Отрывки из новой биографии немецкого барона — Статьи на КиноПоиске

Благодаря книге серии ЖЗЛ можно узнать, что фильм Марка Захарова сокращали не только в советское время, но и в наши дни — уже по религиозным соображениям.

Имя барона Мюнхгаузена, неисправимого лгуна, выдумщика и фантазера, известно каждому с детства. Многие знают и о том, что человек с таким именем — подлинный Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен — действительно жил в Германии в XVIII веке и оставил о себе память в России, где проходила его военная служба. Но каким этот человек был на самом деле? Какие события истинной биографии послужили основой его веселых историй? И какую роль в создании легендарного образа сыграли авторы первых печатных сочинений, написанных от его имени, — немецкие писатели Р. Э. Распе и Г. А. Бюргер?

Чтобы ответить на эти и множество других вопросов, автор книги, опубликованной издательством «Молодая гвардия» в серии «Жизнь замечательных людей», писатель Сергей Макеев прошел земными дорогами настоящего Мюнхгаузена в Германии и России, а затем и фантастическими путями вымышленного барона. И выяснилось, что попытки отделить одного от другого удаются лишь отчасти и лишь на короткое время, ибо эти два персонажа по странному закону взаимного притяжения вновь и вновь сливаются в нерасторжимое единство, продолжая и по сей день удивлять нас все новыми и новыми гранями своей необыкновенной личности.

Отдельное внимание биограф барона уделил экранизациям его приключений. С разрешения издательства КиноПоиск публикует избранные отрывки из книги, посвященные экранным приключениям Мюнхгаузена.

Открывателем кинотемы был один из зачинателей кинематографа, французский кинорежиссер Жорж Мельес. В 1911 году он поставил фильм «Приключения барона Мюнхгаузена», известный также под названием «Видения барона Мюнхгаузена». Мельес, выдающийся киноэкспериментатор, воспользовался образом Мюнхгаузена, чтобы поразить зрителей фантастическими превращениями. После веселого застолья захмелевший барон видел сны, начинавшиеся как прекрасные грезы, но скоро превращавшиеся в кошмары. Он просыпался и засыпал вновь, чтобы оказаться в иной кинореальности: переносился во дворец фараона; потом в античную Элладу, где три грации вдруг превращались в оборотней, которые набрасывались на него; Мюнхгаузен попадал в ад, где его терзали бесы. Проснувшись, барон хватался то за голову, то за бока. В общем, Мельес поиздевался над бедным Мюнхгаузеном всласть. Но зрители были потрясены этим зрелищем.

В 1929 году появилась первая отечественная «киномюнхгаузиада» — мультфильм «Похождения Мюнхгаузена», снятый на киностудии «Межрабпомфильм». Его сценарий написали Наталия Сац, создательница детского музыкального театра, и режиссер картины Даниил Черкес; художниками были Иван Иванов-Вано и Владимир Сутеев — все будущие классики отечественной мультипликации. Восемнадцатиминутный фильм был черно-белым, без звука, с титрами. По сюжету хитрая лиса утащила курицу с баронского двора, Мюнхгаузен бросился за плутовкой. В этот основной сюжет преследования вставлено несколько других эпизодов: про лошадь, разделенную пополам (в фильме ее перерубило упавшее дерево), про уток на бечевке, про оленя с вишневым деревом на голове. В погоне участвовала и собака барона, тоже наделенная оригинальным характером. Наконец барон верхом на половине лошади хватал лисицу за хвост, а она выпрыгивала из собственной шкуры. Сам Мюнхгаузен был представлен в фильме как забавный незадачливый герой. В картине много остроумных трюков, хотя, конечно, чувствовалось влияние ранних мультфильмов Уолта Диснея. Но в целом фильм удался, его и сегодня можно посмотреть с интересом, а главное, с улыбкой.

В 1943 году в Германии вышел кинофильм «Мюнхгаузен». Он готовился специально к 25-летию главной киностудии страны UFA. Заказчиком постановки было министерство пропаганды, за ходом работы присматривал лично Йозеф Геббельс. На картину был выделен щедрый бюджет, изготовлены роскошные костюмы, декорации и бутафория; использовались передовые кинотрюки, натурные съемки проводились в том числе в Венеции. Были привлечены известные режиссер и актеры. И только имя сценариста ничего не говорило публике — какой-то Бертольд Бюргер. Под этим псевдонимом выступил известный немецкий писатель Эрих Кёстнер. Убежденный демократ, противник милитаризма, Кёстнер оказался если не врагом нацистского режима, то явно не его сторонником. Его книги, в том числе и детские, жгли на кострах, и впредь ему было запрещено печататься в рейхе. Уехать он не успел или не пожелал, иногда ему удавалось что-то опубликовать за границей. И вдруг этого скрытого диссидента пригласили на работу по госзаказу, но не афишируя своего имени. Кёстнер составил свой псевдоним из имени любимого драматурга Брехта и фамилии автора первой немецкой книги о приключениях барона Мюнхгаузена.

Над сценарием он работал полгода, ему хотелось отойти от заказного плакатного образа, показать нового Мюнхгаузена, действительно вечного героя. Естественно, персонаж, переживший свое время, должен был стать мыслителем, философом. Поскольку образ был вписан в канву веселых приключений, то сценарий не вызвал особых нареканий. Фильм удался, это была крепкая работа, которую и сегодня можно посмотреть с интересом и удовольствием, иногда с улыбкой, иногда и с грустью — в картине есть драматические и лирические сцены. Россия и русские представлены, конечно, в карикатурном виде, но наиболее гротескно были изображены турки. И это странно, ведь в это время Германия была очень заинтересована в том, чтобы союзная Турция вступила в войну. Однако фильм «Мюнхгаузен» вышел на экраны в неудачное для Германии время — после разгрома под Сталинградом и перехода Красной армии в наступление на нескольких направлениях. Финальную сцену, в которой вечный Мюнхгаузен отказывался от своего дара «сверхчеловека», можно было воспринять как некое предчувствие катастрофы. После 1945 года фильм почти не демонстрировался; он был известен только киноведам и лишь в конце столетия стал доступен в видеозаписи и в интернете.

В 1974—1975 годах был снят сериал из четырех мультфильмов «Приключения Мюнхгаузена». Сценарии и тексты песен написал известный детский поэт, писатель и драматург Роман Сеф. Две серии поставил режиссер Анатолий Солин, еще две — режиссер Натан Лернер. Фильмы «Чудесный остров» и «Павлин» являются фактически «мюнхгаузиадами», почти не связанными с классической книжкой. Но и оставшиеся две сильно переработаны. Так, в фильме «Меткий выстрел» барон Мюнхгаузен на Северном полюсе стреляет вишневой косточкой не в оленя, а в белого медведя, но последствия те же. Сериал часто демонстрировали по телевидению. Спустя почти 20 лет режиссер Солин поставил еще один мультфильм, «Волк в упряжке», но уже с другой съемочной группой, поэтому пятая серия отличается по стилю от предыдущих. Дети, не читавшие книжку, представляют барона Мюнхгаузена таким, каким он изображен в этом мультсериале.

В последний вечер уходящего 1979 года на телеэкранах страны состоялась премьера двухсерийного фильма «Тот самый Мюнхгаузен». Лучшие телефильмы всегда приберегали, а иногда и специально планировали для новогоднего эфира. И вот люди, забыв о застолье, погрузились в «комическую фантазию», как обозначили авторы жанр телефильма. Но эта лучшая «киномюнхгаузиада» имела свою предысторию.

В 1974 году Театр Советской армии заказал сатирику и драматургу Григорию Горину пьесу о бароне Мюнхгаузене. Инициатором будущей постановки был выдающийся артист Владимир Зельдин — ему хотелось сыграть Мюнхгаузена. Зельдину в ту пору было почти 60 лет — возраст реального Иеронима фон Мюнхгаузена, когда тот прославился своими рассказами; при этом Владимир Михайлович молодо выглядел и прекрасно двигался. Вероятно, в театре ждали жизнерадостной приключенческой комедии. Выбор пал на драматурга Горина, потому что его пьесы на историческом и литературном материале были у всех на слуху — спектакли «Забыть Герострата!» в Ленинградском театре им. В. Ф. Комиссаржевской и «Тиль» в Московском театре им. Ленинского комсомола (сейчас Ленком) шли с большим успехом с начала 1970-х годов.

Григорий Израилевич Горин готовился, перечитал классического «Мюнхгаузена», в общих чертах ознакомился с биографией реального прототипа. В пьесе и в фильме угадываются некоторые мотивы из «мюнхгаузиад» прежних лет, но знал ли эти произведения Горин, доподлинно неизвестно. Можно утверждать лишь, что он прочитал роман Карла Иммермана «Мюнхгаузен»: в нем герой, внук барона Мюнхгаузена, называет имя своего отца — Феофил. В пьесе и фильме именно так зовут сына «того самого Мюнхгаузена». Есть и другие указания на то, что Горин читал книгу Иммермана.

Из всего прочитанного возникла одна из главных тем пьесы, послужившая завязкой сюжета: семья. Какая семья могла быть у такого необыкновенного человека? И кто вообще способен принять его, любить его таким, какой он есть? Следующий шаг — за пределы домашнего круга — вывел автора на тему отношений исключительной личности с обществом; это, по сути, расширение первой, семейной темы, до масштабов города, государства, мира. И третья тема, лично писателем выстраданная, — о взаимоотношениях творческой личности с обывателями и властью. Все, что окружало Мюнхгаузена, в разной степени пронизано лицемерием и ложью, и в этом реальном мире лжи самым правдивым оказывался фантазер и мечтатель барон Мюнхгаузен.

Пьеса под названием «Самый правдивый» оказалась неожиданной для театра, но всем очень понравилась; началась работа над спектаклем. Ставил его главный режиссер ЦТСА Ростислав Горяев, на роль Баронессы наметили Людмилу Касаткину, на роль Марты — Ларису Голубкину. Кстати, в сценическом варианте не было роли Герцога, всю власть в пьесе представлял один Бургомистр. Музыку к спектаклю сочинял композитор Алексей Рыбников, с которым Горин был хорошо знаком. Композитор присутствовал на чтении пьесы автором в Центральном доме актера, где собрались люди театра. Горин читал, интонационно выделяя особенно важные реплики, это был как бы спектакль, исполненный драматургом. Под впечатлением услышанного Рыбников вернулся домой, сел за фортепиано, и сразу родились основные музыкальные темы. Но это были грустные мелодии.

Уже на стадии подготовки будущий спектакль заинтересовал Марка Анатольевича Захарова. Как-то, встретив Рыбникова в Ленкоме, Захаров словно небрежно спросил: «Что это вы там сделали с Гришей, какой-то спектакль? Сыграй-ка темку!» Композитор сыграл, Захаров неопределенно хмыкнул. И только.

Спектакль удался, он был одобрен комиссией Главного политуправления Советской армии — руководящей инстанции театра. Рассказывали, что генералов озадачила финальная реплика Мюнхгаузена: «Серьезное лицо — это еще не признак ума», — но они решили не придираться: еще подумают, что они приняли ее на свой счет. Представления шли с аншлагом, постановка была высоко оценена критикой. Позднее телеверсию показали по Центральному телевидению. Мюнхгаузен-Зельдин был великолепен, изящен, романтичен — настоящий рыцарь фантазии! На одном из первых показов побывал Марк Захаров, увидевший в спектакле большие возможности для фильма. Режиссер предложил Григорию Горину переработать пьесу в киносценарий.

Ключевое значение для фильма имело приглашение на главную роль Олега Ивановича Янковского. Сначала Захаров видел в этой роли Андрея Миронова; прекрасный артист, любимец публики, он уже снимался у Захарова — играл Остапа Бендера в «Двенадцати стульях» и министра-администратора в «Обыкновенном чуде». Если бы это назначение состоялось, мы получили бы другого Мюнхгаузена и другой фильм. Но Миронов был занят, и Захаров предложил попробовать роль Янковскому. Это было смелое решение: у Янковского другое актерское амплуа, но он обладал и комедийным талантом и во многие роли добавлял оттенок иронии, легкого комизма. Однако это была лишь грань его дарования, ему предстояло развернуть эту грань в главной трагикомической роли. Горин поначалу не рассмотрел своего героя в Янковском, были возражения у руководства, но Захаров, сделав рискованный выбор, стоял на своем.

Янковский стал своеобразным камертоном для всего актерского состава — рисунок роли, созданный артистом, скорректировал игру других исполнителей. Появилась некоторая сумасшедшинка, запредельность во всей художественной ткани фильма. Наверное, дело в том, что Мюнхгаузен в исполнении Янковского верит в свои фантазии; он живет на узкой грани между реальностью и вымыслом, это его modus vivendi, образ жизни творческой личности. Некоторые мотивы, акценты в фильме были усилены по сравнению с пьесой. Характер Мюнхгаузена и сами его фантазии показаны в развитии — от литературно-исторических мечтаний к дерзновенному научному прорыву, к познанию тайны времени.

Точка отсчета — 32-е мая — это уже не фантазия в чистом виде; «секунды неучтенного времени» реально существуют. Поэтому 32-е мая стало для Мюнхгаузена-исследователя своеобразным символом веры, иначе не стал бы он объявлять о нем в такой момент, когда решалась судьба его и Марты. Этот момент — промежуточная кульминация в драматургии пьесы и фильма: противостояние Мюнхгаузена с окружающими стало непримиримым. Ему могли простить его безобидные фантазии, могли даже согласиться на развод, но он замахнулся на весь миропорядок! Заколебалась даже Марта, усомнился верный Томас. Не случайно понятие «32-е мая» в представлении российского зрителя вобрало в себя и фильм Горина—Захарова, и образ Мюнхгаузена-Янковского. Кстати, в связи с этой датой поражает точность Горина даже в деталях: только адвокат мог заметить ошибку в дате при беглом взгляде на документ, только настоящий сутяга мог мгновенно оценить перспективы этой ошибки для исхода судебного процесса.

В работе над фильмом все удачным образом сложилось, случилось, срослось. Так же в свое время из пустяков и побасенок сложился классический «Мюнхгаузен». Артисты, другие участники съемок впоследствии вспоминали много забавных историй, даже приключений, но никто и никогда не рассказывал о том, как, собственно говоря, создавался выдающийся фильм. Каждый делал свою часть работы с полной самоотдачей, однако лишь часть, фрагмент мозаики, не представляя целого. Наверное, только Захаров и, может быть, Горин могли видеть всю картину в общем виде.

Фильм довольно легко прошел все начальственные инстанции. Сокращения имели, так сказать, рабочий характер, они происходили уже на стадии съемок. Так, в фильм не вошла часть диалога пастора с бароном — после того, как Мюнхгаузен показал гостю свиток Софокла с дарственной надписью:

— Извините меня, барон, — пастор откашлялся и приготовился к решительному разговору. — Я много наслышан о ваших, о ваших, так сказать, чудачествах. Но позвольте вам все-таки сказать, что этого не может быть!

— Но почему? — огорчился Мюнхгаузен.

— Потому что этого не может быть! Он не мог вам писать!

— Да почему, черт подери?! Вы его путаете с Гомером. Гомер действительно был незрячим, а Софокл прекрасно видел и писал.

— Он не мог вам написать, потому что жил в Древней Греции.

Глаза Мюнхгаузена продолжали смеяться, но сам он принял позу глубоко задумавшегося человека:

— Я тоже жил в Греции. Во всяком случае, бывал там неоднократно.

Уже в постсоветский период был сокращен еще один фрагмент — видимо, по соображениям религиозной толерантности. После того как пастор посоветовал Мюнхгаузену: «Живите как жили…» — а Мюнхгаузен возмутился: «Вы, служитель церкви, предлагаете мне жить во лжи?» — следовал такой диалог:

— Странно, что вас это пугает, — пастор вскарабкался в бричку. — По-моему, ложь — ваша стихия!

— Я всегда говорю только правду! — Мюнхгаузен невозмутимо уселся рядом с пастором.

— Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нем, как в луже.

— Вы думаете?

— Я читал вашу книжку!

— И что же?

— Что за чушь вы там насочиняли!

— Я читал вашу — она не лучше.

— Какую?

— Библию.

— О Боже! — пастор натянул вожжи.

— Там, знаете, тоже много сомнительных вещей. Сотворение Евы из ребра. Или возьмем всю историю с Ноевым ковчегом.

— Не сметь!.. Эти чудеса сотворил Бог!

— А чем же я-то хуже!.. Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию!

— Не всех!..

— Вижу!.. Создавая вас, он, очевидно, отвлекся от первоисточника!

Оценивая фильм «Тот самый Мюнхгаузен», очень многие в первую очередь отмечают его сатирическое звучание, притом отмечают в одинаковых выражениях: «Брежнев», «эпоха застоя», «война в Афганистане». И вот все это стало историей, а «Тот самый Мюнхгаузен» по-прежнему «тот самый» и даже «самый-самый». Думается, объекты сатиры сегодня даже больше походят на персонажей фильма: нынешние герцоги, бургомистры, пасторы, генералы и придворные у всех на слуху. Но в целом острота обличения немного притупилась, и открылись изначальная глубина и многозначность фильма. В том числе тайный смысл открытого финала: в соответствии с художественной правдой фильма полет барона Мюнхгаузена на ядре должен стать неопровержимым доказательством его правоты, торжеством творческого духа над мертвечиной обыденности. А если не по художественной, а по жизненной правде: полетит? Долетит? И вернется ли? Не означает ли этот финал метафору смерти как избавления? Ведь Мюнхгаузен уже умирал однажды, отказавшись от себя самого, приняв личину садовника Мюллера, но это была его нравственная смерть, не физическая. Может быть, ответ кроется в реплике Мюнхгаузена перед самым подъемом вверх, в неизвестность: «Господи, как умирать надоело!» Не всякий зритель задумывается над этим, финал воспринимается на эмоциональном уровне целиком, просветленно и оптимистично. Так и было задумано авторами, ну а скрытый смысл таится где-то за кадром, словно тень за спиной героя.

Пьеса «Самый правдивый» и фильм «Тот самый Мюнхгаузен» в какой-то мере подвели итог — может быть, промежуточный — художественным поискам «нового Мюнхгаузена» в русской культуре. Мюнхгаузен-Янковский стал «героем нашего времени» для нескольких поколений взрослых россиян и русскоязычных соотечественников за рубежом. Активная часть молодых людей, вступивших в жизнь в постсоветский период, была в какой-то мере воодушевлена этим героем.

от человека до синдрома – Огонек № 29 (5187) от 25.07.2011

Нынешний год для барона Мюнхгаузена — юбилейный. В 1761 году первое упоминание о его невероятных похождениях появилось в книге Der Sonderling графа Линара — получается 250 лет со времени дебюта литературного персонажа. В 1781 году, 230 лет назад, в Берлине в альманахе «Путеводитель для веселых людей» славный барон был представлен уже в 16 эпизодах

После дебюта карьера Мюнхгаузена была стремительной: в 1785 году выходит книжка небольшого формата (всего 49 страниц) под названием «Рассказы барона Мюнхгаузена о его удивительных путешествиях и походах», написанная Распе, которая множится в переводах и версиях, расходясь по свету. Спустя 100 лет после первого упоминания барон как явление попадает в энциклопедию (от Брокгауза до «Британики»).

