«Про это» за 5 минут. Краткое содержание поэмы Маяковского

Тема, о которой хочет говорить поэт, перепета много раз. Он и сам кружил в ней поэтической белкой и хочет кружиться опять. Эта тема может даже калеку подтолкнуть к бумаге, и песня его будет строчками рябить в солнце. В этой теме скрыта истина и красота. Эта тема готовится к прыжку в тайниках инстинктов. Заявившись к поэту, эта тема грозой раскидывает людей и дела. Ножом к горлу подступает эта тема, имя которой — любовь!

Продолжение после рекламы:

Поэт рассказывает о себе и любимой в балладе, и лад баллад молодеет, потому что слова поэта болят. «Она» живёт в своём доме в Водопьянном переулке, «он» сидит в своём доме у телефона. Невозможность встретиться становится для него тюрьмой. Он звонит любимой, и его звонок пулей летит по проводам, вызывая землетрясение на Мясницкой, у почтамта. Спокойная секундантша-кухарка поднимает трубку и не торопясь идёт звать любимую поэта. Весь мир куда-то отодвинут, лишь трубкой целит в него неизвестное. Между ним и любимой, разделёнными Мясницкой, лежит вселенная, через которую тонюсенькой ниточкой тянется кабель. Поэт чувствует себя не почтенным сотрудником «Известий», которому летом предстоит ехать в Париж, а медведем на своей подушке-льдине. И если медведи плачут, то именно так, как он.

Поэт вспоминает себя — такого, каким он был семь лет назад, когда была написана поэма «Человек». С тех пор ему не суждено петушком пролезть в быт, в семейное счастье: канатами собственных строк он привязан к мосту над рекой и ждёт помощи. Он бежит по ночной Москве — по Петровскому парку, Ходынке, Тверской, Садовой, Пресне. На Пресне, в семейной норке, его ждут родные. Они рады его появлению на Рождество, но удивляются, когда поэт зовёт их куда-то за 600 вёрст, где они должны спасать кого-то, стоящего над рекой на мосту. Они никого не хотят спасать, и поэт понимает, что родные заменяют любовь чаем и штопкой носков. Ему не нужна их цыплячья любовь.

Брифли существует благодаря рекламе:

Сквозь пресненские миражи поэт идёт с подарками под мышками. Он оказывается в мещанском доме Феклы Давидовны. Здесь ангелочки розовеют от иконного глянца, Иисус любезно кланяется, приподняв тернистый венок, и даже Маркс, впряжённый в алую рамку, тащит обывательства лямку. Поэт пытается объяснить обывателям, что пишет для них, а не из-за личной блажи. Они, улыбаясь, слушают именитого скомороха и едят, гремя челюстью о челюсть. Им тоже безразличен какой-то человек, привязанный к мосту над рекой и ожидающий помощи. Слова поэта проходят сквозь обывателей.

Москва напоминает картину Беклина «Остров мёртвых». Оказавшись в квартире друзей, поэт слушает, как они со смехом болтают о нем, не переставая танцевать тустеп. Стоя у стенки, он думает об одном: только бы не услышать здесь голос любимой. Ей он не изменил ни в одном своём стихотворении, её он обходит в проклятиях, которыми громит обыденщины жуть. Ему кажется, что только любимая может спасти его — человека, стоящего на мосту. Но потом поэт понимает: семь лет он стоит на мосту искупителем земной любви, чтобы за всех расплатиться и за всех расплакаться, и если надо, должен стоять и двести лет, не ожидая спасения.

Он видит себя, стоящего над горой Машук. Внизу — толпа обывателей, для которых поэт — не стих и душа, а столетний враг. В него стреляют со всех винтовок, со всех батарей, с каждого маузера и браунинга. На Кремле красным флажком сияют поэтовы клочья.

