных в биогенетической природе человека23.

Архетип «экономического человека» ориентирован на максимизацию выгоды, понимаемой им как приращение лично контролируемых материально-финансовых ценностей. В этом процессе он обретает подъем духа, самоуважение и веру в свои силы, признание рациональности своих действий в системе кровнородственных и социальных связей. Социум «человека экономического» качественно расширяет вектор свободы самореализации, направляя личность на поиск новых источников энергоресурсов для развития. Критерием негэнтропийной эволюции является расширение возможностей самореализации каждого посредством деятельности, целью которой становится рост прибыли. По мнению Вебера, эволюция — это процесс рационализации, вытеснения из человеческого действия всех тех элементов, которые препятствуют достижению поставленной цели. Поэтому нравственными ценностями «человека экономического» становятся «призвание», «кредитоспособность»,

«труд как долг»24. Отсюда в обществе возникает подъем эмпиризма, рационализма, а в религии — принцип непосредственной очевидности (в связи с реформацией), т.е. научности в

25

самом широком смысле слова .

Энергетика индивидуализма «человека экономического» может настолько резко усилить интенсификацию энергоинформационного действия, что оно способно разрушить системы взаимодействия личности, общества и биосферы. Тем самым воспроизводятся универсальные принципы соотношения энтропийных и негэнтропийных процессов, определяющих развитие как физических, так и социальных процессов. Взаимодействие этих процессов порождает угрозу «бифуркации» или социального хаоса. В принципе, глобальные конфликты ХХ в. (революции и мировые войны) можно рассматривать как столкновение различных типов самоорганизации человека. Кризис современности проявляется в противоречии «человека природного» и «человека экономического». Конфликт этих уровней самоорганизации приводит к поиску силы, способной ограничить потенциал хаоса. «Человек природный» рассматривает в качестве такой силы

божественное или властное начала. «Человек экономический» такую силу видит в экзистен-циональной самореализации созидания, освобождающего энергию интеллекта.

Универсальность негэнтропийного процесса проявляется в закономерности становления мирового рынка как системы, интегрирующей личность, этносы и социумы в глобальной всеобщности. Рынок как система, с одной стороны, формирует дух активности личности, с другой — представляет собой школу апробации технологии кооперативного взаимодействия личностей на этапе индустриального и информационного производства. Основой становления кооперативного взаимодействия личностей и естественным ограничителем потенциала энтропийных — деструктивных процессов становятся антропологические установки «человека экономического». Эти установки, ориентирующие человека на сохранение жизни, продолжение рода, самоутверждение посредством участия в созидании общественно-значимых ценностей, оформляются в концепциях естественных и гражданских прав человека, а также в идеях социальной справедливости. Антропологические установки, оформленные как концепции прав человека, создают видение «человеком экономическим» определенного соотношения меры труда и потребления, необходимой для расширенного воспроизводства и самоорганизации общества. «Человек экономический» ориентирован на реализацию своего частного интереса, но столкновение интересов конкурирующих личностей объективно снимается введением норм социальной справедливости. Эти нормы создают условия становления бытия человека в гармонии с его родовой сущностью. Тем самым создается механизм восстановления негэнтро-пийности общественного бытия человека.

Снятие противоречия двух типов самоорганизации осуществляется в выходе на новый уровень реализации родовой сущности человека — появлении «человека разумного». Процесс раскрытия сущности человека представляет собой многоярусный уровень негэн-тропийных взаимодействий и противоречий, которые реализуются во взаимоотношениях людей, в материально-технологических, социально-экономических и духовно-этических сферах. Снятие этих противоречий осуществляется системой антропологических потребностей в создании гармонизирующих коммуникационных взаимодействий между индивидуальным и всеобщим. Создание новых коммуникаций на основе взаимного признания прав и обязанностей, свободы и ответственности, участия в принятии управленческих решений создает основы развития духовности на новом историческом этапе развития, формирует локальные цивилизации «человека разумного». Духовным ядром цивилизации «человека ра-

зумного» становится поиск свободной личностью адекватных методов и способов реализации своего творческого потенциала посредством участия в созидании общечеловеческих ценностей. Созидание таких ценностей является оптимальным способом преодоления кризисных тенденций в системе социальных взаимодействий российской цивилизации.

Опыт становления и развития российской цивилизации показывает неизбежную закономерность прохождения исторических этапов самоорганизации человека. Сущность современного кризиса России составляет переход от одного этапа самоорганизации человека к другому, но этот переход неизбежен, он откроет новые перспективы развития.

Примечания

1 См.: Степин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. — М., 2000.

2 Федотова В.Г. Душевное и духовное // Философские науки. — 1998. — № 7. — С. 57.

3 Брагин А.В. Специфика Человека, его существования и сущности // Проблемы изучения человека в социально гуманитарном знании / Ред. кол.: В.Е. Кашаев, Е.Н. Коломоец, Л.Б. Макеева, А.Н. Портнов; Науч. ред. М.А. Кукарцева. — Иваново: ИвГУ, 2000. — С. 19.

4 Нуйкин А.А. Истинностная и ценностная компоненты познания // Вопросы философии. — 1988. — № 5. -С. 80.

5 Уайт Л. Исторические корни нашего экологического кризиса // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. — М.: Прогресс, 1990.- С. 199.

6 Тульчинский Г.Л. Постчеловеческая персоноло-гия: Новые перспективы свободы и рациональности. -СПб.: Алетейя, 2002. — С. 24-25.

7 Смирнов С.А. Современная антропология. Аналитический обзор // Человек. — 2004. — № 3. — С. 87-88.

8 Гивишвили Г.В. Есть ли у естествознания альтернатива Богу // Вопросы философии. — 1995. — № 2. — С. 46-47.

9 Вернадский В.И. Размышления натурали-ста//Научная мысль как планетное явление. Кн. 2. — М.: Наука, 1977. — С. 95.

10 Шелер М. Положение человека в Космосе // Проблемы человека в западной философии. — М., 1988. -С. 32.

11 Васильчук Ю.А. Социальное развитие человека. Общество и реформы // Общественные науки и современность. — 2001. — № 1.- С. 20-22.

12 Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. — СПб.: ООО «Издательский дом «Кристалл»», 2002. — С. 65-66

13 Ключевский В.О. Сочинения. В 8 Т. — М., 1956. -Т. I. — C. 313-314.

14 Шкаратан О.М. Русская культура труда и управления // Общественные науки и современность. — 2004. -№ 1. — С. 39.

15 Лосев А.Ф. Античная философия истории. — М.: Наука, 1977. — С. 19.

16 Колесов В.В. Мир человека в слове древней Руси. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. — С. 23-25, 63.

17 Карцев Е.А. Постмодерн как фаза цивилизационного развития и междисциплинарный дискурс // Философия хозяйства. Альманах Центра общественных наук и экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. -2004. — № 5. — С. 131.

18 Самарин Ю.Ф. О мнениях «Современника», исторических и литературных // Избранные произведения. -М.: Моск. филос. фонд: Росспэн, 1996. — С. 431-432.

19 Кропоткин П.А. Этика: Избранные труды. -М.: Политиздат, 1991. — С. 315.

20 Ерасов Б.С. Социальная культурология. — М.: Аспект Пресс, 1998. — С. 87

Булгаков С.Н. Философия хозяйства. — М.: Наука, 1990. — С. 186.

22 Дрюк М.А. Синергетика: позитивное знание и философский импрессионизм // Вопросы философии. -2004. — № 10. — С. 105.

23 Клягин Н.В. Человек в истории. — М., 1999. -С. 116, 117.

Вебер М. Протестантская этика и «дух капитализма» // Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990. -С. 73, 83.

25 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. -М., 1989. — С. 376.

Коваленко Сергей Владимирович,

ГОУВПО «Ивановский государственный энергетический университет имени В.И. Ленина», доктор философских наук, доцент кафедры связей с общественностью, политологии, психологии и права, телефон (4932) 26-97-83, e-mail: [email protected]

Ермолаева Любовь Константиновна,

Ивановский филиал «Российского государственного торгово-экономического университета», кандидат исторических наук, доцент, зав. кафедрой гуманитарных и правовых дисциплин, телефон (4932) 37-67-98.

Оккам (Оккам), Уильям из | Интернет-энциклопедия философии

Уильям Оккам, также известный как Уильям Оккам и Уильям Оккам, был английским философом четырнадцатого века. Исторически Оккама считали выдающимся противником Фомы Аквинского (1224–1274): Аквинский усовершенствовал великий «средневековый синтез» веры и разума и был канонизирован католической церковью; Оккам разрушил синтез и был осужден католической церковью. Хотя это правда, что Аквинский и Оккам расходились во мнениях по большинству вопросов, у Аквинского было много других критиков, и Оккам критиковал Аквинского не больше, чем других.Однако будет справедливо сказать, что Оккам был главной силой перемен в конце средневековья. Это был отважный человек с необычайно острым умом. Его философия была радикальной в то время и продолжает давать представление о текущих философских дебатах.

Принцип простоты — центральная тема подхода Оккама, настолько, что этот принцип стал известен как «бритва Оккама». Оккам использует бритву, чтобы исключить ненужные гипотезы. В метафизике Оккам отстаивает номинализм, точку зрения, согласно которой универсальные сущности, такие как человечность или белизна, являются не чем иным, как концепциями в уме.Он развивает аристотелевскую онтологию, допускающую только отдельные субстанции и качества. В эпистемологии Оккам защищает прямой реалистический эмпиризм, согласно которому люди воспринимают объекты посредством «интуитивного познания» без помощи каких-либо врожденных идей. Эти представления порождают все наши абстрактные концепции и дают знание о мире. В логике Оккам представляет версию теории предположений, подтверждающую его приверженность ментальному языку. Теория предположений преследовала различные цели в средневековой логике, одна из которых заключалась в объяснении того, как слова несут значение.Теологически Оккам — фидеист, утверждающий, что вера в Бога — это вопрос веры, а не знания. В противовес господствующему течению он настаивает на том, что богословие не является наукой, и отвергает все предполагаемые доказательства существования Бога. Этика Оккама — это теория божественного повеления. В диалоге Евтифрона Платон (437-347 до н. Э.) Задает следующий вопрос: хорошо ли что-то потому, что этого хочет Бог, или Бог желает чего-то потому, что это хорошо? Хотя большинство философов утверждают последнее, теоретики божественного повеления утверждают первое.Теорию божественного командования Оккама можно рассматривать как следствие его метафизического либертарианства. В политической теории Оккам продвигает понятие прав, отделения церкви от государства и свободы слова.

Содержание

  1. Жизнь и творчество
  2. Бритва
  3. Метафизика: номинализм
  4. Эпистемология
    1. Прямой реалистический эмпиризм
    2. Интуитивное познание
  5. Логика
    1. Ментальский
    2. Теория предположений
    3. Категории
  6. Богословие
    1. Фидеизм
      1. Богословие — это не наука
      2. Троица — логическое противоречие
      3. Нет свидетельств назначения в мире природы
    2. Против доказательств существования Бога
      1. Онтологическое доказательство
      2. Космологическое доказательство
  7. Этика
    1. Теория божественного командования
    2. Метафизический либертарианство
  8. Политическая теория
    1. Права
    2. Отделение церкви от государства
    3. Свобода слова
  9. Ссылки и дополнительная литература
    1. Работы Оккама на латыни
    2. Работы Оккама в английском переводе
    3. Книги об Оккаме

1.Жизнь и творчество

Сохранилось очень мало биографических сведений об Оккаме. Есть запись о его рукоположении в 1306 году. Из этого мы заключаем, что он родился между 1280 и 1285 годами, предположительно в небольшом городке Оккам, в двадцати пяти милях к юго-западу от Лондона, Англия. Средневековая церковь в этом городе, Всех Святых, недавно установила витраж Оккама, потому что, вероятно, это церковь, в которой он вырос. Тем не менее мы ничего не знаем о детстве и семье Оккама.Скорее всего, он говорил на среднеанглийском языке и писал исключительно на латыни.

Поскольку Оккам присоединился к францисканскому ордену (известному как Орден братьев Меньших или OFM), он получил бы свое раннее образование в доме францисканцев. Оттуда он получил степень богословия в Оксфордском университете. Однако он так и не завершил его, потому что в 1323 году его вызвали в папский двор, который был перенесен из Рима в Авиньон, чтобы ответить по обвинению в ереси.

Оккам оставался в Авиньоне под свободным домашним арестом в течение четырех лет, пока папство проводило расследование.Через это испытание Оккам убедился, что папство коррумпировано, и, наконец, решил бежать вместе с некоторыми другими францисканцами, находившимися там под судом. 26 мая 1328 года они сбежали ночью на украденных лошадях ко двору Людовика Баварского, будущего императора, у которого были свои причины противостоять Папе. Их всех изгнали и выследили, но не поймали.

После короткой и неудачной кампании в Италии Людовик и его свита обосновались в Мюнхене. Оккам провел там остаток своих дней в качестве политического активиста, написав трактаты против папства.Оккам умер где-то между 1347 и 1349 годами, не примирившись с католической церковью. Поскольку он так и не вернулся к своей академической карьере, Оккам получил прозвище «Почтенный инцептор» — «инцептор» — это тот, кто вот-вот получит ученую степень. Другое прозвище Оккама — «Более чем Тонкий Доктор», потому что считалось, что он превзошел францисканского философа Джона Дунса Скота (1265 / 6–1308), известного как Тонкий Доктор.

Методологически Оккам хорошо вписывается в аналитическую философскую традицию.Он считает себя преданным последователем Аристотеля (384–322 до н. Э.), Которого он называет «Философом», хотя большинство исследователей Аристотеля сочли бы многие его интерпретации сомнительными. Оккам может просто иметь уникальное понимание Аристотеля, или он может использовать Аристотеля как прикрытие для развития взглядов, которые, как он знал, могут угрожать статус-кво.

Помимо Аристотеля, французский философ-францисканец Питер Джон Оливи (1248–1298) оказал наибольшее влияние на Оккама.Оливи — чрезвычайно оригинальный мыслитель, первооткрыватель прямого реализма, номинализма, метафизического либертарианства и многих из тех политических взглядов, которые Оккам отстаивает позже в своей карьере. Однако одно заметное различие между ними состоит в том, что, хотя Оккам любит Аристотеля, Оливи его ненавидит. Оккам никогда не признает Оливи, потому что Оливи был осужден как еретик.

Оккам опубликовал несколько философских работ, прежде чем утратил официальный статус академика. Первым был его комментарий к приговорам Питера Ломбарда , стандартное требование для студентов, изучающих средневековое богословие.Философ и архиепископ Питер Ломбард (1100–1160 / 4 гг.) Составил книгу мнений ( sententia ) за и против различных спорных утверждений. Комментируя эту книгу, студенты будут изучать искусство аргументации, в то же время развивая свои собственные взгляды. Будучи студентом, Оккам также написал несколько комментариев к трудам Аристотеля. Кроме того, он участвовал в публичных дебатах, протоколы которых были опубликованы под заголовками спорных вопросов и Quodlibetal Questions — « quodlibet », что означает «как хотите.Однако главным произведением Оккама является его книга Suma Logicae , в которой он излагает основы своей логики и сопутствующей ей метафизики. Мы не знаем точно, когда это было написано, но это последняя из его академических работ. После авиньонского дела Оккам неофициально написал и распространил несколько политических трактатов, наиболее важным из которых является его «Диалог о власти Императора и Папы » (). Все работы Оккама были отредактированы в современные издания, но не все переведены.

2. Бритва

Бритва Оккама — это принцип экономии или простоты, согласно которому более простая теория с большей вероятностью окажется верной. Оккам не изобрел этот принцип; он встречается у Аристотеля, Аквинского и других философов, прочитанных Оккамом. Он также не называл этот принцип «бритвой». Фактически, первое известное использование термина «бритва Оккама» произошло в 1852 году в работе британского математика Уильяма Роуэна Гамильтона. Хотя Оккам никогда даже не приводит аргументов в пользу справедливости этого принципа, он использует его множеством поразительных способов, и именно так он стал ассоциироваться с ним.

Для некоторых принцип простоты подразумевает, что мир максимально прост. Фома Аквинский, например, утверждает, что природа не использует два инструмента там, где достаточно одного. Эта интерпретация принципа также предлагается в его самой популярной формулировке: «Сущности не должны преумножаться сверх необходимости». Тем не менее, это проблематичное утверждение. Сегодня мы знаем, что природа часто бывает избыточной как по форме, так и по функциям. Хотя средневековые философы в значительной степени игнорировали эволюционную биологию, они действительно утверждали существование всемогущего Бога, и одного этого достаточно, чтобы сделать предположение о том, что мир является максимально простым, подозрительным.В любом случае Оккам никогда не делает этого предположения и не использует популярную формулировку принципа.

Для Оккама принцип простоты ограничивает умножение гипотез, не обязательно сущностей. Поддерживая формулировку «Бесполезно делать больше того, что можно сделать меньшими средствами», Оккам предполагает, что теории предназначены для того, чтобы делать что-то, а именно, объяснять и предсказывать, и эти вещи могут быть выполнены более эффективно с меньшим количеством предположений.

С одной стороны, это просто здравый смысл.Предположим, ваша машина внезапно прекращает движение, а указатель уровня топлива показывает пустой бензобак. Было бы глупо предполагать, что у вас закончился газ и что у вас закончилось масло. Чтобы объяснить, что произошло, вам нужна только одна гипотеза.

Некоторые возразят, что принцип простоты не может гарантировать истину. Указатель уровня бензина на вашем автомобиле может быть сломан, или пустой бензобак может быть одной из нескольких причин неисправности автомобиля. В ответ на это возражение можно указать на то, что принцип простоты не говорит нам, какая теория верна, а говорит только о том, какая теория , более вероятно, верна.Более того, если есть какой-либо другой признак повреждения, такой как мигающий масломер, то необходимо объяснить еще один факт, подтверждающий дополнительную гипотезу.

Хотя бритва кажется здравым смыслом в повседневных ситуациях, при использовании в науке она может иметь удивительные и мощные эффекты. Например, в своем классическом изложении теоретической физики « Краткая история времени» Стивен Хокинг приписывает открытие квантовой механики бритве Оккама.

Тем не менее, не все одобряют бритву.Современник Оккама и его коллега-францисканец Уолтер Чаттон предложил «анти-бритву» в противовес Оккаму. Он заявляет, что если трех вещей недостаточно для проверки положительного суждения о вещах, необходимо добавить четвертое и так далее. Другие называют бритву Оккама «принципом скупости», обвиняя ее в подавлении творческих способностей и воображения. Третьи жалуются, что нет объективного способа определить, какая из двух теорий проще. Часто теория, более простая в одном отношении, оказывается более сложной в другом.Все эти и другие опасения вызывают споры относительно бритвы Оккама.

По сути, Оккам выступает за простоту, чтобы снизить риск ошибки. Каждая гипотеза может быть ошибочной. Чем больше гипотез вы принимаете, тем выше риск. Оккам всегда стремился избегать ошибок, даже если это означало отказ от общепринятых традиционных верований. Такой подход помог ему заработать репутацию разрушителя средневекового синтеза веры и разума.

3.Метафизика: номинализм

Одна из основных задач метафизики — объяснить, почему вещи остаются одинаковыми, несмотря на различия. Греческий философ Гераклит (540–480 до н. Э.) Указывает, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, имея в виду не только реки, но и места, людей и саму жизнь. Каждый день все немного меняется, и куда бы вы ни пошли, вы найдете что-то новое. На основании таких наблюдений Гераклит заключает, что ничто не остается прежним.Вся реальность находится в движении.

Проблема с таким видением мира заключается в том, что это ведет к радикальному скептицизму: если ничто не остается неизменным от момента к моменту и от места к месту, то мы никогда не можем быть уверены ни в чем. Мы не можем знать своих друзей, мы не можем знать мир, в котором живем, мы не можем знать даже самих себя! Более того, если Гераклит прав, наука кажется невозможной. Мы могли бы узнать свойства химического вещества здесь сегодня, а завтра по-прежнему не иметь оснований знать его свойства где-нибудь еще.

Излишне говорить, что большинство людей предпочло бы избежать скептицизма. Трудно жить в состоянии полного невежества. Кроме того, кажется очевидным, что наука не невозможна. Изучение мира действительно позволяет нам узнать, как обстоят дела во времени и на расстояниях. Тот факт, что вещи меняются со временем и варьируются от места к месту, похоже, не мешает нам получать знания. Из этого некоторые философы, такие как Платон и Августин (354–430), делают вывод, что Гераклит был неправ, полагая, что все находится в движении.Что-то остается неизменным, что-то, что лежит под изменяющимися и изменяющимися поверхностями, которые мы воспринимаем, а именно универсальная сущность вещей.

Например, хотя отдельные человеческие существа меняются день ото дня и меняются от места к месту, все они разделяют универсальную сущность человечества, которая вечно одинакова. То же самое и с собаками, деревьями, камнями и даже качествами — должна существовать универсальная сущность голубизны, тепла, любви и всего остального, о чем можно подумать. Универсальные сущности — это не физические реальности; если вы рассечете человека, вы не найдете внутри человека, похожего на почку или легкое! Тем не менее универсальные сущности — это метафизические реальности: они обеспечивают невидимую структуру вещей.

Вера в универсальные сущности называется «метафизическим реализмом», потому что она утверждает, что универсальные сущности реальны, даже если мы не можем их физически увидеть. Хотя существуют различные версии метафизического реализма, все они призваны обеспечить основу для знания. Похоже, у вас есть выбор: либо вы принимаете метафизический реализм, либо застряли в скептицизме.

Оккам, однако, утверждает, что это ложная дилемма. Он отвергает метафизический реализм и скептицизм в пользу номинализма: взгляда, согласно которому универсальные сущности являются концепциями в уме.Слово «номинализм» происходит от латинского слова nomina , означающего имя. Более ранние номиналисты, такие как французский философ Росцелин (1050–1125), выдвигали более радикальную точку зрения, согласно которой универсальные сущности — это просто имена, не имеющие реальной основы. Оккам разработал более сложную версию номинализма, часто называемого «концептуализмом», поскольку он утверждает, что универсальные сущности — это концепции, возникающие в нашем сознании, когда мы воспринимаем реальные сходства между вещами в мире.

Например, когда ребенок со временем вступает в контакт с разными людьми, у него начинает формироваться концепция человечности.Реалист сказал бы, что он обнаружил невидимую общую структуру этих людей. Оккам, напротив, настаивает на том, что ребенок просто воспринимал сходства, которые естественным образом укладывались в одну концепцию.

Заманчиво предположить, что Оккам отвергает метафизический реализм из-за принципа простоты. В конце концов, реализм требует веры в невидимые сущности, которые на самом деле могут не существовать. На самом деле, однако, Оккам никогда не использует бритву для атаки на реализм. И при ближайшем рассмотрении это имеет смысл: реалистическая позиция состоит в том, что существование универсальных сущностей — это гипотеза, необходимая для объяснения того, как возможна наука.Поскольку Оккама, как и всех остальных, заботило избежание скептицизма, такой аргумент мог его убедить.

Оккама больше беспокоит реализм: он убежден, что он бессвязен. Непоследовательность — это самое серьезное обвинение, которое философ может выдвинуть против теории, потому что это означает, что теория содержит противоречие, а противоречия не могут быть истинными. Оккам утверждает, что метафизический реализм не может быть истинным, потому что он считает, что универсальная сущность — это одно и много вещей одновременно.Форма человечества — это одно, потому что это то, что объединяет всех людей, но это также много вещей, потому что она обеспечивает невидимую структуру каждого отдельного из нас. Это означает, что это одновременно одно и не одно, а это противоречие.

Реалисты утверждают, что это кажущееся противоречие можно объяснить по-разному. Оккам, однако, настаивает на том, что как бы вы это ни объясняли, невозможно избежать того факта, что понятие универсальной сущности является невозможной гипотезой.Он пишет,

Нет универсального вне разума, реально существующего в индивидуальных субстанциях или в сущностях вещей…. Причина в том, что все, что не много, обязательно должно быть одним числом и, следовательно, уникальным. [ Opera Philosophica II, стр. 11–12]

Оккам представляет мысленный эксперимент, чтобы доказать, что универсальных сущностей не существует. Он пишет, что по реализму

… из этого следует, что Бог не сможет уничтожить одну индивидуальную субстанцию, не уничтожив других индивидуумов того же вида.Ибо, если бы он уничтожил одного индивида, он разрушил бы целое, которое по сути является этим индивидом, и, следовательно, он разрушил бы универсальное, которое есть в нем и в других, имеющих ту же самую сущность. Другие вещи той же самой сущности не остались бы, поскольку они не могли бы продолжать существовать без универсального, составляющего их часть. [ Opera Philosophica I, стр. 51]

Поскольку Бог всемогущ, он должен иметь возможность уничтожить человека. Но универсальная форма человечества заключается в этом человеке.Итак, уничтожая индивидуальность, он уничтожает универсальное. И если он уничтожит универсальное, которым является человечество, то он уничтожит и всех других людей.

Реалист может пожелать ответить, что уничтожение отдельного человека уничтожает только часть универсального человечества. Но это противоречит первоначальному утверждению, что универсальное человечество — это единая общая сущность, которая вечно одинакова для всех! Для Оккама эта проблема решительно побеждает реализм и оставляет нам номиналистическую альтернативу, согласно которой универсалии — это концепции, возникающие в нашем сознании, когда мы воспринимаем похожих людей.Чтобы поддержать эту альтернативу, Оккам развивает эмпирическую эпистемологию.

4. Эпистемология

а. Прямой реалистический эмпиризм

Эпистемология — это изучение знания: что это такое и как мы пришли к нему? Есть два основных подхода к эпистемологии: рационалисты утверждают, что знание состоит из врожденных достоверностей, которые мы обнаруживаем с помощью разума; эмпирики утверждают, что знание состоит из точных представлений, которые мы накапливаем в процессе опыта. Хотя раннесредневековые философы, такие как Августин и Ансельм (1033–1109), были иннатистами, эмпиризм стал преобладать в период высокого средневековья.Это главным образом потому, что Аристотель был эмпириком, и тексты, в которых он пропагандировал эмпиризм, были заново открыты и впервые переведены на латынь в тринадцатом веке.

Вслед за Аристотелем Оккам утверждает, что люди рождаются пустыми состояниями: в нашем сознании нет никаких врожденных определенностей. Мы учимся, наблюдая за качествами объектов. Версия эмпиризма Оккама называется «прямым реализмом», потому что он отрицает наличие какого-либо посредника между воспринимающим и миром.(Обратите внимание, что прямой реализм не следует путать с метафизическим реализмом, который Оккам отвергает, как обсуждалось выше.) Прямой реализм утверждает, что если вы видите яблоко, его краснота заставляет вас узнать, что оно красное. Это может показаться очевидным, но на самом деле возникает проблема, которая побудила многих эмпириков, как во времена Оккама, так и сегодня, отвергнуть прямой реализм.

Как указывает французский философ Питер Ореол (1275–1333), проблема в том, что бывают случаи, когда мы воспринимаем то, чего на самом деле нет.В оптических иллюзиях, галлюцинациях и снах наше восприятие полностью отключено от внешнего мира.

Репрезентационализм — это версия эмпиризма, призванная решить эту проблему. Согласно репрезентационалистам, люди воспринимают мир через ментальный посредник, или репрезентацию, известную в средние века как «умопостигаемые виды». Обычно яблоко вызывает у нас понятный вид, через который мы можем его воспринимать. В случаях оптических иллюзий, галлюцинаций и сновидений разумный вид вызывает что-то еще.Восприятие кажется нам правдоподобным, потому что нет никакой разницы в умопостигаемых видах. Еще до Петра Ореола Фома Аквинский защищал репрезентативность, и вскоре она стала доминирующей точкой зрения.

Трудность с репрезентативностью, как убедительно демонстрирует ирландский философ Джордж Беркли (1685-1754), состоит в том, что, как только вы вводите посредника между воспринимающим и внешним миром, вы теряете оправдание своей веры во внешний мир. Если все наши идеи приходят через репрезентации, как мы узнаем, что стоит за этими репрезентациями? Причиной их могло быть что-то другое, кроме физических объектов.Например, Бог мог передавать представления о физических объектах в наш разум, не создавая при этом никаких физических объектов вообще — что, собственно, и стало убеждением Беркли. Этот взгляд, известный как идеализм, является радикально скептическим, и большинство философов предпочитают его избегать.

г. Интуитивное познание

Оккам выдвигает идеализм через понятие интуитивного познания, которое играет решающую роль в его четырехэтапном объяснении приобретения знаний. Его можно резюмировать следующим образом.Первый шаг — сенсорное познание: получение данных через пять органов чувств. Эту способность люди разделяют с животными. Второй шаг — интуитивное познание — исключительно человеческий. Интуитивное познание — это осознание того, что конкретный воспринимаемый человек существует и обладает качествами, которыми он обладает. Третий шаг — это записывающее познание, с помощью которого мы запоминаем прошлые восприятия. Четвертый шаг — это абстрактное познание, с помощью которого мы объединяем людей в группы похожих людей.

Обратите внимание, что если яблоко поставлено перед лошадью, лошадь получит данные о яблоке — цвет, запах и т. Д.- и реагируем соответствующим образом. Однако лошадь не зарегистрирует реальность объекта. Предположим, вы проецируете реалистичное лазерное изображение яблока перед лошадью, и она пытается откусить. Он расстроится и, в конце концов, сдастся, но по-настоящему никогда не «поймет». Человеческие существа, напротив, обладают разумом, чувствительным к реальности. Дело не в том, чтобы каждый раз думать: «Это реально», когда мы что-то видим. Напротив, Оккам утверждает, что интуитивное познание не является пропозициональным. Скорее, это вопрос регистрации того, что яблоко действительно обладает теми качествами, которые мы воспринимаем.Оккам пишет:

Интуитивное познание таково, что когда познаются некоторые вещи, одна из которых присуща другой, или одна пространственно удалена от другой, или существует в некотором отношении к другой, непосредственно в силу этого непропозиционального познания этих вещей, известно, присуща эта вещь или нет, если она пространственно удалена или нет, и то же самое для других истинных случайных суждений, если только это познание не ошибочно или не существует какого-либо препятствия. [ Opera Theologica I, стр.31]

Хотя интуитивное познание само по себе не является пропозициональным, оно обеспечивает основу для формулирования истинных суждений. Лошадь не может сказать: «Это яблоко красное», потому что ее разум недостаточно сложен, чтобы уловить реальность того, что она воспринимает. Человеческий разум, регистрируя существование вещей — и , что они есть, и , как они, следовательно, может формулировать утверждения о них.

Строго говоря, когда человек интуитивно познает яблоко, он еще не думает о нем как о яблоке , потому что для этого нужно поместить его в группу.В нормальном восприятии взрослого человека все четыре вышеуказанных шага происходят вместе так быстро, что их трудно разделить. Но попробуйте представить себе, каково восприятие малыша: он видит круглый красный предмет и указывает на него, говоря: «Это!» Это выражение интуитивного познания.

Интуитивное познание обеспечивает причинную связь между внешним миром и человеческим разумом. Согласно Оккаму, человеческий разум полностью пассивен во время интуитивного познания. Объекты в мире заставляют нас осознавать их существование, и это объясняет и оправдывает нашу веру в них.

Несмотря на то, что он настаивает на причинной связи между миром и нашим разумом, Оккам ясно распознает случаи, когда интуитивное познание вызывает ложное суждение. (См. Последнюю строчку вышеприведенной цитаты: «… если это познание не ошибочно или не существует каких-либо препятствий».) Например, когда вы видите палку, наполовину выпавшую из воды, она выглядит изогнутой. Это потому, что ваше интуитивное познание клюшки зависит от вашего одновременного интуитивного познания воды, и это вызывает искаженное восприятие.Помимо того, что Оккам оставляет место для ошибок в своем отчете, он также оставляет место для скептицизма: Бог может передавать людям представления, которые выглядят в точности как интуитивные познания.

Учитывая, что прямой реализм не может исключить скептицизм в большей степени, чем репрезентационализм, можно задаться вопросом, почему Оккам предпочитает его. В конце концов, это вопрос простоты. В то время как Оккам никогда не использует свою бритву против метафизического реализма, он действительно использует ее против репрезентационализма. Интуитивное познание необходимо для обеспечения причинно-следственной связи между миром и разумом, и, если она установлена, в посреднике отпадет необходимость.Понятный вид — ненужная гипотеза.