Сегодня назвать его «неизвестным» язык не поворачивается. Но приходится. Поскольку сопоставление книг и документов неумолимо свидетельствует: единого для всех Мюнхгаузена не существует, его приключения, изданные в разных странах,— разные. А сам барон, наверное,— наиболее цензурируемый персонаж в литературной истории.

Многоликий

Настоящий барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен выглядел так

Ну вот, к примеру, кто у нас в отечестве знает об участии Мюнхгаузена в… событиях Великой французской революции? А между тем это весьма увлекательная новелла. В ней немецкий барон и кирасир российской императорской армии, возвращаясь домой, узнает, что французский король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта в смертельной опасности: революционеры захватили власть в Париже, королевская семья арестована. Благородный Мюнхгаузен устремляется на выручку. Прибыв в Париж, он направляется в Национальное собрание и со свойственным ему напором очищает помещение от революционеров, запирает дверь, а ключ оставляет себе. Потом происходит дословно следующее:

«Вскоре я увидел наступающий на меня отряд депутатов Национальной ассамблеи и Национальной гвардии, вместе с которым шла огромная процессия рыночных торговок. Я обнажил шпагу и бросился навстречу врагу. Триста торговок накинулись на меня как фурии, улюлюкая и рыча. Мне показалось недостойным марать свою шпагу их кровью, и вот что я сделал тогда. Схватив первую приблизившуюся ко мне торговку, я поставил ее на колени и немедленно произвел в дворянское достоинство своей шпагой. Остальные, увидев это, издали страшный вопль и бросились прочь со всей скоростью, на какую были способны,— так напугала их опасность превратиться в аристократок. Ну а что касается национальных гвардейцев — их я тоже обратил в бегство… С триумфом я вернулся во дворец. Королева бросилась в мои объятия с плачем. «Ах, ты истинный цвет дворянства,— сказала она.— Если бы все дворяне Франции были, как ты, мы никогда бы не дошли до такого ужаса!»».

Прощается Мюнхгаузен с Людовиком и Марией-Антуанеттой за ужином: «Я оставил короля за бараньей отбивной, предупредив его, чтобы он не задерживался, иначе его неминуемо схватят. Я пришпорил коня и вернулся в Англию. Если король слишком засиделся за обедом — что ж, это уже не моя вина».

Знакомый советскому читателю Мюнхгаузен этим приключением обделен. Почему, понятно: о контрреволюционном подвиге Мюнхгаузена по спасению французского короля от восставшего народа в советской книжке не могло быть и речи. Даже «белогвардейского титула» — барон в первых советских изданиях нет.

Однако нет королевской истории и во французской версии приключений. И в немецкой тоже нет. Зато есть в английских и американских вариантах.

Кирасир и писатель

Почему же у «Мюнхгаузена» возникли эти разные варианты? Чтобы разобраться в этом, нужно вернуться к истории.

Барон Иероним фон Мюнхгаузен — реальное историческое лицо XVIII века. Он происходил из богатой и многочисленной дворянской семьи в Боденвердере (современная Нижняя Саксония). В молодости барон служил в России в кирасирском полку, участвовал в войне с Турцией 1735-1739 годов, в том числе в осаде Очакова. В начале 1750-х годов в чине ротмистра Мюнхгаузен возвращается в Германию, в родной город. Он быстро становится известен своими историями о приключениях в России, которые рассказывал дома гостям или в соседнем трактире.

Одним из слушателей Мюнхгаузена был Эрих Рудольф Распе, молодой ученый и писатель. Распе был талантлив, но, как водится с талантами, еще и беден, и невероятно «влипуч» — затевал махинации, на которых все время попадался. В Германии ему поручили курировать и пополнять коллекцию монет, а он стал потихоньку продавать налево ценные экземпляры.

Чтобы избежать ареста, Распе бежал в Англию. Нужда достала и там. И вот тогда на помощь пришел Мюнхгаузен — истории о нем были встречены благожелательно и даже имели спрос. Так и возникли «Рассказы барона Мюнхгаузена о его удивительных путешествиях и походах». В канонический набор вошли охотничьи и солдатские байки: конь, повисший на церковном шпиле, олень, подстреленный вишневой косточкой, волк, попавший в упряжку вместо съеденной им лошади, бешеная шуба, полет на пушечном ядре, конь, перерубленный воротами крепости, и некоторые другие. Оригинальность этих рассказов дает основание предположить, что именно они исходят от реального Мюнхгаузена, пусть даже с деталями, присочиненными Распе.

Сам Распе, кстати, после издания первого сборника уезжает в Шотландию, но литературный Мюнхгаузен живет уже без своего создателя. В Англии книжка о геройском бароне переиздается каждый год, обрастая главами с новыми приключениями, которые разные анонимные авторы дописывают уже без Распе.

В 1786 году немецкий писатель Готфрид Август Бюргер, по всей вероятности, также лично слышавший рассказы барона, выпускает в Геттингене, недалеко от мюнхгаузеновского родного городка, первое издание «Приключений» на немецком языке, добавив к канону несколько новых историй.

Реальный барон Мюнхгаузен всему этому свидетель: он становится знаменитым, у его дома собираются зеваки, которых он велит гонять, грозится подать в суд за оскорбление чести и достоинства. До суда, правда, дело не доходит. Барон-вдовец в 75 лет женится на 17-летней девушке веселого нрава, за свадьбой быстро следует разорительный развод, а в 1797 году бывший кирасир русской армии умирает. Но судьба реального человека уже никак не связана с жизнью литературного героя — Мюнхгаузен становится бессмертным.

Медведи и женщины

В XVIII-XIX веках вышло более 100 различных изданий Мюнхгаузена. Основное повторяется, но отдельные приключения во многом различаются, иногда очень забавно.

Например, в истории с конем, который никак не мог напиться после жаркого боя, в английском варианте задняя половина лежит у ворот города, умирая в судорогах, а во французском — развлекается с молодыми кобылками на ближайшем лугу. Корней Иванович Чуковский в советской версии скромно пропустил этот момент, придумав еще более смешное — вторая половина «паслась».

Барон несколько раз вступал в поединок с русскими медведями, о чем читатели в России до сих пор не в курсе. Вот, например, сюжет из французской версии похождений барона: Мюнхгаузен, спасаясь от медведя в зимнем русском лесу, забирается на дерево и роняет в снег свое единственное оружие — охотничий тесак. Только рукоять торчит. Тут Мюнхгаузену, то ли от отчаяния, то ли от холода, приходит в голову замечательная мысль. Расстегнув штаны, отважный охотник направляет струю «природной жидкости, которая всегда у каждого при себе» в сторону тесака. Как известно, в России такие морозы, что даже «природная жидкость» замерзает, не долетев до земли. В результате образуется сосулька, одним концом прилипающая к тесаку, а другим остающаяся в мужественной руке Мюнхгаузена. Он вытягивает оружие из снега и расправляется с медведем.

Российскому читателю неведомы и женские истории барона. В переложении Чуковского женщины в приключениях Мюнхгаузена не фигурируют вовсе. Между тем в других рассказах у барона возникают романтические связи и с богиней любви Венерой, и с женой короля Луны. А в английской версии приключений одна из главных ролей принадлежит… российской императрице. Правда, так и остается неясным, какой — по имени она так и не названа. На протяжении жизни реального барона их было несколько.

Из путешествия к Северному полюсу Мюнхгаузен привез тысячу окороков и шкур белых медведей. В русском пересказе на этом дело заканчивается, но на самом деле Мюнхгаузен отправил часть добычи в подарок императрице и ее придворным. В ответ она посылает благодарственную грамоту. Ее везет князь Долгорукий, которому дано устно деликатное поручение — пригласить Мюнхгаузена разделить с императрицей корону империи. Мюнхгаузен рассказывает, что, как человек, «начисто лишенный стремления к королевским почестям», отклонил это предложение в самых вежливых выражениях. «Что прекрасный пол видит во мне, понять не могу, но императрица не единственная из монархов-женщин, предлагавших мне руку»,— замечает барон.

Позже Мюнхгаузен меняет свои планы, но не из монархических амбиций, а из чувства интернационального долга. Он соглашается принять руку императрицы, если та прекратит войну с Турцией и совместно займется постройкой Суэцкого канала. Ему дают миллион русских рабочих, к ним присоединяется еще миллион турецких, и Мюнхгаузен осуществляет давнюю мечту империалистов и всего прогрессивного человечества — канал, открывающий короткий путь в Индию, построен. О том, что дальше случилось с российским престолом, даже английская версия умалчивает.

Еще одна малоизвестная нам ипостась Мюнхгаузена — роль героя вестерна. Он приезжает в Америку времен войны за колонии между Англией и Францией. Барон и его спутники попадают в плен к индейцам, с них снимают скальпы. Индейцы решают поджарить и съесть чужаков, но по неопытности напиваются ромом и засыпают. Мюнхгаузен, уже горящий на костре, выпутывается из веревок, спасает друзей. Они находят скальпы и быстро приращивают их к головам благодаря смекалке Мюнхгаузена — он успел узнать, что сок местных деревьев обладает волшебным целебным свойством.

Последнее приключение

Вариантов приключений Мюнхгаузена за минувшие 250 лет со времени его литературного дебюта вышло столько, что и не счесть,— единого сводного списка не существует. Да и вряд ли кто-нибудь сегодня возьмется этот пробел восполнить. Прежде всего потому, что, как ни печально, мировая слава барона все же клонится к закату. В англоговорящих странах, например, ему в последнее время явно не везет. Вспомнишь в разговоре с англичанами что-то из похождений барона, на тебя смотрят непонимающе, даже подозрительно: о чем это он? Спрашиваешь американцев — то же самое: многие знают фильм Терри Гиллиама «Приключения барона Мюнхгаузена», но как любимый детский герой, узнаваемый литературный персонаж — все, нет его, исчез.

Барон теперь знаком больше не по книжке, а по «синдрому Мюнхгаузена» и по «делегированному синдрому Мюнхгаузена». Сегодня широко распространенный, это термин сначала появился как узкопрофессиональный, в среде психиатров, описавших в 1950-х годах особенности поведения некоторых людей, которые, как Мюнхгаузен, придумывали неправдоподобные истории про свои болезни, чтобы привлечь внимание и сочувствие медицинских работников или просто окружающих. При «делегированном» синдроме родители, в основном мамы, выдумывают болезни у детей, чтобы через них получить себе психологическую поддержку.

В 1970-1980-е годы британский психиатр Рой Медоу развил идею об этой, часто безобидной, особенности поведения некоторых людей до формы насилия над детьми. А это уже было серьезно. «Делегированный синдром Мюнхгаузена» фигурировал в 1990-е и нулевые годы как основание для лишения родительских прав, тюремных сроков родителям по обвинению в убийстве собственных детей.

Судебные процессы, в которых обвинение строилось на «синдроме Мюнхгаузена», шли годами и были скандально громкими. В результате многочисленных апелляций и жалоб на недобросовестность Медоу было признано, что «Мюнхгаузен» не может служить достоверным основанием для суровых приговоров родителям. Сейчас термин «синдром Мюнхгаузена» в судебной практике не признается, а в психиатрической постепенно заменяется на описательный, без имени Мюнхгаузена.

Такое вот грустное приключение случилось с бароном в XXI веке.

«Анахайму» нужен барон Мюнхгаузен | Национальная хоккейная лига

В сезоне 2019-20 «Анахайм» остался на том же 13-м месте в Западной конференции, что и годом ранее. Правда, ситуация кажется более обидной, потому что в плей-офф в связи с пандемией и досрочным окончанием регулярного чемпионата играли сразу 12 команд конференции, и «Уткам» не хватило всего-то пяти очков, чтобы добраться до матчей на выбывание. 

Приглашением Кевина Шаттенкирка «Анахайм» показал, что пытается вернуть себе статус грозной силы на Западе, но будет ли этого достаточно? 

Лидеры

Когда твой лучший бомбардир набирает 43 очка в 71 матче — это катастрофа. В этом смысле рассуждать о лидерах «Анахайма» непросто. 

Формально главным из них до сих пор считается капитан команды Райан Гецлаф, который после ухода Кори Перри остался единственным хранителем чемпионских традиций 2007 года. Его авторитет в раздевалке не подвергается сомнению, но в 35 лет Гецлафу уже непросто соответствовать скоростям современной НХЛ. В этом смысле его 42 (13+29) очка можно считать солидным результатом, однако худший в команде показатель полезности (минус-16) намекает, что команде пора искать нового вожака. 

Video: АНА-КАЛ: Риттих не справился с броском Гецлафа

30-летний Адам Хенрик, как раз и ставший самым результативным игроком «Дакс» в чемпионате 2019-20 (26+17=43), при всем к нему уважении, вряд ли тянет на эту роль. Неслучайно он проводил на площадке менее 17 минут за матч — обычно на реальных лидеров выпадает куда более весомая нагрузка. 

В этом смысле можно было бы выделить Рикарда Ракелла, который в 65 матчах набрал, как и Гецлаф, 42 (15+27) очка, проводя на льду 18:10. Но здесь тоже стоит оговориться: от 27-летнего шведа многого ожидали после прорывного сезона 2017-18 (34+35=69 в 77 матчах), однако, к сожалению, его дальнейший прогресс так и остался мечтой болельщиков. 

То же самое можно сказать о 30-летнем Якубе Силфверберге (21+18=39 в 66 матчах). Еще один шведский нападающий показывает то, на что способен, и вряд ли стоит ожидать большего. 

Video: АНА-МИН: Силфверберг прячет бросок и оформляет дубль

В этой связи удивляет решение расстаться с перспективным Ондржеем Каше (7+16=23 в 49 матчах за «Дакс»), который имел лучший в команде SAT% (54,7%) до своего обмена в «Бостон», но тут остается только довериться видению генерального менеджера «Анахайма» Боба Мюррея.

Для лидера обороны Кэма Фаулера (9+20=29 в 59 матчах) минувший сезон тоже оказался не самым удачным, а для вратаря Джона Гибсона (ОБ = 90,4%, КН = 3,0) он и вовсе стал худшим в карьере. Если «Анахайм» хочет добиваться успехов и вернуться в плей-офф, то прибавить должны абсолютно все игроки, которых мы перечислили. Но есть и другой путь.

Таланты

Если признать, что «Анахайм» находится в процессе перестройки, то можно рассчитывать на более важную роль для молодых игроков. Однако тут есть проблема, причем не только в их готовности делать результат прямо сейчас, но также в их таланте в целом. Известный североамериканский специалист по молодым талантам Кори Пронман из The Athletic поставил «Дакс» в своем рейтинге клубов НХЛ, который учитывает всех игроков до 22 лет, только на 21-е место. 

Нападающие Сэм Стил (6+16=22 в 65), Трой Терри (4+11=15 в 47 матчах), Макс Джонс (8+4=12 в 59), а также защитник Якуб Ларссон (2+9=11 в 60) уже, пожалуй, закрепились в основе, однако пока во вспомогательной роли, играя по 12-16 минут.

[Смотри также: «Анахайм» хочет вернуть победные традиции]

Следующие на очереди — левый крайний Максим Комтуа (5+6=11 в 29) и защитник Джон Махура (1+3=4 в 11), а также главная восходящая звезда в системе клуба, центрфорвард Тревор Зеграс. Девятый номер драфта-2019 обладает великолепным видением площадки и, возможно, готов шагнуть из Бостонского университета (36 очков в 33 матчах) прямо в НХЛ. Еще через год-другой в основе можно ждать первый выбор «Анахайма» на минувшем драфте защитника Джейми Дрисдейла и солидного форварда-работягу Бенуа-Оливье Гру. И вот когда они все освоятся в лиге, обрастут, как говорят, «мясом», тогда, скорее всего, и можно ожидать нового подъема «Дакс». Если не в число фаворитов, то в число претендентов точно.

Козыри

Говорят, оптимист считает, что стакан наполовину полон, а пессимист — что наполовину пуст. Так вот, стакан «Анахайма» наполнен в лучшем случае на четверть. Калифорнийцам совершенно нечем гордиться в минувшем чемпионате. Разве что успешной игрой в серии буллитов — команда выиграла пять из шести серий, и это один из лучших результатов в лиге, однако буллитами трофеи не выигрываются. Силовая игра (1596 приемов — девятый результат в НХЛ) — это тоже хорошо, но в придачу к другим достоинствам, которых пока не наблюдается.

Стоит, правда, отметить, что по количеству созданных голевых ситуаций «пять на пять», по данным Natural Stat Trick, «Утки» идут на 13-м месте в лиге (HDCF = 613 в 71 матче). При этом реализация их, как вы понимаете, оставляет желать лучшего — «Анахайм», в частности, идет на пятом месте в НХЛ по броскам мимо ворот (903).  

Зона роста

Слабые места «Анахайма» можно, наоборот, перечислять долго. Команда завершила регулярный сезон 2019-20 на 26-м месте по забитым голам (182), на 29-м по пропущенным (225), на 29-м по реализации большинства (14,7%), на 26-м по эффективности меньшинства (77%). Наставнику клуба Далласу Икинсу предстоит решить массу проблем, и приглашения в качестве свободного агента защитника-чемпиона Кевина Шаттенкирка для этого совсем недостаточно.

[Смотри также: Шаттенкирк снял все вопросы, завоевав Кубок]

Русский фактор

«Дакс» выбрали под 129-м номером на драфте-2020 левого крайнего Артема Галимова из «Ак Барса», но лучший новичок КХЛ прошлого сезона (13+10=23 в 55 матчах) наверняка еще несколько лет проведет в Европе. Других россиян в системе калифорнийского клуба нет.

«Анахайм» выйдет в плей-офф, если…

Все ветераны покажут свой максимум, а молодежь окажется хотя бы частично готова взять на себя лидерскую ношу. Ну, и самое главное, голкипер Джон Гибсон должен взять за привычку совершать подвиги по расписанию, как барон Мюнхгаузен. Шансов на совпадение всех этих факторов не так уж много, но явно больше, чем у спуска с Луны на Землю по веревке, которым прославился тот самый немецкий барон.

Барон Мюнхгаузен. Приключения на суше и на море

Историки знают, что у знаменитого литературного героя — барона Мюнхгаузена — был реальный прототип. В 1785 г. в Англии вышла в свет небольшая книжка «Рассказы барона Мюнхгаузена о его необычайных путешествиях и походах в России». Сочинил рассказы немецкий писатель Рудольф Эрих Распэ. Он был автором многих серьезных изданий; написал рыцарский роман, много статей по археологии. Распэ удалось поработать и графским библиотекарем, и смотрителем монетного кабинета, однако в историю вошел именно как автор веселого сборника о приключениях барона Мюнхгаузена.

Реальный Карл Фридрих Иероним Мюнхгаузен родился в 1720 г. в Германии. Он был пятым ребенком в семье профессионального военного. В пятнадцать лет Иероним поступил на службу к герцогу Брауншвейгу. Сын герцога вскоре отправился в Россию в качестве жениха наследницы престола Анны Леопольдовны. Иероним был при нем пажом. Так что рассказы Мюнхгаузена о приключениях в России имеют вполне реальную основу, Хотя, конечно юный Иероним в санях запряженных волком не разъезжал и косточками из ружья не стрелял.

Однако благодаря мультфильмам и детским изданиям «Приключений Мюнхгаузена» веселого враля-барона, или, быть может, неудержимого фантазера, знает теперь, кажется, любой ребенок в нашей стране.

Занимательные истории Ф.Э.Распэ об удивительных приключениях барона Мюнхгаузена даны в этой книге в классическом переводе, который был впервые опубликован «Южно-русским книжным издательством Ф.А.Иогансона» в 1912 г. Современное издание украшено великолепными иллюстрациями Гюстава Доре и Франца Годфрида. Доре можно смело назвать виртуозом книжной иллюстрации. Свои первые мастерские рисунки он выполнял уже в десятилетнем возрасте, и это были иллюстрации к «Божественной комедии» Данте. В 15 лет Доре был уже состоявшимся мастером, хотя художественного образования он так не получил — занимался самообразованием в Лувре и Национальной библиотеке, внимательно рассматривая гравюры, картины и рисунки.

Гравюры, сделанные Доре для историй о Мюнхгаузене, появились в 60-е годы XIX века. В это же время художник работал над иллюстрациями к сказкам Перро и к «Дон Кихоту» Сервантеса. Впервые в России иллюстрации Доре к «Мюнхгаузену» были опубликованы издательством «Голике и Вильбор» в 1889 г. В этом издании иллюстрации к тем же историям о бароне Мюнхгаузена даны и в исполнении немецкого художника Франца Годфрида. Они появились в России на несколько лет раньше работ Доре — в 1883 г. Их опубликовало известное издательство Девриена. В наши дни работы Доре и Годфрида, этих двух признанным мастеров графики и рисунка, смотрятся с таким же интересом, как и столетие назад.

Мюнхгаузен Компания Art-Salon

Кому не известен знаменитый находчивый Мюнхгаузен? С самого детства мы знаем о его невероятных приключениях по детской книге, по замечательному мультфильму и нескольким снятым фильмам.

Однако мало кто знает, что Мюнхгаузен – это реальная историческая личность, немецкий барон, являющийся потомком древнего рода. Его полное имя Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен (1720-1797 гг.). Он родился в многодетной семье и с 4 лет воспитывался только матерью. Умер в немецком городке Боденвердер в Нижней Саксонии.

Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен

С 1737 года Мюнхгаузен уехал в Россию в качестве пажа к молодому герцогу Антону Ульриху, будущему мужу принцессы Анны Леопольдовны, где в дальнейшем стал корнетом в Брауншвейгском кирасирском полку русской императорской армии. Он участвовал в турецких походах русской армии и слылся физически крепким и сильным человеком. Барон очень любил Россию, сохранил о ней незабываемые впечатления, которыми в дальнейшем щедро делился со своими многочисленными слушателями в своём родном городе Боденвердере. В некоторых исторических источниках упоминается о том, что в 1744 году в Риге Мюнхгаузен командовал почётным караулом, который сопровождал 14-летнюю принцессу Фике (Софии Фредерики Ангальт-Цербтской) – будущую императрицу Российскую Екатерину II по дороге в Петербург. С 1752 года он, вернувшись в свой родной город, стал полноправным владельцем наследства своих предков и до конца своих дней наслаждался благами жизни, рассказывая в кругу друзей и соседей небывалые истории о своих приключениях и достижениях. Он никогда не записывал свои истории, но поговаривали, что Мюнхгаузен обладал невероятным даром рассказчика, буйной фантазией и весёлым нравом, который умел привлечь внимание любого человека.

Дом, где он жил, в 1935 году стал собственностью города и с тех пор используется в качестве здания ратуши.

Этот город стал известен своим необыкновенным жителем. Сюда съезжаются многие туристы посетить мемориальную комнату, где хранятся вещи, принадлежащие барону: шпаги, оружие, охотничьи трофеи, мебель, посуда. Помимо этого там представлены рисунки, изображающие его подвиги и происшедшие с ним невероятные приключения.

На центральной площади Боденвердера, названной тоже в честь Мюнхгаузена, находится фонтан с бронзовыми фигурками и сюжетными композициями из бессмертных невероятных историй о приключениях барона.

Недалеко от этого дома-ратуши находится ещё одно излюбленное место Мюнхгаузена – охотничий домик, увешанный головами чучел животных, где он попыхивая своей трубкой и попивая пунш, рассказывал всем желающим соседям и друзьям невероятные приключения.

Мало кто его рассказы воспринимал всерьёз. Умер он всеми покинутым и одиноким. От него отвернулись многие родственники, считая, что своими глупыми историями он опозорил имя рода Мюнхгаузенов. Люди прозвали рассказчика «бароном лжи», а имя его стало нарицательным для обозначения безудержного враля. Охотничий домик Мюнхгаузена также окрестили «павильоном лжи». Но, не смотря на всё это, в литературе и в человеческом сознании Мюнхгаузен остался жизнерадостным, весёлым и неунывающим героем.

Истории Мюнхгаузена расходились по всем окрестностям и однажды ещё при его жизни в 1781 году в одном из номеров юмористического журнала «Путеводитель для весёлых людей» появились 16 напечатанных рассказов про приключения барона Мюнхгаузена. Автор остался неизвестным, видимо, это был кто-то из предприимчивых слушателей барона, кто решил анонимно обнародовать услышанные истории. Рудольф Эрих Распе, под чьим именем издавались первые книги о бароне Мюнхгаузене, обработал появившийся в журнале материал и превратил его в цельное произведение, идеей которого стало наказание лжи. Возможно предположить, что Распе мог и сам слышать какие-то истории Мюнхгаузена, поскольку долгое время он прожил в городке Геттингене, где часто бывал и сам барон. Мюнхгаузен любил проводить время и рассказывать о своих  приключениях в трактире гостиницы «Король Пруссии» этого города.

Поскольку писатель и литературовед Распе жил на время написания серии рассказов о  Мюнхгаузене в Лондоне, его книга была ориентирована на британского читателя – действие происходило в Англии и события в основном были связаны с морем и островами. Написано повествование было как бы от лица самого барона. Немецкий вариант книги о приключениях барона Мюнхгаузена вышел в 1786 году под именем Готфрида Августа Бюргера. Мюнхгаузен был жутко недоволен, что в этих неправдоподобных историях участвовал герой с полным именем барона. Однако эти «Удивительные приключения барона Мюнхгаузена» стали невероятно популярными во всей Европе.

2 других автора Генрих Шнорр и Карл Лебрехт Иммерман написали «Дополнения к приключениям барона Мюнхгаузена». Свою версию похождений Мюнхгаузена предложил и такой автор как В. Фон Шольц.

В России Мюнхгаузен стал общеизвестным героем благодаря Корнею Ивановичу Чуковскому, который перевёл и адаптировал текст книг для детей.

Нам он знаком как худощавый, невысокого роста немолодой человек с маленьким щегольским париком, бородкой и закрученными наверх усами и пенковой трубкой с коротким мундштуком. Именно таким его изображали ещё с середины 19-ого века.

Этот образ героя невероятных приключений впервые был представлен на иллюстрациях к книге Распе, которые нарисовал Гюстав Доре в 1872 году. На одной из них изображён бюст Мюнхгаузена с гордо поднятой головой. На основании постамента есть надпись «Mendace Veritas» («Истина во лжи»), а на гербе красуются три утки. По одной из версий, эта иллюстрация Мюнхгаузена является карикатурой на образ Наполеона III и на герб Бонопартов с изображением трёх пчёл.

Наполеон III и герб Бонопартов с изображением трёх пчёл

Не смотря на карикатурное начало, этот образ закрепился в сознании многих людей. Кстати говоря, Мюнхгаузен по определению не мог быть с усами, поскольку в 18 веке, когда он жил, усы и бородка не были в моде.

Изобретательность и находчивость барона Мюнхгаузена привлекала внимание многих художников и скульпторов многих стран и городов. 

Скульптор мануфактуры Meissen Александр Струк неоднократно обращался к тематике литературных персонажей. Мюнхгаузен стал очень яркой фигуркой из его коллекции. Он выбрал сюжет одной из самых невероятных приключений Мюнхгаузена — полёта барона на пушечном ядре. Рассказ повествует о том, что при осаде турецкого города барон решает попасть туда верхом на ядре, чтобы узнать сколько же пушек имеется в стане противника; решив, что обратно он не выбереться живым, он перепрыгивает на ядро, летящее навстречу, и возвращается в свой лагерь.

Ядро это вылетело из турецкой пушки в крепости Очаков, смертельно ранив двоих пажей Антона Ульриха Брауншвейгского.

Светлана Пономарёва – консультант «Арт-Салона» на улице Садова в Карловых Варах
Используемые источники: материалы, предоставленные производителями, интернет-сайты meissen.com, lladro.com, robbeberking.com,
антикварные форумы, научная литература по тематикам, связанным с технологией производства фарфоровых изделий и столового серебра
и с их производителями, на русском, немецком и английском языках

Метаморфозы Мюнхгаузена

Marc Lipovetsky. Munchhausen’s Metamorphoses

Марк Липовецкий (Университет Колорадо, Болдер, США; профессор; докт. филол. наук) [email protected].

УДК: 930.272

Аннотация:

В статье рассматриваются метаморфозы обра­за Мюнхгаузена в советской и постсоветской культуре: от пересказа Чуковского и «Возвращения Мюнхгаузена» С. Кржижановского до фильма М. Захарова по пьесе Г. Горина и образа «коллективного Мюнхгаузена» в культуре 2000—2010-х. Являясь воплощением самодостаточной лжи, Мюнхгаузен позволяет переформулировать представление о том, что является правдой. Активность обращений к этому образу свидетельствует о своеобразном кризисе правды, когда в обществе утверждается убежденность в том, что поиски правды бесплодны и разрушительны и что сама правда принесет больше бед, чем комфортная ложь, и т.п. Вместе с тем, в каждом «возвращении Мюнхгаузена» происходит переработка социального отчаяния в источник личной свободы, что, в свою очередь, может интерпретироваться как сигнал приближающихся социальных потрясений.

Ключевые слова: Мюнхгаузен, трикстер, ложь как искусство, К. Чуковский, С. Кржижановский, С. Писахов, Г. Горин, М. Захаров, В. Пелевин, П. Павленский

Mark Lipovetsky (University of Colorado, Boulder, USA; Professor; Doctor of Philology), [email protected].

UDC: 930.272

Abstract

Mark Lipovetsky examines the changing image of Munchhausen in Soviet and post-Soviet culture: from Chukovsky’s retelling and S. Krzhizhanovsky’s Return of Munchhausen to M. Zakharov’s film adaptation of G. Gorin’s play and the image of the “collective Munchhausen” in 2000—2010s culture. Embodying the self-sufficient lie, Munchhausen allows for a reformulation of the idea of what constitutes the truth. The frequent recurrences of this image testify to a peculiar crisis of the truth, when society affirms the conviction that searches for the truth are fruitless and that truth itself brings greater woe than a comforting lie, etc. At the same time, every “return of Munchhausen” involves a reworking of social despair into a source of individual freedom which, in turn, can be interpreted as a signal of pending soci­al upheaval.:

Key words: Munchhausen, trickster, lying as an art, Korney Chukovsky, Sigizmund Krzhizhanovsky, Stepan Pisakhov, Grigory Gorin, Viktor Pelevin

1

Если искать символы лжи как самодостаточного искусства, то вряд ли можно найти более узнаваемый и распространенный образ, чем барон Монхгаузен. Его литературная генеалогия восходит к 1785—1786 годaм, когда анонимно были опубликованы книги «Baron Munchausen’s Narrative of His Marvelous Travels and Campaigns in Russia», а затем и расширенное издание, «Singular Travels, Campaigns, Voyages, and Sporting Adventures of Baron Munnikhouson, Commonly Pronounced Munchausen» (к 1799-му выходит восемь изданий с разными дополнениями). Значительно позже обнаружилось, что автором книг был Рудольф-Эрих Распэ (1736—1794), естествоиспытатель и публикатор Лейбница, автор рыцарских аллегорий и вечный должник, продавший монеты из коллекции своего патрона и вынужденный после этого скрываться бегством. Знаменитый романтик Готфрид-Август Бюргер в том же, 1786-м и тоже анонимно перевел со своими добавлениями (включая сказку о шести чудесных слугах) книгу Распэ с английского, на котором она была написана, на немецкий, и именно эта книга испортила жизнь реальному Иерониму Карлу-Фридриху фон Мюнхгаузену (1720—1797). Последний, как известно, славился не только своими фантастическими рассказами, но и служил при дворе Анны Леопольдовны, участвовал в турецкой кампании, командовал почетным караулом, встречавшим будущую Екатерину Великую в Риге на пути в Петербург, и ушел в отставку (хоть и без пенсиона) в 1754 году[1].

Книги Распэ и Бюргера, породившие десятки, если не сотни переводов, подражаний и имитаций, стали своего рода фандомом XIX века (включившим в себя и самостоятельные романы Карла Либрехта Иммермана и Адольфа Элиссена). Мюнхгаузен вызвал к жизни такое невероятное, если не уникальное для книжной культуры, количество подражаний и вариаций в силу особой культурной функции. Мюнхгаузен — трикстер эпохи Просвещения, и как всякий трикстер, он амбивалентен. С одной стороны, он, казалось бы, опровергает рациональность, рассказывая небылицы. С другой, все его небылицы имеют четкое рациональное или, чаще, квазирациональное объяснение (обычно исходящее из жанровых условностей травелога — описания путешествия в дальние неизведанные страны), являясь одновременно утверждением торжества разума над неблагоприятными обстоятельствами и пародией веры во всесилие интеллекта. Скажем, рассказ о том, как ему удалось уложить тысячу белых мед­ведей перочинным ножом, Мюнхгаузен предваряет указанием на смертоносную роль точки на вершине спинного хребта. Истории барона предполага­ют довольно четкую семиотическую модель, поддающуюся воспроизводству и потому тиражируемую. Они всегда строятся на сочетании невероятности с уверениями в правдивости и рациональными аргументами, подкрепляемыми стилистикой повествования, отсылающего к авторитетным дискурсивным образцам. (Отсюда, кстати, так называемая «трилемма Мюнхгаузена», объемлющая случаи дурной бесконечности в аргументации.)

Однако, вдобавок, приключения Мюнхгаузена, как правило (хотя и не всегда), содержат третий элемент, который можно обозначить как автореференциальность. Мир, скрывающийся под пологом снега, из истории, открывающей книгу, может быть прочитан как метафора белого листа бумаги, внутри которой скрыт целый мир. Разрезанная пополам лошадь, переливающая воду в растущее позади озеро, самоиронично репрезентирует повествование, не сдержанное привычными границами правдоподобия («полив»). Постоянные полеты барона на ядрах (и вместо ядер), как и быстрорастущий, достигающий Луны, но так же быстро сохнущий тростник, имитируют полеты воображения. Несколько эпизодов выскакивания зверя из собственной шкуры (лиса, волк) могут быть прочитаны как аллегории письма, основанного на выходах за пределы привычных идентичностей, тогда как серийное проглатывание утками кусочка сала и насаживание уток на шомпол, использованный вместо пули, метафорически освещают как композицию книги, так и процесс ее чтения и т.п. Я уже не говорю о вытаскивании себя (вместе с конем) из болота за волосы, что соотносится и с полетами барона, и с животными, выскакивающими из собственной шкуры, но также предполагает и множество других интерпретаций, которые могут быть спроецированы как на текст приключений, так и вовн­е. Например, у Ницше в «По ту сторону добра и зла» читаем: «Желание “свободы воли” в том метафизическом, суперлативном смысле, который, к сожалению, все еще царит в головах недоучек, желание самому нести всю без изъятия ответственность за свои поступки, сняв ее с Бога, с мира, с предков, со случая, с общества, — есть  не что  иное, как  желание быть той самой causa sui и с более чем мюнхгаузеновской смелостью вытащить самого себя за волосы в бытие из болота Ничто» [Ницше 1997: 256].

В чем смысл автореференциальности небылиц Мюнхгаузена? Вероятно, в том, чтобы подчеркнуть значение собственно творческого акта, понятого как трансценденция, основанная на фантазии, как метод, снимающий несовмес­тимость рационально объяснимого и невероятного. В творческом акте эта эпистемологическая граница разрушается, создавая ту самую лиминальную зону, которая всегда является атрибутом трикстерской свободы. В данном случае Мюнхгаузен вовлекает в эту зону и читателя. Такой подход, думается, объясняет, почему популярность Мюнхгаузена, далеко выходя за пределы Просвещения, вместе с тем, сохраняет видимую связь с его атрибутикой (в том числе и в новейших изданиях, где приключения барона служат поводом для арифметических и физических задачек).

В России первое переложение приключений барона появляется в 1791 го­ду, затем ряд новых переводов и пересказов выходит в 1860-е, 1870-е, 1900-е, 1910-е и 1920-е годы. Вообще в России с 1888 по 2008-й (по данным РГБ) вышло более 130 изданий «Мюнхгаузена», что свидетельствует о колоссальной попу­лярности. Русскоязычному читателю (и зрителю) Мюнхгаузен известен так же хорошо, как и немецкому, и намного лучше, чем англоязычному или франкофонному. Как отмечает А. Сенькина, пользуясь успехом у русских чита­телей, «Мюнхгаузен» еще в XIX веке подвергался жестокой критике в педагогической печати за «безыдейный фантастический элемент» — как писал критик журнала «Женское образование» в 1883 году (цит. по: [Сенькина 2012: 107]). Казалось бы, эта же безыдейность, вдобавок к аристократическому проис­хождению баро­на, должна была поставить крест на знаменитых переложени­ях К. Чуковского — первый вариант которого появился в 1923-м, второй в 1927-м. Как показала С. Леонтьева, книга Чуковского действительно попала в самый центр критичес­ких дискуссий 1920-х годов о роли фантазии и праве на фантазию в советской детской литературе (см.: [Леонтьева 2009]). Однако, вопреки ожиданиям, книга о Мюнхгаузене получает одобрение Горького в речи на Первом съезде советских писателей и с тех пор переиздается чуть ли не ежегодно (о причинах — чуть ниже).