Стоит отметить, что интуитивное познание также обеспечивает эпистемологическую поддержку номиналистической метафизики Оккама. Репрезентационалисты обычно считают, что понятный вид исходит из универсальной сущности вещи. По их мнению, вы воспринимаете яблоко как яблоко, потому что универсальная сущность яблока передается вам через его понятные виды. Фактически, многие метафизические реалисты будут доказывать превосходство своей точки зрения именно на том основании, что универсальные сущности обеспечивают основу для понятных видов, а разумные виды необходимы нам, чтобы знать, что мы воспринимаем.Они спросят: как еще мы можем идентифицировать яблоки как яблоки , а не просто так много разных индивидуумов?

Как мы видели, Оккам утверждает, что не существует универсальной сущности. Следовательно, нет никаких оснований для внятного вида. Каждый объект в мире является абсолютной индивидуальностью, и именно так мы воспринимаем его сначала. Так же, как и малышей, нас засыпает гудящей, бурлящей путаницей цветов и звуков. Но наш разум — мощные сортировочные машины. Мы запоминаем восприятия с течением времени (записывающее познание) и организуем их в группы (абстрактное познание).Этот организационный процесс дает нам последовательное понимание мира, и именно это Оккам пытается объяснить в своем изложении логики.

5. Логика

а. Ментальский

Хотя человеческий разум рождается без каких-либо знаний, согласно Оккаму, он действительно полностью оснащен системой обработки восприятий по мере их приобретения. Эта система — мысль, которую Оккам понимает на невысказанном, мысленном языке. Поэтому его считают сторонником «ментальности», как и американского философа Ноама Хомского.

Оккам мог бы сравнить мысль с машиной, готовой манипулировать огромным количеством пустых ящиков. Когда мы наблюдаем за миром, восприятие помещается в пустые ячейки. Затем машина сортирует и упорядочивает коробки по содержимому. Две маленькие коробки с одинаковым содержимым могут быть помещены вместе в большую коробку, а затем большая коробка может быть соединена с другой большой коробкой. Например, по мере накопления представлений о Ровере и Фидо они становятся концептом собака , а затем концепция собака ассоциируется с концептом блох .Этот концептуальный аппарат позволяет нам строить осмысленные предложения, например: «У всех собак есть блохи».

Интуитивное познание в эпистемологии Оккама обеспечивает основу для того, что сегодня называют «каузальной теорией референции» в философии языка. Слово «собака» означает собака , потому что концепция, о которой вы думаете, когда пишете или говорите, была вызвана собаками, которых вы воспринимали. Собаки вызывают у всех людей одни и те же представления. Таким образом, ментальный язык универсален среди нас, хотя в разных странах мира есть разные способы говорить и писать слова.Хотя письменный и устный язык условны, само значение естественно.

В начале своей карьеры Оккам придерживался мнения, что концепции — это ментальные объекты или «фикты», которые напоминают объекты в мире, как изображения. Однако он отказался от теории фикты, поскольку она предполагает репрезентативную эпистемологию, которая, в свою очередь, предполагает метафизический реализм. Вместо этого выступая за «теорию интеллекта», согласно которой объекты могут оказывать причинное воздействие на разум, не создавая мысленных образов самих себя; он предлагает следующую аналогию.Средневековые пабы получали вино партиями в деревянных бочках, запечатанных обручами. Когда прибыла партия, владелец паба повесил обруч для бочки перед входной дверью, чтобы сообщить горожанам, что вино есть в наличии. Хотя обруч никак не напоминал вино, для горожан он имел большое значение. Это потому, что наличие обруча было вызвано прибытием вина. Точно так же собаки в этом мире вызывают в нашем сознании важные концепции, даже если они не похожи на собак.

Следует отметить, что есть недостаток как у аналогии с обручем бочки, так и у иллюстрации коробки: они изображают концепции как вещей . Для удобства Оккам часто свободно говорит о концепциях, как если бы они были вещами. Однако, согласно теории интеллектуума, на самом деле концепции — это вовсе не вещи, а, скорее, действия. Восприятие собаки не вызывает существования сущности в вашем уме; скорее, это вызывает мысленный акт. Сегодня мы бы сказали, что это заставляет нейрон срабатывать. Повторяющиеся действия вызывают привычку: склонность выполнять действие по желанию.Таким образом, повторяющееся восприятие собак вызывает повторяющиеся акты зачатия собаки, а эти повторяющиеся действия вызывают привычку зачатия собаки, а это означает, что вы можете участвовать в действиях по зачатию собаки, когда захотите, даже когда вокруг нет собак, которые могли бы воспринимать.

г. Теория предположений

По мнению Оккама, любая связная мысль, которая у нас есть, требует соединения или разъединения понятий с помощью лингвистических операторов. У Оккама много идей о том, как работают лингвистические операторы, которые он развивает в своей версии теории предположений.Хотя теория предположений была главной заботой позднесредневековых логиков, ученые до сих пор расходятся во мнениях относительно ее цели. Некоторые думают, что это была попытка построить систему формальной логики, которая в конечном итоге провалилась. Другие думают, что это было больше похоже на современную теорию логической формы.

Интерес Оккама к теории предположений, кажется, мотивирован его стремлением прояснить концептуальную путаницу. Как и Людвиг Витгенштейн (1889–1951), Оккам утверждает, что многие философские ошибки возникают из-за неправильного понимания языка.Он считал метафизический реализм ярким примером. Представление о людях в целом заставляет нас использовать слово «человечность». Метафизические реалисты приходят к выводу, что это слово должно относиться к универсальной сущности внутри всех людей. Для Оккама, однако, слово «человечность» означает привычку, которая позволяет нам очень эффективно представлять всех людей, которых мы воспринимали на сегодняшний день, без всех их индивидуальных деталей. Таким образом, теория предположений Оккама призвана поддержать его номиналистическую метафизику и одновременно разъяснить правила мышления.

Слово «предположение» происходит от латинского слова «stand for», но оно близко соответствует техническому понятию, известному как «ссылка» на английском языке. На самом базовом уровне теория предположений говорит нам, как слова, используемые в предложениях, которые Оккам называет «терминами», относятся к вещам.

Средневековые логики признают три типа предположений — материальные, личные и простые, — но их метафизические обязательства влияют на их анализ. Практически все согласны с материальным предположением. Это происходит, когда термин упоминается, а не используется, как, например, термин «стоп» в предложении: «Знак говорит« стоп ».» Но они расходятся во мнениях по поводу личных и простых предположений. Для Оккама личное предположение возникает, когда термин обозначает объект в мире, как и термин «кошка» в предложении «Кот на циновке», а простое предположение возникает, когда термин обозначает концепцию в уме. , как и «лошадь» в предложении «Лошадь — это вид». Для противников-реалистов Оккама, напротив, термин «вид» означает универсальную сущность, которая является объектом в мире. Таким образом, у них другой взгляд на личное и простое предположение.

В дополнение к трем типам предположений средневековые логики признают два типа терминов: категорематический и синкатегорематический. Категорематические термины относятся к существующим вещам и называются «категорематическими», потому что в своем Органоне Аристотель утверждает, что существует десять категорий существующих вещей. Термины Syncategorematic вообще ни к чему не относятся. Это логические операторы, такие как «все», «не», «если» и «только», которые говорят, как связывать или разъединять категорематические термины в предложении.

Среди категорематических терминов одни являются абсолютными именами, а другие — коннотативными. Оккам описывает разницу следующим образом:

Собственно говоря, только абсолютные имена, то есть понятия, обозначающие вещи, состоящие из материи и формы, имеют определения, выражающие реальную сущность. Некоторыми примерами такого рода имен являются «человек», «лев» и «козел». С другой стороны, коннотативные и относительные имена, которые обозначают одно прямо, а другое косвенно, имеют определения, выражающие номинальную сущность.Вот некоторые примеры таких имен: «белый», «горячий», «родительский» и «дочерний». [ Opera Philosophica IX, стр. 554]

Термины «человек» и «родитель» являются именами Бетти. Термин «человек» означает Бетти в абсолютном смысле, потому что он относится только к ней как к независимо существующему объекту. Термин «родитель» означает Бетти коннотативным образом, потому что он означает ее и в то же время означает ее детей.

г. Категории

Хотя различие между абсолютными и коннотативными терминами кажется незначительным, Оккам использует его в радикальных целях.Согласно стандартному прочтению Органон , Аристотель считает, что существует десять следующих категорий существующих вещей: субстанция, качество, количество, отношение, место, время, положение, состояние, действие и страсть. Однако, согласно чтению Оккама, Аристотель считает, что существует только две категории существующих вещей: субстанция и качество. Оккам основывает свою интерпретацию на тезисе о том, что только субстанции и качества имеют реальные определения сущности, обозначающие вещи, состоящие из материи и формы.Остальные восемь категорий обозначают субстанцию ​​или качество, но при этом означают что-то еще. Следовательно, у них есть номинальные определения сущности, означающие, что они не являются существующими вещами.

Учитывайте количество. Предположим, у вас есть один апельсин. Это вещество с настоящей сущностью цитрусовых. Кроме того, он обладает несколькими качествами, такими как цвет, вкус и запах. Согласно Оккаму, апельсин и его качества — уже существующие вещи. Но апельсин тоже особенный. Есть ли его необычность? Для математиков-платоников ответ — да: число один существует как универсальная сущность и присутствует в апельсине.Оккам, напротив, утверждает, что необычность апельсина — это всего лишь краткий способ сказать, что поблизости нет других апельсинов. Итак, в предложении «Вот один апельсин» термин «один» имеет коннотативное значение: он прямо означает сам апельсин, а косвенно означает все остальные апельсины, которых здесь нет. Оккам исключает остальные категории аналогичным образом.

Интересно, что исключение Оккама количества ускорило его вызов в Авиньон, потому что это подтолкнуло его к новому описанию таинства жертвенника.Причастие жертвенника — это чудо, которое должно произойти, когда хлеб и вино превращаются в тело и кровь Иисуса Христа. Этот процесс известен в теологии как «пресуществление», потому что одна субстанция превращается в другую субстанцию. Проблема состоит в том, чтобы объяснить, почему хлеб и вино по-прежнему выглядят, пахнут и имеют одинаковый вкус, несмотря на лежащие в основе изменения. Согласно общепринятому мнению, качество хлеба и вина по-прежнему зависит от их количества, которое остается неизменным при обмене веществ.Однако, согласно Оккаму, количество есть не что иное, как сама субстанция; если вещество изменяется, то изменяется и количество. Итак, качества не могут продолжаться в том же количестве. Они также не могут перейти из сущности хлеба и вина в сущность Иисуса, потому что было бы кощунственно сказать, что Иисус был хрустящим или влажным! Решение Оккама состоит в том, чтобы утверждать, что свойства хлеба и вина продолжают существовать сами по себе, сопровождая невидимую субстанцию ​​Иисуса по глотку.Излишне говорить, что это решение было слишком умным.

Ученые продолжают задавать один вопрос: почему Оккам позволяет оставить две из десяти категорий вместо одной, а именно, субстанции. Кажется, что такие качества, как белизна, хрусткость, сладость и т. Д., Можно так же легко свести к номинальным сущностям: они обозначают само вещество, а также язык, нос или глаз, который его воспринимает. Конечно, если бы Оккам устранил качество, у него действительно не осталось бы никаких оснований для спасения чуда пресуществления.Возможно, этого было достаточно, чтобы остаться с бритвой.

6. Богословие

а. Фидеизм

Несмотря на отход от ортодоксии и конфликт с папством, Оккам никогда не отказывался от католицизма. Он стойко придерживался фидеизма, взгляда, согласно которому вера в Бога — это вопрос только веры. Хотя фидеизм вскоре стал обычным явлением среди протестантских мыслителей, среди средневековых католиков он не был так распространен. В начале средневековья Августин предложил доказательство существования Бога и продвигал точку зрения, согласно которой разум — это вера, ищущая понимания.В то время как стандартный подход для любого средневекового философа заключался бы в признании роли веры и разума в религии, Оккам бескомпромиссно отстаивает только веру.

Три утверждения показывают, что Оккам фидеист.

и. Богословие — это не наука

Слово «наука» происходит от латинского слова « scientia », что означает знание. В первой книге из своих предложений Питер Ломбард поднимает вопрос о том, является ли богословие наукой и в каком смысле.Большинство философов, комментируя предложение предложений , нашли способ использовать веру как способ познания. Оккам, однако, не прилагает таких усилий. Как убежденный эмпирик, Оккам твердо придерживается тезиса о том, что все знания основываются на опыте. Однако у нас нет переживания Бога. Из этого неизбежно следует, что у нас нет знания о Боге, как утверждает Оккам в следующем отрывке:

Чтобы продемонстрировать утверждение веры, которое мы формулируем о Боге, для центральной концепции нам потребуется простое познание божественной природы как таковой — то, что есть у того, кто видит Бога.Тем не менее, в нашем нынешнем состоянии у нас не может быть такого познания. [ Quodlibetal Questions , pp. 103-4]

Под «нынешним состоянием» Оккам подразумевает жизнь на Земле как человеческое существо. Точно так же, как теперь у нас есть знания о других через интуитивное познание их индивидуальных сущностей, те, кто пойдут на небеса (если они когда-либо будут), будут познавать Бога через интуитивное познание его сущности. А пока нам остается только надеяться.

ii. Троица — это логическое противоречие

Троица — это основная христианская доктрина, согласно которой Бог — это три Личности в одном.Христиане традиционно считают Троицу тайной, а это означает, что она находится за пределами понимания человеческого разума. Оккам доходит до того, что признает, что это вопиющее противоречие. Он отображает проблему с помощью следующего силлогизма:

Согласно учению о Троице:

(1) Бог Отец,

и,

(2) Иисус есть Бог.

Следовательно, по транзитивности, согласно доктрине Троицы:

(3) Иисус — Отец.

Однако, согласно учению о Троице, Иисус не Отец.

Итак, согласно доктрине Троицы, Иисус одновременно есть и не является Отцом.

Создавая прецедент для недавней защиты президента, многие средневековые философы предположили, что переходный вывод к заключению нарушается разными значениями слова «есть». Скот творчески утверждает, что логика Троицы — это непрозрачный контекст, не подчиняющийся обычным правилам.Для Оккама, однако, этот силлогизм устанавливает, что теология нелогична и никогда не должна смешиваться с философией.

iii. Нет свидетельств назначения в мире природы

Аристотель, живший до христианства, никогда не верил в Троицу. Однако он, похоже, верит в сверхъестественную силу, которая придает смысл всей природе. Это очевидно из его учения о четырех причинах, согласно которому все сущее требует четырехкратного объяснения.Оккам сформулировал бы эти четыре причины в виде следующих четырех вопросов:

Первая причина: из чего он сделан?
Вторая причина: что она делает?
Третья причина: что вызвало это?
Причина четвертая: почему он делает то, что делает?

Большинство средневековых философов находили четыре причины Аристотеля способствующими христианскому мировоззрению, приравнивая четвертую причину к доктрине божественного провидения, согласно которой все происходящее в конечном итоге является частью плана Бога.

Хотя Оккам не хотел не соглашаться с Аристотелем, он был настолько полон решимости отделить теологию от науки и философии, что чувствовал себя обязанным критиковать четвертую (которую он называет «последней») причиной. Оккам пишет:

Если бы я не принимал никаких авторитетов, я бы заявил, что нельзя доказать ни утверждениями, которые известны сами по себе, ни опытом, что каждое следствие имеет конечную причину…. Тот, кто просто следует естественному разуму, возразил бы, что вопрос «почему?» неуместен в случае естественных действий.Поскольку он утверждал бы, что нет никакого реального вопроса, чтобы спросить что-то вроде: «По какой причине возникает огонь?» [ Quodlibetal Questions , pp. 246-9]

Без сомнения, Оккам выразил свою критику гипотетически, от третьего лица, потому что он знал, что открытое утверждение о том, что сама вселенная может быть полностью бесцельной, никогда не выдержит испытания сильными мира сего.

г. Против доказательств существования Бога

Излишне говорить, что Оккам отвергает все предполагаемые доказательства существования Бога.Двумя наиболее важными доказательствами тогда, как и сейчас, были онтологическое доказательство Ансельма и космологическое доказательство Фомы Аквинского. Хотя первое основано на рационалистическом мышлении, а второе — на эмпирическом мышлении, по мнению Оккама, они сводятся к очень похожим стратегиям. Конечно, во времена Оккама, как и сегодня, циркулировало множество различных версий каждого из этих доказательств. Оккам считает, что наиболее правдоподобная версия каждого из них сводится к бесконечному аргументу регрессии следующей формы:

Если Бога не существует, то есть бесконечный регресс.
Но бесконечные регрессы невозможны.
Следовательно, Бог должен существовать.

Причина, по которой Оккам считает эту форму аргумента наиболее правдоподобной, заключается в том, что он полностью согласен со второй предпосылкой, что бесконечные регрессии невозможны. Если бы можно было показать, что отсутствие Бога подразумевает бесконечный регресс, тогда Оккам согласился бы с выводом о его существовании. Оккам, однако, отрицает, что отсутствие Бога подразумевает что-либо подобное.

Чтобы понять отвращение Оккама к бесконечной регрессии, необходимо понять различие Аристотеля между экстенсивной и интенсивной бесконечностью.Обширная бесконечность — это неисчислимое количество реально существующих вещей. Математические платоники представляют множество целых чисел как обширную бесконечность. Оккам, однако, считает идею бесчисленного количества противоречивой: если объекты существуют, то Бог может их сосчитать, а если Бог может их посчитать, то они не являются бесчисленными. Напротив, интенсивная бесконечность — это просто отсутствие ограничений. Как номиналист, Оккам понимает множество целых чисел как интенсивную бесконечность в том смысле, что нет верхнего предела того, насколько кто-то может считать.Это не означает, что набор целых чисел представляет собой неисчислимое количество реально существующих вещей. Оккам считает, что бесконечные регрессии невозможны только постольку, поскольку они предполагают обширную бесконечность.

и. Онтологическое доказательство

Согласно Оккаму, сторонники онтологического доказательства рассуждают следующим образом: если бы не было одной величайшей сущности, среди сущностей был бы бесконечный регресс. Следовательно, должна быть одна величайшая сущность, а именно Бог.

Одним из способов противодействия этому рассуждению было бы отрицание того, что величие — это объективно существующее качество.Однако Оккам не придерживается этого подхода. Напротив, он, кажется, принимает Великую Цепь Бытия как должное. Великая цепь бытия — доктрина, преобладающая в Средние века и за его пределами. Согласно ему, всю природу можно расположить по иерархии ценностей сверху вниз примерно следующим образом: Бог, ангелы, люди, животные, растения, камни. Великая Цепь Бытия подразумевает, что величие — это объективно существующее качество.

Краткий ответ Оккама на онтологический аргумент состоит в том, что он не доказывает, что существует только одна величайшая сущность.Имея в виду Великую Цепь Бытия, становится очевидно, что он хочет сказать. Если Бога и ангелов не существует, тогда люди являются величайшими существами, и среди нас нет единственного лучшего. Заметьте, что даже если бы среди людей был единственный лучший, он или она были бы «богом» в совершенно ином смысле, чем того требует католическая ортодоксия.

Некоторые ученые интерпретировали Оккама как означающее, что онтологический аргумент успешно доказывает, что Отец, Сын и Святой Дух существуют, но не то, что они — одно.Однако неясно, как эмпиризм Оккама мог позволить такой вывод.

ii. Космологическое доказательство

Согласно Оккаму, сторонники космологического аргумента объясняют следующее: если бы не было первопричины, среди причин был бы бесконечный регресс; следовательно, должна быть первопричина, а именно Бог.

Есть два разных способа понять «причину» в этом аргументе: действенная причина и сохраняющая причина. Действенная причина со временем последовательно вызывает следствие.Например, ваши бабушка и дедушка были действенной причиной ваших родителей, которые были действенной причиной вас. Напротив, сохраняющая причина — это одновременная поддержка следствия. Например, кислород в комнате является причиной горящего пламени свечи.

По мнению Оккама, космологический аргумент не может использовать любой из типов причинности. Сначала рассмотрите эффективную причинно-следственную связь. Если бы цепь действенных причин, породивших мир, который мы знаем сегодня, не имела бы начала, то она образовала бы не обширную бесконечность, а интенсивную бесконечность, которая безвредна.Поскольку не все звенья цепи существовали бы одновременно, они не могли бы составлять бесчисленное количество реально существующих вещей. Скорее, они просто подразумевали бы, что Вселенная представляет собой вечный цикл неограниченного или вечного движения. Оккам прямо утверждает, что, как утверждал Аристотель, возможно, что у мира не было начала.

Затем подумайте о сохранении причинно-следственной связи. Представление о мире как о продукте одновременных сохраняющих причин затруднено. Идея, пожалуй, лучше всего выражена в рассказе Стивена Хокинга.Согласно рассказу, ученый читал лекцию по астрономии. После лекции к ученому подошла пожилая женщина и сказала, что он ошибся. «Мир на самом деле представляет собой плоскую пластину, опирающуюся на спину гигантской черепахи». Ученый спросил: «А на чем стоит черепаха?» На что дама торжествующе ответила: «Вы очень умны, молодой человек, но бесполезно — это черепахи до самого конца».

Оккам с готовностью допускает, что если мир должен «поддерживаться» сохраняющими причинами, то среди них должен быть первый, потому что в противном случае набор сохраняющих причин составлял бы бесчисленное количество реально существующих вещей.Фактически это догмат веры в то, что Бог является одновременно действенной и сохраняющей причиной космоса, и Оккам принимает этот принцип на веру. Однако он ловко указывает на то, что так же, как космос не обязательно должен иметь начало; его совсем не нужно «задерживать» таким образом. Каждая существующая вещь может быть своей собственной спасительной причиной. Следовательно, космологический аргумент совершенно неубедителен.

Фидеизм Оккама сводится к отказу полагаться на гипотезу Бога при построении теории. Следует иметь в виду, что в средние века не было философских факультетов и философских степеней.Единственным выбором студента для поступления в аспирантуру были право, медицина или теология. Желая стать философом, Оккам изучал богословие и выполнял свои богословские упражнения, все время пытаясь выделить отдельное пространство для философии. Единственная область, где два мира неразрывно сталкиваются для него, — это этика.

7. Этика

а. Теория божественного командования

Многие люди думают, что Бог повелевает людям быть добрыми, потому что доброта — это хорошо, и что сам Бог всегда добр, потому что его действия всегда соответствуют добру.

Хотя это был и остается наиболее распространенным способом понимания отношений между Богом и моралью, Оккам не согласен. По его мнению, Бог не соответствует независимо существующим стандартам добродетели; скорее, сам Бог является эталоном добродетели. Это означает, что Бог не повелевает нам быть добрыми, потому что доброта — это хорошо. Скорее, доброта — это хорошо, потому что Бог повелевает ей. Оккам был теоретиком божественных заповедей: воля Бога устанавливает добро и зло.

Теория божественного повеления всегда была непопулярной, потому что она несет в себе один очень неинтуитивный вывод: если все, что угодно Бог становится правильным, и Бог может повелевать все, что он хочет, тогда Бог может приказать нам всегда быть злыми и никогда не быть добрыми, и тогда это будет быть правильными для нас, если мы будем недобрыми, и неправильным, если мы будем добрыми.Доброта — плохо, а недоброжелательность — хорошо! Как это могло произойти?

По мнению Оккама, Бог всегда велел и всегда будет повелевать добротой. Тем не менее, для него возможно иначе. Эта возможность является прямым требованием божественного всемогущества: Бог может делать все, что не связано с противоречием. Конечно, многие философы, такие как Фома Аквинский, настаивают на том, что Бог не может приказывать нам быть недобрыми только потому, что тогда воля Бога противоречила бы Его природе.Однако для Оккама это неправильный способ понимания природы Бога. По мнению Оккама, самое важное, что нужно понимать в природе Бога, — это то, что она максимально свободна. Нет никаких ограничений, внешних или внутренних, для того, что может пожелать Бог. По мнению Оккама, с этим тезисом стоит или не согласится вся теология.

Оккам допускает, что трудно представить себе мир, в котором Бог изменяет свои заповеди. Но это цена сохранения божественной свободы. Он пишет,

Я отвечаю, что ненависть, воровство, прелюбодеяние и тому подобное могут включать зло в соответствии с общим законом, поскольку они совершаются кем-то, кто по божественному повелению обязан совершить противоположное действие.Что же касается всего абсолютного в этих действиях, то Бог может совершить их, не привлекая никакого зла. И они могут даже быть выполнены достойно кем-то на земле, если они подпадут под божественное повеление, точно так же, как сейчас противоположное им, по сути, подпадают под божественное повеление. [ Opera Theologica V, стр. 352]

Одним из преимуществ этого подхода является то, что он позволяет Оккаму разобраться в некоторых примерах Ветхого Завета, где кажется, что Бог повелевает такие вещи, как убийство (как в случае с Авраамом, приносящим в жертву Исаака) и обман (как в случае израильтян, грабящих египтян).Но библейское толкование — не мотив Оккама. Его мотив — представить Бога как парадигму метафизической свободы, чтобы он мог понять человеческую природу, созданную по его образу.

г. Метафизический либертарианство

Метафизический либертарианство — это точка зрения, согласно которой люди несут ответственность за свои действия как личности, потому что у них есть свобода воли, определяемая как способность делать что-то иное, чем они сами. Метафизический либертарианство противоположно детерминизму, согласно которому люди не обладают свободой воли, а скорее определяются предшествующими условиями (такими как Бог, природа или факторы окружающей среды), чтобы делать именно то, что они делают.

Предположим, Джейк ест кекс. Согласно детерминисту, к этому его побудили предшествующие условия. Следовательно, он не мог поступить иначе, если бы предыдущие условия не были другими. В таких же условиях Джейк не может не съесть кекс. Детерминисты соглашаются с тем, что свобода — это иллюзия.

Компатибилизм — это версия детерминизма, согласно которой стремление делать именно то, что мы делаем, совместимо со свободой до тех пор, пока предшествующие условия, определяющие то, что мы делаем, включают наш собственный выбор.Компатибилисты утверждают, что выбор, который мы делаем, является свободным, даже если мы не могли бы поступить иначе при тех же предшествующих условиях. С этой точки зрения Джейк решил съесть кекс, потому что его желание перевесило все другие соображения в тот момент. По мнению компатибилистов, наш выбор всегда определяется нашими самыми сильными желаниями.

Метафизические либертарианцы отвергают детерминизм и компатибилизм, настаивая на том, что свободная воля включает в себя способность действовать против наших самых сильных желаний.С этой точки зрения Джейк мог воздержаться от кекса даже при тех же самых предшествующих условиях. Хотя желания влияют на наш выбор, они не являются причиной нашего выбора в соответствии с метафизическим либертарианством; скорее, наш выбор обусловлен нашей волей, которая сама по себе является беспричинной причиной, а это означает, что это независимая сила, более сильная, чем любое предшествующее условие. Это понятие свободы воли позволяет метафизическому либертарианцу закрепить за людьми очень сильную концепцию индивидуальной ответственности: то, что мы делаем, не связано ни с Богом, ни с природой, ни с факторами окружающей среды.

Многие люди предполагают, что все средневековые философы были метафизическими либертарианцами. В то время как протестантское богословие классически продвигает теологический детерминизм, точка зрения, что все, что делают люди, предопределено Богом, католическая теология классически продвигает точку зрения, согласно которой Бог дал людям свободную волю. Хотя верно то, что каждый средневековый философ поддерживает тезис о том, что люди свободны, немногие способны сохранять приверженность свободе воли, определяемой как способность делать что-то иное, чем мы, при тех же предшествующих условиях.Причина в том, что так много других теологических и философских доктрин противоречат этому.

Рассмотрите божественное предвидение. Если Бог всеведущ, то он знает все, что вы когда-либо собираетесь делать. Предположим, он знает, что завтра вы съедите яблоко на обед. Как же тогда вы можете отказаться от завтрака на обед яблоко? Даже если Бог никоим образом не принуждает вас, кажется, что его нынешнее знание вашего будущего требует, чтобы ваш выбор был уже определен.

Средневековые философы борются с этим и другими конфликтами со свободой воли.Большинство отказывается от метафизического либертарианства в пользу некоторой формы компатибилизма. Это означает, что они утверждают, что наш выбор свободен, даже если он определяется предшествующими условиями.

В своем комментарии « предложений » Питер Джон Оливи приводит длинный и страстный аргумент в пользу чистой метафизической либертарианской концепции свободы воли. Оккам поддерживает позицию Оливи, даже не приводя в ее пользу особых аргументов. По мнению Оккама, мы переживаем свободу.Мы не можем отвергнуть этот опыт не больше, чем мы не можем отказаться от нашего опыта внешнего мира. Оккам идет на все, чтобы скорректировать свое мнение о божественном предвидении и обо всем остальном, что в противном случае могло бы угрожать свободе воли, чтобы приспособиться к нему. Он пишет,

Воля может свободно хотеть чего-то и не желать этого. Под этим я подразумеваю, что он способен разрушить желание, которое оно имеет, и произвести новый противоположный эффект, или он в равной степени способен сам по себе продолжать тот же эффект и не производить новый.Он способен делать все это без каких-либо предварительных изменений интеллекта, воли или чего-то вне их. Идея состоит в том, что воля одинакова для производства и отсутствия производства, потому что без разницы в предшествующих условиях она способна производить, а не производить. Он в равной степени сбалансирован по отношению к противоположным эффектам и фактически способен вызывать любовь или ненависть к чему-либо…. Отказать каждому агенту в этой равной или противоположной силе — значит уничтожить всякую похвалу и порицание, каждый совет и обсуждение, каждую свободу воли.В самом деле, без него воля не сделала бы человека свободнее, чем аппетит — осла. [ Opera Philosophica , стр. 319-21]

Упоминание Оккама об осле здесь имеет большое значение в связи со знаменитым мысленным экспериментом, известным как Буриданова осла.

Жан Буридан был младшим современником Оккама. Хотя он принял и развил номинализм Оккама, он открыто отверг метафизический либертарианство, утверждая, что человеческий интеллект определяет человеческую волю.Возможно, он участвовал в публичных дебатах с Оккамом о природе человеческой свободы. Во всяком случае, его имя каким-то образом стало ассоциироваться со следующим мысленным экспериментом.

Представьте себе голодного осла, балансирующего между двумя одинаково вкусными кучками сена. У осла есть причина есть сено, но поскольку он увидел обе кучи одновременно, у него не больше причин приближаться к одной кучке, чем к другой. Из-за отсутствия возможности разорвать связь осел умирает от голода. Человек, напротив, никогда бы не сделал из себя такой осел.Причина в том, что у людей воля не определяется интеллектом. Свобода воли — это уникальное человеческое достоинство, которое позволяет нам разорвать связь между двумя одинаково разумными вариантами.

Французский философ Пьер Бэйл (1647–1706) первым из известных назвал этот мысленный эксперимент «Буридановым ослом». Хотя Буридан упоминает случай, когда собака балансирует между едой и водой, он никогда не обсуждает случай осла в связи со свободой. Поэтому остается загадкой, почему мысленный эксперимент назван в его честь.Интересно, что Питер Джон Оливи действительно обсуждает случай осла в связи со свободой, и мы видим, что Оккам повторяет здесь этот текст.

Итак, в конце концов, этика Оккама продиктована его эмпиризмом. У нас есть свобода воли. Следовательно, свобода воли лежит в основе человеческой натуры. Богословие говорит нам, что мы созданы по образу и подобию Бога. Следовательно, свобода воли лежит в основе природы Бога. Но богословие также говорит нам, что Бог всегда добр. Следовательно, свободная воля Бога должна быть объективным фактором, определяющим добро.

Если отбросить его теорию божественного повеления, этика Оккама довольно ничем не примечательна, поскольку сводится к более или менее тому же принципу, что и его коллеги, отвергающие теорию божественного повеления. Можно подумать, что Оккам проделал долгий путь вокруг амбара, чтобы прийти к еще одному общепринятому описанию христианской добродетели! Но Оккам не прочь пойти на долгий путь ради последовательности. Мы видим такую ​​же неослабевающую решимость в его политической теории

.

8. Политическая теория

Хотя Оккама вызвали в папский суд в Авиньоне для защиты ряда «подозрительных тезисов», извлеченных из его работы, в основном касающихся таинства жертвенника, он так и не был признан виновным в ереси, и его конфликт с папством в конечном итоге не имел никакого значения. делать с причастием жертвенника.Во время пребывания в Авиньоне Оккам встретил Майкла Чезена (1270–1342), генерального министра францисканского ордена, который присутствовал там в знак протеста против недавних заявлений Папы о францисканском обете бедности. Майкл попросил Оккама изучить эти заявления, после чего Оккам присоединился к протесту и вскоре безвозвратно запутался в политической неразберихе. Оставив научные круги навсегда, он, тем не менее, направил свои основные философские взгляды на обсуждение. Хотя Оккаму не разрешили публиковать свои политические трактаты, они широко распространялись подпольно, косвенно влияя на основные события в политической мысли.