Одновременно происходит развитие кинематографической и мультипликационной мюнхгаузианы, включающей фильм Жоржа Мельеса 1911 года (его проект фильма о бароне, задуманный совместно с дадаистами, к сожалению, остался неосуществленным), цветной фильм Йозефа фон Баку, снятый на студии УФА в 1943 году (по сценарию еврея Э. Кестнера и под личным патронажем Геббельса), «Baron Prášil» (1961) Карела Земана и «Приключения барона Мюнхгаузена» (1988) Терри Гиллиама. Не отстает и советское кино: первый мультфильм появляется в 1967 году (реж. Анатолий Каранович), затем следует мультсериал «Приключения барона Мюнхаузена» (реж. Н. Лернер, 1973—1995), в 1979-м выходит «Тот самый Мюнхгаузен» М. Захарова по пьесе Г. Горина. Если учесть, что фильм Земана постоянно шел в советских кинотеатрах (на детских сеансах), то станет понятно, что барон Мюнхгаузен был такой же частью советской культуры, как Буратино, Чебурашка или Штирлиц (с последним его сближали ярко выраженная «западность» и, более того, аристократизм). Мюнхгаузен встраивается в ряд советских трикстеров (Хулио Хуренито, Остап Бендер, Воланд и свита и т.п. вплоть до Сандро из Чегема), воплощая свободный, игровой цинизм (кинизм, по терминологии П. Слотердайка), противоположный общепринятому советскому (модерному) цинизму, свойственному как власти, так и ее субъектам[2].

Несмотря на постоянную ассоциацию между легендарным бароном и бесстыдной, но бескорыстной и увлекательной ложью и несмотря на устойчиво позитивную репрезентацию, значение этого тропа меняется на протяжении советской культурной истории. Именно с этой точки зрения я хотел бы крат­ко рассмотреть ряд советских и постсоветских интерпретаций Мюнхгаузена. В част­ности, сам пересказ Чуковского (по сравнению с оригиналом), «Возвращение Мюнхгаузена» (1927) С. Кржижановского, цикл «Северный Мюнхгаузен» (1938) С. Писахова, пьесу Г. Горина «Самый правдивый» и поставленный по ней фильм М. Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» (1979) и несколько постсоветских образов «коллективного Мюнхгаузена».

2

Первой в ряду советских Мюнхгаузенов, несомненно, возвышается версия этого персонажа, созданная К. Чуковским. Надо сказать, что подход к барону, предложенный Чуковским, удивительно совпал с тем, что Горький ожидал от всей советской литературы. На Первом съезде советских писателей (1934) он утверждал, что новая советская литература должна прежде всего ориентироваться на фольклор (о котором у основоположника соцреализма были довольно фантастические представления, например, он уверял, что «фольклору совершенно чужд пессимизм», забывая, например, о похоронных плачах и лирических песнях). В частности, Горький говорил: 

Я снова обращаю ваше внимание, товарищи, на тот факт, что наиболее глубокие и яркие, художественно совершенные типы героев созданы фольклором, устным творчеством трудового народа. Совершенство таких образов, как Геркулес, Прометей, Микула Селянинович, Святогор, далее — доктор Фауст, Василиса Премудрая, иронический удачник Иван-дурак и наконец — Петрушка, побеждающий доктора, попа, полицейского, чорта и даже смерть, — все это образы, в создании которых гармонически сочетались рацио и интуицио, мысль и чувство. Такое сочетание возможно лишь при непосредственном участии создателя в творческой работе действительности, в борьбе за обновление жизни [Первый съезд 1992: 8].

И далее: «Подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества, которое непрерывно и определенно влияло на создание таких крупнейших произведений книжной литературы, как, например, “Фауст”, “Приключения барона Мюнхгаузена”, “Пантагрюэль и Гаргантюа”, “Тиль Уленшпигель” де Костера, “Освобожденный Прометей” Шелли и многие другие» [Там же].

Опережая эти требования почти на десятилетие, Чуковский максималь­но «офольклорил» Мюнхгаузена — выбрал самые броские истории, изложил их простым и динамичным языком и полностью исключил всю книжность, философичность, квазинаучность и галантность повествования барона. По­терявший непроизносимую согласную Мюнх(г)аузен под пером Чуковского превра­тился в сказочный персонаж — самозабвенного враля, увлеченного собственной способностью к безудержной фантазии. Именно поэтому Чуковский использовал аргумент «от Мюнхгаузена» в тот момент, когда сам стал ми­шенью политической кампании «против чуковщины», инициированной Н. Крупской и продолженной К. Свердловой (1928—1929). В статье «Разговор о Мюнхаузене» (1929, впоследствии вошедшей в книгу «От двух до пяти»), Чуковский писал:

— Но позвольте, — пробую я возразить. — Ведь именно при помощи своих фантазий и сказок эта книга утверждает ребят в реализме. Самый хохот, с которым встре­чают они каждую авантюру Мюнхаузена, свидетельствует, что его ложь им ясна. Они именно потому и хохочут, что всякий раз противопоставляют его измышлениям реальность. Тут их боевой поединок с Мюнхаузеном, поединок, из которого они неизменно выходят каждый раз победителями. Это-то и радует их больше всего. Это повышает их самооценку. «Ага, ты хотел нас надуть, не на таков­ских напал!» Тут спор, тут борьба, тут полемика, и их оружие в этой борьбе — реализм. Пойдите спросите ребят, поверили ли они хоть единому слову Мюнхаузена, — они прыснут вам прямо в лицо. И вы оскорбляете их своей дикой боязнью, как бы их не одурачили небылицы Мюнхаузена! Это ли не издевательство над девятилетним гражданином Советской страны — считать его таким беспросветным глупцом, который способен поверить, что топоры взлетают на луну! [Чуковский 2001].

Логика этих рассуждений парадоксальна: фантазия Мюнхаузена — это то, что вызывает комический эффект, тем самым «утверждая ребят в реализме». Однако даже если избранная Чуковским риторика носила тактический характер, тем не менее важно подчеркнуть, что для него Мюнхгаузен комедийно воплощает ценности Просвещения, и прежде всего рационализм, который, как упорно доказывает Чуковский, не исключает, а, наоборот, требует воображения и фантазии для своего развития.

Показательно, что таким же — правда, последним — рыцарем Просвещения Мюнхгаузен изображен и в повести Сигизмунда Кржижановского «Возращение Мюнхгаузена» (1927). Недаром этот Мюнхгаузен заявляет: «Одна и та же историческая дата привела нас в мир: меня и Канта» [Кржижановский 2001: 164]. Правда, Мюнхгаузен сразу же подчеркивает свою роль трикстера по отношению к главному философу Просвещения: «…в основном наши мыс­ли не раз встречались: так, наблюдая, как взвод версальцев, вскинув ружья, целился в безоружных коммунаров (это было у стен Пер-Лашеза), я не мог не вспомнить один из афоризмов кёнигсбергского старца: “человек для человека — цель и ничем, кроме цели, быть не должен”» [Там же]. Написанная в явной полемике с версией Чуковского — а также в диалоге с «Хулио Хуренито» Эренбурга — повесть Кржижановского сатирически изображает советский быт как уподобляющийся или даже подражающий мюнхгаузеновским фантазиям: лошади распилены надвое для удвоения тягловой силы, поезд едет на топливе из книг, но часто останавливается, потому что ведущий поезд «маши­нист из профессоров» не может сжечь книжку, не прочитав ее. «Все съеде­но — до церковных луковиц включительно» [Там же: 187], питательные пункты раздают по маковой росинке на человека, «чтобы никто не мог сказать, что у него росинки во рту не было» [Там же: 194], а мюнхгаузеновский метод ловли уток на один и тот же кусочек сала, насаженный на бечевку, становит­ся основанием «мюнхпита» — системы питания голодающих. Из экономии средств в магазинах продают палки об одном конце. По поводу последнего обстоятельства барон получает разъяснение от самого Ленина: «Это правда: наши палки об одном конце, наша страна об одной партии, наш социализм об одной стране, но не следует забывать и о преимуществах палки об одном конце: по крайней мере ясно, каким концом бить. Бить, не выбирая меж тем и этим» [Там же: 191]. Вообще, как полагает В. Перельмутер, Мюнхгаузен вступает в этой повести в двойнические отношения не только с Кантом, но и с Лениным и даже с самой революцией, позируя на пьедестале, оставшемся от снесенного памятника Александру III и предназначенного для так и не воздвигнутого монумента революции [Там же: 653].

Обращает на себя внимание то, что все «чудеса» советского мира, описанные Мюнхгаузеном, являются материализацией языковых метафор или произ­водными языковой игры. Мир фантазмов, таким образом, является в первую очередь феноменом языка, захватившего всю полноту власти над социумом. Вместе с тем, конечно, этот аспект «Возвращения Мюнхгаузена» воплощает присущую семиотике этого персонажа автореференциальность и в то же время отражает особенности стиля Кржижановского.

Итак, с одной стороны, Мюнхгаузен соприроден советскому миру постольку, поскольку сам советский мир основан на (его) фантазмах. Кржижановский — устами своего героя — даже подводит под эту аналогию (квази)математическую теорию, предлагая считать барона симптомом нарастающего «эффекта нереальности»: «Итак, стоит только числу так назы­ваемых событий или опытов превысить единицу, появляется Бернулли, теоре­ма нарастания больших чисел и теория вероятностей приводятся в дейст­вие. Но стоит тому же числу событий чуть сгорбиться, сделаться меньше еди­ни­цы, и с такой же необходимостью появляются: Мюнхгаузен, контртеорема, за­кон несбывшихся событий и недождавшихся ожиданий, колеса вертятся в противоположную сторону — и теория невероятностей на полном ходу. Вы уронили трубку, сэр. Вот — прошу вас» [Там же: 233]. Однако в финале повести Мюнхгаузен «прощается с алфавитом» и уходит в небытие: по логике Кржижа­новского, тор­жество фантазма над реальностью, поглощение реальности фантазмами парадоксальным образом поражает и творца фантазмов: ведь его лиминальная зона свободы располагается на границе между реальностью и воображением. Но когда эта грань размывается, то и Мюнхгаузену не остается места нигде, кроме книжной страницы: «Я видел: факты в основном контуре стали фан­тазмами, а фантазмы фактами, и тьма вкруг летучей мыши звенела тысячами колокольцев; каждый удар крыла о нить, вкруг каждого слова, каждого движения пера — изнизанный звоном смеющийся воздух. Я и сейчас это слышу. И в яви, и в сне. Нет-нет. Довольно. Пусть распахнут тьму и выпустят птицу: зачем ее мучить, раз опыт сорван?!» [Там же: 251]. 

В скобках замечу, что позиция, сходная с позицией Мюнхгаузена у Кржижановского, интериоризирована Хармсом и наиболее явно проступает в его текстах 1930-х годов, написанных как бы «от первого лица», — таких, как «Как я растрепал одну компанию», «Я родился в камыше», «Теперь я расскажу, как я родился…», «Воспоминания одного мудрого старика», «Меня называют капуцином», «Синфония № 2», «Реабилитация». Впрочем, в отличие от Хармса, упивающегося свободой от оков рационализма, Кржижановский, как и Чуковский, превращает ложь Мюнхгаузена в педагогику рациональности и реализ­ма. В «Возвращении Мюнхгаузена» великий лжец тоже оказывается несовместим с жизнью, в которой торжествует «страна, о которой нельзя солгать» [Там же: 253]. Но не потому, что в этой стране торжествуют правда и рациональность (как имплицитно следует из автокомментария Чуковского), а совсем наоборот. О Советской России нельзя солгать, потому что она сама соткана из лжи и фантазма. Повесть о Мюнхгаузене поэтому вырастает в прощание с реальностью — понятой как рациональная целостность — и ностальгическое любо­вание критикой европейского Просвещения, невозможной вне его логических и дискурсивных границ. Отсюда подчеркнутая «европейскость» барона и его двойственная позиция по отношению к СССР: с одной стороны, он гость и наблюдатель, с другой — духовный отец страны фантазмов:

И я бросил свою фантазию внутрь темного и пустого для меня четырехбуквия: СССР. Она кружила от знака к знаку, и мне казалось, что ни разу крылья ее не зацепили о реальность, фантазмы скользили мимо фактов, пока не стала выштриховываться небывалая страна, мир, вынутый из моего, Мюнхгаузенова глаза, который был, на мой взгляд, ничем не хуже и не тусклее мира, втискивающегося своими лучами насильно извне внутрь наших глаз.

Я работал с увлечением, предвкушая эффект, когда сооружение из вымыслов, взгроможденных друг на друга, закачавшись, рухнет на лбы моих слушателей и читателей. О, как должны будут развесить рты лондонские зеваки, пялившие глаза на зеленые спирали моих бобов, когда я вовью их умы в пестрые спирали фантазмов! [Там же: 246].

Если у Чуковского Мюнхгаузен воплощает (и провоцирует) торжество советского рационализма, то у Кржижановского он воплощает гибель реальности, основанной на ценностях европейского Просвещения. Что перед нами: противоположные решения или противоположные интерпретации одного и того же культурного состояния? Скорее последнее, о чем свидетельствует цикл сказок Степана Писахова «Северный Мюнхгаузен» (1936). Писахов идет еще даль­ше Чуковского по пути фольклоризации великого лжеца. Он окончатель­но превращает героя в тип повествования и полностью разрывает связь между мюнхгаузеновским дискурсом и европейским Просвещением. Более того, под пером Писахова «мюнхгаузиада» становится маркером культурного изоляционизма, гордого собственной обособленностью не только в пространстве, но и во времени: несмотря на присутствие чиновников, исправников и полицейских, Наполеона и японской войны, в мире писаховского Севера никогда не заканчиваются мифологические времена первоначал. Впрочем, с Кржижановским Писахова сближает все та же автореферентность: он создает мир, всецело производный от языка и языковых оборотов:

В стары годы морозы жили градусов на двести, на триста. На моей памяти доходило до пятисот. Старухи сказывают — до семисот бывало, да мы не очень верим. Что не при нас было, того, может, и вовсе не было. На морозе всяко слово как вылетит — и замерзнет! Его не слышно, а видно. У всякого слова свой вид, свой цвет, свой свет. Мы по льдинкам видим, что сказано, как сказано. Ежели новость кака али заделье — это, значит, деловой разговор — домой несем, дома в тепле слушам, а то на улице в руках отогрем. В морозны дни мы при встрече шапок не снимали, а перекидывались мороженым словом приветным. С той поры повелось говорить: словом перекидываться. В морозны дни над Уймой морожены слова веселыми стайками перелетали от дома к дому да через улицу. Это наши хозяйки новостями перебрасывались. Бабам без новостей дня не прожить [Писахов 1989: 21].

Писахов может быть прочитан как родоначальник целой стилистической традиции — которую трудно не связать с Мюнхгаузеном. Аналогии к писаховскому «Северному Мюнхгаузену» обнаруживаются, например, в монологе Венички из «Москвы—Петушков» Вен. Ерофеева, посвященном путешествиям по Европе, общению с Луиджи Лонго, Сартром и Симоной де Бовуар и т.п., — монологе, пародийно совмещающем клише советской международной жур­налистики с интимностью интонации мемуаров Эренбурга. Аналогичным обра­зом, мюнхгаузеновский дискурс изнутри обособляет сельский мир у деревенщиков — Белова в «Бухтинах вологодских», Шукшина в «Печках-лавочках». Эта функция мюнхгаузеновского дискурса — как основания опреде­ленного типа письма — сохраняет свою актуальность и у других авторов 1960—1980-х годов: в прозе Юрия Коваля (также известен своими сценариями по Писахову и Шергину) — прежде всего, в его «Суере-Выере»; Юза Алешковского («Николай Николаевич», «Кенгуру», «Рука») и, в известной степени, Васи­лия Аксенова — от авантюрного романа «Джин Грин, неприкасаемый» (написанного в сотрудничестве с Г. Поженяном и Овидием Горчаковым, под псевдонимом Геннадий Горпожакс) до «Острова Крыма» с его мюнхгаузеновской картиной России, миновавшей советский период. 

Во всех этих текстах, как и у самого Писахова, обособленность «зоны рассказчика» от окружающего мира — обособленность эта может быть географической, политической или культурной — обусловливает «производство» реальности из словесной игры. Иначе говоря, изоляция становится почвой для свободного полета фантазии. Таким образом этот Мюнхгаузен или, вернее, мюн­хгаузеноподобный дискурс маркирует непреодолимые границы между социальными и культурными мирами — таким образом реализуется жанровая специфика приключений барона в дальних странах.

Надо сказать, что последняя функция мюнхгаузеновского дискурса вряд ли является специфически советской. Достаточно вспомнить гоголевского Хлестакова и его феерическое вранье о Петербурге. Думается, что семантика мюнхгаузеновской лжи в данном контексте непрямо, но достаточно отчетливо связана с мотивом безвластия — полет фантазии в данном случае компенсирует и одновременно оттеняет реально отсутствующие возможности, скованность и ограниченность свободы рассказчика небылиц о дальних странах.

Как видим, в советской интерпретации трикстер эпохи Просвещения постепенно становится комедийным воплощением романтической свободы или, вернее, тоски по ней. Именно свобода интеллекта и воображения, понятая как компенсация за отсутствие социальной свободы, служит в мюнхгаузеновском тексте эстетическому оправданию лжи, придавая ей, хоть и в иронической модальности, несомненную культурную респектабельность.

3

Более того, мюнхгаузеновская фантазия, по мере культурного освоения, превращается в метафору интеллектуальной и поэтической свободы, порождающей самобытные и самодостаточные миры. Такая интерпретация Мюнхгаузена полностью отрывает его от просветительской традиции и помещает в романтические контексты[3].

В советском контексте эта функция довольно быстро перерастает в метафору позиции внутреннего или внешнего эмигранта, способного выходить за пределы социальных конвенций и жить по логике, не совместимой с той, что принимается за правду. Эту метаморфозу осуществляет Григорий Горин в своей пьесе «Самый правдивый», известной прежде всего по фильму Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» (1979). Именно об этом фильме стоит говорить как о более влиятельном культурном феномене, который радикально переосмыслил образ великого лжеца и, по существу, начал новый цикл в его освоении русско­й культурой. Вряд ли Горин читал «Мюнхгаузена» Кржижановского — генеа­логия его барона восходит к Евгению Шварцу, писателю, близкому Кржижановскому по типу таланта, но ориентированному на романтическую, а не рационалистическую традицию. Однако «Тот самый Мюнхгаузен» подхватывает сюжет там, где его завершает Кржижановский. Горин заново изобретает Мюнхгаузена, превращая бывшего трикстера в ироничного культурного героя, а его небылицы в материализацию индивидуальной свободы мысли и воображения — романтической по всем статьям.

Следуя типологии Ильи Герасимова, можно сказать, что Мюнхгаузен Чуковского и Писахова в положительном смысле, а Мюнхгаузен Кржижановского в негативном фиксировали наступление нового типа модерности. И. Герасимов называет его «плебейской модерностью», основанной на «понятиях, а не законах, принципы которой описываются не языком абстрактных кате­горий, а языком тела и насилия [Gerasimov 2013]. Мудрено ли, что Кржи­жановскому (и не ему одному!) эта модерность представилась как крушение реальности, стоящей на фундаменте Просвещения. В этом смысле Мюнхга­узен в 1930—1950-е воспринимается как не связанный напрямую с совре­менностью — а потому «безопасный» трикстер, которому самое место в детской литературе. А Горин пересоздает Мюнхгаузена для нового типа советской модерности, формирующейся начиная с 60-х годов вокруг нового класса интеллигенции, прежде всего — научной и технической, как нового лидера модернизации, с относительно новой — индивидуалистической — системой ценностей [Там же].

Но именно репутация Мюнхгаузена как безопасного трикстера стала при­емом эзопова языка, позволившим Захарову и Горину снять в 1979 году фильм, прославляющий диссидента. Ведь, разумеется, самой выдающей чертой героя, созданного в «Том самом Мюнхгаузене», является «рецессивная» часть его семиотики — а именно то, что он никогда не врет. Горин превращает это — заведомо ложное — измышление в новую теорию невероятности, если следовать Кржижановскому. Фантазии Мюнхгаузена в этом контексте представляют романтическую свободу жить и мыслить по-своему, не считаясь с унылыми социальными конвенциями застойного «общественного договора». Действительной ложью в этом контексте становится жизнь, которая принимается за норму — но на деле строится на цинических подменах.

Горинско-захаровский Мюнхгаузен — это, прежде всего, художник, романтическо-модернистского склада: он создает невероятную субъективную ре­аль­ность, которая, первоначально шокируя, в конечном счете становится правдо­й (поскольку реальность формируется культурой, а не наоборот). Это именно тот тип артиста, который культивировался в андеграундной культуре (от «Моск­вы—Петушков» до «Школы для дураков»).  Этот Мюнхгаузен создает вокруг себя лиминальное пространство, которое одновременно служит ему защи­той и раздражителем для окружающих (см. сопоставимые топосы хипповского сквота или котельной в культуре 1970—1980-х). Примечательны подчеркнутая «иностранность» этого пространства, его насыщенность ассоциациями с европейской классической культурой, а также его открыто перформативный характер — присутствие оркестра в кадре захаровского фильма в этом смысле очень важный жест.

И несмотря на стилизованный характер трансгрессий этого Мюнхгаузена, он, сыгранный неотразимым О. Янковским, безусловно, становится самым обаятельным и привлекательным героем конца эпохи, порождая целый ряд вариаций — от Макарова в исполнении того же Янковского в «Полетах во сне и наяву» Р. Балаяна (1982) до Костика — О. Меньшикова из «Покровских ворот» М. Козакова (1982).

Мюнхгаузен надолго исчез из российской культуры в 1990-е, пока не появился в романе Пелевина «Священная книга оборотня» (2003). Контекст, впрочем, был самым неожиданным. В этом романе, как многие, наверное, помнят, действует философствующая лиса-оборотень А Хули — сама древний трикстер. Именно ей принадлежит следующее рассуждение об альгодицее (по выражению П. Слотердaйка [Слотердайк 2009: 674—686]), пародирующее, разумеется, сон Пьера Безухова о хрустальном глобусе, состоящем из перетекающих друг в друга капель:

Вы знаете историю про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота?

— Знаю, — сказал шофер. — В кино даже видел.

— Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только надо представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения в том, что стоит ему отпустить свои яйца, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть просто сосуд боли с седой косичкой, и если исчезнет боль, исчезнет он сам. <…>

— Понял, понял, — ответил он. — Не дурак. И что же твой Мюнхгаузен, боится отпустить свои яйца?

— Я же говорю, тогда он исчезнет.

— Так, может, лучше ему исчезнуть? На фиг нужна такая жизнь?

— Верное замечание. Именно поэтому и существует общественный договор.

— Общественный договор? Какой общественный договор?

— Каждый отдельный Мюнхгаузен может решиться отпустить свои яйца, но… <…>

— Что «но»? — спросил шофер. Я пришла в себя.

— Но когда шесть миллиардов Мюнхгаузенов крест-накрест держат за яйца друг друга, миру ничего не угрожает.

— Почему?

— Да очень просто. Сам себя Мюнхгаузен может и отпустить, как вы правильно заметили. Но чем больней ему сделает кто-то другой, тем больнее он сделает тем двум, кого держит сам. И так шесть миллиардов раз. Понимаете?

— Тьфу ты, — сплюнул он, — такое только баба придумать может.

— И снова с вами не соглашусь, — сказала я. — Это предельно мужская картина мироздания. Я бы даже сказала, шовинистическая. Женщине просто нет в ней места [Пелевин 2007: 43—45].

На фоне предыдущих эволюций образа Мюнхгаузена эта интерпретация предстает неожиданной со всех сторон. Во-первых, Мюнхгаузен у Пелевина связан с болью и круговой порукой, а не со свободным полетом воображения. Вместо подвига, вдохновившего Ницше на рассуждение о свободе воли, мы видим материализацию грубой метафоры «держать за яйца». Во-вторых, барон становится здесь олицетворением «общественного договора», а не выхода за его пределы. В-третьих, его поступок лишен всякой фантастичности, а предстает занятием, обычным для всех без исключения. Так, перед нами образ коллективного Мюнхгаузена — лишенного исключительности в силу того, что его «небылицы» превратились в социальный (или глобальный?) modus vivendi.

О том, что эта новая концепция Мюнхгаузена не потеряла актуальность с момента появления романа Пелевина, свидетельствует поразительное со­звучие между рассуждением лисы А Хули и акцией Петра Павленского «Фиксация» (2013), в ходе которой художник прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади. Можно сказать, что Павленский смоделировал фрактал пелевинской картины мира: одного из многих мюнхгаузенов, которого «держит за яйца» безвластие таких же, как он (безличные камни брусчатки). Локализация акции в непо­средственной близости к Кремлю, разумеется, актуализировала проблематику влас­ти и безвластия. Однако проекция пелевинского образа — скорее всего, не запла­нированная Павленским — придает его «живой скульптуре» многомерность. Во всяком случае, не будет преувеличением сказать, что в этой акции пелевинская картина мира реализована с мучительной наглядностью.

Эта серия трансформаций отражает изменения, происходящие с тропом трикстера в 1990-е и 2000-е годы. Трикстерство лишается поэтического орео­ла, поскольку воспринимается как всеобщий метод цинического выживания, как новый общественный договор. Отсюда и образ коллективного Мюнхгаузе­на — не только у Пелевина, но и в таких популярных спектаклях, а затем фильмах, как «День радио» (2001/2008), «День выборов» (2003/2007) и «День выборов—2» (2016). Показательно, что создатели этих спектаклей и фильмов начинают с относительно безобидной мюнхгаузиады сотрудников модной московской радиостанции «Как бы радио», которые затем превращаются в политтехнологов. В последнем «Дне выборов», самый яркий из Мюнхгаузенов — Ками­ль (Камиль Ларин), прославившийся знаменитым рассказом о редких зверях, вроде подкустового выползня, сам становится властью. Премьера «ДВ-2» происходит всего за месяц до того, как вся семиотика мюнхгаузеновского акта была разыграна президентом во время его ежегодной прямой линии. Я имею в виду доверительно-убедительный рассказ Путина о покупке Ролдугиным на офшорные 2 млрд. долларов такого количества скрипок и виолончелей Гварнери и Страдивари для музыкантов России, что покупавший еще и в долгу остался[4]. Вы спросите — а как же автореференциальность мюнхгаузеновского вранья? Она, я полагаю, налицо: ведь на криминальном арго «играть на скрип­ке» означает «пилить тюремную решетку».

Если первый цикл мюнхгаузеновских метаморфоз в советской культуре охватывал трансформацию клоуна Просвещения в героя плебейской модерности, то второй — объединяющий позднесоветскую и постсоветскую культуру, может быть описан как превращение романтического диссидента в циничного президента, воплощающего коллективного Мюнхгаузена и олицетворяемый великим лжецом «общественный договор». Существо этого договора Дмитрий Бутрин в августе 2014-го формулирует так: «… в России в последние месяцы наблюдается одна из самых величественных за последние десятилетия попыток легализации статуса публичной лжи (в данном выше определении), если эта ложь может продемонстрировать за собой сколь-нибудь массовую общественную поддержку» [Бутрин 2014].

Как видим, интерпретации Мюнхгаузена не иссякают. Можно полагать, что актуализация этого образа — как в прямых формах, так и в образе мюнхгаузеноподобных персонажей и производного дискурса, внезапно обретающих массовую популярность, — может служить симптомом особого рода кризиса. Кржижановский, как упоминалось, считал Мюнхгаузена симптомом исчез­новения реальности — или вернее, прежнего чувства реальности. Этот же кризис можно описать как кризис идеи правды, когда в обществе утверждает­ся убежденность в том, что поиски правды бесплодны и разрушительны, что сама правда, буде она явится миру, непременно обманет ожидания прав­до­иска­телей и принесет больше бед, чем комфортная ложь и т.п. Наступая после време­ни реформ и несбывшихся социальных ожиданий, этот кризис свя­зан с укореняющимся в культуре сознанием безнадежности и стагнации. Следовательно, каждое «возвращение Мюнхгаузена» становится маркером того, что в обществе утвердилась и закрепилась новая редакция общественного дого­вора.

Сам образ Мюнхгаузена, таким образом, всегда двойственен — олицетворяя ложь как искусство, он вместе с тем воплощает нереализованную (и опасную) потребность в отказе от лжи. Вот почему «синдром Мюнхгаузена», свидетельствуя об исчерпанности всех более или менее реалистических надежд на социальные перемены, в то же время сигнализирует о превращении со­циального отчаяния в источник личной свободы, что, в свою очередь, служит знаком приближающихся социальных потрясений — не обязательно позитивных, но всегда значительных.

Библиография / References

[Блюм 1978] — Блюм А.В. Каратель лжи, или Книжные приключения барона Мюнхгаузена. М.: Книга, 1978.

(Bljum A.V. Karatel’ lzhi, ili Knizhnye prikljuchenija barona Mjunhgauzena. Moscow, 1978.)

[Бутрин 2014] — Бутрин Д. К новой лжи // InLiberty. 22. 08. 2014. http://www.inliberty.
ru/blog/1673-k-novoy-lzhi.

(Butrin D. K novoj lzhi // InLiberty. 22. 08. 2014.)

[Кржижановский 2001] — Кржижановский С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2. СПб.: Симпозиум, 2001.

(Krzhizhanovskij S. Sobr. soch.: In 5 vols. Vol. 2. Saint Petersburg, 2001.)

[Леонтьева 2009] — Леонтьева С. «На фак­те все такое было или наврато?» (Мюнхгаузен в контексте детской литературы НЭПа) // Münchhausen and Münchhauseniad / Под ред. Ф.П. Федорова. Даугавпилс: Daugavpils Univ. Akad. Apgāds Saule, 2009. С. 44—58.

(Leont’eva S. «Na fakte vse takoe bylo ili navrato?» (Mjunhgauzen v kontekste detskoj literatury NJePa) // Münchhausen and Münchhauseniad / Ed. by F.P. Fedorov. Daugavpils, 2009. P. 44—58.)

[Лурье, Парфененко, Сенькина 2009] — Лурье М., Парфененко К., Сенькина А. Детские издания «Приключения баро­на Мюнхгаузена» в России: от безымян­ного перевода середины ХIX века до пере­сказа Корнея Чуковского // Münch­ha­usen and Münchhauseniad / Под ред. Ф.П. Федорова. Даугавпилс: Daugavpils Univ. Akad. Apgāds Saule, 2009. С. 17—43.

(Lur’e M., Parfenenko K., Sen’kina A. Detskie izdanija «Prikljuchenija barona Mjunhgauzena» v Rossii: ot bezymjannogo perevoda seredi­ny ХIX veka do pereskaza Korneja Chukovskogo // Münch­hausen and Münchhauseniad / Ed. by F.P. Fedorov. Daugavpils, 2009. P. 17—43.)

[Ницше 1997] — Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1997.

(Niezshe F. Sochinenija: In 2 vols. Vol. 2.  Moscow, 1997.)

[Пелевин 2007] — Пелевин В. Священная кни­га оборотня. М.: Эксмо, 2007.

(Pelevin V. Svjashhennaja kniga oborotnja. Moscow, 2007.)

[Первый съезд 1992] — Первый съезд советских писателей: Стенографический отчет. М.: Сов. писатель, 1992.

(Pervyj s’ezd sovetskih pisatelej: Stenograficheskij otchet. Moscow, 1992.)

[Писахов 1989] — Писахов С. Сказки. Петрозаводск: Северо-Западное книжное изд-во, 1989.

(Pisahov S. Skazki. Petrozavodsk, 1989.)

[Сенькина 2012] — Сенькина А. Почему Мюнхгаузен не попал в хрестоматии для детей? («Приключения барона Мюнхгаузена» в педагогической критике конца XIX — начала XX веков) // Детские чтения. Т. 2. Вып. 2. Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2012. С. 106—114.

(Sen’kina A. Pochemu Mjunhgauzen ne popal v hrestomatii dlja detej? («Prikljuchenija barona Mjunhgauzena» v pedagogicheskoj kritike konca XIX — nachala XX vekov) // Detskie chtenija. Vol. 2. Part 2. Ekaterinburg, 2012. P. 106—114.)

[Слотердайк 2009] — Слотердайк П. Крити­ка цинического разума. Екатеринбург: У-Фактория; М.: АСТ, 2009.

(Sloterdajk P. Kritika cinicheskogo razuma. Ekaterinburg; Moscow, 2009.)

[Федоров 2009] — Федоров Ф.П. Введение в мюнхгаузениану // Münchhausen and Münchhauseniad / Под ред. Ф.П. Федоро­ва. Даугавпилс: Daugavpils Univ. Akad. Apgāds Saule, 2009. С. 7—16.

(Fedorov F.P. Vvedenie v mjunhauzenianu // Münch­hausen and Münchhauseniad / Ed. by F.P. Fedorov. Daugavpils, 2009. P. 7—16.)

[Чуковский 2001] — Чуковский К. Собр. cоч.: В 15 т. Т. 2: От двух до пяти. М.: Терра — Книжный клуб, 2001 (http://www.chukfamily.ru/Kornei/Prosa/Ot2do5/glava3).

(Chukovskij K. Sobr. soch.: In 15 vols. Vol. 2: Ot dvuh do pjati. Moscow, 2001.)

[Fitzpatrick 2005] — Fitzpatrick Sh. Tear Off the Masks! Identity and Imposture in Twentieth-Century Russia. Princeton: Princeton Univer­sity Press, 2005.

[Gerasimov 2013] — Gerasimov I. The Subalterns Speak Out: Urban Plebeian Society in Late Imperial Russia// Spaces of the Poor // Perspectives of Cultural Sciences on Urban Slum Areas and Their Inhabitants / Ed. by H.-Ch. Petersen: Bielefeld: Transcript, 2013. P. 47—70.

[Lipovetsky 2011] — Lipovetsky M. Charms of the Cynical Reason: The Trickster in Soviet and Post-Soviet Culture. Boston: Academic Studies Press, 2011.

[1] Подробно история Мюнхгаузена и книг о нем изложена в следующих публикациях: [Блюм 1978; Федоров 2009; Лурье, Парфененко, Сенькина 2009]. Пользуясь случаем, приношу искреннюю благодарность Светлане Маслинской (Леонтьевой), которая ознакомила меня с замечательным, но, к сожалению, труднодоступным сборником «Münchhausen and Münchhauseniad».

[2] Подробнее о феномене советского трикстера см.: [Lipovetsky 2011; Fitzpatrick 2005].

[3] Ф.П. Федоров полагает такую интерпретацию исходной составляющей «мифа Мюнх­гаузена» в том виде, в каком он оформился уже в переложении Бюргера. Он, в частности, пишет: «Мюнхгаузен, утверждающий “ложь” в качестве правды, истины. Ложь Мюнхгаузена — это крайняя степень свободной фантазии. И в этом смысле мюнхгаузеновский миф — это апология “лжи” как истины, как красоты, как нормы» [Федоров 2009: 9]. Думается, это все-таки аберрация, связанная с переносом позднейших инверсий на первоисточник.

[4] http://tv.mk.ru/video/2016/04/14/pryamaya-liniya-2016-roldugin-potratil-na-violoncheli-bolshe-chem-zarabotal.html.

БАРОН МЮНХАУЗЕН — РЕАЛЬНОСТЬ И МИФ

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Портреты некоторых представителей обширного рода Мюнхаузенов XVI-XVII веков.

Разветвленное семейство Мюнхаузенов имело немало видных деятелей, среди них — основатель Геттингенского университета Герлах Адольф фон Мюнхаузен.

Один из замков, принадлежащих и сегодня этой фамилии в Нижней Саксонии.

Баронесса Анна Мария фон Мюнхаузен показывает автору статьи собрание портретов предков.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Так выглядел Боденвердер в 1654 году. В центре возвышается усадьба Мюнхаузенов. Рядом на фото — их герб.

Прижизненный портрет Карла Иеронима Фридриха фон Мюнхаузена (копия с оригинала, который утерян).

Герцогский дворец в Вольфенбюттеле, из которого наш герой выехал в 1737 году в Россию.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Готфрид Август Бюргер (слева) и Рудольф Эрих Распе — зачинатели изданий с невероятными рассказами барона Мюнхаузена.

Дом Мюнхаузена в Боденвердере. В нем он родился и провел свою жизнь после возвращения из России.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Иллюстрации к прижизненным изданиям ‘Приключений барона Мюнхаузена’: герой вытаскивает себя за волосы из болота; он скачет на коне сквозь дом; Мюнхаузен, пересаживающийся с одного ядра на другое.

В городе, где родился Мюнхаузен, много скульптурных фигур, ему посвященных.

Вот он садится на ядро. Мюнхаузен поит ‘ополовиненную лошадь’.

После того как высокие снежные сугробы растаяли, конь Мюнхаузена оказался привязанным к кресту церкви.

‹

›

Мюнхаузенов очень много! С XII века на родословном древе собралось почти 1300 персон, около 50 сегодня здравствуют. По Нижней Саксонии разбросано десятка полтора замков, некогда принадлежавших или принадлежащих сегодня членам этого почтенного рода. А род и вправду почтенный. В XVIII и XIX веках он дал восемь персон в ранге министров разных германских земель. Тут и такие яркие личности, как известный в XVI веке ланд-скнехт Хилмар фон Мюнхаузен, добывший себе мечом немалые деньги на покупку или перестройку полдюжины замков. Тут и основатель Геттингенского университета Герлах Адольф фон Мюнхаузен, и ботаник и агроном Отто фон Мюнхаузен. Есть с полдюжины писателей, а среди них — «первый поэт Третьего рейха» Беррис фон Мюнхаузен, чьи стихи скандировали подростки гитлерюгенда, маршируя по улицам.