а. Права

Кто бы мог подумать, что в основе всего этого лежит францисканский обет бедности? В 19-й главе Евангелия от Матфея Иисус говорит одному человеку: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай все, что у тебя есть, деньги раздай бедным, иди и следуй за мной». Человек, которому предстояло стать святым Франциском Ассизским (1182–1226), лично принял эти инструкции. Выросший в богатой семье, Святой Франциск оставил мирскую жизнь, основав Орден Младшего Монаха и потребовав от всех его членов дать обет бедности.С самого начала возникли разногласия по поводу того, что именно влечет за собой этот обет. К 1320-м годам различные фракции подошли к критической точке.

Майкл Чезена продвигал «радикальную» интерпретацию, согласно которой францисканцы должны не только жить просто, но и ничего не владеть, даже мантии на спине. Папа Николай III (1210 / 1220–1280) санкционировал это толкование, приняв меры к тому, чтобы папство официально владело всем, что использовали францисканцы, включая саму пищу, которую они ели.Жизнь в абсолютной бедности позволила францисканцам убедительно проповедовать против жадности и, к большому огорчению Папы Иоанна XXII (1244-1334), поставить под вопрос постоянно расширяющийся папский дворец в Авиньоне.

Иоанн был полон решимости накопить большое богатство для церкви, и францисканский обет бедности мешал ему. Получив образование юриста, Джон нашел хороший аргумент в пользу отмены договоренности с Николасом. Учитывая, что францисканцы пользовались исключительными пожертвованиями, которые они получали, они были фактическими владельцами.Папская «собственность» на францисканскую собственность была владением только на словах.

Однако как номиналист Оккам имел прекрасную возможность показать, почему сокращение чего-либо до имени — не то же самое, что сокращение его до нуля. Имя — это ментальное понятие, а ментальное понятие — это намерение. Оккам намеревался показать, что намерение использовать отличается от намерения владеть.

Оккам выводит свое определение собственности из метафизического либертарианства. Собственность — это не просто обычные отношения, устанавливаемые через общественное соглашение.Это естественные отношения, возникающие из-за того, что вы создаете что-то по своей собственной воле. Свобода воли естественно дает право собственности, поскольку подразумевает исключительную ответственность. Предположим, вы свободно делаете выбор. Поскольку вы могли поступить иначе, вы являетесь истинной причиной результата. Обладать чем-то — значит делать с этим то, что хочешь.

По словам Оккама, францисканцы поступают не так, как они хотят, с данными им пожертвованиями, а скорее по воле хозяина. Поэтому они просто используют пожертвования и не владеют ими.Конечно, в обычной практике это различие может быть совершенно необнаружимым, потому что воля владельца совпадает с волей пользователя. Но если возникнет конфликт воли, различие станет очевидным. Предположим, кто-то жертвует ткань Ордену, намереваясь использовать ее для изготовления мантий. Монахи должны использовать его для одежды, даже если они предпочитают использовать его для чего-то другого. И если даритель захочет вернуть ткань даже после того, как из нее сделана одежда, у монахов не будет оснований для отказа и никакой правовой защиты.Оккам формулирует решающий момент в терминах решающего языка: владелец сохраняет за собой право ( ю.ш. ) на то, что ему принадлежит.

Понятие права — одна из важнейших черт современной политической теории. Его появление в истории западной мысли — долгая и сложная история. Тем не менее дебаты францисканцев о бедности обычно считаются важным водоразделом, в котором Оккам сыграл значительную роль.

г. Отделение церкви от государства

Оккам не ограничивается только порядком францисканцев, будучи убежденным, что богатство — неподходящий источник власти для католической церкви в целом.По его мнению, католическая церковь обладает духовной силой, которая отличает ее от светского мира. Это убеждение приводит Оккама к предложению доктрины, которая должна была стать основой Конституции Соединенных Штатов: разделение церкви и государства.

В средние века папы и императоры соперничали за господство в Европе. Политический импульс раскололся по двум направлениям, и было совершенно неясно, в каком направлении все пойдет. Одна сторона настаивала на иерократии, когда папа как высшая власть назначает императора.Другая сторона настаивала на империализме, когда император как высшая власть назначает папу. Часто толчки доходили до толчков; казалось, что злобе и кровопролитию не будет конца.

Оккам смело предлагает третью альтернативу: папа и император должны быть отдельными, но равными, каждый в своем владении. Это было возмутительное предложение, неприемлемое для обеих сторон. Аргумент Оккама проистекает из размышлений, которые предвещают мысленные эксперименты «естественного состояния» ведущих современных политических теоретиков Томаса Гоббса (1588–1679), Джона Локка (1632–1704) и Жан-Жака Руссо (1712–1778).

В Эдемском саду Бог дал землю людям, чтобы они могли использовать их на общее благо. Пока мы были готовы делиться, у нас не было нужды в собственности. Однако после падения люди стали эгоистичными и эксплуататорскими. Законы стали необходимы, чтобы ограничить неумеренный аппетит к светским или «мирским» благам и предотвратить пренебрежение ими. Поскольку законы бесполезны без возможности обеспечить их соблюдение, мы пришли к необходимости светской власти. Функция светской власти — наказывать нарушителей закона и в целом принуждать всех подчиняться закону.

Отказавшись от собственности, францисканцы пытались жить так, как изначально задумал Бог. В идеальном мире не было бы необходимости в собственности и в той силе принуждения, которую она порождает. Все христиане должны стремиться к этой анархической утопии, даже если они никогда не смогут полностью ее реализовать. Между тем, им следует по возможности избегать смешения духовного и светского. Оккам пишет:

По этой причине глава христиан, как правило, не имеет власти наказывать светские проступки смертной казнью и другими телесными наказаниями, и для такого наказания таких проступков в первую очередь необходимы светская власть и богатство; такое наказание дается главным образом светской власти.Таким образом, папа, как правило, может исправлять правонарушителей только духовным наказанием. Следовательно, не обязательно, чтобы он преуспевал в мирской власти или изобиловал мирскими богатствами, но достаточно, чтобы христиане охотно слушались его. [ Письмо к младшим братьям и другие сочинения , стр. 204]

Для Оккама разделение церкви и государства — это разделение идеального и реального.

Оккам упоминает демократию лишь вскользь, приводя доводы в пользу монархии как лучшей формы светского правления.Более того, он считает репрезентативные формы правления нежелательными на том основании, что не существует такой вещи, как общая воля. Оккам не стремится к сверхчеловеческому вождю. Напротив, он, кажется, думает, что довольно обычный хороший человек может стать достойным королем. Возникает вопрос, внушал ли Людовик Баварский, под защиту которого он и Майкл бежали, эту уверенность. Возможно, Оккама устраивает монархия, потому что, по его мнению, светский мир всегда будет внутренне несовершенным. Вместо этого он возлагает свои надежды на духовный мир, и поэтому он был так горько разочарован в Папе Иоанне XXII.

г. Свобода слова

Битва Оккама с папством продолжалась после смерти Иоанна двумя сменявшими друг друга папами. Хотя Оккам никогда не критиковал институт самого папства, как это делали более поздние протестантские мыслители, он все же обвинял пап, против которых он выступал, в ереси и призывал к их изгнанию. По иронии судьбы, обширный анализ концепции ереси Оккамом превращается в защиту свободы слова.

В соответствии со своей доктриной отделения церкви от государства, Оккам утверждает, что Папа, и только Папа, имеет право налагать духовные наказания и только духовные наказания против того, кто сознательно утверждает теологическую ложь и отказывается исправляться .Однако человек может неосознанно утверждать теологическую ложь тысячу раз. Пока он желает исправления, его не следует судить как еретика, особенно со стороны папы.

Политические трактаты Оккама изобилуют библейскими толкованиями, часто явно произвольными, а иногда и весьма интересными, как в данном случае. В Евангелии от Матфея 28:20 Иисус обещает своим ученикам: «Я буду с вами всегда, до скончания века». Этот текст традиционно обосновывал доктрину непогрешимости папы, согласно которой папа не может ошибаться, говоря об официальных церковных вопросах.Оккам отвергает эту доктрину, однако, утверждая, что минимум, необходимый Иисусу, чтобы сдержать свое обещание, — это то, что один человек останется верным в любой момент времени, и этим может быть кто угодно, даже один крещеный младенец. Это означает, что весь институт церкви может быть полностью испорчен. В результате любое богословское утверждение, независимо от того, насколько оно древнее или общепринятое, всегда открыто для споров.

Еще более интересным, однако, является взгляд Оккама на небогословскую речь.Он пишет, что

… чисто философские утверждения, не относящиеся к теологии, не должны быть торжественно осуждены или запрещены кем-либо, потому что в связи с такими утверждениями кто-либо вообще должен иметь право свободно говорить то, что ему нравится, [ Dialogus , I.2.22 ]

Это заявление задолго до Areopagitica Джона Мильтона (1608–1674), которое обычно провозглашается самой ранней защитой свободы слова в западной истории.

Вклад Оккама в политическую мысль менее известен и ценится, чем если бы он мог их опубликовать.Точно так же невозможно сказать, чего бы он мог достичь в философии, если бы ему позволили продолжить свою академическую карьеру. Оккам опередил свое время. Его роль в истории заключалась в том, чтобы уступать место новым идеям, смело сажая семена, которые росли и процветали после его смерти.

9. Ссылки и дополнительная литература

а. Работы Оккама на латыни

  • Уильям Оккам, 1967-88. Философская опера и богословие . Гедеон Гал, и др. , изд.17 томов. Св. Бонавентура, штат Нью-Йорк: Францисканский институт.
  • Уильям Оккам, 1956-97. Политическая опера . Х. С. Оффлер, et al. изд. 4 тт. Тт. 1-3, Манчестер: Manchester University Press, 1956-74. Vol. 4, Oxford: Oxford University Press, 1997.
  • William of Ockham, 1995 — все еще в процессе. Диалог . Джон Килкуллен и Джон Скотт, et al. изд. & пер. http://www.britac.ac.uk/pubs/dialogus/ockdial.html

г.Работы Оккама в английском переводе

  • Адамс, Мэрилин МакКорд и Норман Крецманн, пер. 1983. Уильям Оккамский: Предопределение, Божье предвидение и будущие обстоятельства . 2-е изд. Индианаполис: Хакетт.
  • Берч, Т. Брюс, изд. & пер. 1930. The De sacramento altaris Вильгельма Оккама . Берлингтон, Айова: Лютеранский литературный совет.
  • Бонер, Филофей, изд. & пер. 1990. Уильям Оккам: Философские сочинения .Ред. Индианаполис, штат Индиана: Hackett.
  • Дэвис, Джулиан, пер. 1989. Оккам о физике Аристотеля: перевод книги Оккама Brevis Summa Libri Physicorum . Св. Бонавентура, штат Нью-Йорк: Францисканский институт.
  • Фреддосо, Альфред Дж. И Фрэнсис Э. Келли, пер. 1991. Quodlibetal Questions . Нью-Хейвен, штат Коннектикут: Издательство Йельского университета.
  • Фреддосо, Альфред Дж. И Генри Шурман, пер. 1980. Теория предложений Оккама: Часть II Summa logicae .Нотр-Дам, штат Индиана: Издательство Университета Нотр-Дам.
  • Килкуллен, Джон и Джон Скотт, изд. & пер. 1995 — все еще в разработке. Диалог о власти Императора и Папы . http://www.britac.ac.uk/pubs/dialogus/ockdial.html
  • Kluge, Eike-Henner W., пер. 1973-74. «Комментарий Уильяма Оккама к Порфирию: Введение и английский перевод». Францисканские исследования 33, стр. 171–254 и 34, стр. 306–82.
  • Лу, Майкл Дж. 1974. Теория терминов Оккама: Часть I Summa Logicae .Нотр-Дам, штат Индиана: Издательство Университета Нотр-Дам.
  • McGrade, A. S., and John Kilcullen, ed. & пер. 1992. Краткая беседа о тираническом правительстве над божественными и человеческими вещами . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
  • McGrade, A. S., and John Kilcullen, ed. & пер. 1995. Письмо к младшим братьям и другие сочинения . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
  • Spade, Paul Vincent, 1994. Пять текстов по средневековой проблеме универсалий: Порфирий, Боэций, Абеляр, Дунс Скот, Оккам .Индианаполис, штат Индиана: Hackett.
  • Дерево, Рега, пер. 1997. Оккам о добродетелях . Вест-Лафайет, штат Индиана: издательство Purdue University Press.

г. Книги об Оккаме

  • Адамс, Мэрилин МакКорд, 1987. Уильям Оккам . 2 тома, Нотр-Дам, штат Индиана: University of Notre Dame Press. (2-е изд., 1989 г.)
  • Коплстон, ФК, 1953. История философии, Том III: От Оккама до Суареса . Лондон: Search Press.
  • Годду, Андре, 1984. Физика Уильяма Оккама . Лейден: Э. Дж. Брилл.
  • Хирвонен, Веса, 2004. Страсть в философской психологии Уильяма Оккама . Дордрехт: Клувер.
  • Кэй, Шэрон М. и Роберт Мартин, 2001. Он-Оккам, . Бельмонт: Уодсворт.
  • Maurer, Armand, 1999. Философия Уильяма Оккама в свете ее принципов . Торонто: Папский институт средневековых исследований.
  • МакГрейд, А.С., 1974. Политическая мысль Уильяма Оккама .Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
  • Spade, Paul, ed., 1999. The Cambridge Companion to Ockham . Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.
  • Panaccio, Claude, 2004. Ockham on Concepts . Берлингтон: Ашгейт.
  • Таухау, Кэтрин Х., 1988. Видение и уверенность в эпоху Оккама: оптика, эпистемология и основы семантики, 1250–1345 . Лейден: Э. Дж. Брилл.

Сведения об авторе

Шэрон Кэй
Электронная почта: skaye @ jcu.edu
Университет Джона Кэрролла
США

Альберт Великий (Стэнфордская энциклопедия философии)

1. Жизнь Альберта Великого

Точная дата рождения Альберта неизвестна. Это вообще признал, что он родился в рыцарской семье где-то в 1200 год в Лауинген-ан-дер-Донау в Германии. Очевидно, он был в Италия в 1222 году, где он присутствовал при довольно ужасном землетрясение произошло в Ломбардии. Год спустя он все еще был в Италии и учится в Падуанском университете.В том же году Иордания Саксонии принял его в доминиканский орден. Его отправили в Кельн для того, чтобы завершить подготовку к порядку. Он закончил это обучение как а также курс богословия к 1228 году. преподавание в качестве лектора в Кельне, Хильдесхайме, Фрайбурге-им-Брайсгау, Регенсбург и Страсбург. В этот период он опубликовал свой первый основная работа, De natura boni .

Десять лет спустя он был записан как присутствующий на генеральном собрании. глава Доминиканского ордена проходил в Болонье.Два года спустя он посетил Саксонию, где наблюдал появление кометы. Когда-то между 1241 и 1242 годами он был отправлен в Парижский университет, чтобы завершить богословское образование. Он следовал обычному рецепту чтения лекций о предложениях Питера Ломбарда. Кроме того он начал писать свои шесть частей Summa parisiensis , посвященные Таинства Церкви, воплощение и воскресение Христос, четыре сверстника, человеческая природа и природа добра.Он получил степень магистра богословия в 1245 году и начал преподавать теологию в университете под руководством Герика де Сен-Кантена. Сент-Томас Фома Аквинский стал его учеником в это время и оставался при Руководство Альберта на следующие три года. В 1248 году Альберт был назначен регентом по обучению в studium generale , который был недавно созданный доминиканским орденом в Кельне. Итак, Альберт вместе с Фома Аквинский уехал из Парижа в Кельн. Томас продолжил свое учился у Альберта в Кельне и работал магистром Studium в школе также до 1252 года.Затем Томас вернулся в Пэрис приступил к своим обязанностям учителя, пока Альберт оставался в Кельне, где он начал работать над огромным проектом, который он поставил перед собой пересказ каждого из известных произведений Аристотеля.

В 1254 году доминиканский орден снова поставил Альберту трудную задачу. Он был избран старшим провинциалом немецкоязычной провинции. порядка. Эта должность требовала, чтобы Альберт тратил много он путешествует во времени по провинции, посещая Доминиканку. женские монастыри, монастыри и даже доминиканская миссия в Риге.Эта задача оккупировал Альберта до 1256 года. В том же году он вернулся в Кельн, но уехал в том же году в Париж, чтобы присутствовать на Генеральном Капитуле его порядок, в котором утверждения Вильгельма Сент-Амура De periculis novissimorum temporum против приказов нищенствующих обдуманный. Чуть позже Папа Александр IV попросил Альберта отправиться в Ананьи, чтобы поговорить с комиссией кардиналов, которые искали в претензии Уильяма. Занимаясь этим делом, Альберт завершил свое опровержение аверроистической психологии своим De unitate intellectus contra Averroistas .Впоследствии Альберт отправился в очередное турне по провинции Германии. В 1257 г. вернулся к папскому двору, который теперь находился в Витербо. Он был освобожден от обязанностей старшего провинциального и снова вернулся в Кельн как регент учебы. Он продолжал преподавать до 1259 г., когда он отправился в Валансьен, чтобы присутствовать на генеральном капитуле своего приказ. В то время вместе с Фомой Аквинским, Петром Тарентским, Bonhomme Brito и Флоран де Эсден, он предпринял заказать развернутое обсуждение учебной программы школьного программа, используемая при заказе.

На следующий год своей жизни Альберта снова назначили на обременительный долг. Согласно желанию папы Альберт был посвятил епископа Церкви и отправил в Ратисбон (совр. Регенсбург), чтобы провести реформу злоупотреблений в этой епархии. Альберт работал над этой задачей до 1263 года, когда его сменил папа Урбан IV. своих обязанностей и попросил Альберта проповедовать крестовый поход на немецком языке. говорящие страны. Этот долг занимал Альберта до 1264 года. затем отправился в город Вюрцбург, где пробыл до 1267 года.

Следующие восемь лет Альберт провел, путешествуя по Германии, дирижируя. различные церковные задания. Затем в 1274 году, когда он путешествовал по Лионский собор Альбер получил печальное известие о несвоевременном смерть Фомы Аквинского, его друга и бывшего ученика многих годы. После закрытия Совета Альберт вернулся в Германия. Есть свидетельства того, что он побывал в Париже в 1277 году. чтобы защитить учение Аквинского, которое подвергалось критике со стороны университет. В 1279 г., предчувствуя свою смерть, он составил собственное Последняя воля и завещание.15 ноября 1280 г. он скончался и был похоронен. в Кельне. 15 декабря 1931 года Папа Пий XI объявил Альберта святой и врач церкви. 16 -го декабря 1941 Папа Пий XII объявил Альберта покровителем природы. науки.

2. Философское предприятие

Изучение опубликованных работ Альберта кое-что обнаруживает. его понимания философии в человеческой культуре. Фактически он подготовил своего рода философскую энциклопедию, которая занимала его до последние десять лет его жизни.Он перефразировал большинство доступные ему произведения Аристотеля. В некоторых случаях, когда он чувствовал, что Аристотель должен был написать произведение, но оно отсутствовало, Альберт произвел работу сам. Если бы он не производил ничего другого, это было бы необходимо сказать, что он принял аристотелевскую философско-научная программа и подчиняла ее неоплатонической традиции. Альберта интеллектуальное зрение, однако, было очень большим. Мало того, что он перефразировать «Философ» (как в средневековье называли Аристотель), но Порфирий, Боэций, Питер Ломбард, Жильбер де ла Porrée, Liber de causis и Ps.-Дионисий. Он также написал ряд комментариев к Библии. В дополнение ко всему перефразирования и комментирования этой работы, над которой трудился Альберт подготовить своего рода единую теорию поля средневекового христианского интеллектуальной культуры, он также написал ряд работ, в которых он разработал собственное философско-научно-богословское видение. Здесь можно найти такие названия, как De unitate intellectus , Определенные проблемы , De fato , De XV problematibus , De natura boni , De sacramentis , De incarnatione , De bono , De quattuor coaequaevis , De homine и его незаконченный Summa theologiae de mirabilis scientia Dei .

Труды Альберта привели к образованию того, что могло быть называли христианским приемом Аристотеля в Западной Европе. Сам Альберт имел сильную предвзятость в пользу неоплатонизма, и его работа над Аристотелем показывает, что он имел глубокое понимание Аристотелевская программа. Вместе со своим учеником Фомой Аквинским он был мнение, что Аристотель и та натурфилософия, которую он представленное не было препятствием для развития христианского философское видение естественного порядка.Чтобы установить это точка Альберт тщательно проанализировал метод, который Аристотель использовал в беря на себя задачу разъяснения натурфилософии. Этот метод, Альберт решил, основывается на опыте и приступает к рисованию выводы с использованием как индуктивных, так и дедуктивных логика. Христианское богословие, как, по мнению Альберта, преподавали в Европе, покоилось твердо на откровении Священного Писания и Церкви Отцы. Следовательно, рассуждал он, две области человеческой культуры различны по своей методологии и не представляют угрозы друг для друга.Оба могут преследоваться ради них самих. Философию нельзя было ценить только с точки зрения его вспомогательного отношения к богословию. Как недавний исследования показали, что Альберт подчинял свое использование Аристотеля своему понимание неоплатонического взгляда на реальность, которое он обнаружил в труды Псевдо Дионисия и Liber de causis . Он видел вся реальность с точки зрения неоплатонических категорий выхода и возврат, о котором он упоминал в своих письмах с условиями exitus , perfectio и reductio .Этот схема дала ему основу, в которой он мог развить научные прозрения Аристотеля.

3. Логика

Альберт тщательно подготовил пересказ Аристотеля. Органон (логические трактаты в корпусе Аристотеля). Он затем использовал результаты этого перефразирования для решения проблемы универсалии, как он обнаружил, обсуждается в философской литературе и дискуссии о средневековой философской культуре. Он определил термин универсальным как относящееся к «… то, что, хотя существует в одном, по своей природе склонен существовать в многие.” [1] Потому что это уместно быть во многих, это предсказуемо. ( De praed ., Трактат II, c. 1) Затем он выделил три вида универсалий: Предсуществуют вещи, которые их иллюстрируют ( universal ante rem ), те, что существуют в отдельных вещах ( universalale в re ), и те, что существуют в уме, когда они абстрагируются от отдельных вещей ( универсальный пост rem ).

Альберт попытался сформулировать ответ на знаменитую проблему Порфирия. универсалий, а именно: виды, согласно которым мы классифицировать существа существуют сами по себе или они просто конструкции ума? Альберт апеллировал к своему тройному отличию, отмечая что универсальный способ существования дифференцируется согласно которому функция рассматривается.Он может рассматриваться сам по себе или в относительно понимания, или как существующие в одном конкретном или Другая. [2] И номиналистические, и реалистические решения проблемы Порфирия таким образом, слишком упрощенно и без должного различия. Отличие Альберта это позволило ему согласовать реализм Платона, в котором универсалии существовали как отдельные формы с более номиналистической теорией Аристотеля имманентные формы. Для универсалий, если рассматривать их самих по себе ( secudum quod in seipso ) действительно существуют и свободны от поколение, коррупция и изменять. [3] Если, однако, они взяты в связи с умом ( refertur ad Intelligentiam ) они существуют в двух режимах, в зависимости от того, они рассматриваются в отношении интеллекта, который является их причиной или интеллект, который знает их абстракция. [4] Но если рассматривать их в частности ( secundum quod est in isto vel in illo ) их существование вне, а также за пределами разума, но существующий в вещах как индивидуализированный. [5]

Метафизика Альберта — это адаптация аристотелевского метафизика как обусловленная формой неоплатонизма.Его чтение Liber de causis как аутентичный аристотелевский текст, находящийся под влиянием его понимание Аристотеля. Кажется, что Альберт никогда не осознавал Неоплатоническое происхождение произведения. Как и в других произведениях Аристотеля он подготовил пересказ произведения под названием De causis et processu Universitatis , и использовал его в качестве руководства для интерпретации других произведений. Аристотеля. Однако он также использовал труды Псевдо-Дионисия, чтобы исправить некоторые доктрины, содержащиеся в Liber de causis .

Альберт объединяет эти три основных источника своей метафизики в единое целое. иерархическая структура реальности, в которой происходит эманация формы, управляемые тем, что Альберт называет «вызовом хорошо »( advatio boni ). Добро действует метафизически как конечная причина порядка форм во вселенной существ. Но это также Первопричина. И его работа в созданном порядке бытие обнаруживается как притяжение всего сущего обратно к самому себе. «Мы существуем, потому что Бог добр, — объясняет Альберт, — и мы хороши постольку, поскольку мы существует.” [6] Таким образом, уравновешенные отношения выхода и возврата всего сущего. согласно классическому неоплатонизму, склоняется в пользу отношения возврата. Это потому, что Альберт, как христианин философ, предпочитает креационистский взгляд на бытие доктрине чистая эманация. Отвергая также учение об универсальном гиломорфизме Альберт утверждает, что материальные существа всегда составлены, в которых формы находятся в зачаточном состоянии, пока не будут вызваны окончательным хорошо. Духовные существа (кроме человека) не имеют материального элемент.Их призвание к добру немедленно и окончательно. В вызов зарождающихся форм материальных существ, однако, не непосредственный. Это зависит от вмешательства небесных сфер.

Первопричина, которую Альберт понимает как Бог, абсолютно трансцендентная реальность. Его нетварный свет вызывает иерархическую упорядоченная вселенная, в которой каждый вид существ отражает этот свет. То, что Бог дает существование существам, понимается Альбертом как их шествие от него как с первого причина. [7] На вершине этой иерархии света находятся чисто духовные существа, ангельские категории и разумные существа. Альберт осторожно различает эти два вида существ. Он в основном принимает анализ ангельских орденов в трактате Псевдо-Дионисия небесной иерархии. Разумные существа перемещают космические сферы и озарить человеческую душу. Разумные существа, как и порядок ангелы образуют особую иерархию. Первая разведка, как Альберт называет это, созерцает всю вселенную и использует человеческую душу, как освещенный низшими разумными существами, чтобы привлечь все существа в единство.

Под ангелами и разумными существами находятся души, обладающие интеллект. Они соединены с телами, но не зависят от тел для их существование. Хотя они приказаны Первой разведке чтобы предписать созерцательное единство всему космосу, Альберт отвергает аверроистическую теорию единства интеллекта. Каждый человеческая душа имеет свой интеллект. Но ведь человеческая душа однозначно стоит на горизонте как материального, так и духовного существа, оно может действуют как микрокосм и, таким образом, могут служить целям Первого Интеллект, который должен связать все существа во вселенной.

Наконец, есть погруженные формы. Под этим заголовком Альберт устанавливает другую иерархию с животным царством наверху, за ним царство растений, затем мир минералов (в котором Альберт проявил глубокий интерес), и, наконец, элементы материала творчество.

Один важный аспект метафизики Альберта проявляется в его комментарий к книге Аристотеля «Метафизика ». В этой работе Альберт сильно полагается на обоих Аверроэ в своем Длинном комментарии к Метафизика и Философия Авиценны prima .Хотя комментарий Аверроэса — почти буквальный анализ текста Аристотеля, анализ Авиценны часто отходит от этого буквального подхода и включает идеи, которые Авиценна найдена в книге Аристотеля « Posterior» Аналитика . Альберт, кажется, использует Аверроэс, когда он перефразируя текст Аристотеля, но полагается на Авиценну, когда он отходит от перефразирования. В результате этого использования Альберт приступает к развитию своих собственных идей первой философии, изложенных в общих чертах. выше. Это можно увидеть, например, в его анализе пятой книги. из Метафизики в своем отступлении о единстве, найденном в трактат 1, глава 8.Вслед за Авиценной он утверждает, что единство не может быть неотъемлемой частью любого вещества.

5. Психология и антропология

Интерес Альберта к условиям жизни человека превалирует его забота об отношении души к телу с одной стороны и важную роль, которую интеллект играет в психологии человека. Согласно Альберту, человек отождествляется со своим интеллект. [8] Что касается взаимоотношений души и тела Альберта кажется, разрывается между платонической теорией, которая рассматривает душу как форма, способная существовать независимо от тела и Аристотелевская гиломорфная теория, сводящая душу к функциональному отношения тела.Что касается человеческого знания, например, он придерживается позиции, что человеческий интеллект зависит от в чувства. [9] Чтобы разрешить конфликт между двумя взглядами, Альберт воспользовался сам придерживался позиции Авиценны, что анализ Аристотеля был сосредоточен на функции, а не на сути душа. С функциональной точки зрения, утверждает Альберт, душа является движущей силой тело. «Так же, как мы утверждаем, что душа является причиной одушевленное тело, его движения и страсти, поскольку оно одушевленные, — рассуждает он, — также мы должны утверждать, что самый низкий интеллект является причиной познавательной души постольку, поскольку он познавательно, потому что познание души — это особый результат света интеллект.” [10] Созданный по образу и подобию Божьему, он не только управляет телом, как Бог управляет вселенной, но он несет ответственность для самого существования тела, поскольку Бог является создателем Мир. И так же, как Бог превосходит свое творение, человеческая душа тоже превзойти тело в его интересах. Он способен работать в полная независимость телесных функций. Этот трансцендентный функция души позволяет Альберту сосредоточиться на том, что, по его мнению, является сущность души — человеческий интеллект.

Человеческая душа, рассматриваемая в сущности как интеллект, является бестелесным субстанция. Альберт делит эту духовную субстанцию ​​на две части. силы — интеллект агента и возможные интеллект. [11] Ни одна из этих сил не нуждается в теле, чтобы функционировать. Под определенные условия, касающиеся его возможностей, человеческий интеллект способный к трансформации. Хотя это правда, что под воздействием стимула или освещение интеллекта агента возможный интеллект может рассмотрите понятную форму фантазий ума, которые полученный из органов чувств, он также может действовать исключительно под влиянием агентского интеллекта.Здесь, утверждает Альберт, возможный интеллект претерпевает полную трансформацию и полностью актуализируется, поскольку агентный интеллект становится его формой. Это проявляется как то, что он называет «Адепт интеллекта» ( intellectus adeptus ). [12] На этом этапе человеческий интеллект восприимчив к освещению высшие космические умы называются «разумными существами». Такой озарение приводит душу человека в полную гармонию с весь порядок творения и составляет естественный счастье.Поскольку интеллект теперь полностью ассимилирован с порядком вещей, которые Альберт называет интеллектом на последней стадии развития «ассимилированный интеллект» ( intellectus assimilativus ). Условие достижения ассимилированной интеллект составляет естественное человеческое счастье, осознавая все стремления к условиям жизни человека и человеческой культуре. Но Альберт делает ясно, что человеческий разум не может достичь этого состояния ассимиляции самостоятельно. Следуя августинской традиции, изложенной в De magistro Альберт утверждает, что «поскольку божественное истина лежит за пределами нашего разума, мы не можем сами открыть это, если только он не снизойдет до самоуважения; ибо, как говорит Августин, это внутренний учитель, без которого работает внешний учитель бесцельно.” [13] Таким образом, есть вливание, связанное с божественным озарением, но оно это не излияние форм. Скорее, это вливание внутреннего учитель, который отождествляется с самой божественной истиной. В своем комментарии о приговорах Альберт дополняет эту доктрину, когда утверждает что этот внутренний учитель усиливает слабость человеческого интеллект, который сам по себе не мог извлечь выгоду из внешних стимуляция. Он отличает подсветку этого интерьера. учитель от истинного и конечного объекта интеллект. [14] Божественный свет — это только средство, с помощью которого интеллект может достичь своей объект. [15] Это согласуется с его акцентом на аналогии с божественным светом. и физический свет, который пронизывает так много его мыслей. Это из этого следует, что в порядке человеческого познания есть первые из все формы, происходящие от внешних вещей. Они не могут учить нам что-нибудь полезное, пока свет внутреннего учителя освещает их. Итак, свет — это среда этого видения.Но внутренний сам учитель отождествляется с божественной истиной, которая является конечный объект и совершенство человеческого интеллекта. В его Summa , однако, Альберт делает дальнейшие различия, касающиеся объект познания человека. Он говорит нам, что естественные вещи принимаются в естественном свете, в то время как то, что созерцает интеллект в порядке доверия ( ad credenda vero ) получены в безвозмездный свет ( gratuitum est ) и благотворное реалии воспринимаются в свете слава. [16] Похоже, что Альберт отказался от позиции, что даже naturalia требуют божественного озарения. Собственно говоря, он не отказался от своей прежней должности. Naturalia может очень ну, по-прежнему требуется работа восстанавливающего внутреннего учителя. в Summa , однако Альберт очень хочет подчеркнуть радикальную отличие естественного знания от сверхъестественного. У него есть уже установил это различие в своем исследовании человеческого интеллект ( De intellectu ), где он говорит нам: «Некоторые [понятные] своим светом превосходят наш интеллект, который временный и имеет непрерывность.Это похоже на то, что больше всего проявляются в природе, которые связаны с нашим интеллектом как свет солнце или яркий сверкающий цвет для глаз летучей мыши или сова. Другие [понятные] проявляются только в свете Другая. Это было бы похоже на то, что принимается с верой от того, что первично и истинный.» [17] Но как в естественном, так и в сверхъестественном знании Альберт осторожен. подчеркнуть конечный объект и совершенство человеческого интеллекта. Этот естественно приводит к рассмотрению понимания Альбертом этика.

6. Альберт Великий и науки

В первом разделе своего комментария к книге Аристотеля Physics Альберт Великий обсуждает возможность изучения естественные науки. Если бы наука могла изучать только частные вещи, Альберт утверждает, тогда не было бы науки в смысле демонстрация необходимых причин, потому что было бы столько же науки, поскольку есть подробности. Но подробности, Альберт переходит к указывают, принадлежат к определенным видам (видам) и их можно изучать потому что их причины могут быть продемонстрированы .У видов есть общие атрибуты и определенный предмет, атрибуты которого могут быть определяется с необходимостью. Таким образом, наука возможна.

И это убеждение в том, что наука возможна, в отличие от Платоническая и неоплатоническая тенденция обесценивать мир частных реальность и ее предполагаемая необъяснимая изменчивость были не просто теоретическая позиция со стороны Альберта. Он посвящает много его время и внимание к актуальному эмпирическому изучению отношения между атрибутами и естественными предметами.Кроме того, он заказывает такое исследование того, что сегодня назвали бы «естественным науки ». Помимо изучения неба и земли и зарождение и порча, которые он обнаружил у Аристотеля, добавляет исследование метеоров, минерального, животного и растительного царств.

Альберт унаследовал астрономию как часть известной учебной программы. как квадривиум . Но его интерес к этой науке не был просто концептуальным; он также был заинтересован в использовании математических расчетов и ознакомления с астрономическими таблицами для изучения природа небесных тел.Его интересовали созвездия, размеры планет и звезд, их положения и движения в небеса. Кажется, он знал об астрономических инструментах, особенно астролябию, но не дает понять, какой метод расследование, которое он использовал для своих исследований. Он ясно дал понять, однако, что принципы физики должны быть применены к небесным тела, которые он считал естественными физическими телами, движущимися в реальных космос.

Помимо изучения свойств самих небесных тел, он также был обеспокоен их воздействием на земные объекты.За Например, он, кажется, понял, что приливы на Земле были связанные с небесными телами.

После астрономии Альберт развивает особый порядок, в котором он предлагает изучать другие науки. В своем Meteora он объясняет, что подлунные подвижные тела можно изучать тремя способами. Во-первых, поскольку они возникают и исчезают (поколение и коррупция). Затем они должны быть исследованы на предмет их смесь с другими подвижными телами. И на последок их нужно изучить по сравнению с минеральными, растительными и животными разновидность.Однако именно на этой последней стадии своего плана Альберт сделал свое собственный вклад в развитие современной науки, как известно сегодня. То есть он предпринял собственные эмпирические исследования минеральное, растительное и животное царство.

Альберта Трактат о минералах ( De Mineralibus ) показывает, что он проводит свои собственные наблюдения, а не просто сопоставить авторитеты по теме. Он изучает разные виды минералы и металлы, а также редкие камни.Начиная с минерала королевство, он отмечает свойства каждого минерального образца, в том числе где он был обнаружен вместе с его причиной или причинами. Далее он занимается редких камней, исследуя возможности этих образцов вместе с их причины. Затем он составляет алфавитный список из большого числа из этих драгоценных камней. На протяжении всего трактата Альберт всегда осторожно исходить из эффектов или свойств минерала мир гипотезам об их причинах. Это ясно из его текста что он сам провел ряд исследований (экспериментов) с разными минералы.

Далее Альберт изучает царство растений. В его трактате о Растения ( De Vegetabilibus ), как в его Трактат о Минералы , он совмещает свои наблюдения с наблюдениями других властям, предоставив алфавитный список растений, как он это сделал для камни в его Трактате о минералах . Но он добавляет длинный раздел по выращиванию растений. Он делает интересное наблюдение, что свойства некоторых растений обусловлены небесными телами.Он также указывает на лечебные свойства некоторых растений, хотя он старается указать, что его главная забота заключается в понимании природа растений на основе изучения их свойств и добродетели.

Интерес Альберта к естественному порядку завершается его исследования последнего уровня естественных существ, животных царство. Его Трактат о животных ( De animalibus ) включает в себя исследования животных Аристотелем, а также взятый материал из энциклопедии Фомы Кантимпре «О природе» вещей ( De natura rerum ).Но Альберт вставляет свой исследования животных в трактат. Он исследует причины свойства различных видов животных на основе их операций и полномочия. Опять же, Альберт составляет своего рода словарь животных на основе об их различных видах, перечисленных в алфавитном порядке, как он это сделал в других специальных науках.

Похоже, для Альберта было очень важно сделать два вещи в развитии его научных исследований. Во-первых, чтобы рассмотреть и организовать органы власти в каждой из отраслей науки и во-вторых, проверить на собственном опыте утверждения этих органы власти.Таким образом, он внимательно относился к читателям, которые использовались для консультаций с властями вместо опыта, предоставляя контекст, в котором он мог представить свои новые открытия.

7. Этика

Этика Альберта основана на его понимании свободы человека. Этот свобода выражается через человеческую способность делать неограниченные решения о собственных действиях. Эта сила, liberum Арбитум , по мнению Альберта, не отождествляется ни с интеллект и воля.Он занимает это исключительное положение, потому что его анализа генезиса человеческой деятельности. В своем трактате о человеке ( Liber de homine ) он считает человеческое действие началом с интеллектом, рассматривающим различные варианты действий, открытые для человек в данный момент времени. Это связано с волей желая благоприятного исхода предлагаемого мероприятия. Тогда liberum arbitrium выбирает один из вариантов, предложенных интеллект или объект желания.Затем воля перемещает лицо действовать на основе выбора liberum Арбитражный суд . Он утверждает, что у скотов нет этой способности, и они должны действовать исключительно по их первоначальному желанию. Следовательно, у них нет власти бесплатно выбор. Однако в своих более поздних работах Альберт устраняет первое акт завещания. Но даже в этом случае он различает liberum арбитриум как от воли, так и от интеллекта, предположительно так что он может реагировать на влияние обоих этих способностей одинаково. Таким образом, путь к этике открыт.

Забота Альберта об этике как таковой проявляется в его двух комментарии к «Никомаховой этике» Аристотеля . В прологи к обеим этим работам раскрывают оригинальные мысли Альберта по некоторым проблемам этической дисциплины. Он задается вопросом, этика ли можно рассматривать как теоретическую дедуктивную науку. Он заключает, что это можно считать так, потому что основные причины моральных действий ( rationes morum ) включают как необходимые, так и универсальные принципов, условий, необходимых для науки в соответствии с анализ Аристотеля, что Альберт принятый. [18] rationes morum противопоставляются им простым появление морального поведение. [19] Таким образом, добродетель можно обсуждать в отрыве от конкретных действий. отдельных человеческих агентов. То же самое и с другими этическими принципы. Однако Альберт утверждает, что можно ссылаться на конкретные человеческие действия как пример соответствующих добродетелей и как таковые включить их в научное обсуждение этика. [20] Следовательно, этика является теоретической, даже если целью ее теория есть практика.

Еще одно беспокойство, которое выражает Альберт, заключается в том, как этика как теоретическое дедуктивная наука может иметь отношение к практике добродетельная жизнь. Он обращается к этой проблеме, выделяя этику как доктрина ( ethica docens ) из этики как практическая деятельность отдельных людей ( этика посуда ). [21] Результаты этих двух аспектов этики различны. спорит. Этика как доктрина занимается обучением. Это продолжается путем логического анализа с упором на цели человеческой деятельности в Общее.По сути, его истинная цель — знание. Но как практичный и полезная художественная этика рассматривает действие как средство достижения желаемого конец. [22] Его способ дискурса риторический — убеждение человека, чтобы совершить правильные действия, которые приведут к желанный конец. [23] Альберт считает, что эти два аспекта этики связаны между собой добродетель благоразумия. Это благоразумие, которое применяет результаты доктрина этики упражняться. [24] Этика, рассматриваемая как доктрина, действует через благоразумие как отдаленное причина этического действия.Таким образом, две этические функции связаны между собой. и этика рассматривается Альбертом как теоретическая дедуктивная наука и практическая прикладная наука.

Альберт выходит за рамки этих методологических соображений. Он обращается конец этики, как он ее понимает. И здесь его психология несет фрукты. Ибо он принимает идею о том, что высшая форма человеческого счастье — это созерцательная жизнь. Это истинный и правильный конец человека, утверждает он. Для адепта интеллект, как отмечалось выше, является высшее достижение, к которому может стремиться человеческое состояние.Это представляет собой соединение вершины человеческого разума с Раздельный агент интеллекта. В этом сочетании отделенный агент интеллект становится формой души. Душа переживает самодостаточность и способность к созерцательной мудрости. Это как близко к блаженству, насколько это возможно для человека в этой жизни. Теперь человек способен созерцая разлученных существ как таковых и может прожить свою жизнь почти стоическая непривязанность к заботам о подлунном существовании.

8. Влияние Альберта Великого

Влияние Альберта на развитие схоластической философии в тринадцатый век был огромен.Он вместе со своими самыми известными ученик Фома Аквинский, сумел включить философию Аристотеля на христианский Запад. Помимо Томаса, Альберт также был учитель Ульриха Страсбургского (1225 — 1277), который продвинул интерес Альберта к естествознанию, написав комментарий к книге Аристотеля Meteors вместе с его метафизическими работа, De summo bono ; Хью Рипелин из Страсбурга (c.1200 — 1268), написавший знаменитый Compendium theologicae veritatis ; Иоанн Фрайбургский (ок.1250 — 1314), который написал Libellus de quaestionibus casualibus ; и Джайлз Лессин (ок. 1230 — ок. 1304), написавший трактат о единстве субстанциональная форма, De unitate formae . Влияние Альберт и его ученики были очень заметны в поколении Немецкие ученые, пришедшие после этих людей. Дитрих Фрайбергский, который возможно, действительно встретил Альберта, вероятно, лучший пример влияние духа Альберта Великого. Дитрих (ок. 1250 — c. 1310) написал трактаты по естествознанию, в которых его проведением фактического научного исследования.Его трактат на радуге будет хорошим примером. Но он также писал трактаты на метафизические и теологические темы, в которых отголоски Альберта могут быть отчетливо услышанным. В отличие от Альберта он не писал комментариев к Аристотель, но предпочитал применять принципы альбертизма к темам согласно его собственному пониманию. С другой стороны, Бертольд из Мосбург († ок. 1361 г.) написал очень важный комментарий к Проклу. Элементы теологии , знакомящие с основным трудом великих Неоплатоник в немецкую метафизику.Долг Бертольда Альберту составляет встречается в его комментариях, особенно в отношении метафизические темы. Многие из этих альбертистских идей и принципов дошла до таких мыслителей, как Майстер Экхарт, Джон Таулер и Генриха Сусо, где они приобрели неповторимый мистический колорит. В Альбертистская традиция продолжалась до Хеймерика де Кампо (1395 — 1460 г.), который передал его Николаю Кузанскому. От Николая идеи переходят в эпоху Возрождения. Философы Возрождения кажутся быть привлеченным пониманием Альберта неоплатонизма и его интерес к естествознанию.

Духовная сущность человека

Основателю современного пранического исцеления и архатической йоги, великому мастеру Чоа Кок Суи приписывают разработку системы энергетического исцеления, использующей прану или ки более эффективно и действенно. Прана или ки — это жизненная сила, которая поддерживает тело живым. По образованию инженер-химик и успешный бизнесмен, он провел более 30 лет, исследуя и изучая литературу и книги по эзотерическим наукам, изучая и сортируя их различные методы исцеления и в конечном итоге разрабатывая концепции, принципы, техники и практические применения пранических методов. Исцеление, как это широко известно сегодня.

Мастер Чоа Кок Суи и рождение современного пранического исцеления:

Родившийся 15 августа 1952 года в Себу, Филиппины и выросший в многоконфессиональной среде, Мастер Чоа Кок Суи обнаружил, что склонен к паранормальным и духовным вопросам из-за нежности. 12 лет. Подростком он провел год, занимаясь внутренним очищением, заложив основу для своих начинаний на духовном пути. Он также жил простой жизнью, похожей на жизнь йога, отказываясь от комфорта, который в противном случае мог бы легко себе позволить.

В молодости мастер Чоа Кок Суи изучал широкий спектр целительских искусств (особенно в то время, когда они еще не были признаны науками), достигнув своего рода энциклопедического уровня знаний по предмету. Он учился у духовных наставников, которые сами были духовно продвинутыми и необычайно могущественными целителями, чье руководство было неизбежно критически важным для развития современного пранического исцеления.

(Продвигаясь дальше по своему духовному пути) В своем духовном путешествии Мастер Чоа Кок Суи установил тесные связи с йогами, целителями, ясновидящими, практикующими китайскую цигун (искусство генерирования внутренней силы) и людьми, которые были в телепатический контакт со своими духовными гуру.Он изучал йогу, психические явления, мистицизм, китайский цигун, учения розенкрейцеров Древнего мистического ордена Розы Круцис (AMORC), теософию, уроки Астары, учения Школы Арканов и другие эзотерические науки.

В период с 1983 по 1987 год мастер Чоа Кок Суи работал над завершением того, что было его духовным тезисом: он трудился над монументальными задачами синтеза, экспериментов, проверки, концептуализации, формулирования, систематизации и развития большей части того, что станет современной пранической наукой. Исцеление и архатическая йога.

Современное праническое исцеление как наука наконец зародилось в конце 1987 года, когда была опубликована книга мастера Чоа Кок Суи «Древняя наука и искусство пранического исцеления» (название которой позже было изменено на (включая) «Чудеса через праническое исцеление»). с тех пор была переведена более чем на 30 языков и распространена в более чем 40 странах, поистине служа введением для тысяч людей в науку и искусство современного пранического исцеления.

Учитель Чоа Кок Суи позже основал Институт внутренних исследований и Всемирный фонд пранического исцеления, Inc., и продолжил автором еще 20 книг по праническому исцелению и духовности, прежде чем он скончался 19 марта 2007 года.

Internet History Sourcebooks Project

Сейед Хоссейн Наср. Наука и цивилизация в исламе.


Новое Американская библиотека. NY 1968. Введение.
Во имя милосердного и милосердного Бога
Принципы ислама
Историю науки сегодня часто рассматривают как прогрессивное накопление техники и совершенствование количественных методов в изучении природы.Такая точка точки зрения считает, что нынешняя концепция науки единственно верная; это поэтому судит о науках других цивилизаций в свете современной науки и оценивает их в первую очередь в отношении их «развития» с течением времени. Наша цель в этой работе, однако не стоит рассматривать исламские науки с точки зрения современной науки. и об этой «эволюционной» концепции истории; это наоборот, чтобы представить определенные аспекты исламской науки с точки зрения ислама.

Для мусульманина история — это серия случайностей, никоим образом не влияющих на вневременной принципы ислама. Он больше заинтересован в знании и «реализации» этих принципов, чем в в культивировании оригинальности и изменений как внутренних добродетелей. Символ исламской цивилизации не текущая река, а куб Каабы, устойчивость которого символизирует неизменный и неизменный характер ислама.

После того, как дух исламского откровения возник из наследия предыдущие цивилизации и благодаря собственному гению цивилизации, чьи проявления можно назвать отчетливо исламским, основной интерес отвернулся от перемен и «приспособление.»Вместо этого искусства и науки обрели стабильность и «кристаллизация», основанная на неизменности принципов, из которых они исходили; именно эту стабильность сегодня на Западе слишком часто принимают за стагнацию и бесплодие.

Искусство и наука в исламе основаны на идее единства, которая является сердцем всего мира. Мусульманское откровение. Как и все подлинное исламское искусство, будь то Альгамбра или Париж. Мечеть представляет собой пластиковые формы, через которые можно созерцать Божественное Единство. проявляется во множественности, так же как и все науки, которые по праву можно назвать исламскими. раскрыть единство Природы.Можно сказать, что цель всех исламских наук и не только вообще говоря, из всех средневековых и древних космологических наук нужно показать единство и взаимосвязь всего сущего, так что, созерцая единство космос, человек может быть приведен к единству Божественного Принципа, единство которого — Природы. это изображение.

Следовательно, чтобы понять исламские науки в их сути, требуется понимание некоторых принципов самого ислама, хотя эти идеи может быть трудно выразить выражаясь современными терминами и непривычно для читателей, привыкших к другому образу мышления.Тем не менее Изложение этих принципов необходимо здесь, поскольку они образуют матрицу внутри которые имеют значение исламские науки и вне которых любое их изучение будет остаются поверхностными и неполными.

Исламская цивилизация в целом, как и другие традиционные цивилизации, основана на вид: откровение, принесенное пророком Мухаммедом, является «чистой» и простой религией Адама и Авраама, восстановление изначального и фундаментального единства.Очень Слово ислам означает и «покорность», и «мир», или «единение с Божественной Волей».

Кредо ислама «нет божества, кроме Бога, и Мухаммад — его пророк» В своей простоте суммирует основные взгляды и дух ислама. Чтобы понять суть Ислам, достаточно признать, что Бог един, и что Пророк, являющийся проводником откровения и символ всего творения, был послан им.Эта простота исламского Откровение далее подразумевает тип религиозной структуры, во многом отличной от Христианство. В исламе нет священства как такового. Каждый мусульманин, будучи «священником», сам способен выполнять все религиозные функции своей семьи и, если необходимо, его сообщество; и роль имама, как ее понимают в суннитском или шиитском исламе, никоим образом не умаляют священническую функцию каждого верующего.Православие, основанное на это кредо нематериально и поэтому не так тесно связано с конкретными формулировками догматическое богословие, как в христианстве. Разумеется, был местный фанатизм и даже преследования со стороны правителей или экзотерических теологов против таких фигурирует как аль-Халладж и Сухравардл. Однако более широкая ортодоксальность, основанная на существенных доктрина единства, всегда преобладала и была способна впитывать в структуру ислама все, что не противоречит мусульманскому вероучению.

Можно сказать, что в универсальном смысле ислам имеет три уровня значения. Все существа в Вселенная изначально являются мусульманскими, то есть «подчиненными Божественной Воле». (Цветок не может помочь быть цветком; алмаз не может делать ничего, кроме сверкания. Бог сделал их такими; Это их должны подчиняться.) Во-вторых, все люди, которые своей волей принимают священный закон откровение мусульмане в том, что они подчиняют свой мир этому закону.Когда ‘Укба, мусульманин завоеватель Северной Африки, простился со своей семьей и сел на коня во имя великого приключение, которое должно было привести его через две тысячи миль завоеваний к марокканскому На берегах Атлантики он воскликнул: «А теперь, Боже, забери мою душу». Мы с трудом можем себе представить С такими мыслями Александр Великий отправился на восток, в Персию. Тем не менее, как победители, двое мужчин должны были достичь сопоставимых подвигов; «пассивность» Укбы с уважение к Божественной Воле должно было быть преобразовано в непреодолимое действие в этом мире.

Наконец, у нас есть уровень чистого знания и понимания. Это то из созерцательный, гностический (‘ариф), уровень, признанный повсюду в исламе. история как высшая и исчерпывающая. Гностик — мусульманин в том смысле, что бытие подчиняется Богу; у него нет собственного отдельного индивидуального существования. Он похож на птицы и цветы в его подчинении Творцу; как они, как и все другие элементы космоса, он отражает Божественный интеллект в своей собственной степени.Он это активно отражает, однако они пассивно; его участие является сознательным. Таким образом «знание» и «наука» определяется как принципиально отличная от простого любопытства и даже от аналитического спекуляция. Гностик с этой точки зрения «един с Природой»; он понимает это «изнутри» он фактически стал каналом благодати Вселенной. Его ислам и ислам природы теперь аналоги.

Интеллектуальная функция, определенная таким образом, может быть трудна для понимания жителями Запада.Разве это не было за то, что большинство великих ученых и математиков ислама работали в Эта матрица может показаться настолько удаленной, что не имеет отношения к данному исследованию. Тем не менее, это ближе фактически, в соответствии с западной традицией, чем может представить себе большинство современных читателей. Это конечно очень близкий к созерцательному штамму христианского средневековья, еще раз частично вызванный в современную эпоху немецкой школой натурфилософии и романтики, стремившиеся к «общению» с природой.Давайте не будем вводить нас в заблуждение словами, тем не мение. Открытие души романтика природе даже «отрицательные способности» Китса. получение его отпечатка — это скорее вопрос сантиментов (или, как они любили тогда это называть, «чувствительность»), чем истинного созерцания, поскольку истинно созерцательное отношение основано на «интеллект».

Здесь следует помнить об изменении употребления слов. «Интеллект» и «интеллектуал» сегодня так тесно отождествляются с аналитическими функциями разума, что едва ли больше не иметь отношения к созерцательному.Отношение этих слов к Природа — это та самая природа, о которой Гете сожалел еще в начале девятнадцатого века, когда отношение, которое разрешает, побеждает и доминирует силой концепций. Короче говоря, по сути абстрактное, в то время как созерцательное знание по своей сути конкретно. Мы будем таким образом должны сказать, восстанавливая старое различие, что отношение гностика к Природа «интеллектуальна», она не является ни абстрактной, ни аналитической, ни просто сентиментальный.

Природа, рассматриваемая как текст, представляет собой ткань символов, которые следует читать в соответствии с их значение. Коран является копией этого текста, написанного человеческими словами; его стихи называются аят («знаки»), как и явления Природы. И Природа, и Коран говорят вперед присутствие и мир Божий: Мы покажем им Наши знамения на горизонте и внутри себя до тех пор, пока им не откроется, что это Истина (41 53).

Для докторов Закона этот текст является просто предписанием, поскольку природа присутствует в их умы только как необходимая установка для действий мужчин. С другой стороны, гностику или суфию. С другой стороны, текст Корана также символичен, как и вся Природа. Если традиция символическое толкование текста Священной Книги должно было исчезнуть, а текст Таким образом, сведенный к буквальному значению, человек может еще знать свой долг, но «космический текст» станет неразборчиво.Явления Природы потеряли бы всякую связь с высшие порядки реальности, а также между собой; они стали бы просто «фактами». Это именно то, на что способны интеллектуальные способности и, собственно, исламская культура в целом. не принимать. Дух ислама, напротив, подчеркивает единство природы, то единство, которое является целью космологических наук, и это намечено и прорисовано в непрерывное переплетение арабесков, объединяющее изобилие растительной жизни с геометрическими кристаллы аятов Корана.

Таким образом, мы видим, что идея единства — не только основная предпосылка исламского искусства. и науки: это также доминирует в их выражении. Изображение любого отдельного объекта превратится в «идола», опасного идола разума, самого канона искусства в Ислам — это абстракция. Само единство заслуживает представления; так как это не должно быть представленный непосредственно, однако он может быть только символизирован и при этом только намеками.Там однако не является конкретным символом единства; его истинное выражение — отрицание, а не это, не то. Следовательно, он остается абстрактным с точки зрения человека, живущего в множественность.

Итак, мы подошли к главному вопросу. Может ли наш разум воспринимать отдельный объект в его нынешнем виде? сам по себе? или мы можем сделать это, только понимая индивидуальный объект в контексте Вселенная? Другими словами, с космологической точки зрения, является ли Вселенная единством, и отдельное событие или объект — признак («явление», «явление») неоднозначного и неопределенный импорт? Или это наоборот? Из этих альтернатив, которые восходят к во времена Платона мусульманин обязан принять первое — он отдает приоритет вселенной как единая конкретная реальность, символизирующая на космическом уровне Божественный Принцип сам по себе, хотя это невозможно вообразить ни в чем другом.Это, конечно, это древний выбор, но ислам унаследовал многие из своих теорий от уже существовавших традиций, истины, которые он стремится подтвердить, а не отрицать. Что это приносит им, как и у нас уже было сказано, это та сильная единая точка зрения, которая наряду со страстной преданностью к Божественной Воле, позволил Исламу возродить пламя науки, которое было погашен в Афинах и в Александрии.

Мы увидели, что священное искусство ислама — это абстрактное искусство, сочетающее гибкость линий. с акцентом на архетип и на использование правильных геометрических фигур, переплетенных друг с другом.Здесь уже можно понять, почему математика создала такую ​​сильную обращение к мусульманам: его абстрактный характер предоставил мост, который искали мусульмане между множественностью и единством. Он предоставил подходящую структуру символов для вселенной. — символы, похожие на ключи, открывающие космический текст.

Мы должны сразу различать два типа математики, которыми занимается Мусульмане: одним из них была алгебра, которая всегда была связана с геометрией и тригонометрия; другой была наука о числах, как она понималась в пифагорейском языке. смысл.Число Пифагора имеет как символический, так и количественный аспект; это проекция Единства, которая, однако, никогда не покидает своего источника. Каждому числу присущ сила анализа, вытекающая из его количественной природы; он также обладает способностью к синтезу из-за внутренней связи, которая соединяет все остальные числа с единицей. Пифагорейский Таким образом, число имеет «личность»: оно похоже на лестницу Иакова, соединяющую количественное с качественная область в силу своей внутренней поляризации.Таким образом, изучать числа означает созерцать их как символы и тем самым вести к постижимому миру. Так же и с другие разделы математики. Даже если символический аспект явно не указан, связь с геометрическими формами действует на разум, освобождая его от зависимость от простого внешнего вида и, таким образом, подготавливая его к своей повседневной жизни. в понятный мир и, в конечном итоге, в Единство.

Гнозис в Александрийском мире использовался как средство выражения своего доктрины, запутанный лабиринт мифологии. В исламе интеллектуальная символика часто становится математическим, в то время как непосредственный опыт мистика выражается в таких мощная поэзия, как у Джалал ад-Дина Руми. Однако инструмент гнозиса всегда интеллект; разум — это его пассивный аспект и его отражение в человеческой сфере.Связь между интеллектом и разумом никогда не разрывается, за исключением отдельных предприятий горстки мыслителей, среди которых мало, кого по праву можно было бы назвать учеными. В интеллект остается принципом разума; и упражнение разума, если это здорово и нормальный должен естественно вести к интеллекту. Вот почему мусульманские метафизики говорят, что рациональное знание естественным образом ведет к утверждению Божественного Единства.Хотя духовные реальности не только рациональны, но и не являются иррациональными. его конечный, а не непосредственный аспект может привести человека к вратам постижимое мировоззрение можно таким же образом интегрировать в гнозис, даже если он дискурсивный и частичный, тогда как гнозис тотальный и интуитивный. Это из-за эти существенные отношения подчинения и иерархии между разумом и интеллектом рациональное знание и гнозис, что поиск причинного объяснения в исламе очень редко стремился и никогда не мог удовлетворить себя вне веры, как это должно было случиться в христианстве конца средневековья.

Эта иерархия также основана на вере в то, что наука — человеческое знание — должна быть считается законным и благородным только до тех пор, пока он подчиняется sapientia — Божественному мудрость. Мусульманские мудрецы согласились бы с «Верой» святого Бонавентура, чтобы понять. «Как и он, они настаивают на том, что наука действительно может существовать только в сочетании с sapientia, и этот разум является благородной способностью только постольку, поскольку он ведет к интеллекту, скорее чем когда он стремится установить свою независимость от собственного принципа или пытается охватить Бесконечное в некоторой конечной системе.В исламской истории есть один или два случая когда рационалистические группы действительно пытались установить свою независимость и противодействие гностики, а также противопоставить себя другим ортодоксальным толкователям исламского откровение. Однако духовные силы ислама всегда были достаточно сильны, чтобы сохранить иерархии между интеллектом и разумом, и тем самым предотвратить установление рационализм, независимый от откровения.Знаменитые трактаты аль-Газали в пятого / одиннадцатого веков, в отличие от философов-рационалистов того времени, отмечают последний триумф интеллекта над независимым рассуждением триумф, который не полностью разрушил рационалистическая философия, но подчинила ее гнозису. В результате этого поражения аль-Газзали и подобные деятели силлогистической и систематической аристотелевской философии в пятого / одиннадцатого веков, исламская гностическая традиция смогла выжить и остаются жизненно важными до настоящего времени, вместо того, чтобы подавляться, как в других местах, чрезмерно рационалистическая атмосфера.

Реакция против рационалистов, из которых крики аль-Газали отмечают высшую точка, примерно совпадает по времени с распространением аристотелизма на Западе, которое привело к в конечном итоге на серию действий и реакций Возрождения, Реформации и Контрреформации, которых никогда не было в исламском мире. На Западе эти движения привели к новым типам философии и науки, таким, которые характерны для западных мир сегодня, которые столь же сильно отличаются от своих средневековых предшественников, как умственный и духовный горизонт современного человека отличается от традиционного человека.Европа в этом период начал развивать науку о природе, которая занимается только количественными и материальные аспекты вещей, между тем волна исламской мысли отступала, как и прежде, в его традиционное ложе, в ту концептуальную согласованность, которая составляет математические науки.

Сегодня, как и в прошлом, традиционный мусульманин рассматривает всю науку как «священную» и изучает эту священную науку в устоявшейся тройственной артикуляции.Во-первых, в досягаемости всех, — это Закон, по сути содержащийся в Коране, разъясненный традициями и юриспруденция и преподается докторами; он охватывает все аспекты социальных и религиозных жизнь верующего. За этим лежит Путь, имеющий дело с внутренним аспектом вещей, который управляет духовной жизнью тех, кто был «избран», чтобы следовать ей. Это дало начало различным суфийским братствам, поскольку на самом деле это образ жизни, построенный на общении на личном, несистематическом уровне.Наконец, есть сама невыразимая Истина, которая лежит в суть обоих этих подходов.

Согласно до сих пор актуальному сравнению, Закон подобен окружности круга, из которого Путь — это радиус, а Истина — в центре. Путь и Истина вместе образуют эзотерический аспект ислама, которому посвящен суфизм. В ее основе лежит метафизический интуиция, такое знание, которое приходит только в правильном «режиме» у знающего.» Из этого создать науку о Вселенной, науку о душе и науку математику, каждый из них, по сути, представляет собой различную метафорическую установку для той единственной науки, которую разум После этого каждый из них — часть того гнозиса, который охватывает все вещи.

Это может помочь объяснить, почему математик, который был чем-то вроде перемещенного лица на Западе вплоть до позднего средневековья играет центральную роль в исламе с самого начала Начало.Спустя два столетия после утверждения христианства на Ближнем Востоке (в 313 г. н.э.), Запад, где доминировали христиане, все еще был погряз в варварстве. Но через два столетия после Мухаммед, исламский мир при халифе Харуне аль Рашиде был уже гораздо более активнее в культурном отношении, чем современный мир Карла Великого, даже с его более ранний старт. То, что в то время дошло до Запада от ислама, было не более чем мрачными сказками. невероятного богатства и чудесной магии.Однако в самом исламе математика ремесло, «нашедшее свой дом», уже смогло удовлетворить желание цивилизованного человека логической тонкости и интеллектуальных игр, в то время как сама философия достигла загадки за пределами разума.

Эта ранняя стабилизация теоретического мировоззрения ислама распространилась также на тип человека. кто это воплотил. В то время как роль интеллектуального лидерства на Западе перешла к несколько разных фигур в образе монаха-бенедиктинца, врача-схоласта, мирянина Ученая центральная фигура в исламе оставалась практически неизменной.Он хакльм, который включает в себя некоторые или все аспекты мудреца; ученый медицинский целитель, духовный наставник. Если он тоже умный торговец, это тоже подпадает под картина, поскольку он традиционно странствующий человек. Если его достижения в математике необычны, он может стать фигурой, подобной Умару Хайяму. Ясно, кроме того, что такой человек, пусть даже Авиценна никогда не сможет развить каждый из своих достижения так же, как и у однобокого специалиста.Такие специалисты делают существуют в исламе, но остаются в основном второстепенными фигурами. Мудрец не позволяет себе быть втянут в одноуровневый «режим познания» специалиста, ибо тогда он утратит высшее знание. Таким образом, интеллектуальные достижения в некотором смысле всегда основаны на модель недостижимого завершенного, той «целостной вещи», которой нет в греческом традиция. Синтаксис Птолемея становится в мусульманском мире Альмагестом или Опусом. Максимум, даже если Аристотель — это просто аль-фаасуф (философ).