А весь мир знает только одного — Карла Иеронима Фридриха фон Мюнхаузена, по генеалоги ческой таблице номер 701. И, наверное, оставаться ему номером 701, если бы еще при его жизни два литератора — Р. Э. Распе и Г. А. Бюргер — не пустили по свету то ли слышанные от Мюнхаузена, то ли придуманные ими самими забавные истории, которые вот уже два века вызывают улыбку у самых разных людей во всех уголках земли. Если иметь в виду литературного героя, то он, собственно, и не немец, а скорее гражданин мира, о его национальности говорит только имя. Первая же строка в миллионах книг, на которых это имя стоит, гласит: «Я выехал из дома в Россию в середине зимы…» И миллионы читателей уже третий век воспринимают Россию по его рассказам как страну, где «волки на бегу пожирают лошадей, где снег покрывает землю до маковок церквей и где струя мочи застывает прямо в воздухе».

А что в действительности связывает Мюнхаузена с Россией? Насколько случайны в созданных им новеллах «русские декорации»? Основные факты его биографии известны, интерес к ней вызван той литературной славой, которую сам барон, правда, считал несмываемым позором. Увы, до сих пор не один автор и в России и в Германии, рассказывая о реально существовавшем, как его называют, «историческом Мюнхаузене», вольно или невольно смешивает его биографию с приключениями веселого авантюриста.

Это тем обиднее, что из XVIII века до нас дошло немало документов, на страницах которых русскими и немецкими буквами написано это имя; они лежат на полках архивов двух стран — России и Германии: в Москве, Петербурге, Геттингене, Вольфенбюттеле, Ганновере, Боденверде ре. Связав их с некоторыми опубликованными и неопубликованными исследованиями, можно составить биографию барона. В рамках журнальной статьи не удастся перелистать все страницы его жизнеописания. А среди них есть ничуть не уступающие по накалу страстей тем, что от его имени выпустили когда-то в свет Распе и Бюргер. Поэтому остановимся подробнее лишь на некоторых из них.

Мюнхаузен родился в 1720 году в маленьком городке Боденвердере, лежавшем тогда на островке прямо посреди реки Везер. В гербе Мюнхаузенов, известном с XIII века, изображен монах в одеянии цистерианского ордена с посохом и мешочком в руке, в мешочке — книга. За восемь веков неоднократно менялось написание имени — Мюнхаузен. Известны около 80 вариантов. Среди них — Monekhusen, Munchhausen, Monichusen, Monigkusen, Minnighusen и многие другие.

Наш герой рано потерял отца и воспитывался при дворе принца Брауншвейг-Бевернского в замке Беверн, неподалеку от дома. В 1735 году принц стал правящим герцогом Брауншвейг-Вольфенбюттельским, а Мюнхаузен был официально произведен в пажи. Впереди открывалась традиционная для небогатого дворянина карьера — военная служба в армии Брауншвейга или соседних невеликих государств. Но судьба приоткрыла перед юношей другую дорогу.

Принцу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому Антону Ульриху, уже пятый год живущему в России на правах жениха Анны Леопольдовны, племянницы русской императрицы Анны Иоанновны, срочно понадобились два пажа взамен погибших при штурме турецкой крепости Очаков. После долгих поисков (мало кто хотел ехать в таинственную Россию) нашлись-таки двое отчаянных и один из них — Мюнхаузен. В Петербург он прибыл в начале февраля 1738 года. Весьма вероятно (но пока не подтверждено документально), что он сразу же принял участие в походе на турок в свите Антона Ульриха. Должен был участвовать, для этого его и выписали.

В декабре 1739 года Мюнхаузен из свиты Антона Ульриха переходит в армию корнетом в кирасирский Брауншвейгский полк, стоявший под Ригой. Протекцию при этом ему оказала супруга герцога Бирона. Так что уровень связей молодого человека при дворе был высоким.

Менее чем через год на русском престоле происходит смена монарха. Скоропостижно умирает императрица Анна Иоанновна, передав перед смертью правление Бирону, а корону — двухмесячному Ивану Антоновичу, сыну Анны Леопольдовны и Антона Ульриха, патрона Мюнхаузена. Еще через три недели Бирон уже сидит в каземате Шлиссельбургской крепости, правительницей становится Анна Леопольдовна, а Антон Ульрих получает чин генералиссимуса. Но и Мюнхаузена генералиссимус не забыл: его производят из корнетов в поручики, причем, как с гордостью сообщает матери, он обошел 12 других корнетов, ожидавших повышения в чине.

Мюнхаузену было чем похвастать. Он назначен командиром первой роты полка, находившейся непосредственно при главнокомандующем в Риге для несения почетного караула и других парадных акций (например, в 1744 году Мюнхаузен командовал караулом, когда через Ригу проезжала Ангальт-Цербстская принцесса, будущая Екатерина II). В военно-историческом архиве лежат сотни документов, рисующих беспокойную жизнь ротного командира Мюнхаузена (рота насчитывала 90 человек). Тут и починка амуниции, и приемка новых лошадей, и отчеты о продаже шкур, содранных с павших, позволение солдатам жениться, поимка дезертиров, ремонт оружия, закупки провианта и фуража, выпас лошадей, переписка с начальниками из-за задержек жалованья и многое другое.

Все документы написаны писарем по-русски и лишь подписаны «Lieutenant von Munchhausen». Насколько хорошо наш герой знал русский язык, судить трудно. В общении с офицерами он затруднений не испытывал: две трети их были иностранцы, преимущественно немцы. В документе, представлявшем позже Мюнхаузена к чину ротмистра, отмечается, что он умеет читать и писать по-немецки, а по-русски только говорит.

В русско-шведской войне, начавшейся в 1741 году, Мюнхаузен участия не принимал, это подтверждено документально. Вообще, единственным основанием для утверждения некоторых биографов о боевом прошлом барона является его письмо к матери в 1741 году с просьбой прислать белье, ибо «старое пропало в кампании». Скорее всего, за исключением похода 1738 года, где он предположительно мог участвовать в свите Антона Ульриха, Мюнхаузен все же в боях не бывал.

В ночь с 24 на 25 ноября 1741 года дочь Петра I, принцесса Елизавета Петровна, лично возглавив гренадерскую роту, захватила трон. Все так называемое «Брауншвейгское семейство» (малолетний император, его родители и двухмесячная сестра) было арестовано и долгие десятилетия провело в тюрьмах. Его судьбу разделили придворные и слуги. Но Мюнхаузен счастливо избегает такой участи, ибо как по наитию за два года до переворота перешел из герцогской свиты в армию. Повезло Мюнхаузену и в другом. Вначале новая императрица объявила, что с военных и гражданских лиц снимаются все чины, полученные ими в предыдущее правление, но затем одумалась, поняв, как много людей она этим обидит, и Мюнхаузен сохранил свой чин поручика.

На 24-м году жизни Мюнхаузен женится на дочери судьи, Якобине фон Дунтен (дом Дунтенов под Ригой сгорел лишь недавно). Кстати, отцовская линия Якобины «проросла» в Россию из тех же мест, где родился Мюнхаузен, из нынешней Нижней Саксонии. Надо было устраивать семейное гнездо. Но дальше карьера не складывалась. Войны больше не было, обойти длинную череду поручиков столь же легко, как дюжину корнетов, не получалось. Наконец в 1750 году, дождавшись очередного чина ротмистра, Мюнхаузен испросил отпуск сроком на год «для исправления крайних и необходимых нужд» и уехал вместе с женой на родину улаживать имущественные дела: к этому времени давно уже нет в живых матери, на войне погибли два его брата.

Мюнхаузен дважды присылал в Россию из Боденвердера прошения о продлении отпуска и дважды получал отсрочку. Но, видимо, «крайние и необходимые нужды» затянулись, в Россию барон так и не вернулся и 6 августа 1754 года был исключен из состава полка. Из документов Военной коллегии следует, что Мюнхаузен просил дать ему отставку, но получил ответ, что для этого, согласно российским законам, он должен лично явиться в Россию и подать прошение. Сведения о его приезде пока не обнаружены.

Настоящие, а не выдуманные приключения барона начались не в России, а в Германии. Почти сразу он вступил в конфликт со своим родным городком. В архиве Боденвердера лежит немало документов, рассказывающих об этом. Началось все с того, что барон захотел выстроить мостик шириной в пять локтей, по которому мог бы перебираться через узкий рукав Везера от своего дома к своему же участку земли на другом берегу, а не делать большой крюк через городской мост. Бургомистр запретил барону строить мостик, сославшись на то, что тогда придется охранять еще один вход в город.

Видимо, здесь сказалось долгое пребывание Мюнхаузена в России: он и представить себе не мог, что кто-то помешает отставному офицеру в какой-то дыре перекинуть несколько бревен через узкую канаву. Не тут-то было! Только успели забить сваи и положить балки, как горожане собрались на площади и предводительствуемые каким-то портным, под колокольный звон с ломами и веревками отправились к усадьбе барона. В одно мгновение выдернули сваи, скинули в воду балки. Поскольку же народу собралось много, а дела на всех не хватило, то заодно разломали и новый забор вокруг двора Мюнхаузена. Потом за неуплату каких-то налогов у него арестовывают свиней. Потом требуют штрафы за потраву городского луга…

Вскоре после возвращения Мюнхаузена на родину разразилась Семилетняя война, французы вторглись в ганноверские земли, реквизируя у населения все, что только можно. Тут Мюнхаузену повезло: главнокомандующий французским корпусом дал ему охранное свидетельство, защищающее его имение от поборов и повинностей. Вероятно, сыграла роль служба Мюнхаузена в русской армии, в этой войне — союзницы французов.

Брак Мюнхаузена оказался бездетным, с соседями отношения, видимо, не сложились. «В… душевном смятении… охота и война — вот выход, всегда готовый для дворянина», — так писал Гёте, младший современник Мюнхаузена. Однако защищать отечество 36-летний отставной кирасирский ротмистр, профессиональный военный, не пошел, а выбрал охоту. Неизвестно, сколь удачным стрелком он был, но вскоре у него открылся яркий талант рассказчика в жанре, называемом в Германии «Jagerlatein» — «Охотничьи анекдоты».

Послушать его собирались не только друзья, но и люди посторонние, когда барон выезжал в соседние города Гамельн, Ганновер, Геттинген… Рассказывал ли он свои истории в Боденвердере, неизвестно, но, вероятно, нет: отношения Мюнхаузена с горожанами оставались натянутыми. Зато геттингенцы с нетерпением ждали его приезда, собираясь обычно в ресторанчике гостиницы «Король Пруссии», чтобы от души повеселиться, слушая забавные новеллы барона.

Современник так описал свои впечатления: «Обычно он начинал рассказывать после ужина, закурив свою огромную пенковую трубку с коротким мундштуком и поставив перед собой дымящийся стакан пунша… Он жестикулировал все выразительнее, крутил руками на голове свой маленький щегольской паричок, лицо его все более оживлялось и краснело, и он, обычно очень правдивый человек, в эти минуты замечательно разыгрывал свои фантазии». (Кстати, паричок действительно был щегольской, сохранился один из счетов за новый парик на 4 талера — по тем временам совсем немалые деньги.) Слава рассказчика росла, но дальше устного творчества литературные претензии барона никогда не простирались. Так и катилась бы его жизнь к спокойному концу, однако в старости Мюнхаузена подстерегли приключения погорячее, чем полет на ядре.

Сначала его рассказы стали распространяться по Нижней Саксонии в устной передаче; затем начали появляться сборники веселых нелепых историй, которые якобы рассказывал некий «М-г-з-н», а в конце 1785 года имя барона было напечатано полностью на титульном листе книжечки, изданной в Лондоне. Уже в следующем году она переиздавалась четыре раза! Первые сборники выпустил в Англии Рудольф Эрих Распе, бежавший туда из Касселя (что неподалеку от Боденверде ра), терпевший в изгнании нужду и надеявшийся на гонорар. Затем они были переработаны и изданы другим известным литератором, Готфридом Августом Бюргером. Правда, первые издания выходили в свет анонимно, и лишь с середины XIX века оба эти имени — порознь или вместе — стоят на титульных листах всех книг о похождениях Мюнхаузена. Книги эти мгновенно распространились по Европе. (Первое русское издание вышло около 1791 года, но в нем всякие упоминания о России переводчик старательно убрал.)

Барон воспринял свою фантастическую, но непрошеную литературную известность как оскорбительную насмешку, счел свое доброе имя опозоренным, собирался даже судиться, однако изменить уже ничего не мог. Кстати, до сих пор к его имени немцы прибавляют официальный эпитет «Lugenbaron» — баpoн-врун.

Но и этой беды оказалось мало. Последние годы жизни барона — сплошной скандал. В 1790 году он похоронил супругу, а еще через три года, на семьдесят третьем году жизни, женился на дочери майора из соседнего городка, некоей Бернардине фон Брун (для родных и друзей — просто Берни), которой по одним сведениям исполнилось 17, по другим — «уже 20 лет». Огорчения начались со дня свадьбы, на которую Бернардина вопреки желанию барона пригласила много гостей и музыкантов из Ганновера и веселилась с ними всю ночь, хотя новобрачный удалился в спальню еще в 10 часов вечера! Затем оказалось, что Бернардина, выйдя замуж, не помышляет прерывать давнюю связь со старым другом, писарем из родного городка, а через полгода замужества выяснилось: она беременна…

Племянники бездетного барона, от которых так явно ускользало наследство, возбудили судебный процесс, барон отказался признать будущего ребенка своим, судебная машина завертелась, требуя все больших расходов. Документов осталось от этого дела множество, адвокат барона составил заявление в суд на 86 страницах, приложив к нему свидетельские показания (201 пункт). Семнадцать свидетелей разного возраста, пола и социального положения утверждали, что Бернардина бесстыдно изменяла своему мужу, и описывали мельчайшие детали ее прогулок, поездок, встреч с писарем, вспоминали ее слова и жесты, перечисляли ее покупки, сообщали, какая молва шла о ней в Боденвердере и окрестностях… Но свидетелей самой интимной связи так и не нашлось, все показания содержали слова «весьма вероятно» и «без сомнения», все доказательства были косвенными, и никто не видел писаря в объятиях баронессы. Дело оказалось непростым.

Мюнхаузен в подробных объяснениях приводил самые возвышенные и благородные мотивы, побудившие его вступить в брак с девушкой из бедной семьи. Он, де, рассчитывал на радость духовного общения, но был жестоко обманут. Бернардина, со своей стороны, утверждала, что будущий ребенок может быть только от барона и ни от кого другого, а муж, как оказалось, имеет дурной характер, патологически ревнив, скуп, отказывает супруге в невинных дамских удовольствиях и вообще выжил из ума. Судопроизводство зашло в тупик и буксовало, но требовало все больше денег; барону пришлось оплатить услуги доктора и повивальной бабки, адвокат потребовал, чтобы при родах присутствовали понятые и ярко горел свет (дабы избежать какого-нибудь мошенничества с младенцем). Ребенок (девочка) родился. Мюнхаузен вынужден был платить своей законной дочери алименты — сумма была немалой, и ему пришлось занять деньги у одного из друзей. От огорчений барон слег в постель, племянники были вне себя: дядюшка мог умереть, и наследство ушло бы от них безвозвратно. Но, о радость! — так в переписке — ребенок через год умер! Барон скончался спустя еще год, в 1796 году. Он был очень слаб, за ним ухаживала жена его егеря. За несколько дней до смерти барона она заметила, что на ногах у него не хватает пальцев. «Их отгрыз на охоте полярный медведь», — нашел силы пошутить этот «король лжецов».

*

Похоронили барона в семейном склепе Мюнхаузенов в деревне Кемнаде, рядом с Боденвердером. В церковной книге он назван «отставным российским ротмистром».

Спустя века в церкви вскрыли полы и склеп, хотели перенести покоящиеся там останки на кладбище. Очевидец (будущий писатель Карл Хензель), бывший тогда еще мальчиком, так описал свои впечатления: «Когда гроб открыли, у мужчин выпали инструменты из рук. В гробу лежал не скелет, а спящий человек с волосами, кожей и узнаваемым лицом: Иероним фон Мюнхаузен. Широкое круглое доброе лицо с выступающим носом и немного улыбающимся ртом. Ни рубцов, ни усов». По церкви пронесся порыв ветра. И тело вмиг распалось в пыль. «Вместо лица выступил череп, вместо тела — кости». Гроб закрыли и не стали переносить на другое место.

Синдром Мюнхгаузена по доверенности имеет момент поп-культуры — но никто не понимает это правильно

Автор Андреа Данлоп не понаслышке знает, насколько разрушительным может быть синдром Мюнхгаузена по доверенности. Ее теперь девятилетний племянник — сын ее сестры, которая в подростковом возрасте перенесла несколько операций на коленях и спине и однажды побрила голову, чтобы казалось, будто у нее выпадают волосы, — провел годы, страдая от сериала медицинских недугов. Позже Данлоп узнала, что ее сестра страдала синдромом Мюнхгаузена, а затем и MBP.Люди с Мюнхгаузеном симулируют болезнь, физическую или психическую, иногда намеренно причиняя себе вред; люди с синдромом Мюнхгаузена по доверенности притворяются, что другой человек болен, часто вызывая у них болезнь с помощью различных методов.

Поэтому для писателя было удивительно наблюдать, как сюжетные линии, связанные с этим некогда мало обсуждаемым заболеванием, распространились по фильмам и телевидению. В течение многих лет только горстка продуктов поп-культуры использовала MBP, часто в качестве побочного сюжета.(Помните больную маленькую девочку-призрак в «Шестое чувство »?) Но за последние 12 месяцев MBP был в центре двух шумных шоу — HBO Sharp Objects и Hulu The Act — и он играет жизненно важную роль. роль в одном из главных релизов фильмов на этих выходных.

Но, как часто бывает, когда Голливуд пытается справиться с психическим заболеванием, сказал Данлоп в интервью, эти проекты в значительной степени не достигли цели. «Я думаю, что есть этот аппетит к действительно сложным и темным женским ролям, и эта идея исследовать некоторые из этих вещей об отношениях матери и дочери», — сказал Данлоп.MBP, заболевание, которое чаще всего встречается у матерей, кажется идеальным сосудом для этих историй. Тем не менее, это стремление также привело к потоку телешоу и фильмов, в которых MBP изображается как усложняющая черта характера, а не как смертельное расстройство, которым он является на самом деле.

«Мой личный опыт и то, что было невероятно изолированным от того, чтобы быть человеком, который случился в моей собственной семье, долгое время, на самом деле никто не хотел даже говорить об этом или думать об этом», — сказал Данлоп. MBP — это «то, что людям очень и очень трудно понять» — расстройство может оставаться невыявленным в течение многих лет, отчасти потому, что пациенты, страдающие MBP, обычно умеют его скрывать.В течение долгого времени сама Данлоп пыталась не думать о расстройстве сестры из-за травмы, причиненной ее семье, — пока она не решила написать роман, июльский выпуск Мы пришли сюда, чтобы забыть, , частично основанный на ее собственном опыте. с сестрой.