Название великого трактата Авиценны «Китаб аш-Шифа», который по объему не уступает аристотелевскому. corpus, означает Книга исцеления. Как следует из названия, работа содержит знания нужно было вылечить душу от болезни невежества. Это все, что нужно человеку, чтобы понимать; это также столько, сколько нужно знать любому мужчине. Работа Ньютона «Начала» имеет очевидно, совсем другое кольцо: оно означает фундамент, по сути, «начало», а не знание, которое является полным и достаточным для интеллектуальных потребностей человека, как гласит многие средневековые исламские тексты подразумевают.

Ислам пришел в мир в начале седьмого века нашей эры, его начальной датой ( путешествие Пророка из Мекки в Медину) 622 г. н.э .; это распространилось на все Ближний Восток, Северная Африка и Испания к концу того же века. Так же, как Исламская религия — это один из «средних путей», поэтому и ее территория заняла, на самом деле, по-прежнему занимает «средний пояс» земного шара, от Атлантического до Тихого океана.В этой области, дом многих ранних цивилизаций, ислам вступил в контакт с рядом наук которые он впитал в той мере, в какой эти науки были совместимы с его собственным духом и были в состоянии обеспечить питание для своей характерной культурной жизни.

Первоначальный характер его откровения и его уверенность в том, что оно выражало Истина, лежащая в основе всех откровений, позволяла исламу впитывать идеи из многих источников, исторически чуждый, но внутренне связанный с ним.Особенно это касалось науки о природе, потому что большинство древних космологических наук — греческих, в том числе как халдейские, персидские, индийские и китайские — стремились выразить единство природы и поэтому соответствовали духу ислама. Вступая в контакт с ними, Мусульмане заимствовали некоторые элементы от каждого из них наиболее широко, возможно, от греков, но также от халдеев, индейцев, персов и, возможно, в случае алхимии даже от китайцев.Они объединили эти науки в новый корпус, который должен был разрастаться. веками и стать частью исламской цивилизации, интегрированной в основную структуру происходит из самого Откровения.

Земли, которым суждено было стать частью средневекового исламского мира — от Трансоксианы до Андалусия — были объединены в новую духовную вселенную в течение одного столетия после смерть Пророка. Откровение, содержащееся в Коране и выраженное в священный язык (арабский), представляющий собой объединяющий образец, в котором многие иностранные элементы стали интегрированными и поглощенными в соответствии с универсальным духом ислама.в наук, особенно связанных с природой, важнейшим источником было наследие греческой цивилизации.

Александрия к I веку до нашей эры стала центром греческой науки и философии, а также место встречи эллинизма с восточными и древнеегипетскими влияния, из которых произошли герметизм и неоплатонизм. Греческое наследие само по себе в значительной степени совокупность древних средиземноморских представлений, систематизированных и помещенных в диалектическая форма благодаря особой дискурсивной власти греков перешла из Александрии в Антиохия, а оттуда в Нисибис и Эдессу через христианских монофизитов и Несторианцы.Последние особенно способствовали распространению греческих знаний, в основном в сирийском переводе, до земель вплоть до Персии.

В третьем веке нашей эры Шапур I основал Джундишапур на месте древнего города недалеко от нынешний персидский город Ахваз, как лагерь для военнопленных, для солдат, захваченных в война с Валерианом. Постепенно этот лагерь превратился в мегаполис, ставший центром древние науки, изучаемые на греческом и санскрите, а затем на сирийском.Была открыта школа, по образцу Александрии и Антиохии, где медицина, математика, преподавались астрономия и логика, в основном из греческих текстов, переведенных на сирийский, но также были включены элементы индийской и персидской наук. Эта школа, которая просуществовала долго после создания халифата Аббасидов, стал важным источником древних обучение в исламском мире.

Помимо этих более очевидных путей, существовали также линии связи с другими эзотерические аспекты греческих наук, особенно пифагорейской школы, через община сабеев Харрана.Это религиозное сообщество ведет свое происхождение от Пророк Иднс (Енох Ветхого Завета), которого также считают в исламском мире как основатель наук о небесах и философии, которого некоторые с Гермесом Трисмегистом. Сабейцы обладали замечательными познаниями в астрономия, астрология и математика; их доктрины во многом были похожи на те из пифагорейцев. Вероятно, именно они обеспечили связь между Герметическая традиция и некоторые аспекты исламских эзотерических доктрин, в которые некоторые элементы герметизма были интегрированы.

На востоке индийские и, в меньшей степени, персидские науки пришли к важный вклад в развитие наук в исламе, гораздо более значительный, чем обычно распознается. В зоологии, антропологии и некоторых аспектах алхимии, а также как, конечно, в математике и астрономии традиции индийских и персидских наук была доминирующей, как можно увидеть в Посланиях (Расаил) Братьев Чистоты (Ихван ас-Сафа ‘) и переводы Ибн Мукаффы’.Следует помнить, что слова «магия» и волхвы связаны, и что, согласно легенде, евреи изучали алхимию. и наука о числах от волхвов, когда они были в плену в Вавилоне.

Наиболее вероятные элементы китайской науки в исламе, особенно в алхимии, указывают к некоторым ранним контактам между мусульманами и китайской наукой. Некоторые даже пошли поскольку утверждать без особых доказательств, чтобы быть уверенным, что слово аль-клмия ‘, от которого Слово «алхимия» является производным, оно само является арабизацией классического китайского слова Chin-l, которое в на некоторых диалектах — Ким-Иа, что означает «сок, добывающий золото».»Важнейшее влияние из Китая, однако, должны были прийти в более поздние века, особенно после монгольского нашествия, а затем в первую очередь в области искусства и технологий.

Таким образом, совокупность искусств и наук в исламе состояла из синтеза древних науки народов Средиземноморья, внедренные и развитые греками, наряду с некоторыми восточными элементами. Доминирующая часть этого наследия определенно была Греко-эллинистический, в переводах либо с сирийского, либо с самого греческого, такими такие мастера перевода, как Хунаин ибн Исхак и Сабит ибн Курра.Было много переводы греческих авторов на арабский язык практически во всех областях знаний. Идеи и точки зрения, содержащиеся в этих переводах, составляли большую часть питательной ценности который Ислам взял на пробу, а затем ассимилировал в соответствии со своим внутренним строением, и основание, данное ему откровением Корана. Таким образом, в сочетании с тремя основными «измерениями» Закона, Пути и Истины, исламские школы которые должны были стать признанной частью исламской цивилизации.

Что касается самого греческого обучения, мусульмане начали различать два разных школы, каждая из которых обладает особым типом науки: одна — герметико-пифагорейская. школа, была метафизической в ​​своем подходе, ее науки о природе зависели от символическая интерпретация явлений и математики; в другом силлогистско-рационалистической школы последователей Аристотеля, точка зрения была философский, а не метафизический, и поэтому его науки были направлены на поиск место вещей в рациональной системе, а не видение через их видимость, их небесные сущности.Первая школа рассматривалась как продолжение, на греческом языке цивилизация мудрости древних пророков, особенно Соломона и Идриса; это было поэтому считается, что он основан на божественном, а не на человеческом знании. школа рассматривалась, по большей части, как отражение лучших усилий человеческого разума мог предпринять, чтобы прийти к истине, усилие по необходимости, ограниченное конечной природой человеческого причина. Первая школа должна была стать неотъемлемой частью ислама, определенно космологической. науки интегрируются в некоторые ветви суфизма.Вторая школа сделала имели много учеников в более ранние века и, таким образом, оказали влияние на язык мусульманского богословия после седьмого / тринадцатого веков, однако, оно утратило свои позиции и, несмотря на свое продолжение до наших дней, он остался второстепенным аспектом Исламская интеллектуальная жизнь.

Различные уровни ссылок, иерархически существующие в структуре ислама: кратко представлен мудрецом, жившим в пятом / одиннадцатом веках, и который, вероятно, одна восточная фигура, наиболее известная современной западной публике: ‘Умар Хайям, математик и выдающийся поэт.Что его следует уважать в западном мире, на основании его знаменитых катренов как скептического гедониста, само по себе является признаком глубокое непонимание между двумя мирами; потому что на самом деле он был мудрецом и гностик высокого положения. Что в его стихах кажется беззаботным или агностицизмом это просто общепринятая форма выражения, в которую он включил как решительные средство, которое гностик применяет к религиозному лицемерию, а также восстановление контакт с реальностью.(Поздние греки, такие как Энесидем, прибегали к тому же скептический прием и с аналогичными намерениями. ) В следующем отрывке из метафизического В трактате Хайям делит ищущих знания на четыре категории:

(1) Богословы, которые довольствуются спорами и «удовлетворительными» доказательствами, и Считайте это достаточным знанием Творца (превосходно имя Его).

(2) Философы и ученые [вдохновленные греками], которые используют рациональные аргументы. и стремятся познать законы логики, и никогда не довольствуются простым «удовлетворением» аргументы.Но они тоже не могут оставаться верными условиям логики и стать беспомощный с этим.

(3) Исмаилиты [ветвь шиитского ислама] и другие, которые говорят, что путь знания не что иное, как получение информации от образованного и заслуживающего доверия информатора; для, в рассуждая о познании Создателя, Его Сущности и Атрибутов, существует много сложность; разумность оппонентов и интеллект [тех, кто борется против окончательного авторитета откровения и тех, кто полностью его принимает] ошеломлен и беспомощный перед ним.Поэтому, мол, знания лучше искать со слов искреннего человека.

(4) Суфии, которые ищут знания не медитацией или дискурсивным мышлением, а очищение их внутреннего существа и очищение их характера. Они очищают разумная душа нечистот природы и телесной формы, пока не станет чистой субстанцией. Затем он встречается лицом к лицу с духовным миром, так что формы этого мира становятся верно отражено в нем, без сомнений и двусмысленности.

Это лучший из всех способов, потому что ни одно из совершенств Бога не удерживается от это, и нет никаких препятствий или завесы перед ним. Следовательно, какое бы [незнание] ни пришло человеку происходит из-за нечистоты его природы; если завеса будет приподнята, а экран и препятствие удалены, истина вещей, как они есть, станет явной. И Мастер [Пророк Мухаммад], мир ему и благословение, указал на это, когда сказал: «Воистину, во время дни вашего существования, вдохновение исходит от Бога.Вы не хотите следовать за ними? »Скажите рассуждающим, что для любящих Бога [гностиков] интуиция является руководством, а не дискурсивным мысль.

Здесь мы авторитетно изложили центральную точку зрения исламской мысли, в которой составные части естественно встают на свои места. Каждый из них представляет собой другой способ познания. Это На первый взгляд вызывает недоумение, что в ней нигде нет математиков, из которых сам Хайям был таким выдающимся примером.Обратите внимание, однако, что исмаилиты довольно близко соответствуют с тем, что в ранней пифагорейской школе было Akusmatikoi, «те, кто то, что им говорят «. Следует также отметить, что пифагорейская Mathematikoi, «толкователи доктрины» будут найдены как среди философов, так и среди суфии, поскольку систематическая теория остается беспомощной без духовных достижений, что это именно то, к чему призвана привести математика, в отличие от силлогистического секущиеся волосы.Это ясно показано в более поздних разделах той же работы, в которой Хайям описывает себя как ортодоксального пифагорейца и суфия.

Здесь мы также видим значительный контраст с греческим миром. Для пифагорейца упомянутые доктрины практически исчезли здесь ко времени Аристотеля и были снова быть поднятым, и притом лишь в некоторой степени, в период эллинистического возрождения; в исламе, мы видим их стабилизированными и восстановленными почти в соответствии с их первоначальным образцом через унитарная религиозная идея.Таким образом, ислам смог уступить Западу до такой степени, что последний принял пифагорейскую традицию, что-то более связное, а также технически более продвинутый, чем собственное непосредственное наследие Запада с древних времен.

В спектре Хайяма можно найти и другие линии. «Атомистическая» школа мысли которые процветали в исламе после четвертого / десятого веков, и которые в западной Перспектива может считаться научной, он считает, что она не принадлежит науке в все, кроме богословия, поскольку ашариты, представлявшие эту школу, были в точности своего рода Он описал «богословов».В трудах последователей этой школы, особенно аль-Бакиллам, которого можно считать их выдающимся «философом природы», непрерывность внешних форм нарушается «атомистическим» учением о времени и пространстве и отрицание аристотелевского понятия причинности. Для ашаритов (как и для суфиев) мир уничтожается и воссоздается каждое мгновение; причиной всех событий является Создатель, а не конечный созданный агент.Камень падает, потому что Бог заставляет его упасть, а не из-за природы камня или из-за того, что он движется внешней силой. То, что выглядит как «законы природы», то есть единообразие причинно-следственной связи, является всего лишь дело привычки, определенное волей Бога и получившее от Него статус «закона». Чудеса, которые, кажется, нарушают кажущееся единообразие природных явлений, просто идти против «привычки» Природы; арабское слово, обозначающее сверхъестественное событие, означает буквально то, что является результатом «разрыва привычки».»Мы столкнулись с жесткой «последовательность», параллель которой есть в западной мысли семнадцатого века. От Декарта до окказионалистов в развитии есть любопытное сходство.

Во второй группе в списке Хайяма «философы и ученые мужчин «, мы бы нашли собраны все известные имена исламской науки. однако различие между двумя школами «философской» мысли, каждая из которых исповедует быть учениками греков.Первая — перипатетическая школа, доктрины которой сочетание идей Аристотеля и некоторых неоплатоников. Представитель этого школой, наиболее близкой к Аристотелю, был Аверроэс, который, как ни парадоксально, оказал меньшее влияние на исламского, чем христианского мира, и его следует больше изучать как великого члена традиции западной философии, чем как неотъемлемая часть исламского интеллектуального жизнь.

Наука о природе, культивируемая перипатетической школой, в первую очередь силлогистический: он стремится определить место каждого существа в обширной системе, основанной на философия Аристотеля.Лучшее выражение доктрин этой школы появляется в Ранние произведения Авиценны. Книга Исцеления — самая полная энциклопедия знаний, когда-либо написанных одним человеком, и, несомненно, самым влиятельным перипатетиком другие исламские школы, исповедующие приверженность греков, были гораздо более сочувствует пифагорейско-платонической традиции, чем аристотелевской традиции. Эта школа, которая в последующие века стала называться школой иллюминатов (ишраки), утверждает, что она выводит свои доктрины не только от пифагорейцев и их последователей, но и от древние пророки, герметическая традиция и даже древние зороастрийские мудрецы.Символические произведения Авиценны, такие как Живой Сын Пробудившихся (Хай ибн Якзан), являются ранние выражения сочинений этой школы. Величайший философ-иллюминат, однако это Сухраварди, который черпал свою символику из всех упомянутых источников. Науки о природе, а также математика, культивируемая некоторыми приверженцами этой школы, в первую очередь символичны и во многом напоминают сочинения сорных Неоплатоники.Природа становится для писателей этой школы космическим склепом, из которого они должны стремиться к побегу, и, путешествуя по ним, они видят в нем явления «знаки», которые направляют их на путь окончательного «озарения». Многие Иллюминаты, особенно в более поздние века, также были суфиями, которые сделали использование в высшей степени инициатического языка философов-иллюминатов для описания путешествие суфия к гнозису.Многие члены этой школы и в целом образованные мужчины, которых упоминает Хайям, также входили в группу, культивировавшую математика, астрономия и медицина; потому что эти ученые мужи интересовались всем искусства и науки, и помог сохранить традиции обучения в этих областях, как неотъемлемая часть их изучения философии.

Перипатетики были очень сильны в течение четвертого / десятого и пятого / одиннадцатого веков, но их влияние ослабло в последующий период.Иллюминаты, с другой стороны рука, стала сильной после шестого / двенадцатого веков и триумфа аль-Газзы. Они имеют имеет непрерывную традицию вплоть до наших дней, главным образом из-за метафизических (в отличие от рационалистического) акцента в их доктринах, а также из-за использования их язык некоторых суфийских мастеров. Один из величайших представителей доктрин иллюминатов, в интерпретации и модификации сефевидского мудреца Муллы Садры был Хаджил Мулла Хади Сабзивари, умерший в Персии менее века назад.

Исмаилиты, о которых говорит Хайям, являются ветвью шиитского ислама, который был очень могущественным в свое время, а также сыграл значительную роль в культивировании искусств и науки. Исмаилитские доктрины в основе своей эзотеричны и основаны на числовом символизм и символическое толкование «космического текста». Символическая интерпретация Корана, который является основным как в шиитском исламе, так и в суфизме, был положен в основу символическое исследование Природы.Более того, стали известны такие науки, как алхимия и астрология. интегрированы в их доктрины и такие тексты, как Послания Братьев Чистоты, и многочисленные сочинения алхимика Джабира ибн Хайяна должны были иметь свои величайшие влияние на эту группу. Развитие того, что было названо «восточным неопифагореанство »наиболее отчетливо встречается в трактатах исмаилитов. Они были очень очень интересовался науками о природе; в интеграции ритмов и циклов Природы с циклами истории и с проявлениями различных пророков и имамов, их труды считаются одними из самых важных исламских сочинений о природе.

Хайям упоминает, наконец, суфиев или гностиков, группу, к которой он сам принадлежал. Может показаться удивительным, что человек, столь хорошо разбирающийся в искусствах и науках своего времени, должен Считайте «путь очищения» суфиев лучшим способом обретения знания. Его язык в этом отношении, однако, не просто теоретический, он почти операциональный: один очищает и фокусирует инструмент восприятия, т.е., душа, чтобы она могла видеть реалии духовного мира. Сам Аристотель, великий рационалист, однажды сказал, что «знание соответствует гуне познающего». Гностик, пользуясь «правильным» способ познания гарантирует, что Интеллект происходит в нем немедленно и интуитивно. В этом отношении заявление Хайяма становится более ясным, если рассматривать его в свете доктрины. что мы обсудим позже: учение об универсальном человеке, который является не только конечной целью духовной жизни, но также и архетип вселенной.

В той мере, в какой гностик способен очистить себя от своих индивидуалистических и частных природы, и, таким образом, отождествить себя с универсальным человеком внутри него, в той же степени получает ли он также знания о принципах космоса, а также о Божественном реалии. Для гностика знание Природы вторично по отношению к знанию Божественного. Принцип; тем не менее, из-за взаимопонимания между гностиком и вселенной Природа делает сыграют положительную роль в его достижении конечной цели.Явления Природы становятся «прозрачным» для гностика, так что в каждом случае он «видит» архетип. Символы веществ — геометрические формы и числовые величины, цвета и направления — эти и многие другие подобные символы являются аспектами бытия вещей. Они увеличивают свои реальность — реальность, не зависящая от личного вкуса или индивидуума — в той мере, в которой гностик отделяет себя от своей индивидуальной точки зрения и ограниченного существования, и отождествляет себя с Бытием.Для гностиков знание всего во вселенной означает, в конечном счете, знание взаимосвязи между сущностью этого конкретного бытие и Божественный интеллект, а также знание онтологической взаимосвязи между это существо и само бытие.

Классификация Кайяма не учитывала некоторых очень важных писателей, которые не учились в какой-либо конкретной школе. Есть также много исламских писателей, хакимов, включая самого Хайяма, который обладал знаниями в нескольких дисциплинах, а в которого можно найти два или более уровней его иерархии знаний.Некоторые из самых О выдающихся из этих людей мы поговорим в следующей главе.

, хотя иерархия знаний в исламе, как она существовала исторически, была объединены метафизической связью так же, как вертикальная ось объединяет горизонтальные плоскости ссылка: интеграция этих различных взглядов «сверху» была возможна. Исторически, конечно, было много конфликтов, иногда споры, приводившие к насилие, а иногда и смерть писателя.Однако такие конфликты не являются в другом месте, между несовместимыми ортодоксиями. Их считают большинство исламских комментаторам, так как из-за отсутствия более универсальной точки зрения у тех, кто приняли только менее универсальный. Только гностик, который видит все «такими, как они» действительно есть », способна объединить все эти взгляды в их принципиальное единство.

С их собственной точки зрения можно сказать, что каждая из этих школ обладает определенной «философии природы» и, в соответствии с ней, развивать науки, со вселенной.Некоторые из их сочинений, в первую очередь перипатетиков, должны были быть переведен на латынь, чтобы помочь сформировать ту западную схоластику, которая позже уступила место к «натурфилософии» семнадцатого века. Другие сочинения, например, алхимики, должны были процветать в западном мире в течение нескольких столетий, только чтобы отмирать в его атмосфере рационалистической философии. Были и другие работы, особенно те суфиев и иллюминатов, которые должны были иметь влияние на определенные западные круги такие как у Данте, и все же по большей части остаются почти неизвестными в западных странах. мир, вплоть до сравнительно недавнего времени.

В этом кратком введении было необходимо затронуть много незнакомых и незнакомых мест. западному читателю часто бывает трудно понять. Но мы чувствовали, что нужно развеять распространенное представление о мусульманах как о пуританских воинах и торговцах, чьи странная тяга к «тонкостям» алгебры и логики каким-то образом тоже позволяла им стать проводниками греческого языка на Запад. В отличие от этого все слишком актуально понятие, мы попытались представить краткую картину культуры, духовные ценности которой неразрывно связаны с математикой и с метафизикой высокого порядка, и которая в очередной раз объединил составные элементы греческой науки в мощный единый концепция, которая оказала существенное влияние на западный мир до времен Ренессанс.

Как ни странно, именно эта последняя концепция, в лучшем случае наполовину неизвестная, а затем быстро забытый в Wcst, который сохранился до настоящего времени западного воздействия на Исламский мир, главный фактор в исламской перспективе, определяющий его отношение к Природа и значение, которое она придает естественным наукам; наоборот, это те самые элементы исламских наук, наиболее ответственные за предоставление инструментов, с помощью которых Уэст начал изучение уже секуляризованной Природы семнадцатого века, что стал второстепенным в самом исламском мире и уже перестал занимать главные интеллектуальные усилия этой цивилизации девятого / пятнадцатого веков.

С тех пор западный мир сосредоточил свою интеллектуальную энергию на изучении количественные аспекты вещей, тем самым развивая науку о природе, слишком очевидную фрукты в физической сфере завоевали за это самое большое уважение среди людей везде, для большинства из которых «наука» отождествляется с технологиями и их приложениями. Исламская наука, напротив, стремится в конечном итоге получить такие знания, которые будут способствовать к духовному совершенству и освобождению каждого, кто способен его изучить; таким образом, его плоды внутри и скрыты, их ценности труднее различить.Чтобы понять это, требуется помещая себя в ее точку зрения и принимая как законную науку о природе которая преследует другую цель и использует другие средства, нежели современная наука. Если это несправедливо отождествлять западную науку исключительно с ее материальными результатами, еще более несправедливо судите о средневековой науке только по ее внешней «полезности». Каким бы важным ни было его использование были в календарной работе, в ирригации, в архитектуре, ее конечной целью всегда было чтобы связать материальный мир с его основным духовным принципом через знание те символы, которые объединяют различные порядки реальности.Это можно только понять, и следует судить только с точки зрения его собственных целей и собственных перспектив.

Аксолотль | Encyclopedia.com

Хулио Кортасар 1956

Биография автора

Краткое содержание сюжета

Персонажи

Темы

Стиль

Исторический контекст

Критический обзор

000 Источники

000 Критика

000 Прочтите

000 Рассказ

Аксолотль »из его сборника Final del juego (Конец игры и другие рассказы), с момента публикации в 1956 году встревожил, озадачил и порадовал все большее число преданных читателей и критиков.Одна из самых известных историй Кортасара рассказана человеком, который превратился в аксолотля, вида саламандры, после многих часов наблюдения за аксолотлями в аквариуме. Как аксолотль, этот человек все еще видит человека, которым он был раньше, и надеется, что этот человек напишет историю о человеке, который станет аксолотлем. Многие критики считают, что последний комментарий аксолотля является основной темой короткометражного рассказа Кортасара о том, что с помощью искусства один может стать другим и общаться от имени всех существ, так что никто не может испытать ужас изоляции и заключения.

Художественная литература Кортасара объединяет фантастические и зачастую причудливые сюжеты с повседневными событиями и персонажами. Этот метод побуждает читателей выйти за рамки общепринятого западного мнения о том, что жизнь руководствуется фактами. Вместо этого Cortazar хочет, чтобы читатели понимали, что реальность находится в глазах смотрящего. Кортасар — одна из основополагающих фигур магического реализма, движения в латиноамериканской литературе, начавшегося в 1950-х годах. Современники Кортасара, Габриэль Гарсиа Маркес и Карлос Фуэнтес, также сочетают фантастические и обычные ситуации и персонажей в попытке создать новые способы, которыми литература может представлять жизнь.

Кортасар родился в 1914 году в аргентинской семье, жившей в Брюсселе, Бельгия. В 1918 году он вместе с родителями переехал в их родную Аргентину. Получив педагогическую степень, он преподавал в средней школе с 1937 по 1944 год. В это время Кортасар начал писать рассказы, а в 1938 году под псевдонимом Хулио Денис опубликовал Presencia, книгу сонетов, демонстрирующую влияние французских символистов. поэт Стефан Малларме. В 1944 и 1945 годах Кортасар преподавал французскую литературу в университете Куйо в Мендосе, но он ушел со своего поста после ареста за участие в демонстрациях против президента Аргентины Хуана Перона.Затем он переехал в Буэнос-Айрес, где начал работать в издательской компании. В том же году он опубликовал свой первый рассказ «Casa tomada» («Дом захвачен») в влиятельном литературном журнале Los anales de Buenos Aires, , редактором которого был аргентинец Хорхе Луис Борхес. Между 1946 и 1948 годами Кортасар изучал право и языки, чтобы получить степень общественного переводчика. Кортасар заявил, что трудная задача завершить этот трехлетний курс менее чем за год привела к временным неврозам, которые отражены в его художественной литературе.Одна из его фобий, страх поедать насекомых, спрятанных в его пище, вдохновила его на рассказ «Цирцея», рассказ о женщине, которая под видом конфет кормит тараканов своих женихов.

В 1951 году Кортасар опубликовал Бестиарио, свой первый сборник рассказов, а также получил стипендию для обучения в Париже, где он стал переводчиком для Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО). Пэрис оставался его базой до самой его смерти. В 1953 году, сотрудничая со своей женой Авророй, Кортасар завершил переводы на испанский язык прозаических произведений Эдгара Аллана По, которые оказали большое влияние на его творчество.Как и персонажи его рассказов и романов, Кортасар постоянно пересекал национальные и философские границы. На протяжении всей своей жизни автор много путешествовал — в основном между Францией, Аргентиной, Кубой, Никарагуа и США — часто читая лекции по социальной реформе в Латинской Америке. Он считал, что искусство и письмо могут преодолеть разрыв между разными способами видения мира и познания реальности. Призывая читателей подвергать сомнению их индивидуальные представления о реальности и думать за их пределами, Кортасар поощрял лучшее понимание всех людей как единственную надежду на разрешение мировых конфликтов.Ряд работ Кортасара явно отражают его серьезную озабоченность политическими проблемами и проблемами прав человека. Например, роман Libro de Manuel (1973; A Manual for Manuel) частично разоблачает пытки политических заключенных в Латинской Америке. Как в своих художественных произведениях, так и в своих эссе он был сторонником социализма и яростным сторонником кубинской и никарагуанской революций. Кортасар был поэтом, джазовым музыкантом-любителем и любителем кино. Его рассказ «Взрыв» из сборника Las armas secretas лег в основу одноименного фильма Микеланджело Антониони 1966 года.Кортасар умер от сочетания лейкемии и сердечного приступа в Париже в 1984 году.

«Аксолотль» открывается тупым изложением собственного сюжета: «Было время, когда я много думал об аксолотлях. Я пошел посмотреть на них в аквариум в Саду растений и часами наблюдал за ними, наблюдая за их неподвижностью, их слабыми движениями. Теперь я аксолотль ». Позже рассказчик поясняет, что аксолотль — это личиночная стадия саламандры.

В оставшейся части рассказа рассказывается, как произошло это фантастическое преобразование.Рассказчику, человеку, живущему в Париже, наскучили львы и пантеры, которых он обычно видит в зоопарке Jardin des Plantes. Он решает исследовать аквариум и неожиданно «встречает аксолотлей». Знак над резервуаром говорит ему, что они мексиканцы, но он уже знает это, потому что их розовые лица напоминают ему ацтеков. Он начинает посещать аксолотлей несколько раз в день. Он часами всматривается в стекло, внимательно изучая их. Его особенно очаровывают их золотые глаза, которые предлагают ему «присутствие другой жизни, другого взгляда».

Со временем он все больше чувствует связь с аксолотлями. Однажды, прижимаясь лицом к стеклу, он внезапно понимает, что смотрит больше не на лицо аксолотля внутри резервуара, а на свое собственное лицо, смотрящее в резервуар снаружи. В этот момент он понимает, что человек не может понять мир аксолотля: «Он был вне аквариума, его мысли были мыслями вне аквариума. Узнав его, будучи им самим, я был аксолотлем в своем мире.Сначала он ужасается идее быть «похороненным заживо» среди «бессознательных существ», но его чувство ужаса заканчивается, когда он

понимает, что, хотя аксолотли не могут общаться, все они делятся его знаниями.

Человек все реже посещает танк, и аксолотль-сознание со временем понимает, что связь между ними разорвана. В «окончательном одиночестве», к которому человек «больше не приходит», аксолотль утешает себя тем, что он может написать рассказ, который расскажет «все это об аксолотлях».

Рассказчик

Неназванный рассказчик «Аксолотля» — одинокий человек, который становится настолько одержимым аксолотлями (мексиканскими саламандрами), что становится одним из них — или, по крайней мере, верит в это. Кортасар сообщает немного подробностей о рассказчике, но подробности, которые он сообщает, раскрывают. Весеннее утро, и Париж «распускает павлиний хвост после зимнего поста», когда рассказчик посещает Ботанический сад. Он отмечает, что он (или «был») другом львов и пантер и никогда раньше не заходил в «темный и влажный» аквариум.Это говорит о том, что рассказчика привлекает все прекрасное и напористое в природе: утро, весенние дни, львы и пантеры. Фактически, только когда он обнаруживает, что львы «уродливы и грустны», а пантеры спят — другими словами, когда они не соответствуют его представлению о них, — он решает пойти в аквариум. Выбирая красивое и напористое, он избегает другой стороны природы, которую представляет темный аквариум. Рассказчик отчаянно хочет проникнуть в сознание аксолотлей.Он считает, что их золотые глаза говорят с ним «о присутствии другой жизни, о другом способе видения». Некоторые критики считают, что рассказчик представляет современного человека, стремящегося к самореализации и духовности.

Изменение и преобразование

На одном уровне рассказчик превратился в аксолотля. На другом, более глубоком уровне он стал более просветленным существом. Буквальное превращение человека в животное может быть понято как метафора (слово, вещь или действие, примененное к совершенно другому виду слова, вещи или действия, без прямого сравнения) для своего рода духовного преобразования.Другими словами, рассказчик не мог мыслить дальше своего рационального представления о себе, пока не вошел в разум аксолотля и не осознал, что существуют другие способы переживания существования. Трансформация, однако, не завершена, поскольку физический человек все еще существует вне резервуара и в конечном итоге перестает посещать его и себя аксолотля. Однако существование этой истории, похоже, подтверждает, что в человеке вне резервуара произошли необратимые изменения, поскольку он, по-видимому, сохранил достаточно своих идей, чтобы написать историю.

Сознание

Сознание человека борется с его бессознательным. Современные исследования человеческого поведения показывают, что у всех людей есть в бессознательном уме примитивная и инстинктивная сторона, которую они подавляют все глубже и глубже по мере роста от младенчества до взрослой жизни. Напротив, животные никогда не хоронят эти силы. Многие психологи считают, что доступ к бессознательному может дать человеку более полный образ жизни и восприятия мира. Вот почему психологи иногда используют гипноз, чтобы помочь своим пациентам решить проблемы.Для рассказчика аксолотль представляет бессознательную часть его разума. Рассказчик вспоминает, что до своего превращения он «не находил ни у одного животного такого глубокого отношения ко мне». Его особенно восхищали глаза этих существ, которые подсказывали ему существование «другого способа зрения». «Я знал, что мы связаны, — вспоминает он, — что что-то бесконечно потерянное и далекое продолжает сближать нас». После своей трансформации он преодолевает свой первоначальный ужас от ощущения «погребенного заживо» в бессознательном существе, поскольку он понимает, что аксолотли разделяют осознание, которое не нуждается в выражении.Став аксолотлем, он соединяет сознательную часть своего разума с бессознательным. Однако прочный союз двух аспектов сознания невозможен. Человек все еще существует «вне резервуара», тогда как часть его сознания, совершившая этот скачок в восприятии, находится внутри резервуара: «Я был аксолотлем и в моем мире». Со временем человек вне резервуара отделяет себя от момента своего восприятия: «Мосты между ним и мной были разрушены, потому что то, что было его навязчивой идеей, теперь стало аксолотлем, чуждым его человеческой жизни.Тем не менее, история заканчивается на ноте надежды на то, что этот человек унесет с собой некоторые воспоминания о своем восприятии и выразит их в рассказе.

Пассивность

Хотя аксолотли способны двигаться, они редко это делают. Рассказчик отмечает, что, как правило, единственные подвижные части их тела — это три маленькие жабры с каждой стороны головы. Иногда нога шевелится, но почти не двигается. Наблюдая за аксолотлями в их прозрачности и спокойствии, рассказчик осознает то, что он называет «их тайной волей, уничтожать пространство и время с безразличной неподвижностью.Рассказчик-аксолотль отмечает, что эта неподвижность позволяет аксолотлям избегать «трудностей». . . драки, усталость ». Неподвижность аксолотлей контрастирует с подвижностью человека вне резервуара, который едет на велосипеде, который приезжает и уезжает и в конце концов дистанцируется от аксолотлей и своих мыслей о них.

Время

Концепция царства сознания, существующего вне времени, подкрепляется постоянными сдвигами во времени в истории.История начинается в прошлом («Было время, когда я много думал об аксолотлях»). Затем рассказчик пересказывает в прошедшем времени события и мысли, приведшие к его трансформации, иногда переходя в настоящее время, чтобы прокомментировать свою точку зрения после трансформации. После

Темы для дальнейшего изучения

  • Исследуйте некоторые мифы, легенды, рассказы, романы и фильмы, в которых люди превращаются в животных. Были ли люди в реальной жизни когда-либо утверждены, что это случилось с ними? Есть ли документальные свидетельства этого явления? Что общего у этих произведений с «Аксолотлем»?
  • Изучите правительство Аргентины в 1950-х годах под руководством Хуана Перона.Как относились к художникам и писателям? Можете ли вы сделать вывод из истории Кортасара, каковы могли быть его политические взгляды?
  • Что такое магический реализм? Можно ли назвать «Аксолотль» магическим реализмом? Объясните, почему да или почему нет. Кроме того, некоторые писатели возражают против термина «магический реализм»; как вы думаете, почему это так?

трансформация история заканчивается в настоящем, когда рассказчик-аксолотль размышляет о том, что произошло. Наконец, он воображает, что в будущем этот человек напишет рассказ об аксолотлях — предположительно, историю, которую читатель только что прочитал.Постоянное смещение временных планов подрывает надежность рационального мышления в противоположность духовному существованию.

Разумное против духовного

Для Кортасара духовное относится к глубочайшему «я» человека, его инстинктам, бессознательному и душе. Люди проводят большую часть своего сознательного существования, основываясь на рациональном образе мышления, при котором они принимают разум как единственный авторитет в определении своих мнений и действий. Аксолотли в истории описаны таким образом, что они являются метафорическим выражением иного, нерационального опыта.Неподвижные и невыразительные, они внушают рассказчику до его превращения «присутствие другой жизни, другого способа видения». Мужчина не может понять аксолотлей; его мышление — это «мышление вне резервуара». Тем не менее, комментарий аксолотля в конце рассказа «он собирается написать все это об аксолотлях» предполагает, что человек не потеряет полностью связь с миром, который он ощущал, но не мог понять. Посредством письма человек сможет вернуться к разуму аксолотля или, другими словами, к бессознательной и духовной стороне его натуры.

Точка зрения

Повествование повествования стирает грань между реальностью и фантазией. История рассказывается рассказчиком от первого лица, некоторая часть сознания или физического существа которого превращается в аксолотля. Это создает значительную двусмысленность, потому что «я» и «я» рассказчика могут в любой момент относиться к человеку до трансформации или к его я-аксолотлю, который рассказывает историю. Размышления первого соседствуют с идеями второго. В то время как двусмысленное «я» подчеркивает связь между человеком и аксолотлем, две противоположные точки зрения, которые оно представляет, также служат для подчеркивания разделения между человеком, который остается вне резервуара, и той частью его сознания, которая мигрирует в резервуар. .Можно также сказать, что потребность читателя следить за постоянными сдвигами между двумя точками зрения отражает собственный сдвиг главного героя от ограниченной человеческой точки зрения к его расширенному пониманию после его трансформации. Постоянный обмен взглядами подрывает надежность рационального мышления и подчеркивает множественность реальности.

Структура

Структура «Аксолотля» отличается от большинства рассказов тем, что она круговая, а не линейная.Основные события истории происходят в течение нескольких дней, в течение которых рассказчик сосредотачивается на наиболее важных фазах своего преобразования. Первый абзац сам по себе представляет собой замкнутый круг, который функционирует как центр большего круга рассказа: «Было время, когда я много думал об аксолотлях. Я пошел посмотреть на них в аквариум в Саду растений и часами наблюдал за ними, наблюдая за их неподвижностью, их слабыми движениями. Теперь я аксолотль.”

В этой циклической структуре можно найти четыре отдельные части. Первый предполагает постепенное приближение рассказчика к увлекательному, но чуждому миру аксолотлей. Он наблюдает за ними и описывает их со стороны стекла аквариума: «Я очень близко видел лицо аксолотля, неподвижного рядом с стеклом». Второй касается процесса метаморфозы: «Никакого перехода, никакого сюрприза, — говорит рассказчик, — я видел свое лицо напротив стекла, я видел его снаружи резервуара, я видел его по другую сторону стекла.В этот момент человек полагает, что превратился в аксолотля с неповрежденным человеческим разумом — «похороненным заживо», как он выражается, — «обреченным на осознанное перемещение среди бессознательных существ». В третьем разделе чувство ужаса прекращается, поскольку он настолько погружается в свой новый мир, что он может почувствовать то, что он не мог воспринимать с другой стороны: «нога задела мое лицо, когда я немного сдвинулся с места. сбоку и увидел рядом аксолотля, который смотрел на меня ». Четвертая часть истории находится в ее последнем абзаце, который служит эпилогом.Здесь есть определенное разделение между двумя мирами. Хотя рассказчик достиг своего рода единства в своих познаниях как с точки зрения человека, так и с точки зрения аксолотля, он не может передать это понимание человеку, который все еще остается за стеклом. Существует разделение на человека, ставшего аксолотлем, и человека, чьи посещения аквариума прекратились. Тем не менее аксолотль считает, что «все это успело ему что-то сообщить в те первые дни, когда я был еще им.Надежда аксолотля на то, что мужчина напишет «все это про аксолотлей», замыкает круг, поскольку рассказ, который напишет человек, очевидно, является историей, которую читатели только что прочитали.

Символы

Кортасар известен тем, что использует множество символов в своей художественной литературе. Символ — это слово или фраза, которые предлагают или обозначают что-то еще, не теряя своей первоначальной идентичности. В литературе символы сочетают буквальное значение с внушением абстрактного понятия. В рассказе «Аксолотль» аксолотль можно интерпретировать как символ бессознательного разума рассказчика.Его трансформация — или трансформация части его сознания — в аксолотля действует на символическом уровне. Это означает, что Кортасар пытается сделать больше, чем просто рассказать историю о человеке, который превращается в саламандру. Аксолотль также символизирует основные побуждения и аппетиты, которые включают в себя стремление к самореализации. Как и змея, аксолотль — символ инстинктивного «я». Пытаясь понять, рассказчик упоминает «тайну», «несуществующее сознание», «таинственное человечество», «тайную волю» и «прозрачную внутреннюю тайну», которые все требовали его.Эти ссылки подчеркивают необходимость символов для передачи чего-то, что не может быть полностью выражено в рациональных терминах.

Другие известные образы в рассказе, которые можно интерпретировать символически, включают стеклянную стену аквариума, которая в разное время функционирует как зеркало, как барьер и как ворота; золотые глаза аксолотлей, которые кажутся человеку пустыми и выразительными; и замкнутый водный мир самого аквариума.

Магический реализм

Кортасар — одна из основополагающих фигур магического реализма.Магический реализм (иногда называемый магическим реализмом) — это термин, применяемый к прозе Хулио Кортасара, Хорхе Луиса Борхеса (наставника Кортасара), Карлоса Фуэнтеса, Габриэля Гарсиа Маркеса, Хуана Рульфо, Марио Варгаса Льосы и многих других писателей, сочетающих фантастические способности. с обычными ситуациями в попытке создать новые способы, которыми литература может представлять жизнь. Их работа разнообразными способами нарушает стандартные романистические ожидания своими радикальными экспериментами с предметом, формой, стилем, временной последовательностью, слиянием повседневного, фантастического, мифического и кошмарного, а также сочинениями, размывающими традиционные различия между тем, что является серьезным или тривиальным, ужасным или смехотворным, трагическим или комическим.

Влияние экзистенциализма на Кортасара

«Аксолотль» впервые было опубликовано в 1956 году. В то время Кортасар уже не жил в своей родной Аргентине, а в Париже, Франция. Действие повествования происходит в Париже, и, похоже, действие происходит в то время, когда оно было написано. Критик Терри Дж. Пивлер говорит, что экзистенциализм Жан-Поля Сартра, важное философское движение того времени, повлиял на «Аксолотль» Корцара. Фактически, экзистенциализм, зародившийся во Франции, вдохновил многих авторов 1950-х годов, в том числе ирландского драматурга Сэмюэля Беккета и французских авторов Альбера Камю и Жана Жене.Пивлер проводит сравнение между «Аксолотлем» и книгой Сартра «Бытие и ничто», , опубликованной в том же году. Сартр чувствовал, что люди создают свою идентичность через свой выбор и действия. Хотя люди не должны думать о себе как о состоящих из фиксированного набора характеристик или категорий, они также не должны впадать в другую крайность и воспринимать себя как чистое ничто. В конце рассказа Кортасара аксолотль надеется, что рассказчик «напишет все это об аксолотлях» как средство нахождения экзистенциального баланса между бытием (рациональный разум, идеализированный в большинстве западных философий) и ничто (бессознательный разум, символизируемый примитивная природа аксолотля).История предполагает, что для достижения этого баланса необходимо испытать обе крайности, как это сделал рассказчик, прежде чем такое самосознание станет возможным.

Вторая мировая война и абсурд

Ужас Второй мировой войны (1939-45) оставил западную культуру в состоянии морального замешательства. В безумном мире большинство художников сочли прежние нормы и традиции недостаточными образцами самовыражения. Всевозможные эксперименты получили распространение в искусстве, театре, философии, литературе и кино.Этот жестокий новый мир проявился в произведениях абсурдистского характера. Эжен Ионеско, ведущий автор драмы абсурда, утверждает в эссе о Франце Кафке: «Человек, отрезанный от своих религиозных, метафизических и трансцендентных корней, потерян; все его действия становятся бессмысленными, абсурдными, бесполезными ». Пивлер считает, что комментарий Ионеско можно применить и к персонажам рассказов Кортасара 1950-х годов. Абсурдизм — это аспект магического реализма, или «бума», новаторского движения в латиноамериканской и южноамериканской литературе, начавшегося в 1950-х и продолжающегося до конца двадцатого века, одной из основополагающих фигур которого является Кортасар.Однако магические реалисты не часто используют термин «абсурдист» для описания своего творчества; вместо этого они предпочитают термин «фантастический». Оба термина обозначают сдвиг в литературе после Второй мировой войны в сторону нового определения реальности, которое отвергает рациональные, удобные и ограничивающие интерпретации повседневного мира. Кортасар использует слово «фантастический» для определения своей вымысла и своего особого способа понимания реальности. Под «фантастическим» он подразумевает альтернативу тому, что он называет «ложным реализмом», или точку зрения, согласно которой «все можно описать и объяснить в соответствии с философским и научным оптимизмом восемнадцатого века, то есть в мире, управляемом системой. законов, принципов, причинных отношений, четко определенных психологий, хорошо обозначенных географических регионов.«Кортасар, используя фантастические элементы, стремится бросить вызов искусственным формулам и упрощенным объяснениям реальности, которые приводят к

Сравнить и сопоставить

  • 1950-е годы: Зоопарки являются популярными направлениями как для детей, так и для взрослых. . Животные пойманы в дикой природе и всю оставшуюся жизнь живут в неволе.

    1990-е годы: Зоопарки обычно разводят животных в неволе вместо того, чтобы вылавливать их из дикой природы, поскольку в 1973 году был принят Закон США об исчезающих видах.Менее одного процента крупных млекопитающих в зоопарках США вылавливаются из дикой природы. Чтобы поощрять разведение животных в неволе, большинство зоопарков модернизировали среду обитания животных, чтобы она больше напоминала их естественную среду обитания.

  • 1950-е: Литература латиноамериканских авторов после окончания Второй мировой войны приобретает черты магического реализма. Абсурд или фантастика являются отличительными чертами послевоенной латиноамериканской письменности, и рациональный взгляд на реальность отвергается.

    1997: Габриэль Гарсиа Маркес, считающийся мастером магического реализма, привлекает внимание критиков за свою новую книгу News of a Kidnapping, о колумбийской торговле наркотиками 1980-х годов.

подавление бессознательного и, в политическом смысле, тоталитаризм (угнетение народов). Когда власть предержащая заставляет группу или нацию думать определенным образом, результатом обычно становится кровопролитие. В 1956 году советские войска подавили восстания в Польше и Венгрии, потому что эти «страны-сателлиты» решили переосмыслить четко определенные законы советского коммунизма.В 1950 году многие художники, в том числе Кортасар, использовали абсурдистские или фантастические элементы в своей работе, чтобы раскрыть разум, высвободить подавленные мысли и чувства и бороться с ограничивающим мышлением, стремясь повысить самосознание и сформировать большую терпимость к разным. точки зрения.

Президент Аргентины Хуан Перон

Хуан Доминго Перон (1895–1974) был президентом (Кортасар называл его диктатором) Аргентины с 1946 по 1955 и с 1973 по 1974 годы. Он был одним из самых влиятельных людей двадцатого века. политические деятели Южной Америки.Когда в 1943 году было свергнуто гражданское правительство, Перон, кадровый военный офицер и лидер политически активного военного клуба, стал главой департамента труда. Поддерживаемый главным образом рабочим классом и различными профсоюзами, Перон был избран президентом в 1946 году и снова в 1951 году. Перонистская программа экономического национализма и социальной справедливости в конечном итоге уступила место денежной инфляции и политическому насилию, и Перон был свергнут в результате военного переворота в США. 1955. Перон в изгнании продолжал оставаться могущественной силой в аргентинской политике, и в 1973 году он был переизбран явным большинством голосов.Кортасар, писатель с откровенными политическими убеждениями, был демонстративно антиперонистом. В 1945 году он был арестован и в результате был вынужден отказаться от академической карьеры в Аргентине. Он стал переводчиком и в 1951 году, испытывая отвращение к тираническому правительству Аргентины, переехал в Париж. «Аксолотль» был написан в Париже примерно в то же время, когда Перон был свергнут в результате военного переворота. Некоторые критики видят в рассказе Кортасара символ возрождения не духовного «я», а нового аргентинского поколения, пришедшего на смену коррумпированному фашистскому поколению.

Кортасар общепризнан как один из важнейших авторов литературного «бума» середины века в Латинской и Центральной Америке. Горстка писателей, в том числе Хорхе Луис Борхес (Аргентина), Алехо Карпентье (Куба), Марио Варгас Льоса (Перу), Хосе Доносо (Чили), Габриэль Гарсиа Маркес (Колумбия) и Карлос Фуэнтес (Мексика), привезли латиноамериканские литература приобрела международную известность в течение менее чем тридцати лет литературного расцвета, которого не было в испанской литературе со времен «Siglo de Oro» (золотой век — семнадцатый).

История восприятия «AxolotF» критиками аналогична истории других рассказов и романов Кортасара: немедленный популярный успех, за которым следует задержка на несколько лет — успех критиков. Энрике Андерсон Имберт, аргентинский писатель и критик, считал ранние рассказы Кортасара, такие как «Аксолотль», который сейчас считается одним из лучших его произведений, неудачными и разочаровывающими. Когда «Аксолотль» был переведен и опубликован на английском языке в 1967 году, американские читатели наслаждались его своеобразным стилем и причудливыми элементами, но опять же, критики поначалу не были впечатлены.Однако в 1980-х и 1990-х годах критический интерес рос.

Как и большинство других участников «бума», Кортасар был глубоко вовлечен в политику. Во многих случаях политика была так же важна, как эстетика, в определении восприятия автора в Латинской Америке, и случай Кортасара столь же сложен, как и любой другой. В начале 1960-х Кортасар, как и многие латиноамериканские интеллектуалы, стал решительным сторонником кубинской революции Фиделя Кастро и других стран, переживавших марксистские или левые революции.Читатели в этих странах, однако, критиковали его работы за то, что они слишком увлечены фэнтези и не содержат «революционного» содержания. В качестве опровержения Кортасар утверждал, что до тех пор, пока идеологическая позиция художника утвердилась и хорошо известна (все были хорошо осведомлены о признании Кортасара социализма), никакие директивы и никакие критические догмы не должны ограничивать его творческую свободу. Он особенно подчеркнул необходимость создания долговечных произведений искусства: «Самая серьезная ошибка, которую мы могли бы совершить как революционеры, — это желание приспособить литературу или искусство к насущным нуждам.Более того, он настаивал, что любой действительно творческий акт является революционным, поскольку он продвигает настоящее состояние искусства и работает в направлении будущего.

Сара Мэдсен Харди

Мэдсен Харди имеет докторскую степень. по-английски и писатель-фрилансер. В следующем эссе она рассматривает использование Кортасаром слов на иностранном языке как способ понять, как его опыт экспатрианта, возможно, повлиял на стиль рассказа и его темы.

Однажды я посетил курс латиноамериканской фантастики, на котором мой профессор описал книгу Кортасара как не из тех, с которыми хочется свернуться калачиком в постели.В стиле Кортасара есть что-то холодное и далекое. К тому же нужно быть очень внимательным, чтобы не отставать от него. «Аксолотль» — это рассказ, который заставляет читателей серьезно задуматься, и такое усердное мышление также является основной темой рассказа. «Аксолотль» — это, в конце концов, рассказ о неподвижности, поэтому действия главного героя почти не влекут за собой ничего, кроме кропотливых процессов его / ее / их сознания. Я считаю, что именно этот набор качеств заставляет большинство читателей либо любить произведения Кортасара, либо ненавидеть их.Рассказ называется «Аксолотль», и читая его, вы получаете опыт, не похожий на опыт главного героя. Посетители зоопарка и читатели сталкиваются с холодным, парализующим, нечеловеческим миром аксолотлей, воображаемым миром «Аксолотля». Для тех, кто любит его, «Аксолотль» — это интеллектуальный карнавальный аттракцион, игра разума, азарт перспективы. Но другие читатели могут быть разочарованы изначально далеким главным героем, который становится еще менее знакомым и менее доступным по мере развития сюжета — или кругов, в зависимости от обстоятельств.Они могут задаться вопросом, как я попал в странный мир этой истории, и что в любом случае поставлено на карту, чтобы понять ее?

Революционные латиноамериканские политические союзники Кортасара также задались вопросом, о чем идет речь в его сочинениях. Они критиковали его как слишком интеллектуальный, слишком оторванный от социальной реальности. С другой стороны, по этой же причине ученые склонны обожать Кортасар. Поскольку работы Кортасара настолько абстрактны, к ним легко применять теории, поскольку теории тоже по своей природе абстрактны.На нескольких тонких страницах прозы, составляющих «Аксолотль», Кортасар поднимает вопросы о мифе и реальности, Боге и человеке, разуме и теле, смерти и возрождении, времени и безвременье, бытии и ничто. Мой список не исчерпывающий. Впечатляет, как ученым удалось интерпретировать «Аксолотль», применяя многие из наиболее важных школ философской мысли двадцатого века, и это также немного ошеломляет. Что Кортасар говорит обо всех этих философских вопросах? Многие читатели могут согласиться с Дорис Т.Вступительное заявление Уайт в своем эссе «Аксолотль Кортасара: противоречие — это все, за что можно цепляться в коротком рассказе», «обман — это

, на что можно рассчитывать», «целенаправленное запутывание — это все, что можно понять» и «замешательство. все, что кажется заслуживающим доверия ».

Полезно, во-первых, признать, как это сделал Уайт, сложность понимания какой-либо одной философской интерпретации до того, как ее обоснованность начнет таять, учитывая загадочный характер истории. Также полезно отойти от головокружительного философствования и сосредоточиться на конкретных описательных словах на странице.Сразу же история начинает казаться проще. Это действительно очень просто. Хотя трансформация, которую он описывает, является фантастической и загадочной, Кортасар изо всех сил старается описать ее самым прямым и конкретным образом.

Благодаря исключительно точному использованию языка Кортасаром я могу найти путь в реальный и волшебный мир «Аксолотля». В контексте отношения Кортасара к различным языкам, на которых он говорил, и различным контекстам, в которых он говорил на них, я исследую использование «иностранного» языка в рассказе — неиспанских слов, которые появляются в том, что было изначально испанским текстом. (Испанский — родной язык Кортасара).Меня особенно интересует, как такое использование разных языков может пролить свет на идею о внешности — такую ​​крайнюю и абстрактно символическую в повествовании о превращении безымянного человека в личинку саламандры — как часть социальной реальности Кортасара, его культурной идентичности, и история его жизни.

Отношение Кортасара к родной земле и родному языку было сложным с самого начала. Поскольку он родился во франкоязычном Брюсселе в семье аргентинцев, где и жил до четырех лет, первым домом Кортасара было место, где он, как это ни парадоксально, был иностранцем.Он вернулся со своей семьей в Аргентину, а позже, будучи молодым взрослым, стал очень активным в латиноамериканской политике, решительно отождествляя себя с континентальными, пан-латиноамериканскими причинами, особенно с борьбой простых и бедных людей. Но все это время Кортасар изучал и преподавал французский язык, и он был очень вовлечен в элитный европейский литературный и философский дискурс, связанный с этим языком. И в своей жизни, и в писательстве Кортасар перемещался между языками, традициями и культурами Европы и Латинской Америки.Его знакомство с обоими дало ему новый взгляд на каждый, способность переводить термины одного на другой, такие как (латинская) магия и (европейский) реализм. Но это также не оставляло ему места, чтобы полностью чувствовать себя как дома.

В испанском языке слово «иностранец», extranjero, происходит от слова «странный», extrano.

Что мне читать дальше?

  • Метаморфоза, Повесть Франца Кафки 1915 года. Однажды человек просыпается и обнаруживает, что превратился в насекомое.
  • Лабиринты, Избранные рассказы и другие сочинения, Коллекция Хорхе Луиса Борхеса 1962 года. Признанный во всем мире как одна из самых оригинальных и значительных фигур в современной литературе, Борхес также был наставником Кортасара.
  • Критическое исследование Эвелин Пикон Гарфилд 1975 года, Хулио Кортасар, начинается и заканчивается личными интервью, которые она провела с Кортасаром в его доме в Провансе, Франция. Бесценный путеводитель по философии Кортасара, его предпочтениям и даже его кошмарам, который освещает большую часть символики, обнаруженной в его работах.
  • Роман Кортасара 1966 года Hopscotch признан современной литературной классикой. Его главный герой, Орасио Оливейра, имеет амбицию: настолько фрагментировать свою личность, чтобы его жизнь стала чередой моментов настоящего, которые никогда не сливаются в ощутимое целое. Он покидает Аргентину, чтобы присоединиться к плавающему, сплоченному кругу, известному как «Клуб», затем возвращается в Буэнос-Айрес, работая по очереди продавцом, хранителем математически опытного циркового кота и помощником в психиатрической больнице. его друзья.Его жизнь поистине фрагментирована — жизнь отчужденной чувственности и пустых удовольствий, над которыми он потерял контроль.
  • Роман Кортасара 1960 года Победители — это история о победителях таинственного круиза в специальной государственной лотерее. Вскоре после того, как они покидают ликующее кафе у пристани в Буэнос-Айресе, между самыми разными личностями возникает напряженность. Находящиеся на карантине в определенной части корабля, обслуживаемые молчаливой и суровой командой, и с которыми обращаются больше как с заключенными, чем с победителями, они разделились на две группы: те, кто хочет знать, что на самом деле происходит, и те, кто предпочитает позволять спящим собакам лежать. .

Кортасар написал «Аксолотль» как эмигрант, политический эмигрант из своей родной страны Аргентины. Его уволили с должности профессора французской литературы в Аргентине из-за того, что он выступал против восходящего политика Хуана Перона, после чего он прошел строгий ускоренный курс обучения, чтобы работать общественным переводчиком. Сочетание стрессов привело к периоду сильной эмоциональной нестабильности, что ускорило переезд во Францию, где он продолжал учиться, писать и переводить.Париж был местом, где собирались многие космополитические интеллектуалы, и Кортасар оставался там до своей смерти. Но он написал «Аксолотль» в Париже вскоре после своего прибытия, когда для него, вероятно, было наиболее очевидно, что, несмотря на его свободное владение французским, он был экстраном — иностранцем и «чужим». Интерпретация самой странности истории как выражения статуса Кортасара как экспатрианта проливает свет на сложный культурный и психологический аспект. Подход к истории как к автобиографической в ​​некотором роде уже, чем к философским интерпретациям, которые, как известно, привлекают внимание к большим, вневременным вопросам, но я думаю, что это немного подогревает историю.

В «Аксолотле» рано встает проблема иностранного языка. Действие происходит в реальном и конкретном месте, в Ботаническом саду в Париже. По сюжету французский язык — это язык локаций. Кортасар уточняет, что главный герой «шел по бульвару Порт-Рояль», а затем «взял Сен-Марсель и госпиталь» в тот день, когда он впервые решил зайти в аквариум. Библиотека — единственное другое место действия повествования — также определена как «в Сент-Женевьеве». Улицы Парижа — «реальный мир» главного героя в его человеческой форме — таким образом отделены от остального вымышленного мира «Аксолотля».Это указывает на то, что, поскольку Кортасар пишет на своем родном языке, парижская среда, через которую он проходит и пишет, остается чужой. Язык создает дистанцию, барьер между главным героем и местом, где он живет.

«Главный герой знал, прежде чем искать научные факты, что саламандры были мексиканцами, просто глядя на их лица».

Использование иностранного языка, которое является одновременно более ярким и утонченным, — это, конечно же, название и основная тема рассказа: аксолотль.Читаете ли вы оригинальный испанский или английский перевод, мир axolotl — слово, которое Кортасар часто повторяет — выделяется как странный и редкий. Оно звучит совершенно иначе, чем любое другое слово в рассказе, и читатели могут не знать, как его произносить (AK-seh-LOT-1). Причина этого в том, что аксолотль — это слово из ацтекского языка науатль. В то время как французский и испанский тесно связаны как романские языки, оба происходят от древнеевропейского языка латыни, науатль является одним из многих коренных языков Латинской Америки, преобладающим до его колонизации в шестнадцатом веке.(Как ни странно, Мексика, Центральная и Южная Америка обозначены как Латинская Америка, несмотря на то, что в них нет ничего «латинского», за исключением того факта, что они были колонизированы латиноамериканскими испанцами, французами и португальцами.) Кортасар осознает, как он использует это единственное слово науатль. Он предлагает альтернативу, испанское ajolate — слово, которое не выделялось бы как «иностранное» в оригинальном испанском тексте — предполагая, что, как и французские названия мест, мир аксолотлей отделен от знакомых и спонтанных. , «Родные» способы мышления и восприятия.Как настоящий Париж, так и волшебные амфибии в клетках кажутся странными. Это качество странности делает их парадоксально похожими и противоположными.

Кортасар также дает латинское название рода саламандр — Ambystoma. Латинский язык — это «мертвый» язык, на котором больше не говорят, но он используется в науке для категоризации. Таким образом, это связано с эмпирическими фактами. Латынь также является языком, который связывает Кортасара через его родной испанский язык с европейским континентом и языком французского.Можно сказать, что это означает западное / рациональное «настоящее» магического реализма. Аксолотль Nahuatl , а с другой стороны, — загадочный и волшебный. Поскольку главный герой знал, прежде чем искать научные факты, что саламандры были мексиканцами, то есть уроженцами его собственной родной Латинской Америки, просто глядя на их лица. Иностранное, отделенное качество слова науатль связано с особыми видами восприятия, доступными только через «маленькие розовые ацтекские лица» саламандр: «глаза, два отверстия полностью прозрачного золота, лишенные какой-либо жизни, кроме взгляда, позволяющего себе проникнуться моим взглядом, который, казалось, прошел мимо золотого уровня и погрузился в прозрачную внутреннюю тайну », и« розовый камень головы, смутно треугольной формы, но с изогнутыми и неправильными сторонами, которые придавали ему полное сходство с статуя разъеденная временем.«Именно через такие взгляды главный герой находит другое знание не только о животных, но и о себе. «После первой минуты я понял, что мы связаны, что что-то бесконечно потерянное и далекое продолжает сближать нас». Может быть, хотя бы частично, связь Кортасара с его родиной — более широкой пан-латиноамериканской родиной политики Кортасара — это «что-то» в глазах аксолотля, которое парадоксальным образом «бесконечно потеряно и далеки» и «сближает нас. »? Кортасар никогда не говорил на науатле.Это для него бесконечно потеряно и недоступно — совсем не то, что улицы Парижа, по которым он так «бегло» ведет переговоры. Аксолотли олицетворяют потерю воображаемого дома (или, точнее, ощущения «дома»), которого у него никогда не было и не будет. Несмотря на то, что аксолотли совершенно неуместны, заперты и неподвижны в своем аквариуме, они так привлекательны, потому что представляют собой единственную возможную связь с этим воображаемым домом, даже несмотря на его абсолютную потерю.

Стекло в парижском зоопарке, отделяющее мексиканских саламандр от главного героя, буквально отражает его и отражает его культурные затруднения.«Я очень близко видел лицо неподвижного аксолотля рядом с стеклом. Никакого перехода и ничего удивительного, я видел свое лицо напротив стекла, я видел его снаружи резервуара, я видел его с другой стороны стекла ». Это очень реальный бетонный барьер из стекла, который заставляет чужой мир Парижа и чужой мир танка совершать этот странный перевод, это противоречивое слияние и расщепление, которое, с одной стороны, является магическим подвигом двойной перспективы. а с другой стороны, отражение перемещения, отчуждения и одиночества.

Источник: Сара Мэдсен Харди, «Иностранные миры и иностранные языки», для рассказов для студентов, Гейл, 1998.

Дорис Т. Уайт

В следующем эссе Уайт предлагает свое видение тема противоречия в «Аксолотле», сосредоточенная на повествовании Кортасара.

Противоречие — это все, за что можно цепляться в короткой сказке «Аксолотль», действие которой происходит в аквариуме в Саду растений в Париже весной после зимнего поста; обман — это все, на что можно рассчитывать в этой истории о крошечном животном, которое еще даже не является животным; целенаправленное запутывание фактов — это все, что можно уловить в этой художественной вымысле Хулио Кортасара; путаница — это все, что кажется заслуживающим доверия.

Возможно, само его существование является невозможным — существование этого невозможного объекта, хотя какой-то рассказчик от первого лица (Кортасар? Крайне маловероятно) назвал существо «аксолотлем» и даже описал его. Читатель видит, брошенное перед ним волшебным фонарем с точным, ярким описанием, маленькое розовое полупрозрачное тело длиной в шесть дюймов, которое очень похоже на ящерицу и заканчивается удивительно нежным рыбьим хвостом. Вдоль спины к хвосту присоединяется прозрачный плавник. «Тончайшие изящные ножки» заканчиваются «крошечными пальчиками с крохотными человеческими ногтями», а «глаза, два отверстия, похожие на броши, полностью из прозрачного золота, каждое окаймленное очень тонким черным ореолом» написаны с невероятной ясностью сальвадора. Дали работы.Мучительно тщательное описание продолжается и продолжается, его цель — убедить кого-то в реальном существовании крошечного существа. Тем не менее, где-то всегда есть что-то тонко неправильное, все слишком точно и идеально, так решительно экзотично, что какая-то сила внутри нас заставляет нас сопротивляться блестящим словам, и мы отчаянно цепляемся за подземное отрицание, мы цепляемся за противоречие, мы настаиваем на обман, мы беззвучно кричим «целенаправленное сокрытие фактов!» и доверяйте только нашему чувству растерянности, чтобы избавить нас от лица рассказчика, чье безумие мы с самого начала ощущаем в ужасе.Ведь мы с самого начала знаем, что рассказчик безумен: как еще можно истолковать этот вступительный абзац?

Hubo un tiempo en que yo pensaba mucho en los axolotl. Iba a verlos al acuario del Jardin des Plantes y me quedaba horas mirandolos, observando su inmovilidad, sus oscuros movimientos. Ahora soy un axolotl.