Этот жизненный опыт научил Данлоп тому, что на самом деле побуждает пациентов с MBP болеть своих близких — мотивация, которую, по ее словам, как Sharp Objects и Закон ошиблись. В сериале HBO Патрисии Кларксон « Адора» кажется одержимой идеей контролировать своих дочерей, вызывая у них тошноту; она не делает физические «недуги» дочерей видимыми для публики, запирая их в доме и поливая их различными смесями из звенящих стеклянных бутылок.В The Act, Патрисия Аркетт Ди Ди держит свою дочь Джипси Роуз ( Джои Кинг ) больной, чтобы выманивать деньги у благонамеренных соседей и некоммерческих организаций, а также из искренних, но ошибочных убеждений. что ее дочери действительно нужен комплекс «лечебных процедур».

Эти шоу «посвящены контролю и инфантилизации ваших детей», — сказал Данлоп. Но на самом деле пациенты с MBP с большей вероятностью заболеют другими по другой причине: «эмоциональная реакция на привлечение внимания, жалости и лести за то, что у них есть больной ребенок.

Мама MBP из Закона казалась Данлопу особенно неподходящей — и слишком невинной, и слишком явно странной, чтобы не поднимать тревогу среди своих врачей и соседей. «Они представили Ди Ди в этом сериале, который, казалось бы, не понимает, что происходит, и это не так преднамеренно, как Мюнхаузен по доверенности, по необходимости», — сказал Данлоп. «Люди с Мюнхгаузеном по доверенности должны убедить множество действительно умных людей в том, что они знают, о чем говорят. Итак, я нашел, что ее изображение Ди Ди выглядит как «ох, черт возьми», южный, странный, внешне жуткий человек — мне это не показалось очень убедительным.”

В реальной жизни те, у кого есть MBP, преуспевают в проектировании внешне хорошо подогнанного фасада. «Матери с Мюнхгаузеном по доверенности — причина, по которой они могут обмануть всех этих людей, заключается в том, что они кажутся невероятно нормальными», — сказал Данлоп. «И я думаю, на самом деле, это намного страшнее, чем таинственный злодей из южной готической [истории], который можно увидеть за милю» — тропа, присутствующая в The Act, Sharp Objects, и, в какой-то степени — спойлер! — новый театральный релиз Ma.

Это правда, что подавляющее большинство диагностированных случаев MBP связаны с пациентами женского пола, а именно с белыми женщинами с некоторыми медицинскими знаниями или опытом, обычно с матерями, согласно Данлопу. По ее мнению, это именно тот тип людей, в которых общество не хочет верить, что они преступники — возможно, поэтому в таких историях, как Закон и Острые предметы , кажется, есть еще один способ объяснить, почему их матери действовать как они. Данлоп встречала людей, которые воплощали эту реакцию и в реальной жизни — людей, которые, столкнувшись с делом ее сестры, не хотели признавать существование такого состояния, как MBP.

«Я просто думаю, что концепция пыток матери — методических пыток своих детей на протяжении десятилетий — из-за того, что они хотят внимания, настолько ужасна, и людям так трудно осмыслить, что я думаю, они пытаются найти эти другие причины, по которым они все еще могут добиться от матери предельной любви », — сказал Данлоп.

Синдром Мюнхгаузена по доверенности, жестокое обращение с детьми и розовое золото дорогого

Автор Стефани Вробель, Нью-Йорк: Беркли, 2020. 320 стр. $ 26,00.

Darling Rose Gold — дебютный роман Стефани Вробель, и, похоже, он вдохновлен случаем Джипси Роуз, дочери Ди Ди Бланшар, подвергшейся медицинскому насилию.Книга динамичная, легко читаемая, с интересным повествовательным подходом; однако читатели-психиатры могут быть разочарованы этими характеристиками. История умно рассказана с использованием двух совпадающих графиков времени и точек зрения. Пэтти Уоттс, мать своего любимого розового золота и признанная виновная в жестоком обращении с детьми при отягчающих обстоятельствах, рассказывает историю в настоящем времени. Rose Gold рассказывает свою историю в прошедшем времени в основном в течение пяти лет, продолжительности тюремного заключения ее матери и времени, необходимого для создания мстительного и в конечном итоге разочаровывающего заговора мести.В конце концов эти две истории пересекаются в настоящем.

История Ди Ди Бланшар и Джипси Роуз стала сенсационной после убийства г-жи Бланшар интернет-бойфрендом Джипси Роуз в июне 2015 года. Неоспоримым аспектом является то, что многие непрофессионалы почувствовали себя обманутыми, когда стало ясно, что Джипси Роуз Бланшар была на самом деле здоровый взрослый, а не болезненный ребенок, выигравший бесплатные поездки в Disney World, дом от Habitat for Humanity и множество других льгот от своего сообщества. ¹ После того, как стало известно, что Джипси Роуз Бланшар, возможно, подверглась насилию со стороны ее матери, многие по-прежнему считали, что она просто манипулирует, а вовсе не является жертвой. ² Эти темы были также инсценированы в телевизионном мини-сериале The Act . ³ Книга Стефани Вробель апеллировала к этой точке зрения, поскольку ее главный герой, антигерой Розовое Золото, был представлен как манипулирующий преступник самостоятельно, а не как невинная жертва.

В 1951 г.Ричард Ашер использовал имя немецкого офицера восемнадцатого века, барона фон Мюнхаузена, который был известен тем, что рассказывал драматические и неправдивые истории, чтобы описать индивидуальную модель жестокого обращения с собой, известную как синдром Мюнхгаузена. ⁴ Синдром Мюнхгаузена по доверенности, введенный педиатром доктором Роем Мидоу в 1977 году, теперь упоминается как фиктивное расстройство, наложенное на другое в Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам, пятое издание. Это редкое состояние связано с тем, что человек намеренно либо фальсифицирует физические или психологические симптомы, либо вызывает травму или заболевание у другого человека и представляет жертву другим как больную или раненую.Примеры механизмов включают удушье, отравление или фальсификацию результатов лабораторных исследований, а также многие другие методы жестокого обращения. ^5,6 Медицинское насилие над детьми — это термин, используемый педиатрами, применяющими жестокое обращение с детьми, чтобы подчеркнуть, что главной проблемой является виктимизация ребенка, независимо от психопатологии родителя.

В подавляющем большинстве случаев насилие над ребенком в медицинских целях совершается матерями. ⁶ Напротив, отцы обычно имеют минимальное участие. В Darling Rose Gold , когда отчужденный отец Rose Gold, который временно вернулся в ее жизнь, понял, что она манипулировала им, он попытался дистанцироваться от нее и сказал ей: «Я ожидаю, что мой сын будет действовать … но девочки это должен вести себя »(стр. 219).Роуз Голд говорит себе: «Я догадывалась, что моя мама никогда не получала эту памятку» (стр. 219).

Вымышленное изображение Rose Gold имеет поразительное сходство с реальной историей Gypsy Rose. ⁷ Помимо очевидного использования имени Роза, роман подпитывается восприятием средств массовой информации, выбирая атрибуты фактического случая и смешивая их с надуманной историей синдрома Мюнхгаузена по доверенности. Сходства включают плохую зубную форму, тайного парня в Интернете (с поворотом в книге), одержимость принцессами Диснея (с Розовым Голдом, являющимся «[ее] собственным принцем Эриком» (стр. 297)).

В отличие от этого вымышленного рассказа, в прекрасных мемуарах Sickened , ⁸ Джули Грегори рассказывает свою собственную историю о трудном путешествии после многих лет жестокого обращения с детьми со стороны ее матери, которая почти убедила врачей в необходимости сделать ей ненужную сердечную процедуру. В ее истории исследуются последствия жестокого обращения с детьми в медицинских целях и то, как ей удается не остаться невредимой. Она также описывает, как не позволяет этому определять ее или контролировать ее поведение во взрослом возрасте.

Как судебные психиатры, мы в настоящее время несколько ограничены в отношении данных о результатах лечения жертв жестокого обращения с детьми в медицинских целях. Учитывая сокрытие жестокого обращения с детьми в медицинских целях, трудно идентифицировать жертв и определить долгосрочные психологические последствия. Ограниченные доказательства, полученные из небольшого числа зарегистрированных случаев, указывают на то, что некоторые жертвы могут минимизировать последующие проблемы со здоровьем или медицинские потребности в зрелом возрасте, в то время как другие могут продолжать сообщать соматические жалобы. ⁹ Вместо того, чтобы изображать двухмерную историю мести, история невзгод и роста в Sickened — это путешествие, о котором стоит прочитать.

В конечном счете, Darling Rose Gold разочаровывает, поскольку он еще больше сенсационирует жестокое обращение с детьми в медицине и психиатрические диагнозы и приукрашивает истинные аспекты хорошо известного случая банальной историей мести. Примечательно, что это второй популярный роман за последние несколько лет, в котором события настоящего преступления освещаются в популярных средствах массовой информации. Например, французский роман The Perfect Nanny Лейлы Слимани — это роман Roman à Clef (роман о реальных событиях с наложением художественной литературы), который, по всей видимости, основан на новостях из реальной жизни. дело об убийстве в Нью-Йорке в 2012 году.Судебным психиатрам важно знать об этих историях, поскольку они могут исказить взгляды непрофессионалов (и потенциальных будущих присяжных), и знать о романах, которые претендуют на звание художественной литературы, но кажутся сенсационными изображениями сложных событий. происходит на стыке психиатрии и права.

• © 2020 Американская академия психиатрии и права

Патрисия Аркетт исследует Мюнхгаузен через доверенного лица в «Законе»: NPR

Патрисия Аркетт играет мать, которая убеждает мир, что ее дочь (Джои Кинг) серьезно больна, в сериале Hulu The Act. Брауни Харрис / Хулу скрыть подпись

Патрисия Аркетт играет мать, которая убеждает мир, что ее дочь (Джои Кинг) серьезно больна, в сериале Hulu The Act.

В 2015 году женщина по имени Ди Ди Бланшар была найдена зарезанной в доме в штате Миссури, который она делила со своей дочерью-подростком Джипси Роуз.

Когда стали известны подробности убийства, выяснилось, что Бланшар ложно убедил Джипси Роуз и всех, кого они знали, включая врачей, в том, что Джипси Роуз серьезно больна и нуждается в инвалидной коляске. После ее смерти Бланшар был посмертно диагностирован синдром Мюнхгаузена по доверенности, расстройство психического здоровья, при котором человек примиряет или вызывает болезнь у человека, находящегося на его попечении.

Актер Патрисия Аркетт, которая играет Бланшара в новом сериале Hulu The Act, , говорит, что было «очень странно» проникнуть в голову персонажа: «Я должна была думать о том, кем была Ди Ди, помимо всего этого. суждения людей имели постфактум «.

Аркетт рассматривает синдром Мюнхгаузена по доверенности как признак «токсической созависимости», при которой родитель чувствует потребность в крайней степени заботиться о ребенке.

«У всех нас как у родителей есть естественные инстинкты.Когда с нашим ребенком что-то не так, мы думаем, что у нас есть инстинкт того, что это может быть, — говорит Аркетт. — Я думаю, что у Ди Ди есть все эти вещи в избытке и в опасных количествах ».

Аркетт взял на себя серию сложных роли за последние несколько лет. В 2019 году она получила премию «Золотой глобус» за роль гражданского тюремного работника Джойс «Тилли» Митчелл в сериале Showtime Побег из Даннеморы. А в 2015 году она получила премию Оскар за роль мать-одиночка в фильме Ричарда Линклейтера Отрочество .

Основные моменты интервью

Узнав о синдроме Мюнхгаузена через доверенного лица, чтобы сыграть Ди Ди Бланшар в Закон

Я думаю, что это действительно недостаточно изучено, и на данный момент многое о нем неизвестно. Часть моего исследования касалась того, что врачи говорили о Мюнхгаузене по доверенности. Часто люди, когда сами были детьми, болели, и они привлекали внимание, когда болели. … Так они удовлетворили некоторые из своих потребностей.Так что это его часть. Кроме того, родители иногда используют его для своей личной потребности во внимании, или для сбора денег, или для сочетания этих [вещей].

О своей роли гражданского тюремного работника, которая делает возможным побег из тюрьмы в сериале Showtime Escape at Dannemora, , который основан на реальных событиях

Концептуально, как женщина, я был очень взволнован, когда узнал, что эта женщина средних лет является сексуальным существом, и ей действительно комфортно со своим телом и сексуальностью — в ее сексуальности, полностью в ее теле, что так отличается от меня , потому что я вырос в этой голливудской структуре, которая всегда твердит тебе: «Ты не прав, как бы ты ни выглядел, черт возьми.Неважно, насколько вы молоды и красивы, вы недостаточно красивы, и с вашим телом всегда что-то не так, и всегда что-то не так с тем, как вы выглядите ». Итак, идея сыграть женщину средних лет, которая не извиняется о ее сексуальности меня очень волновало.

Когда я рос в семье, где исповедовали несколько религий

Моя мама была еврейкой, а мой отец — мусульманином, и я ходил в католическую школу, и я хотел быть монахиня, а когда-то мой брат был буддистом.Мои родители верили, что есть только один Бог, и что на самом деле мы все имеем право как люди духовно решать, какими должны быть наши собственные пути. … Мы были воспитаны, чтобы действительно уважать все религии и всех мирных людей — людей, [которые] любят Бога, и даже людей, которые не любят Бога. Мы были воспитаны с большой терпимостью к религиозным различиям.

Об обращении ее отца в ислам

В какой-то момент мой отец сказал: «Знаешь что? Я собираюсь обратиться в иудаизм.«И [моя мама] сказала:« О, это здорово ». И он пошел, чтобы обратиться, и он заблудился, и он пришел домой, и он сказал:« Эй, мне есть что тебе сказать. Я обратилась в ислам сегодня ». Она сказала:« Только ты! Вы, должно быть, издеваетесь надо мной »… Он сказал:« Знаешь, я заблудился, и я оказался в этой мечети, и я вошел, чтобы спросить дорогу, и в итоге я поговорил с имамом. А потом мы серьезно поговорили о религии, и это показалось мне правильным. И вот что я сделал ».

Когда она отказалась от роли в начале своей карьеры, вскоре после рождения первого ребенка

Предпосылка [проекта] заключается в том, что в шкафу есть камера, и этот парень тайно снимает на пленку женщин, с которыми он находится…. Я сказал [директору]: «Ну что ты хочешь увидеть?» А пока я кормлю грудью, понимаете? Так что я чувствовал себя довольно уязвимым. Он сказал: «Я не знаю, я просто хочу, чтобы ты подписал что-то, в котором говорилось, что ты будешь делать все, что мы хотим». Я подумал: «Я не могу подписать что-то, говоря, что буду делать все, что ты хочешь. Что ты хочешь увидеть? Эта камера не движется; она в шкафу. Что именно ты хочешь увидеть?» И он сказал, что так не пойдет.

Итак, хотя я был разорен и у меня родился ребенок, мне пришлось уйти с этой работы.Мне пришлось сказать: «Ну, тогда я не могу выполнять твою работу, потому что мне неудобно просто подписывать что-то, что я буду делать с моим обнаженным телом все, что ты хочешь». Отстойно, что я бедная мама с маленьким ребенком дома, а этот режиссер просто не знал, какого черта ему нужно. И не мог быть в этом просто человеком.

Узнав, что ее брат или сестра трансгендерна

В то время, я думаю, это напугало меня … мир, с которым [Алексис] будет иметь дело — весь фанатизм и опасность, с которыми она может столкнуться. сталкиваться.Мы были невероятно близки, и у нас были очень глубокие разговоры об этом. [Алексис умерла в 2016 году.] И я был так благодарен за то, что Алексис так много научила меня открывать свое сердце и понимать вещи, которые я не понимал на собственном опыте. К тому моменту мы уже потеряли много членов своей семьи. И часть меня осознала: я не знаю, в какой форме или теле приходит кто-нибудь, но я люблю тебя и доверяю тебе. Не знаю, каково быть трансгендером, но я тебе доверяю.

Но было много чувств, и я думаю, что Алексис была достаточно стойкой, чтобы проработать это со всеми нами, и позволила нам иметь наши чувства, и наши вопросы, и наши страхи, и наши опасения, и даже вещи, которые были наверное, не самый лучший.Алексис была очень огорчена из-за того, что у нас был весь этот процесс и разговор. … Это заняло у меня время. Это была [моя сестра] Розанна, которая сказала: «О, она как бабочка. Это просто переход, понимаете?» И это было действительно красиво.

Лорен Крензель и Сет Келли подготовили и отредактировали это интервью для трансляции. Бриджит Бенц, Сет Келли и Бет Нови адаптировали его для Интернета.

Написание криминального романа о Мюнхгаузене по доверенности — во время беременности ‹CrimeReads

Люди часто говорят, что роман авторов -« их детище », но эта метафора никогда не работала для меня.Обычно у романов гораздо более длительная беременность, и я не знаю ни одной матери, которая ставила бы своего ребенка на полку с ценником, прося незнакомцев купить и осудить его. Нет, ни один из моих романов я никогда не считал своими детьми. Во всяком случае, я бы сказал, что они больше похожи на страстные, бурные любовные романы, но это уже для другой статьи.

Оба моих романа (скорее случайно, чем умышленно) о женщинах — в частности, женщинах и материнстве — и да, некоторые из моих переживаний отражают мой собственный.Несмотря на то, что я была избавлена ​​от повторяющихся и разрушительных выкидышей, которые переживает Алиса в If You Knew Her, , я испытывала желание стать матерью — я, как и Алиса, представляла вес моего ребенка на руках. Затем я начала писать свой второй роман Grace is Gone и через три месяца после написания обнаружила, что мы с мужем — после многих месяцев надежд и разочарований, надежд и разочарований — беременны.

Grace is Gone вдохновлен футляром Gypsy Rose Blanchard, с которым многие из вас, возможно, знакомы.Центральное место в книге занимает состояние Мюнхгаузена по доверенности, разрушительное состояние психического здоровья, при котором человек (обычно мать) создает условия для другого (обычно своего ребенка) для собственной психологической и / или материальной выгоды. В случае с моей героиней Грейс, ее мать Меган сфабриковала для нее болезни, в том числе сердечное заболевание и мышечную дистрофию, из-за чего Грейс была привязана к инвалидной коляске. За всю свою жизнь Грейс перенесла процедуры, операции и долгие месяцы в постели.Ее жизнь была определена болезнью, но, как она и читатель узнают из романа, она не больна. Трудно представить себе более тревожные, запутанные отношения, которые бросают вызов нашим самым почитаемым отношениям — отношениям между матерью и ребенком.

* * *

Итак, вот я, только что беременная — хрупкая от надежды и страха — с долгожданным ребенком, занималась исследованиями, размышлениями и писаниями о самых развратных, тревожных искажениях материнства, которые только можно вообразить. Я проглатывала витамины для беременных и изучала внутриутробное развитие своего ребенка (смотрите! Они размером с авокадо!), Исследуя, какие лекарства Меган нужно будет ввести Грейс, чтобы вызвать у нее симптомы мышечной дистрофии.Чтобы противодействовать часам, когда мы рисуем, как мать может причинить вред их ребенку, я представляла своего маленького ребенка невесомым, движущимся в его медленном, мечтательном амниотическом мире, и рассказывала им, как сильно мы хотим их, какими нежными мы будем Надеюсь, этого было достаточно. Это было странное время — радости, творчества и мрачных фантазий.