Было время, когда я много думал об аксолотлях. Я пошел посмотреть на них в аквариум в Саду растений и часами наблюдал за ними, наблюдая за их неподвижностью, их слабыми движениями.Теперь я аксолотль.

«Хотя аксолотли думают как люди, люди отказываются думать как аксолотли».

Именно потому, что повествование с самого начала подразумевает, что это бред сумасшедшего, мы отвергаем объяснение, что это всего лишь сказка сумасшедшего. Или, возможно, следует сказать так: мы никогда не верим лжецу больше, чем когда он прямо говорит нам, что он лжет. Точно так же, когда нам говорят, что то, с чем мы сталкиваемся, — не что иное, как чепуха, бессмысленные фантазии, пустые иллюзорные сны, тогда мы сразу же сильно и сразу же убеждаемся, что перед нами, за фасадом, лежит Истина.Таким образом, Кортасар захватывает нас с самого начала своего рассказа и никогда не теряет нашей легковерности и беспомощного любопытства по поводу запретного — поскольку мы не можем не интерпретировать претензии на неправду как великолепную возможность найти ослепительный свет, Секрет!

Вместе с рассказчиком мы сразу очаровываемся таинственным аксолотлем и убеждаемся в его важности для нашей собственной судьбы. Это маленькое розовое существо с каменной головой и золотыми глазами в аквариуме в Саду растений, которое ютилось на полу из мха и камня в резервуаре с водой, а его восемь товарищей каждое утро посещают гость-человек: что это такое? Очарованный посетитель, который наблюдает за ним, узнал в библиотеке в Сент-Женевьеве, как нам говорят, что:

los axolotl son formas larvales, provistas de branquias, de una especie de batracios del genero amblistoma.

аксолотли — личиночная стадия (снабженная жабрами) вида саламандр рода Abystoma.

Посетитель уже узнал, читая табличку наверху резервуара и «глядя на них и их розовые ацтекские лица», что аксолотли мексиканские, что «их образцы были найдены в Африке, способные жить на суше. земли в периоды засухи »и т.д. или аквариум, или энциклопедия библиотеки, которую европейцы или американцы среднего класса могут посетить и, возможно, увлечься.Для «слепого взора» крохотный золотой диск без выражения и, тем не менее, ужасно сияющий »посылает, как говорится в повествовании, сообщение:« Спасите нас, спасите нас ». Марксисты могут сразу идентифицировать невозможный объект как жертву капиталистической эксплуатации в третьем или четвертом мире. . . .

Но нет. И все же анализ не совсем соответствует тексту. Самоуверенный анализ не соответствует противоречиям самого текста. Сообщив нам, например, в третьем абзаце, что он узнал, что аксолотли — это животные, рассказчик (повествование , точнее ) отрицает эту поверхностную идентификацию в шестом параграфе и прямо заявляет: «Они не были животными, »для аксолотлей, как выяснилось, существовали гораздо дальше в эволюционной цепочке, чем животные, что, возможно, оправдывает их существование в Саду растений.Опять же, в седьмом параграфе личинки идентифицированы как «свидетели чего-то, а иногда и ужасные судьи», но «чего-то» все более неуловимого. Затем слово «личинка» ускользает и от нас, потому что нам очень многозначительно говорят, что «личинка означает маскировку, а также фантом». Смысл ускользнул, и теперь мы можем цепляться за противоречие, за оксюморонную путаницу, описывающую крошечные ацтекские лица как «без выражения», но одновременно «с неумолимой жестокостью». И как мы могли узнать об этой жестокости, кроме как по выражению внимательно наблюдаемых лиц ацтеков, ведь аксолотли не могут говорить? Тайна растет и растет, что приводит к вопросу, который в конце абзаца задается повествованием: «Какое подобие ожидало своего часа?»

Возможно, ответ на этот пугающий вопрос придет в ближайшее время.В конце девятого параграфа классическое «открытие» повествований, кажется, происходит со следующими словами: «Затем мое лицо отступило, и я понял». То, что человек, наблюдающий за аксолотлями в их аквариуме — и, в частности, за одним центральным аксолотлем, — очевидно, «понимает» становится ясно в следующем абзаце: он улавливает невероятную идентификацию / обмен с объектом перед ним:

Afuera mi cara volvia a acercarse аль видрио, вера ми бока де лабиос апретадос пор эль эсфуэрсо де компрендер лос аксолотль.Yo era un axolotl y sabia ahora Instantaneamente que ninguna comprension era возможно.

Снаружи мое лицо снова приблизилось к стеклу, я увидел свой рот, губы сжаты с усилием понимания аксолотлей. Я был аксолотлем и сразу понял, что понимание невозможно.

Опять противоречие. Мужчина только что сказал, что понимает; но он понимает, что понимание невозможно. Переворот и путаница продолжаются:

Conociendolo, siendo el mismo, yo era un axolotl y createda en mi mundo.El horror viia — lo supe en el mismo momento — de creerme prisionero en un cuerpo de axolotl, transmigrado a el con mi pensamiento de hombre, enterrado vivo en un axolotl, condenado a moverme lucidamente entre criaturas бесчувственные.

Узнав его, будучи им самим, я был аксолотлем и в моем мире. Начался ужас — я узнал в тот же момент — от того, что я считаю себя пленником тела аксолотля, превращенным в него с неповрежденным человеческим разумом, заживо похороненным в аксолотле, обреченным осознанно перемещаться среди бессознательных существ.

Теперь кажется, что сознание явно находится в аксолотле, поскольку рассказчик говорит (и здесь мы должны подавить улыбку, даже несмотря на наш ужас) из танка, среди других аксолотлей. Сбылось то, что было сказано в пятом абзаце, исходя из позиции человека-рассказчика, что «глаза аксолотлей говорили мне о наличии другой жизни, о другом способе видения». Этот другой способ видения, кажется, включает противоречие как самую суть. Как аксолотль, рассказчик видит рядом с собой смотрящего на него другого аксолотля, который понимает его, уверяет нас рассказчик, поскольку он «может сказать»; тем не менее, повествование также убеждает нас, что, несмотря на понимание понимания между этими двумя крошечными существами, «общение невозможно».Все аксолотли сейчас смотрят на лицо человека за пределами резервуара, включая, предположительно, самого человека, превратившегося в аксолотля, все эти крошечные блестяще нарисованные первобытные силы, ставящие под сомнение и противостоящие человеческому состоянию; но современный Бог, человек, все меньше и меньше интересуется аксолотлями, от которых он когда-то произошел и к чьему виду он все еще принадлежит, поскольку он одновременно находится внутри резервуара и смотрит на возвышенного человека, а также наверху. гипнотически глядя на себя в прошлом.

Надо снова остановиться.Человек теряет интерес к тем созданиям его собственного первобытного существа, аксолотлям, от которых он произошел. Это должно означать — хотя очевидно, что это не так — соответствующее уменьшение интереса аксолотлей к человеку, поскольку, как сообщает нам рассказчик человек-аксолотль, «каждый аксолотль думает как человек внутри своего розового каменного подобия». Противоречие, противоречие. Снова недоумение.

Все попытки рационального осмысления этой сказки, все попытки сделать ее зеркальным отражением реального, связного, правдоподобного мира снова сопротивляются нашим мольбам, но чем больше мы отрицаем понимание, тем больше мы, кажется, находимся на грани его схватывания.Ибо, конечно же, рассказчик не сошел с ума в момент его отождествления с личинкой саламандры, примитивным существом, вышедшим из воды, чтобы жить в совершенно новой среде, на земле, существом, предсказавшим появление людей в самой ее среде. форма: ступни, оканчивающиеся крошечными пальцами, и человеческими ногтями, ногти, розовые ацтекских лиц, «красивые глаза, так похожие на наши», в которых наблюдатель прочитал, наконец, «этот жидкий ад, которым они были. переживает », потому что это было его собственное.Этот момент отождествления, а не погружения в безумие, был единственным моментом просветления человека, его осознанием того, что «Ты есть То» и «Это Ты», его одновременным пониманием дарвиновской эволюции и контр-истины буддийской доктрины. Ничто, этот прогресс и регресс в равной степени иллюзорны.

В конце концов, однако, единственный мир, который эта сказка соглашается представить на поверхности, — это языковой мир. Ситуация выглядит так, как если бы явное содержание сновидения было отрезано от скрытого содержания, вытесненные подземные миры лишены возможности всплыть на поверхность, а склонный к творчеству, потворствующий себе мечтатель деловито и увлекательно работает над процессами вторичной обработки, вращая сказка слов словами о словах.

«Я утешаю себя, думая, что, возможно, он собирается написать историю о нас, что, полагая, что он сочиняет историю, он собирается написать все это об аксолотлях», — говорит заброшенный объект, субъект, который прошел мимо. полностью в зеркальное отображение, человек / аксолотль. Увы, оторванный субъект, человек над танком, никогда не думает о желаемом сообщении: «Спасите нас, спасите нас»; ибо, хотя аксолотли думают как люди, люди отказываются думать как аксолотли. Человек, покинувший аквариум в скуке, теперь слишком занят, анализируя свой опыт, рационализируя, вызывая слова, слова, слова, пытаясь логически описать и, таким образом, противоречиво, невозможное историческое событие, которое никогда не происходило в аквариуме в саду. Des Plantes в Париже весной после зимнего поста.

Источник: Дорис Т. Уайт, «Аксолотль Кортасара», в The Explicator, Vol. 45, No. 2, Winter, 1987, стр. 59-63.

Гарри Л. Россер

Россер — профессор Бостонского университета. В следующем эссе он исследует тему трансформации в «Аксолотле», соотнося ее с психологией Карла Юнга.

В рассказах Хулио Кортасара есть сильная озабоченность необъяснимыми явлениями, которые вторгаются в индивидуальный и коллективный опыт.Этот неугомонный, изгнанный из себя аргентинец отвергает рациональное,

: «Саламандру в истории Кортасара можно рассматривать как архетипическое представление основных побуждений и аппетитов, включающих в себя стремление к самореализации».

удобные и ограничивающие интерпретации повседневного мира. Он бросает вызов искусственным формулам и упрощенным объяснениям реальности. Кортасар считает, что люди могут изменяться и действовать в соответствии со своим безграничным потенциалом для самореализации, для духовной реализации, для всей жизни.

Кортасар использует слово «фантастический» для определения своей вымысла и своего особого способа понимания реальности. Под «фантастическим» он подразумевает альтернативу тому, что он называет «ложным реализмом», или взгляду, что «все можно описать и объяснить в соответствии с философским и научным оптимизмом восемнадцатого века, то есть в мире, управляемом системой. законов, принципов, причинных отношений, четко определенных психологий, хорошо обозначенных географических регионов ». Он подчеркивал, что для него существует «подозрение в отношении другого порядка, более секретного и менее доступного», при котором истинное изучение реальности находится в исключениях из законов, а не в самих законах.По мнению Кортасара, подход к этому порядку требует расслабления разума, чтобы сделать его более восприимчивым инструментом познания для стимулирования подлинных преобразований в человеке. Этот подход очевиден во многих рассказах этого творческого нонконформиста.

Из нескольких историй, отражающих увлечение Кортасара фантастическими вторжениями в рациональный мир «я», «Аксолотль» наиболее запоминающимся образом описывает опыт трансформации и поднимает вопросы о природе этого опыта.Хотя рассказ можно рассматривать как прямое повествование о романистических событиях, он также поддается разъяснению на другом уровне. Цель здесь — предложить интерпретацию повествования Кортасара в контексте его необычного взгляда на реальность. Прежде всего, это требует краткого обобщения сюжета и изучения литературных приемов, которые заставляют рассказ работать.

«Аксолотль» — автобиографический рассказ об одиноком человеке, анонимном рассказчике и главном герое Кортасара, который часто посещает городской зоопарк и однажды забредает в аквариум, где никогда не был раньше.Там он испытывает особенное влечение к группе полупрозрачных розовых аксолотлей , — разновидности мексиканской саламандры с большими золотыми глазами. Он возвращается день за днем, чтобы погрузиться в гипнотическое созерцание рыбных существ. Он чувствует, что они наделены особым интеллектом и излучают необъяснимую силу, которой он считает непреодолимой. Он понимает, что у него есть некоторая удаленная связь с саламандрами. Время и пространство исчезают для него в присутствии этих существ, принадлежащих к другой жизни.

Постепенно происходит метаморфоза, когда человек убеждается, что он превратился в одну из спокойных саламандр, смотрящих на него изнутри аквариума. Он встревожен, но вместе с тем испытывает странное утешение. Он чувствует, что его человеческий разум находится внутри тела амфибии. В то же время он чувствует единство с другими саламандрами, которые скользят вокруг него внутри резервуара. Элемент саламандры в человеке оставил его, чтобы установить отдельный вид существования. Расширенное эго рассказчика переходит с одной стороны стакана на другую.Саламандра больше не является просто объектом наблюдения рассказчика, теперь она участвует в акте наблюдения.

Становится ясно, что загадочную связь между человеком и саламандрой невозможно поддерживать. Происходит своего рода разрыв. Тишина вторгается в атмосферу. К концу истории рассказчик-главный герой — саламандра — комментирует человека, который ранее был рассказчиком. По одну сторону стекла человек, уже не тот, кем был раньше, перестает посещать аквариум.С другой стороны, остается саламандра, утешенная возможностью того, что этот человек напишет рассказ об этом тревожном опыте.

Кортасар использует различные литературные приемы в «Аксолотле». События истории происходят в течение нескольких дней, в течение которых рассказчик-главный герой сосредотачивается на критических фазах процесса трансформации. Нет линейной последовательности или пространственного постоянства. Кажется, что сюжета не развивается, впечатление создается круговой повествовательной процедурой.Центральная идея, заложенная в первых нескольких строках рассказа, регулярно повторяется: «Было время, когда я много думал об аксолотлях. Я пошел посмотреть на них в аквариум в Саду растений и часами наблюдал за ними, наблюдая за их неподвижностью, их слабыми движениями. Теперь я аксолотль ».

Первый абзац сам по себе представляет собой замкнутый круг, который, как заметил один критик, функционирует как центр большего круга рассказа. Для Антонио Пейджа Ларрая [в Homenaje a Julio Cortazar, 1972] в этой циклической структуре можно найти три отдельные части.Первый предполагает постепенное приближение главного героя к увлекательному, но чуждому миру саламандр. Он наблюдает за ними и описывает их со стороны стекла аквариума: «Я очень близко видел лицо аксолотля, неподвижного рядом с стеклом». Второй касается процесса метаморфозы: «Никакого перехода, никакого сюрприза, — говорит рассказчик, — я видел свое лицо напротив стекла, я видел его снаружи резервуара, я видел его по другую сторону стекла. ” В этот момент человек полагает, что превратился в саламандру с неповрежденным человеческим разумом — «похоронен заживо», как он выражается, «обречен на осознанное перемещение среди бессознательных существ.«В третьем подразделении чувство ужаса прекращается, поскольку он настолько погружается в свой новый мир, что может ощущать то, что он не мог воспринимать с другой стороны:«. . . нога задела мое лицо, когда я отошла немного в сторону и увидела рядом аксолотля, который смотрел на меня. . . . »

Следует добавить, что четвертая часть рассказа находится в ее последнем абзаце, который выполняет функцию эпилога. Здесь есть определенное разделение между двумя мирами. Рассказчик-главный герой достиг своего рода единства.Однако теперь существует разделение между человеком, который стал саламандрой, и человеком, чьи посещения аквариума прекратились. Саламандра заявляет: «Я теперь аксолотль навсегда, и если я думаю, как мужчина, то только потому, что каждый аксолотль думает как человек внутри своего розового каменного подобия. Я считаю, что все это помогло ему что-то сообщить в те первые дни, когда я был еще им ».

Как и в ряде рассказов Кортасара, саспенс в «Аксолотле» зависит не от элемента неожиданности, а от конкретного описываемого опыта и от атмосферы напряжения, в которой это переживание происходит.Кортасар заявил, что для него крайне важно удерживать внимание своих читателей-сообщников, как он любит их называть, и расширять их кругозор. Таким образом, он защищает стиль, который, по его словам, «состоит из тех элементов формы и выражения, которые точно соответствуют тематическому характеру рассказа, элементов, которые придают ему наиболее проницательную и оригинальную визуальную и слуховую форму, которые делают его уникальный, незабываемый, который навсегда фиксирует его в своем времени, в его атмосфере и в самом первозданном смысле.«Аксолотль» типичен для Кортасара в других отношениях: он вводит главного героя в ситуацию, характеризующуюся рутинным существованием; он рассказывает о том, как инопланетное присутствие прерывает эту рутину; и он раскрывает — по крайней мере частично — последствия этого вмешательства.

«Аксолотль» — это рассказ, в котором грань между реальностью и фантазией постепенно стирается в сознании читателя. Он рассказывается с нескольких разных точек зрения, которые меняются непредсказуемо и источники которых несколько неоднозначны.Преднамеренная путаница вызвана умелым использованием личных местоимений, глагольных суффиксов и нескольких времен глаголов, связанных с различными точками зрения. Тот факт, что в испанском языке можно легко отказаться от местоимений в пользу имплицитов, которые несет глагол, приводит к еще более тонким вариациям в перспективе (например, «эра » может означать «я был», «вы были» [формальное единственное число], «Он был», «она была» или «это было»). В дополнение к этому, читатель должен отслеживать, к кому относится первое лицо единственного числа, а также функции первого лица множественного числа и третьего лица единственного и множественного числа.Есть «эго-я» человека до и после метаморфозы; есть коллективное «мы» человека и саламандр и саламандр как группы; есть использование третьего лица единственного числа «он» и множественного числа «они» человеком как до, так и после изменения, а также своего рода всеведущим рассказчиком.

Множественные точки зрения, созданные с помощью различных местоимений и глагольных суффиксов, развиваются еще дальше благодаря постоянному изменению временного контекста.Несколько времен глаголов встречаются в одном и том же коротком абзаце или даже в одном предложении: «Аксолотли ютились на жалком, узком (только я могу знать, насколько узкий и жалкий) пол из камня и мха». История начинается в прошлом («Было время, когда я много думал об аксолотлях»), перескакивает вперед и назад во времени, а затем заканчивается в настоящем. Использование настоящего времени придает рассказу ощущение открытости. Последние слова саламандры: «И в этом последнем одиночестве, к которому он больше не приходит, я утешаю себя, думая, что, возможно, он собирается написать историю о нас, что, полагая, что он сочиняет историю, он собирается написать все это про аксолотлей.

Взятые вместе, эти литературные приемы подчеркивают множественность реальности, которую Кортасар так старается передать через свои художественные произведения. Постоянный обмен перспективами и темпоральными планами, создаваемый методами, подрывает надежность рационального мышления. Инновационные методы Cortazar призваны оживить не только язык, но и людей. «Мне всегда казалось абсурдным, — говорит он, — говорить о преобразовании человека, если человек не трансформирует одновременно или ранее свои инструменты познания.Как преобразовать себя, если продолжаешь говорить на том же языке, что и Платон? »

В «Аксолотле» Кортасар стремился выразить то, для чего нет словесной концепции в реалистическом стиле письма. Он отвергает письмо на основе логических концептуализаций, поскольку стиль, который он называет «фантастическим», не практикуется с интеллектуальной точки зрения. Фактически, он объяснил, что по большей части письмо просто случается с ним. Это своего рода литературный экзорцизм. По его собственному признанию, это процесс, с помощью которого он пытается иметь дело с продуктами своего собственного воображения, которые сопротивляются контролю и нарушают тщательно, хотя и ненадежно, установленный образ жизни.Иногда это выглядит так, как если бы он был медиумом, получающим силу, над которой у него нет сознательного контроля. Таким образом, анализируемую историю можно рассматривать как метафору, поскольку она явно обладает таинственным свойством предполагать значение, выходящее за рамки простого анекдота повествования.

Значения, подразумеваемые при преобразовании, могут быть многочисленными. Предлагаемая здесь интерпретация состоит в том, что значение события, описанного в «Аксолотле», полностью совпадает с взглядами Карла Густава Юнга на динамику и развитие личности.Действительно, между Кортасаром и швейцарским психологом примечательно сходство, особенно в отношении концепции реальности. «Отличительная черта реальных фактов», — пишет Юнг [в The Undiscovered Self, tr. Р. Ф. С. Холл, 19581, «это их индивидуальность. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что реальная картина состоит только из исключений из правила, и что, как следствие, абсолютная реальность имеет преимущественно характер неправильности ». То, что происходит в «Аксолотле», убедительно свидетельствует о том, что Кортасар означает представлять эго-сознательную личность, стремящуюся к целостности, или то, что Юнг описывает [в «О природе сновидений»] как «окончательную интеграцию сознательного и бессознательного, или, лучше сказать, ассимиляция эго более широкой личности.

На протяжении всего повествования предполагается, что Кортасар на самом деле изображает аспекты процесса самореализации. Уединенное, рутинное существование, в которое погряз главный герой, прерывается неожиданной для саламандр навязчивой идеей. Он не может думать ни о чем другом. Через функцию интуиции он ощущает притягательную силу коллективного образа: «Я знал, что мы связаны, что что-то бесконечно потерянное и далекое продолжает тянуть нас вместе». В терминах Юнга бессознательный компонент «я», то есть те личные психические действия и содержание, которые «забываются, подавляются или подсознательно воспринимаются, мыслится и ощущаются», — прорывается в сознание.Он делает это само по себе, требуя от эго каким-то образом ассимилировать новое содержание. [Юнг, «Психологические типы»]. Главный герой Кортасара описывает психические ассоциации, которые предполагают, что деятельность берет начало в бессознательном, не только на личном, но и на коллективном уровне. В бессознательном, как объясняет Юнг, существует взаимодействие между «приобретением личного существования» и «унаследованной возможностью психического функционирования в целом, а именно в унаследованной структуре мозга.Коллективное бессознательное, являющееся основой психики каждого человека, является своего рода наследием, передаваемым всем людям, а может быть, даже всем животным.

Имея в виду эти концепции, саламандру в истории Кортасара можно рассматривать как архетипическое представление основных побуждений и аппетитов, которые включают в себя стремление к самореализации. Как и змея, саламандра является символом того, что Юнг называет «недифференцированным инстинктивным миром в человеке» [Jolande Jacobi, The Psychology of C.G. Jung, 1975]. Пытаясь понять, главный герой упоминает «прозрачную внутреннюю тайну», «тайную волю», «таинственное человечество», «несуществующее сознание», «тайну» и т. Д., Которые все требовали его. Такие ссылки подчеркивают необходимость символов для передачи чего-то, что не может быть полностью выражено в рациональных терминах.

Повествователь-главный герой придает еще большее значение первозданному образу, который земноводные передают своим постоянным вниманием к глазам саламандр: «Больше всего на меня смотрели их глаза», — говорит он.Их называют «золотыми глазами», «золотыми глазами» и «крошечными золотыми дисками». Помимо гипнотического эффекта, который выражается в реакции мужчины на глаза, они могут иметь также психологическое значение. Глаз традиционно считается окном в душу. Подобно искрам и звездам, это художественный мотив, связанный с озарением сознания. Действительно, сознание обычно описывалось в терминах, связанных со светом. Что касается «аксолотля», стоит отметить, что упоминания о рыбьих глазах легко можно найти в средневековых текстах.По-видимому, они предназначены для представления интроспективных интуиций, которые каким-то образом воспринимают состояние бессознательного. Ясно, что глаза саламандр служат той же цели и вызывают аналогичные ассоциации в тексте Кортасара.

Есть все больше и больше убедительных доказательств того, что метаморфоза в этой истории связана с творческой трансформацией, отражающей архетипический опыт внутреннего возрождения. Главный герой преодолевает свой первоначальный ужас от ощущения погружения в бессознательные существа.Он выражает идею достижения своего рода полного единства, по крайней мере временно, в таких утверждениях, как: «Казалось бы, легко, почти очевидно, попасть в мифологию. Я начал видеть в аксолотлях метаморфозу, которая не смогла уничтожить таинственное человечество. . . . Они не были людьми, но я не нашел ни у одного животного такого глубокого отношения к себе ». Сознание человека боролось с примитивным бессознательным абсолютной инстинктивностью. Юнг красноречиво описывает этот вид конфликта: «Чем ближе человек подходит к миру инстинктов, тем сильнее желание уклониться от мрака знойной бездны.Психологически же архетип как образ инстинкта представляет собой духовную цель, к которой стремится вся природа человека; это море, к которому текут все реки, награда, которую герой вырывает в битве с драконом ». [Юнг, «О природе психики»].

Понятно, что то, что претерпел человек в «Аксолотле», не только фантастично, но также примитивно и символично. Чем более изначальным кажется переживание, тем больше оно представляет потенциальную возможность бытия.Содержимое бессознательного может обеспечить более полный образ жизни и восприятия. Глаза саламандр говорят человеку «о наличии другой жизни, о другом способе видения». Такое субъективное восприятие и интровертное ощущение подробно обсуждалось Юнгом. Он считает, что изначальные образы в своей совокупности составляют «психический зеркальный мир», который представляет нынешнее содержание сознания, но не в их привычной форме, а в том виде, в каком их могло бы видеть сознание возрастом в миллион лет.[Юнг, «Психологические типы»].

Более первобытные образы можно найти в «Аксолотле». Главный герой рассказчика повторяет, что, по его мнению, саламандры — не люди, но и не животные. Сравнивая их, он настаивает на положительной ценности животного. Это повторяющаяся тема в художественной литературе Кортасара. «Намерение состоит не в том, чтобы унизить человека, — как выразился [Антонио Пейдж Ларрайя], — а в том, чтобы покончить с некоторыми необоснованными претензиями относительно природы человечества.О том, что главный герой обладает превосходной способностью к восприятию, упоминается в конце рассказа. Преобразованный главный герой утверждает, что саламандра рядом с ним «тоже знала, общение невозможно, но очень ясно знала». Это наблюдение, по-видимому, указывает на идею мировой души, которая пронизывает все живые существа, позволяя им иметь особое чувство вещей, в том числе тех, что еще только предстоит.

Юнговская психология бессознательного предусматривает особые виды инстинктивных паттернов в биологии человека.Однако существование этих закономерностей трудно установить с помощью эмпирического подхода к знанию. Кортасар именно этим занимается в «Аксолотле». Он развивает идею о том, что способы восприятия этих закономерностей в человеке характеризуются врожденной двойственностью. Этот вид двойственности обсуждался Юнгом, который объяснял, что само сознание является преобразованием исходного инстинктивного образа и в то же время является преобразователем этого образа. Человек в истории Кортасара чувствует конфликты между сознательным и бессознательным содержанием, между знанием и верой, а также между духом и природой.Его психическая ситуация расстроила его до такой степени, что он признает, с одной стороны, что он напуган навязчивой силой внутри него. С другой стороны, он подразумевает, что его сознание углубилось и расширилось, что позволило ему справиться с инстинктами, которые, как он опасался, сделают его пленником саламандры.

Таким образом, главный герой Кортасара оказался втянутым в тревожный процесс развития, который ведет к своего рода синтезу сознательных и бессознательных элементов.Как объясняется в истории, «то, что было его навязчивой идеей, теперь стало аксолотлем». Другими словами, важная трансформация рассказчика означает, что он стал сознательно осознавать влияние инстинктивной стороны, которой он пренебрегал или подавлял. Теперь он интегрировал его ценные элементы в свое существо. Он больше не полностью подчиняется своему рациональному представлению о себе. Он обнаружил, что обладает большей способностью к самосознанию. Подробности того, что скрытый разум и дух раскрывают рассказчику-главному герою, не раскрываются конкретно читателю, но предполагается, что он получил более глубокое понимание жизни.В отношении амфибийных существ в аквариуме он обретает способность проникновения в суть, средства сравнения, которые ему необходимы для самопознания и для ощущения преемственности как живого существа. «Только человек, который может сознательно согласиться с силой внутреннего голоса, становится личностью», — писал Юнг [Jacobi, The Psychology of Jung]. Человек в «Аксолотле» услышал этот голос в саламандре и получил психологическое преимущество в виде более широкого смысла жизни и подтверждения духа.Теперь он изменившееся, более совершенное существо.

Могут возникнуть разногласия по поводу того, имеет ли опыт трансформации, изображенный в «Аксолотле», положительную коннотацию. Некоторые читатели считают, что Кортасар рассказал историю о личной неудаче, о поражении. Аргумент состоит в том, что саламандра оставляет человека, что в результате возникает недостаток общения и что в конце концов человек остается обедненным опытом. «Я лишен возможности жить на двух планах», — заключает один критик [Мальва Филер в Homenaje a Julio Cortazar]. В представленной здесь интерпретации трансформация рассматривается как положительная. Конфликты по этому поводу возникают из-за загадочных качеств художественной литературы Кортасара, которая отражает внутреннюю двусмысленность самой реальности. Скорее всего, дискуссия по этому поводу будет продолжаться. В любом случае ясно, что читатели «Аксолотля» Кортасара испытывают повышенное чувство благоговения перед потенциальными возможностями биологической, духовной и, прежде всего, литературной реальности.

Источник: Гарри Л.Россер, «Голос Саламандры:« Аксолотль »Кортасара и трансформация личности», в Kentucky Romance Quarterly, Vol. 30, No. 4, 1983, pp. 419-27.

Дэниел Р. Риди

Риди — профессор Университета Кентукки. В следующем отрывке он представляет свои взгляды на мифическую структуру «Аксолотля», сосредоточивая внимание на его теме возрождения.

Одной из нитей, общих для ткани Райуэлы [ Hopscotch ] и нескольких рассказов Кортасара, является зеркальное изображение, которое символически функционирует как отверстие, через которое автор раскрывает повторяющийся мифический процесс с участием многих из них. его персонажи.Эти моменты откровения, которые позволяют постичь сущность чего-либо или интуитивно уловить скрытую реальность, сродни прозрениям [Джеймса] Джойса, которые были описаны как «одно слово, в котором рассказывается вся история». . . простой жест, раскрывающий сложный набор отношений. То, что другим кажется тривиальным, может быть для него знаменательным символом »

« Оставшиеся без ответа вопросы в этой работе касаются обстоятельств того, как в результате метаморфозы, переселения или какой-либо другой трансформации он стал аксолотлем.”

[Генри Левин, Джеймс Джойс: критическое введение, 1941].

В одной из Неудержимых глав Rayuela, альтер эго Кортасара, Морелли, описывает генетический архетип зеркального отражения:

No podre renunciar jamas al sentimiento de que ahi, pegado a mi cara, entrelazado en mis dedos , hay como una deslumbrante exploration hacia la luz, irrupcion de mi hacia lo otro o de lo otro en mi, algo infinitamente cristalino que podria cuajar y resolverse en luz total sin tiempo ni espacio.Como una puerta de opalo y diamante desde la cual se empieza a ser eso que verdaderamente se es y que no se quiere y no se sabe y no se puede ser.

Эта хрустальная дверь появляется в ранних работах Кортасара в нескольких связанных формах, таких как хрустальный шар, иллюминатор самолета, стеклянная стена формикария, линза фотоаппарата или преломленное стекло калейдоскопа. У каждого изображения есть свои уникальные качества, но вместе с тем их символическая функция заключается в том, чтобы пролить свет на более загадочное значение произведений, в которых они появляются.Также стоит отметить, что все они имеют определенное родство по форме и содержанию с зеркалом, которое может символизировать ». . . мифическая форма двери, через которую душа может освободиться, «переходя» на другую сторону. . . . ’[Дж. E. Cirlot, A Dictionary of Symbols, в переводе Джека Сейджа, 1962]. Так обстоит дело с зеркальной дверью, например, в « в Зазеркалье» [Льюиса] Кэрролла. . . .

Эмоциональное заявление главного героя «Аксолотля» (Final del juego, 1964) в первой строке произведения — «Ahora soy un axolotl» — оставляет мало загадок в отношении его физической формы.Оставшиеся без ответа вопросы в этой работе касаются обстоятельств того, как в результате метаморфозы, переселения или какой-либо другой трансформации он стал аксолотлем. Двойственная природа главного героя (человек / аксолотль) еще больше усиливается тем, что он использует множественное число от первого лица не как редакционное «мы», а для обозначения его единства со всеми аксолотлями. Тем не менее, он продолжает описывать их от третьего лица, хотя и с подчеркнутой точки зрения.