Развитие ее персонажа было похоже на то, как вытащить из себя самые скрытые страхи, выпустить их в эфир, а затем примерить на размер.

Я один из тех писателей, которым нравится обдумывать своих персонажей. Я представляю себе их одежду, независимо от того, кажутся ли им тесные брюки или нет; Я могу описать, как выглядят их кухонные шкафы и какие закуски они любят. Нам, как писателям-криминалистам, велят писать то, что нас пугает, и никто никогда не пугал меня больше, чем Меган. Развитие ее характера было похоже на то, как вытащить из себя самые скрытые мои страхи, выпустить их в эфир, а затем примерить на размер. Она манипулирующий нарциссом, социально-психологический путь, а также мать.Я еще не познакомился со своей матерью и понятия не имел, какой она будет. Конечно, я мог бы представить себе гирлянду из свежих цветов в моих волосах, кормление грудью ребенка на слинге и творческую игру с кудрявым малышом, не так ли? Но что, если у жизни — как это часто бывает — были другие планы? Сначала я забеспокоился, а потом запаниковал. Что, если бы вибрации всего этого ужаса проникли через пупок в нашего малыша? Что, если бы они не потянулись ко мне, а в ужасе съежились? Чтобы вырастить ребенка, может понадобиться целая деревня, но я учился самым суровым образом, что достаточно одной матери, чтобы облажаться до бесконечности.

Я начал делать то, что многие из нас делают во время кризиса. Я обратился к худшему другу мира — Google. Интернет — это поле битвы для родителей, место, где одна кавалерийская атака (тренировка сна — единственный способ выжить!) Врезается в другую (тренировка сна разрушит вашего ребенка!). Я перестала спать, стала пустой и напуганной, и именно тогда — во время слезливого разговора с мужем — меня осенило.

Не то чтобы я думал, что буду как Мэг.Я знал до мозга костей, что я совсем не похож на нее (слава богу). Вместо этого я была ошеломлена силой моего надвигающегося материнства. В родительских правах мы наделены уникальной властью и ответственностью за жизнь, но зачастую не можем повлиять на результат. Было неприятно знать, что мои решения напрямую повлияли на моего сына, но все же требовал рывка веры в надежде, что влияние будет в целом положительным.

Я вспомнил слова Филипа Ларкина, который услужливо напоминает нам: «Они трахнули вас, ваши мама и папа.Я полагаю, что он, вероятно, прав, и терапевты могут быть уверены в большом количестве новых клиентов в будущем. Но более важный вопрос: , насколько родители трахают своих детей?

Жить с тревогой в ожидании обнаружения невроза моего ребенка, как ужасного подарка, не для меня. Я предпочитаю другую интерпретацию. Возможно, нам следует рассматривать наших детей не как проекты, в которых мы либо добьемся успеха, либо потерпим неудачу, а скорее как существ, с которыми у нас есть отношения на всю жизнь — со всеми перипетиями, взлетами и падениями, любовью и страхом, внутренне присущими им.

Мюнхгаузен и Кларисса — двухдолларовая радиостанция

• Мягкая обложка: 152 страницы
• Издатель: Wakefield Press (3 ноября 2020 г.)
• Язык: английский
• ISBN-10: 1939663512
• ISBN-13: 978-1939663511
• Размеры продукта: 4,5 x 7 дюймов

Барон Мюнхгаузен возвращается с видениями мобильной архитектуры и путешествиями к колбасным лунам в этом ранее непереведенном романе Поля Шербарта

Это 1905 год, и бушующая глупость властвует над Европой.Когда 18-летняя Кларисса и ее семья укрываются на ледяных берегах озера Ванзее, легендарный барон Мюнхгаузен неожиданно появляется у их дверей. Вернувшись в немецкое общество после столетнего отсутствия в зрелом возрасте 180 лет, барона уговаривают представить свои впечатления от Всемирной выставки в Мельбурне, Австралия, избранному собранию берлинских знаменитостей. В течение недели бодрый Барон каждую ночь приезжает на санях, чтобы бороться с унылыми днями серией фантастических видений и теорий: он обсуждает мобильную архитектуру, роль технологий в искусстве и необходимость искусства игнорировать природу в ее поиски новых планетных органов и чувств; новые бытовые чудеса вакуумных трубок для чистящих и очистительных машин; репрессивная функция сексуальности; и необходимость прогрессивного налогообложения.Его рассказы о Мельбурне в конечном итоге переносят аудиторию из ресторана в океанские глубины в жилища минеральных гигантов в горных пещерах, а затем завершаются духовным путешествием в открытый космос среди луна-колбасы и солнечных кож.

Пол Шербарт (1863-1915) был писателем, драматургом, поэтом, критиком, рисовальщиком, провидцем, сторонником стеклянной архитектуры и потенциальным изобретателем вечного двигателя. Названный современниками «мудрым клоуном», он выступал против натурализма своего времени фантастическими баснями и межпланетными сатирами, которые повлияли на авторов-экспрессионистов и немецкое дадаистское движение и помогли основать немецкую научную фантастику.

Синдром Мюнхгаузена, имитирующий рефрактерный подкожный абсцесс с бактериемией, диагностированный с помощью полимеразной цепной реакции на основе повторяющихся последовательностей элементов: клинический случай | Журнал медицинских историй болезни

24-летняя японка обратилась в нашу больницу с жалобами на периодическую лихорадку и подкожный абсцесс на левой верхней конечности. Ранее она была здорова и работала медсестрой в больнице общего профиля. В анамнезе у нее было несколько подкожных абсцессов за год, все они возникли после операций на плече и предплечьях, проведенных по поводу перелома костей и синдрома импинджмента.За 3 месяца до госпитализации у нее были повторные эпизоды подкожного абсцесса на левом предплечье, в месте сбора крови и пункции артериальной линии. Последовательно вводили цефазолин, цефотиам, пиперациллин, сульбактам / ампициллин, клиндамицин, цефтазидим, гентамицин и меропенем, но проблема не была решена. Целлюлит усилился, несмотря на лечение антибиотиками, и в конце концов у нее развилась бактериемия. Разрез и дренирование левой верхней конечности были выполнены за 1 неделю до госпитализации, и она была направлена ​​в нашу больницу для дальнейшего обследования и лечения.

У нее не было основных заболеваний или у членов семьи с психическими расстройствами, аутоиммунными заболеваниями или злокачественными новообразованиями. Ее социальная история не выявила никаких проблем с ее окружением, включая ее работу. При поступлении ее физические характеристики были следующими: рост 155 см; вес, 45 кг; температура тела 37,4 ° С; артериальное давление 122/76 мм рт. частота пульса 70 ударов в минуту и ​​обычная; и частота дыхания 15 в минуту. Медицинский осмотр при поступлении не выявил никаких очагов инфекции, кроме левого предплечья.Кожа ее левой верхней конечности была надрезана в двух точках. Вокруг разреза наблюдались покраснение, отек и уплотнение кожи вследствие целлюлита (рис. 1). Лабораторные данные свидетельствуют о системном воспалении и легком нарушении функции печени (таблица 1).

Внешний вид левой верхней конечности при поступлении. Левая верхняя конечность была рассечена для расслабляющего разреза из-за компартмент-синдрома из-за прогрессирующего целлюлита. Вокруг разреза

При поступлении мы рассмотрели возможность иммунодефицита, но не было никаких аномалий ее иммунной системы, таких как изменение количества лимфоцитов и нейтрофилов, способность дезинфекции фагоцитоза нейтрофилов или естественных киллеров (NK ) активность клеток.У нее также была отрицательная инфекция, вызванная вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ) (Таблица 1). Компьютерная томография (КТ) с контрастным усилением ее тела, чреспищеводная эхокардиография, магнитно-резонансная томография сердца и позвоночника и пункция костного мозга не смогли обнаружить ни одного очага инфекции, кроме левой верхней конечности. Микробиологические исследования, включая культивирование анаэробных бактерий с использованием анаэробного портера, выявили Streptococcus mitis , β-Streptococcus , род Mobiluncus и Prevotella buccae из раны, но в ее крови микроорганизмов не обнаружено.Сначала ей вводили меропенем (2 г / день) и линезолид (1200 мг / день) внутривенно, и целлюлит быстро исчез. Однако неожиданно у нее внезапно поднялась температура, и она пожаловалась на сильную боль в месте целлюлита. Мы сделали экстренный разрез ее левой верхней конечности для диагностики компартмент-синдрома и наблюдали струю гноя из супинаторной мышцы (рис. 2). В результате антибиотик был заменен на гареноксацин (400 мг / сут). Stenotrophomonas maltophilia был обнаружен в культурах крови и гноя, поэтому был добавлен сульфаметоксазол-триметоприм.Однако возникла аллергическая реакция на сульфаметоксазол-триметоприм, такая как острая лихорадка и обширная кожная сыпь, поэтому вместо этого мы перешли на миноциклин. Гипербарическая оксигенотерапия также проводилась девять раз против рефрактерной инфекции мягких тканей для улучшения функции нейтрофилов [6]. В конце концов, это междисциплинарное лечение позволило ей рассмотреть вопрос о выделении, однако внезапно снова возникла высокая температура и подкожный абсцесс той же конечности.

Разрез для экстренной релаксации для облегчения компартмент-синдрома в левой верхней конечности пациента.В супинаторной мышце появился гной

В результате этого загадочного клинического течения, особенно того факта, что несколько видов, в том числе аборигенные бактерии полости рта с полимикробной структурой, были обнаружены в культурах крови и раневом абсцессе (рис. 3), мы наконец заподозрил возможность членовредительства. Посоветовавшись с психиатром, он дал достаточные объяснения нашей пациентке и ее семье, чтобы убедить их сотрудничать в диагностике и лечении. Ее сестра нашла в сумке три шприца с иглами, в одном из которых была мутная жидкость (рис.4а). В жидкости были обнаружены Enterobacter cloacae и Enterococcus faecalis , чувствительность которых идентична чувствительности бактерий, обнаруженных в гное из мышц. Анализ с помощью полимеразной цепной реакции (ПЦР) на основе повторяющихся последовательностей элементов показал, что Enterococcus faecalis из раны и содержимое шприца были генетически идентичными (рис. 4b). Наконец, диагноз синдрома Мюнхгаузена подтвердился.

Клиническое течение больного. Скобки со сплошной линией показывают культуру крови; те, у которых пунктирная линия , показывают культуру гноя из раны. Кишечные бактерии и аборигенные бактерии полости рта с полимикробной структурой были обнаружены в культурах образцов крови и гноя. Пустой квадрат , β-лактамные антибиотики. Квадрат с заливкой , хинолоны. Вертикальная линия , аминогликозиды. Горизонтальная линия , тетрациклин. Закрашенная правая линия , клиндамицин. Левая заштрихованная линия , линезолид. ABPC / SBT сульбактам / ампициллин, CAZ цефтазидим, CEZ цефазолин, CLDM клиндамицин, CTM цефотиам, GM гентамицин LVF214 GRNX, линия GRNX 902 MEPM меропенем, MINO миноциклин, PIPC пиперациллин, STFX ситафлоксацин

a Среди вещей пациента были обнаружены три шприца, в одном из которых было небольшое количество мутной жидкости. b ДНК-отпечатков пальцев, полученных в результате анализа полимеразной цепной реакции на основе последовательностей повторяющихся элементов. Штаммы Enterococcus faecalis из гноя, полученного из мышц ( d ) и из содержимого шприца ( e ), оказались генетически идентичными, но штаммы от других пациентов ( a , b , c ) были разными. M mark

Никаких дальнейших эпизодов лихорадки и целлюлита не наблюдалось после начала наблюдения с помощью камеры и фиксации как верхних, так и нижних конечностей, но через 3 недели наш пациент внезапно покинул нашу больницу и предпринял попытку самоубийства.Было получено распоряжение о принудительной госпитализации для оказания медицинской помощи и защиты, и она была помещена в психиатрическое отделение. Две недели спустя она призналась, что вливала слюну или туалетную воду в капельницу и шприцем в рану. Она выразила чувство крайнего одиночества, когда ее лишили медицинской помощи. Ее психическое состояние постепенно улучшалось. Она была выписана после 2 месяцев лечения в психиатрическом отделении и несколько лет наблюдалась амбулаторно.

Эксперты оценивают редкое расстройство «Закон» и «Острые предметы»

Профессионалы рассказывают, как жили сериалы HBO и Hulu, рассказывая истории о неясном состоянии, известном как синдром Мюнхгаузена.

Для относительно нового и редкого диагноза синдром Мюнхгаузена по доверенности получил довольно много экранного времени.

Синдром, при котором смотритель либо выдумывает болезнь для жертвы, либо вызывает ее у нее, вошел в общественное сознание всего четыре десятилетия назад, когда британский доктор Рой Мидоу ввел этот термин в исследовательскую работу 1977 года.Но с тех пор, как он дебютировал в поп-культуре в 1984 году в книге Нэнси Райт о настоящих преступлениях A Mother’s Trial , он появлялся на экране каждые несколько лет — в таких телешоу, как The X-Files , Law & Order , . Scrubs и True Detective и в фильмах, включая The Sixth Sense , It и Everything, Everything — названиях, которые используют драматический потенциал синдрома, хотя и не всегда соответствуют его реалиям.

Несмотря на все это внимание средств массовой информации, синдром Мюнхгаузена по доверенности «не сильно вырос в плане правильного понимания» с 70-х годов, говорит эксперт Луиза Лашер, соавтор книги Мюнхгаузен по доверенности: идентификация, вмешательство и ведение дел. (теперь она предпочитает называть расстройство «злоупотребление и пренебрежение обманом»).

Lasher можно простить за скептицизм по поводу последних проектов, вызвавших вновь обретенный интерес к беспорядку, таких как Hulu’s The Act и HBO Sharp Objects .Тем не менее, она и другой ведущий эксперт в этой области, Марк Д. Фельдман, автор нескольких исследований синдрома и соавтор книги Умереть, чтобы быть больным: Правдивые истории медицинского обмана , говорят, что сериалы HBO и Hulu привлекли необходимое внимание к состоянию, которое, по их мнению, занижено, недооценено и неправильно понято.

Закон, , основанный на реальном случае Джипси Роуз Бланшар, рассказывает о юной цыганке (Джои Кинг), чьи «хромосомные» дефекты и другие недуги привели к тому, что она оказалась в инвалидном кресле и часто была подключена к зонду для кормления, когда она приходила смириться с тем фактом, что ее мать Ди Ди (Патрисия Аркетт) сфабриковала свои болезни. Острые предметы , адаптированный из романа Джиллиан Флинн, изображает репортера Камиллу (Эми Адамс), когда она во время поездки домой в Миссури обнаруживает, что ее мать (Патриция Кларксон) часто вызывала болезни у Камиллы и ее сводной сестры (Элиза Сканлен). отравляя их.

Несмотря на то, что эти сериалы допускают некоторую вольность с этим видом злоупотреблений, они также передают некоторые из его основных реалий. Преступниками в обоих сериалах являются матери, как и в 95,6 процента выявленных случаев, и опытные обманщики, что часто бывает точным в отношении правонарушителей.Врачи в рассказах встречаются с жертвами насилия и обманываются преступниками, что, по мнению экспертов, является обычным явлением, учитывая, что медицинские школы редко инструктируют студентов о синдроме.

Острые предметы выделяется Фельдманом отчасти потому, что он показывает, как отцы могут подставить другую щеку к жестокому обращению со стороны матерей. Отец Аммы, Алан (Генри Черни), проводит большую часть сериала в логове, слушая громкую музыку, буквально заглушая драму в своем доме: «Почти всегда отец делал все возможное, чтобы не быть в курсе. о том, что происходит, или комментирует это, если он в курсе », — говорит Фельдман.Часто отец жертвы будет выполнять сложную, отнимающую много времени работу или часто соглашается с партнером, который обладает властным характером.

Острые предметы отклоняется от нормы для большинства синдромов Мюнхгаузена по косвенным признакам, показывая, что один подросток и один взрослый становятся жертвами преступника: средний возраст человека, которому поставлен диагноз «жертва», составляет 4 года. Тем не менее, жертвы более старшего возраста, безусловно, были задокументированы, и Лашер говорит, что была рада разоблачению этих более редких случаев в шоу: «Это был хороший пример борьбы с заблуждением о том, что такое может случиться только с детьми», — говорит она.

Со своей стороны, Закон проницательно описывает, как обман может повлиять на ежедневное эмоциональное состояние жертвы, утверждает Фельдман. В первых двух эпизодах Цыганка, изголодавшаяся по светской жизни, умоляет свою мать позволить ей пообщаться с соседскими девочками ее возраста; в нескольких сериях она украдкой смотрит в соцсети. Сказав, что у нее аллергия на сахар, но с подозрением относится к диагнозу, Джипси пробирается ночью к холодильнику, чтобы проглотить газировку и сладости: «В первых двух эпизодах особенно подчеркивалось, насколько удушающим должно быть такое злоупотребление — подавляющее и изолирующее, «- говорит Фельдман.

Хотя ни один из экспертов не обнаружил в сериале каких-либо вопиющих ошибок, они отметили, что оба изображают некоторые из самых редких и драматических синдромов Мюнхгаузена с помощью косвенных примеров. Согласно последним исследованиям, заболевание приводит к летальному исходу только в 6-10% случаев. И случаи «индукции», когда опекун фактически заставляет другого заболеть, случаются реже, чем случаи «фабрикации» или «преувеличения», когда преступник, соответственно, притворяется, что жертва болен, или исчезают из его симптомов. пропорция.Сосредоточение внимания на этих двух впечатляющих случаях «приводит к тому, что профессионалы и непрофессионалы в одинаковой степени думают, что это типичный случай, и упускают из виду некоторые другие», — говорит Лашер. «Это беспокоит меня».

Как Голливуд может еще больше улучшить изображения? И Лашер, и Фельдман предложили проконсультироваться с синдромом Мюнхгаузена экспертами по доверенности, включая их самих, для проектов, связанных с поведением. ( The Act Авторская комната проконсультировалась с профессором психиатрии и биоповеденческих наук Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе доктором Дж.Бренда Бёрш о синдроме, в то время как производство работало с консультантом по медицинским технологиям Дорис Т. Меху на съемочной площадке; Острые предметы пригласил медицинского консультанта на съемочную площадку в больнице между Камиллой и Дет. Уиллис.)

В целом, однако, оба эксперта отмечают, что дополнительное воздействие на это поведение — во всех его формах — увеличивает вероятность того, что врачи и исследователи подумают о синдроме, когда увидят суггестивные симптомы. «Эти два новых шоу заставили людей заговорить о Мюнхгаузене по доверенности, чего я никогда раньше не видел, — отмечает Фельдман, — и я думаю, что это здорово.