Необычайная привлекательность этих личинок, эмбриональных существ для главного героя-рассказчика побуждает его ежедневно посещать аквариум в Саду растений.Отчасти он мотивирован интеллектуальным любопытством, желанием понять их voluntal secreta, и тем, что один критик [Антонио Пейдж Ларрайя, в Homenaje a Julio Cortazar, 1972] называет «la busqueda de solidaridad y comprension» — чувства, которых он, кажется, не обнаружил в своем собственном мире. Каждый день он занимает свое место у стеклянной панели аквариума, которая разделяет его, но вместе с тем служит ему, чтобы присоединиться к пленным аксолотлям, которые в своем молчании, кажется, передают обещание мира, в котором не существует временных и пространственных ограничений.Его задача — найти проход, который приведет его к ним.

Наконец, когда главный герой созерцает отражение своего лица в стекле аквариума с его двойником аксолотлем на другой стороне, его дух переселяется в тело аксолотля:

Mi cara createda pegada al vidrio del acuario Мис охос тратабан уна вез мас де пенетрар эль мистерио де эсос охос де оро грех ирис и грех пупила. Veia de muy cerca la cara de un axolotl inmovil junto al vidrio.Sin transicion, sin sorpresa, vi mi cara contra el vidrio, en vez del axolotl vi mi cara contra el vidrio. Entonces mi cara se aparto yo comprendi.

Solo una cosa era extrana: seguir pensando como antes, сабля. Darme cuenta de eso fue en el primer momento como el horror del enterrado vivo que despierta a su destino. Afuera, mi cara volvia a acercarse al vidrio, veia mi boca de labios apretados por el esfuerzo de comprender a los axolotl. Yo era un axolotl y sabia ahora Instantaneamente que ninguna comprension era возможно.

Стекло служит отражателем его физического состояния как человека и дверным проемом, ведущим на другую сторону, в реальность аксолотлей. Уместно наблюдение доктора Пейджса Ларрайи: «La insistencia en el uso de la palabra« vidrio »subraya a la vez la transferencia de planos que separa realidad e irrealidad». Стекло становится каналом трансценденции, через который главный герой переходит в другую реальность.

Хотя он и не выдвигает этот факт на первый план, Кортасар, очевидно, имел в виду структуру, основанную на ацтекском мифе, когда выбрал аксолотля в качестве аналога

главного героя этой работы.Одна из самых ранних версий мифа о трансформации бога Ксолотля записана Падре Бернардино Саагуном [в Historia general de las cosas de Nueva Espana , 1938], который указывает, что Ксолотль был одним из братьев-близнецов бога Кецалькоатля. и божество двойственных явлений, существовавшее в нескольких двойных формах:

. . . dicese que uno llamado Xolotl rehusaba la muerte, y dijo a los dioses: «О диозы! ! No muera yo! ‘Y lloraba en gran manera, de suerte que se le hincharon los ojos de llorar; y cuando llego a el que mataba echo a huir, y escondiose entre los maizales, y convirtiose en pie de maiz que tiene dos canas, y los labradores le llaman xolotl ; y fue visto y hallado entre los pies del maiz; otra vez echo a huir, y se escondio entre los magueyes, y convirtiose en maguey que tiene dos cuerpos que se llama mexolotl; otra vez fue visto, y se echo a huir y metiose en el agua, y hizose pez que se llama axolotl, y de alli le tomaron y le mataron.

Особое значение в мифе имеет тот факт, что бог Ксолотль был личинкой, которую принял Кецалькоатль в Стране Мертвых, из которой он родился как дух. Для главного героя «Аксолотля» материальное, телесное состояние остается за пределами аквариумного стекла, в то время как духовное «я» переселяется через стеклянную среду, чтобы занять свое место в аксолотле, где возникает чувство вечной ловушки; Тем не менее, миф о Ксолотле и духовном возрождении его близнеца Кецалькоатля предполагает обещание возрождения в духовном смысле и для главного героя, даже если он не осознает этого факта.

Существует соответствующее соответствие между функцией аквариумного стекла как среды, через которую происходит трансмиграция, и наполненного водой аквариума с эмбриональными аксолотлями, представляющими матку, из которой может происходить перерождение. Обсуждая этот тип мифа, Мирча Элиаде объясняет [в Myth and Reality , tr. Уиллард Р. Траск, 1963], что « regressus ad uterum осуществляется для того, чтобы бенефициар родился в новом образе жизни или возродился.Со структурной точки зрения возвращение в матку соответствует возврату Вселенной в «хаотическое» или эмбриональное состояние ». И он далее объясняет духовное значение этого процесса:« «возвращение к истокам» подготавливает новое рождение, но новое рождение — это не повторение первого физического рождения. Происходит собственно мистическое возрождение, духовное по своей природе. . . .

Значение мифической структуры в «Аксолотле» обнаруживается в кульминации поисков главного героя, которые имитируют образец поиска духовного возрождения.Его очевидная судьба заключенного в теле аксолотля не обязательно предполагает негативную судьбу центрального персонажа; скорее, его трансформация обещает новое состояние бытия вместо уединения и изоляции аквариума. Подобно Кецалькоатлю, он должен дождаться времени духовного возрождения, которое придет из его нынешней хризолической формы. Замечание Лоретт Сежурн о том, что «Xolotl. . . это просто семя духа, заключенное в материю, темная область Смерти »усиливает идею о том, что конечная судьба главного героя — не вечный ад, а обещание перерождения из материи в дух.Фактически, эта концепция находится в центре стремления человека достичь райского состояния. Несмотря на то, что его главный герой, кажется, не знает о своей последней судьбе, Кортасар знает, что его ждет переход на другую сторону.

Источник: Дэниэл Р. Риди, «Зазеркалье: аспекты прозрения реальности Кортасара», в Bulletin of Hispanic Studies , Vol. LIV, № 2, апрель 1977 г., стр. 125–34.

Рабасса, Григорий. «Ложь Афине: Кортасар и искусство фантастики».” Книги за рубежом , Vol. 50, No. 3, Summer, 1976, pp. 542-7.

Алазраки, Хайме и Иван Иваск, ред. Последний остров . Норман: University of Oklahoma Press, 1978.

The Final Island — это сборник эссе, в том числе два написанных самим Кортасаром, о роли магии, поскольку она работает вместе с тем, что кажется реализмом в художественной литературе Кортасара. Эссе полезны, хотя и сложны по языку и концепции.

Гарфилд, Эвелин Пикон.«Встреча с Хулио Кортасаром». В ее Хулио Кортасар , стр. 1-11. Нью-Йорк: Frederick Ungar Publishing Co., 1975.

Гарфилд начинает и заканчивает свое исследование личными интервью, которые она провела с Кортасаром в его доме в Провансе, Франция. Бесценный путеводитель по философии Кортасара, его предпочтениям и даже его кошмарам, который освещает большую часть символики, обнаруженной в его работах.

Нейенеш, Джон Г. «По эту сторону стекла: анализ« аксолотля »Кортасара», в The Contemporary Latin-American Short Story , под редакцией Роуз С.Minc, Senda Nueva De Ediciones, 1979, стр. 54-60.

Обсуждает «Аксолотль» в рамках латиноамериканской литературы, особенно в отношении образов и тем.

Пивлер, Терри Дж. Хулио Кортасар, стр. 1-23. Boston: Twayne Publishers, 1990.

Пивлер утверждает, что анализ работ Кортасара как «психологический» или «политический» дает поверхностное понимание его намерения, заключающегося в изучении природы самой художественной литературы. Подробное и доступное исследование.

% PDF-1.6 % 101 0 объект > эндобдж xref 101 108 0000000016 00000 н. 0000003452 00000 н. 0000003528 00000 н. 0000004187 00000 н. 0000004214 00000 н. 0000004367 00000 н. 0000004546 00000 н. 0000004841 00000 н. 0000005305 00000 п. 0000005551 00000 н. 0000005712 00000 н. 0000005897 00000 н. 0000006347 00000 н. 0000006488 00000 н. 0000006515 00000 н. 0000006736 00000 н. 0000006788 00000 н. 0000007818 00000 п. 0000008797 00000 н. 0000009984 00000 н. 0000011047 00000 п. 0000012141 00000 п. 0000012322 00000 п. 0000013312 00000 п. 0000014028 00000 п. 0000014723 00000 п. 0000014893 00000 п. 0000015024 00000 п. 0000015199 00000 п. 0000015332 00000 п. 0000015518 00000 п. 0000015655 00000 п. 0000015779 00000 п. 0000015913 00000 п. 0000016088 00000 п. 0000016323 00000 п. 0000016658 00000 п. 0000038187 00000 п. 0000038433 00000 п. 0000038816 00000 п. 0000038886 00000 п. 0000039056 00000 п. 0000057131 00000 п. 0000057385 00000 п. 0000057684 00000 п. 0000128118 00000 н. 0000128371 00000 н. 0000128728 00000 н. 0000128798 00000 н. 0000128964 00000 н. 0000128991 00000 н. 0000129414 00000 н. 0000141699 00000 н. 0000141926 00000 н. 0000141952 00000 н. 0000142022 00000 н. 0000142175 00000 н. 0000142202 00000 н. 0000142498 00000 н. 0000155677 00000 н. 0000155911 00000 н. 0000155949 00000 н. 0000156019 00000 п. 0000156182 00000 н. 0000156209 00000 н. 0000156517 00000 н. 0000156688 00000 н. 0000208309 00000 н. 0000208546 00000 н. 0000208855 00000 н. 0000209092 00000 н. 0000209407 00000 н. 0000209477 00000 н. 0000209637 00000 н. 0000209664 00000 н. 0000210095 00000 н. 0000210301 00000 п. 0000210515 00000 н. 0000250142 00000 н. 0000250369 00000 н. 0000250627 00000 н. 0000252438 00000 н. 0000252659 00000 н. 0000252901 00000 н. 0000253126 00000 н. 0000253378 00000 н. 0000253593 00000 н. 0000253815 00000 н. 0000254037 00000 н. 0000254279 00000 н. 0000262629 00000 н. 0000262867 00000 н. 0000262964 00000 н. 0000263034 00000 н. 0000263196 00000 п. 0000263223 00000 н. 0000263519 00000 п. 0000263757 00000 н. 0000263904 00000 н. 0000264154 00000 н. 0000264199 00000 н. 0000275650 00000 н. 0000275907 00000 н. 0000276064 00000 н. 0000279004 00000 н. 0000279248 00000 н. 0000279398 00000 н. 0000002456 00000 н. трейлер ] >> startxref 0 %% EOF 208 0 объект > поток xb«b` | ̀

Гитлеровский мир | Тимоти Снайдер

Частная коллекция / Архивы Charmet / Bridgeman Images

Нацистский пропагандистский плакат с украинским текстом, на котором написано «Гитлер, Освободитель», около 1941 года

Ничего не может быть известно о будущем, думал Гитлер, кроме границ нашей планеты: « площадь точно отмеренного помещения.«Экология была дефицитом, а существование означало борьбу за землю. Неизменной структурой жизни было разделение животных на виды, обреченных на «внутреннее уединение» и бесконечную борьбу насмерть. Гитлер был убежден, что человеческие расы похожи на виды. Высшие расы все еще развивались из низших, а это означало, что скрещивание было возможным, но греховным. Расы должны вести себя как виды, спариваться с подобными и стремиться убить непохожее. Для Гитлера это был закон, закон расовой борьбы, столь же верный, как и закон всемирного тяготения.Борьба никогда не могла закончиться и не имела определенного исхода. Раса могла побеждать и процветать, а также могла погибнуть от голода.

В мире Гитлера закон джунглей был единственным законом. Люди должны были подавить любую склонность к милосердию и быть настолько хищными, насколько это возможно. Таким образом, Гитлер порвал с традициями политической мысли, которая представляла людей как отличных от природы в их способности воображать и создавать новые формы ассоциаций. Исходя из этого предположения, политические мыслители пытались описать не только возможные, но и наиболее справедливые формы общества.Однако для Гитлера природа была исключительной, жестокой и всеобъемлющей правдой, а вся история попыток думать иначе была иллюзией. Карл Шмитт, ведущий нацистский теоретик права, объяснил, что политика возникла не из истории или концепций, а из нашего чувства вражды. Наши расовые враги были избраны природой, и нашей задачей было бороться, убивать и умирать.

«Природа, — писал Гитлер, — не знает политических границ. Она помещает формы жизни на этот земной шар, а затем освобождает их в игре за власть.«Поскольку политика — это природа, а природа — борьба, никакая политическая мысль невозможна. Этот вывод был крайним выражением общего места девятнадцатого века, согласно которому человеческая деятельность может пониматься как биология. В 1880-х и 1890-х годах серьезные мыслители и популяризаторы, находящиеся под влиянием идеи естественного отбора Чарльза Дарвина, предположили, что этот прорыв в зоологии разрешил древние вопросы политической мысли. Когда Гитлер был молод, интерпретация Дарвина, в которой конкуренция определялась как социальное благо, оказала влияние на все основные формы политики.

Для Герберта Спенсера, британского защитника капитализма, рынок был подобен экосфере, где выживают сильнейшие и лучшие. Полезность, которую приносит беспрепятственная конкуренция, оправдывает ее непосредственные пороки. Противники капитализма, социалисты Второго Интернационала, также использовали биологические аналогии. Они стали рассматривать классовую борьбу как «научную», а человека как одно животное среди многих, а не как особо творческое существо со специфически человеческой сущностью. Карл Каутский, ведущий теоретик марксизма того времени, педантично утверждал, что люди — это животные.

Тем не менее, эти либералы и социалисты были ограничены, осознавали они это или нет, привязанностями к обычаям и институтам; умственные привычки, выросшие из социального опыта, не позволяли им прийти к самым радикальным выводам. Они были этически привержены таким благам, как экономический рост или социальная справедливость, и находили привлекательным или удобным представить, что естественная конкуренция принесет эти блага. Гитлер назвал свою книгу Mein Kampf Моя борьба .Из этих двух слов, двух длинных томов и двух десятилетий политической жизни он был бесконечно самовлюбленным, безжалостно последовательным и чрезмерно нигилистическим, в отличие от других. Непрекращающаяся борьба рас была не элементом жизни, а ее сущностью.

Сказать так означало не построить теорию, а наблюдать Вселенную такой, какая она есть. Борьба была жизнью, а не средством для достижения какой-то другой цели. Он не был оправдан процветанием (капитализм) или справедливостью (социализм), которые он якобы принес.Гитлер вовсе не считал, что желаемая цель оправдывает кровавые средства. Не было конца, только подлость. Раса была реальной, тогда как отдельные личности и классы были мимолетными и ошибочными построениями. Борьба была не метафорой или аналогией, а осязаемой и абсолютной правдой. Слабые должны были подчиняться сильным, поскольку «мир не существует для трусливых народов». И это было все, что можно было знать и во что можно было поверить.

Мировоззрение Гитлера отвергало религиозные и светские традиции, но при этом полагалось на обе.Хотя он не был оригинальным мыслителем, он определенным образом разрешил кризис мысли и веры. Как и многие до него, он стремился свести их вместе. Однако то, что он хотел спроектировать, было не возвышающим синтезом, который спасет и душу, и разум, а соблазнительным столкновением, которое уничтожило и то, и другое. Расовая борьба Гитлера якобы санкционировалась наукой, но он называл ее предметом «хлеб насущный». Этими словами он вызвал один из самых известных христианских текстов, глубоко изменив его значение.«Дай нам этот день, — просят читающих молитву Отче наш, — хлеб наш насущный». Во вселенной, которую описывает молитва, есть метафизика, порядок за пределами этой планеты, представления о добре, которые переходят из одной сферы в другую. Те, кто произносит молитву «Отче наш», просят Бога «простить нам наши долги, как и мы прощаем нашим должникам. И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого ». В «борьбе Гитлера за богатства природы» было грехом не захватить все возможное и преступлением позволить другим выжить.Милосердие нарушает порядок вещей, потому что позволяет слабым размножаться. По словам Гитлера, отвергать библейские заповеди — вот что должны делать люди. «Если я могу принять божественную заповедь, — заявил он, — то она такая:« Ты должен сохранить вид »».

Гитлер использовал образы и образы, которые были знакомы христианам: Бог, молитвы, первородный грех, заповеди, пророки избранный народ, мессии — даже знакомая христианская трехчастная структура времени: сначала рай, затем исход и, наконец, искупление.Мы живем в грязи, и мы должны стараться очистить себя и мир, чтобы мы могли вернуться в рай. Видеть рай как битву видов, а не как согласие творения, значило объединить христианское стремление с очевидным реализмом биологии. Война всех против всех не была ужасающе бесцельной, это была единственная цель, которую нужно было преследовать во вселенной. Щедрость природы была для человека, как в Книге Бытия, но только для людей, которые следуют законам природы и борются за природу. Как в Книге Бытия, так и в Моя борьба , природа была ресурсом для человека: но не для всех людей, а только для победоносных рас.Эдем был не садом, а траншеей.

Знание тела было не проблемой, как в Бытии, а решением. Торжествующий должен совокупиться. После убийства, считал Гитлер, следующим человеческим долгом был секс и размножение. В его схеме первородный грех, приведший к падению человека, был связан с разумом и душой, а не с телом. Для Гитлера наша несчастная слабость заключалась в том, что мы можем думать, осознавать, что другие, принадлежащие к другим расам, могут делать то же самое, и тем самым признавать их как собратьев.Люди покинули кровавый рай Гитлера не из-за плотских познаний. Люди покинули рай из-за познания добра и зла.

Когда падает рай и люди отделяются от природы, вину берет на себя персонаж, не являющийся ни человеком, ни природой, например змей из Книги Бытия. Если люди на самом деле были не более чем элементом природы, а природа была известна науке как кровавая борьба, то что-то за пределами природы должно было испортить вид. Для Гитлера носителем познания добра и зла на землю, разрушителем Эдема был еврей.Именно еврей сказал людям, что они выше других животных и что они способны сами решать свое будущее. Именно еврей ввел ложное различие между политикой и природой, между человечностью и борьбой. Судьба Гитлера, по его мнению, заключалась в искуплении первородного греха еврейской духовности и восстановлении кровавого рая. Поскольку Homo sapiens может выжить только за счет безудержных расовых убийств, победа разума над импульсами у евреев означала бы конец вида.Что нужно расе, думал Гитлер, так это «мировоззрение», которое позволило бы ей победить, что означало, в конечном счете, «веру» в ее собственную бессмысленную миссию.

Изложение Гитлером еврейской угрозы выявило особую слияния его религиозных и зоологических идей. Если еврей победит, писал Гитлер, «его венец победы станет похоронным венком всего человечества». С одной стороны, образ Вселенной без людей, созданный Гитлером, соответствовал научному вердикту о древней планете, на которой развивалось человечество.После победы евреев, писал он, «Земля снова пролетит свой путь через вселенную без людей, как это было миллионы лет назад». В то же время, как он пояснил в том же отрывке из Моя борьба , эта древняя земля рас и истреблений была Творением Бога. «Поэтому я считаю, что действую согласно воле Создателя. Насколько я сдерживаю еврея, я защищаю дело Господа ».

Гитлер видел расы разделенными на расы, но отрицал, что евреи были единым целым.Евреи были не низшей или высшей расой, а нерасой или противоположной расой. Расы следовали природе и боролись за землю и пищу, тогда как евреи следовали чуждой логике «не-природы». Они сопротивлялись основному императиву природы, отказываясь удовлетвориться завоеванием определенной среды обитания, и они убеждали других вести себя аналогичным образом. Они настаивали на господстве над всей планетой и ее народами и для этой цели изобрели общие идеи, которые отвлекали расы от естественной борьбы. Планете нечего было предложить, кроме крови и почвы, и все же евреи странным образом генерировали концепции, которые позволяли рассматривать мир не как экологическую ловушку, а как человеческий порядок.Идеи политической взаимности, практики, в которой люди признают других людей как таковых, пришли от евреев.

Основная критика Гитлера заключалась не в том, что люди обычно хороши, но были развращены чрезмерно еврейской цивилизацией. Скорее всего, люди были животными и что любое проявление этических соображений само по себе было признаком еврейской коррупции. Сама попытка установить универсальный идеал и стремиться к нему была как раз тем, что было ненавистно. Генрих Гиммлер, самый важный заместитель Гитлера, не следил за каждым поворотом мышления Гитлера, но он уловил его вывод: этика как таковая была ошибкой; единственной моралью была верность расе.Гиммлер утверждал, что участие в массовых убийствах было хорошим поступком, поскольку принесло расе внутреннюю гармонию, а также единство с природой. Например, трудность видеть тысячи еврейских трупов знаменовала собой выход за пределы общепринятой морали. Временные убийства были достойной жертвой ради будущего расы.

bpk, Berlin / Art Resource

Гитлер с членами нацистской партии, Мюнхен, 1930

Любая нерасистская позиция была еврейской, считал Гитлер, а любая универсальная идея — механизмом еврейского владычества.И капитализм, и коммунизм были еврейскими. Их очевидное стремление к борьбе было просто прикрытием еврейского стремления к мировому господству. Любое абстрактное представление о государстве тоже было еврейским. «Нет такой вещи, — писал Гитлер, — как государство как самоцель». Как он пояснил, «высшая цель людей» — это не «сохранение какого-либо конкретного государства или правительства, но сохранение их вида». Границы существующих государств будут смыты силами природы в ходе расовой борьбы: «Нельзя отклоняться от границ Вечного Права из-за существования политических границ.

Если государства были не впечатляющими человеческими достижениями, а хрупкими препятствиями, которые нужно преодолеть природой, из этого следовало, что право было частным, а не общим, артефактом расового превосходства, а не путем к равенству. Ганс Франк, личный адвокат Гитлера и во время Второй мировой войны генерал-губернатор оккупированной Польши, утверждал, что закон был построен «на элементах выживания нашего немецкого народа». Юридические традиции, основанные на чём-либо помимо расы, были «бескровными абстракциями». У Ло не было никакой цели, кроме кодификации мгновенных интуиций фюрера о благе своей расы.Немецкая концепция Rechtsstaat , государства, действующего в рамках закона, была бессодержательна. Как объяснил Карл Шмитт, закон служит расе, а государство служит расе, и поэтому раса была единственной подходящей концепцией. Идея государства, придерживающегося внешних правовых стандартов, была фикцией, направленной на подавление сильных.

Поскольку универсальные идеи проникали в умы неевреев, утверждал Гитлер, они ослабляли расовые общины в интересах евреев. Содержание различных политических идей не имело значения, поскольку все они были ловушками для дураков.Не было ни еврейских либералов, ни еврейских националистов, ни еврейских мессий, ни еврейских большевиков: «Большевизм — незаконнорожденное дитя христианства. Оба являются изобретениями евреев ». Гитлер видел в Иисусе врага евреев, чьи учения были извращены Павлом, чтобы стать еще одним ложным еврейским универсализмом — универсализмом милосердия к слабым. От Святого Павла до Льва Троцкого, утверждал Гитлер, были только евреи, которые принимали различные обличья, чтобы соблазнить наивных. Идеи не имеют исторического происхождения и не связаны с развитием событий или творчеством людей.Они были просто тактическими творениями евреев, и в этом смысле все они были одинаковыми.

Действительно, для Гитлера не существовало человеческой истории как таковой. «Все всемирно-исторические события, — утверждал он, — являются не чем иным, как выражением стремления рас к самосохранению, к лучшему или к худшему». Из прошлого следует отметить непрекращающуюся попытку евреев исказить структуру природы. Это будет продолжаться до тех пор, пока евреи будут населять землю. «Это еврейство, — сказал Гитлер, — всегда разрушает этот порядок.«Сильный должен морить голодом слабых, но евреи могут устроить дела так, чтобы слабые морили голодом сильных. Это не было несправедливостью в обычном смысле слова, а нарушением логики бытия. Во вселенной, искаженной еврейскими идеями, борьба может привести к немыслимым результатам: не к выживанию наиболее приспособленных, а к голодной смерти наиболее приспособленных.

Из этого следовало, что немцы всегда будут жертвами, пока существуют евреи. Как высшая гонка, немцы заслуживают большего и больше всего теряют.Неестественная сила евреев «убивает будущее».

Хотя Гитлер стремился определить мир без истории, его идеи были изменены его собственным опытом. Первая мировая война, самая кровавая в истории, произошла на континенте, который считался цивилизованным, и разрушила широкую уверенность многих европейцев в том, что борьба идет на пользу. Однако некоторые европейцы, как крайне правые, так и крайне левые, извлекли противоположный урок. Для них кровопролитие было недостаточно масштабным, а жертва — неполной.Для большевиков Российской Империи, дисциплинированных и волюнтаристских марксистов война и революционная энергия, которую она принесла, стали поводом для начала социалистического переустройства мира. Для Гитлера, как и для многих других немцев, война закончилась до того, как было окончательно решено, расовые начальники были сняты с поля битвы до того, как они заслужили должное.

Конечно, мнение о том, что Германия должна победить, было широко распространено, и не только среди милитаристов или экстремистов. Томас Манн, величайший из немецких писателей, а затем противник Гитлера, говорил о «правах Германии на господство и участие в управлении планетой».Эдит Штайн, блестящий немецкий философ, разработавший теорию эмпатии, считала, что «потерпеть поражение не может». После того, как Гитлер пришел к власти, ее выследили в монастыре и убили как еврейку.

Для Гитлера завершение Первой мировой войны продемонстрировало гибель планеты. Понимание Гитлером ее исхода выходило за рамки национализма его собратьев-немцев, и его реакция на поражение лишь внешне напоминала общее недовольство потерянными территориями.Для Гитлера поражение Германии продемонстрировало, что во всей структуре мира было что-то не так; это было доказательством того, что евреи овладели методами природы. Он утверждал, что если бы несколько тысяч немецких евреев были отравлены газом в начале войны, Германия бы победила. Он считал, что евреи обычно умирали своих жертв голодом, и рассматривал британскую военно-морскую блокаду Германии во время (и после) Первой мировой войны как применение этого метода. Это был пример постоянного состояния и доказательство будущих страданий.Пока евреи морили голодом немцев, а не немцев, кого они хотели, мир находился в неравновесном состоянии.

Из поражения 1918 года Гитлер сделал выводы о любом будущем конфликте. Немцы всегда победили бы, если бы не евреи. Тем не менее, поскольку евреи доминировали на всей планете и проникли в умы немцев своими идеями, борьба за власть Германии должна принимать две формы. Война простого завоевания, какой бы разрушительной и победоносной она ни была, никогда не могла быть достаточной. Помимо голодающих низших рас и захвата их земель, немцам необходимо было одновременно победить евреев, чья глобальная власть и коварный универсализм подорвали бы любую такую ​​здоровую расовую кампанию.Таким образом, у немцев были права сильного против слабого и права слабого против сильного. Как сильным, им нужно было доминировать над более слабыми расами, с которыми они сталкивались; как слабые, они должны были освободить все расы от еврейского господства. Таким образом, Гитлер объединил две великие движущие силы мировой политики своего века: колониализм и антиколониализм.

Гитлер видел и борьбу за землю, и борьбу против евреев в жестких, истребительных условиях, и все же он видел их по-другому.Борьба с низшими расами за территорию была вопросом контроля над частями земной поверхности. Борьба с евреями была экологической, поскольку она касалась не конкретного расового врага или территории, а условий жизни на земле. Евреи были «эпидемией, духовной язвой, худшей, чем Черная смерть». Поскольку они боролись идеями, их сила была повсюду, и каждый мог быть их знающим или невежественным агентом. Единственный способ избавиться от такой чумы — искоренить ее в источнике.«Если природа задумала евреев быть материальной причиной упадка и падения наций, — сказал Гитлер, — она ​​предоставила этим нациям возможность здоровой реакции». Уничтожение должно было быть полным: если одна еврейская семья останется в Европе, это может заразить весь континент.

Падение человека может быть отменено; планету можно было исцелить. «Народ, избавившийся от своих евреев, — сказал Гитлер, — спонтанно возвращается к естественному порядку».

Взгляды Гитлера на человеческую жизнь и естественный порядок были всеобъемлющими и круговыми.На все вопросы о политике были даны ответы, как если бы они были вопросами о природе; На все вопросы о природе были даны ответы с помощью ссылки на политику. Круг нарисовал сам Гитлер. Если политика и природа были не источниками опыта и перспектив, а пустыми стереотипами, которые существовали только по отношению друг к другу, то вся власть находилась в руках тех, кто распространял такие стереотипы. Разум сменился ссылками, аргументация — заклинанием. «Борьба», как следует из названия книги, была «моей»: Гитлеровской.Тоталистическое представление о жизни как о борьбе давало все силы для интерпретации любого события в сознании его автора.

Уравнивание природы и политики упразднило не только политическую, но и научную мысль. Для Гитлера наука была законченным открытием закона расовой борьбы, законченным евангелием кровопролития, а не процессом гипотез и экспериментов. Он предоставил словарь о зоологическом конфликте, а не набор концепций и процедур, которые позволили бы еще более обширное понимание. На него был ответ, но не было вопросов.Задача человека заключалась в том, чтобы подчиниться этому символу веры, а не намеренно навязывать природе ложное еврейское мышление. Поскольку мировоззрение Гитлера требовало единой круговой истины, охватывающей все, оно было уязвимо для простейших идей плюрализма: например, что люди могут изменять свое окружение таким образом, который, в свою очередь, может изменить общество. Если наука могла изменить экосистему таким образом, чтобы изменить поведение человека, то все его утверждения были бы безосновательными. Логический круг Гитлера, в котором общество было природой, потому что природа есть общество, в котором люди были животными, потому что животные были людьми, был бы разорван.

Гитлер признал, что у ученых и специалистов были цели внутри расового сообщества: производить оружие, улучшать коммуникации, продвигать гигиену. У более сильных рас должно быть лучшее оружие, лучшее радио и лучшее здоровье, чтобы лучше доминировать над более слабыми. Он видел в этом выполнение веления природы бороться, а не нарушение ее законов. Технические достижения были доказательством расового превосходства, а не свидетельством прогресса общенаучных знаний. «Все, чем мы сегодня восхищаемся на этой земле, — писал Гитлер, — наука и искусство, технологии и изобретения — не что иное, как творческий продукт нескольких народов и, возможно, изначально одной расы.«Ни одна раса, какой бы развитой она ни была, не могла изменить основную структуру природы каким-либо нововведением. У природы было только два варианта: рай, в котором высшие расы убивают низшие, и падший мир, в котором сверхъестественные евреи лишают высшие расы причитающейся им щедрости и по возможности морить их голодом.

Гитлер понимал, что сельскохозяйственная наука представляет особую угрозу логике его системы. Если бы люди могли вмешиваться в природу, чтобы производить больше еды, не занимая больше земли, вся его система рухнула.Поэтому он отрицал важность того, что происходило у него на глазах, науки о том, что позже было названо «Зеленой революцией»: гибридизация зерна, распространение химических удобрений и пестицидов, расширение орошения. Он настаивал, что даже «в лучшем случае» голод должен опередить улучшение урожая. У всех научных усовершенствований был «предел». Действительно, все «научные методы землепользования» уже были опробованы и потерпели неудачу. Не было никаких мыслимых улучшений, ни сейчас, ни в будущем, которые позволили бы немцам кормиться «с [их] собственной земли и территории.«Продовольствие могло быть сохранено только путем завоевания плодородной территории, а не с помощью науки, которая сделала бы немецкую территорию более плодородной. Евреи сознательно поощряли противоположную веру, чтобы ослабить стремление Германии к завоеванию и подготовить немецкий народ к уничтожению. «Всегда еврей, — писал в этой связи Гитлер, — пытается внедрить такие смертоносные способы мышления и преуспевает в этом».

Гитлеру приходилось защищать свою систему от человеческих открытий, что было для него такой же проблемой, как и человеческая солидарность.Наука не могла спасти вид, потому что, в конечном счете, все идеи были расовыми, не более чем эстетическими производными борьбы. Противоположное представление о том, что идеи могут действительно отражать природу или изменять ее, было «еврейской ложью» и «еврейским мошенничеством». Гитлер утверждал, что «человек никогда ни в чем не побеждал природу». Универсальная наука, как и универсальная политика, должна рассматриваться не как человеческое обещание, а как еврейская угроза.

Мировая проблема, по мнению Гитлера, заключалась в том, что евреи ложно отделяли науку от политики и давали обманчивые обещания прогресса и человечества.Решение, которое он предложил, заключалось в том, чтобы подвергнуть евреев жестокой реальности, согласно которой природа и общество — одно и то же.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Следующая запись

Салаты рецепты с ананасом: Блюда с консервированным ананасом: 94 рецепта что приготовить с консервированным ананасом

Чт Апр 10 , 1986
Содержание Блюда с консервированным ананасом: 94 рецепта что приготовить с консервированным ананасомСалат с ананасом — как приготовить блюдо на Новый год 2022 — УНИАНСалат с ананасом, курицей и кукурузойСалат с ананасом и ветчинойСалат с ананасами и маринованными грибамиСалат с ананасом и морепродуктамиВас также могут заинтересовать новости:Рецепты вкусных салатов со свежим […]