Продолжение после рекламы:

Он ненавидит все, что вбито в людей ушедшим рабьим, что оседало и осело бытом даже в краснофлагом строе. Но он всей сердечной верою верует в жизнь, в сей мир. Он видит будущую мастерскую человечьих воскрешений и верит, что именно его, не дожившего и не долюбившего своё, захотят воскресить люди будущего. Может быть, его любимая тоже будет воскрешена, и они наверстают недолюбленное звёздностью бесчисленных ночей. Он просит о воскрешении хотя бы за то, что был поэтом и ждал любимую, откинув будничную чушь. Он хочет дожить своё в той жизни, где любовь — не служанка замужеств, похоти и хлебов, где любовь идёт всей вселенной. Он хочет жить в той жизни, где отцом его будет по крайней мере мир, а матерью — по крайней мере земля.

Про это (В.Маяковский)

 про это (В.Маяковский) В этой теме,     и личной         и мелкой, перепетой не раз     и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять. Эта тема     сейчас         и молитвой у Будды и у негра вострит на хозяев нож. Если Марс,     и на нем хоть один сердцелюдый, то и он     сейчас         скрипит             про то ж. Эта тема придет,         калеку за локти подтолкнет к бумаге,         прикажет:             — Скреби! — И калека     с бумаги         срывается в клекоте, только строчками в солнце песня рябит. Эта тема придет,         позвонится с кухни, повернется,     сгинет шапчонкой гриба, и гигант     постоит секунду         и рухнет, под записочной рябью себя погребя. Эта тема придет,         прикажет:             — Истина! — Эта тема придет,         велит:             — Красота! — И пускай     перекладиной кисти раскистены — только вальс под нос мурлычешь с креста. Эта тема азбуку тронет разбегом — уж на что б, казалось, книга ясна! — и становится     — А —         недоступней Казбека. Замутит,     оттянет от хлеба и сна. Эта тема придет,         вовек не износится, только скажет:         — Отныне гляди на меня! — И глядишь на нее,         и идешь знаменосцем, красношелкий огонь над землей знаменя. Это хитрая тема!         Нырнет под события, в тайниках инстинктов готовясь к прыжку, и как будто ярясь         — посмели забыть ее! — затрясет;     посыпятся души из шкур. Эта тема ко мне заявилась гневная, приказала:     — Подать         дней удила! — Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное и грозой раскидала людей и дела. Эта тема пришла,         остальные оттерла и одна     безраздельно стала близка. Эта тема ножом подступила к горлу. Молотобоец!     От сердца к вискам. Эта тема день истемнила, в темень колотись — велела — строчками лбов. Имя     этой         теме: . . . . . . !



Читать «Про это» — Маяковский Владимир Владимирович — Страница 1

Владимир Маяковский

«Про это»

Поэма

ПРО ЧТО — ПРО ЭТО?

В этой теме,

и личной

и мелкой, перепетой не раз

и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять. Эта тема

сейчас

и молитвой у Будды и у негра вострит на хозяев нож. Если Марс,

и на нем хоть один сердцелюдый, то и он

сейчас

скрипит

про то ж. Эта тема придет,

калеку за локти подтолкнет к бумаге,

прикажет:

— Скреби! И калека

с бумаги

срывается в клекоте, горько строчками в солнце песня рябит. Эта тема придет,

позвонится с кухни, повернется,

сгинет шапчонкой гриба, и гигант

постоит секунду

и рухнет, под записочной рябью себя погребя. Эта тема придет,

прикажет:

— Истина! Эта тема придет,

велит:

— Красота! И пускай

перекладиной кисти раскистены только вальс под нос мурлычешь с креста. Эта тема азбуку тронет разбегом уж на что б, казалось, книга ясна! и становится

— А

недоступней Казбека. Замутит,

оттянет от хлеба и сна. Эта тема придет,

вовек не износится, только скажет:

— Отныне гляди на меня! И глядишь на нее,

и идешь знаменосцем, красношелкий огонь над землей знаменя. Это хитрая тема!

Нырнет под события, в тайниках инстинктов готовясь к прыжку, и как будто ярясь

— посмели забыть ee! затрясет;

посыпятся души из шкур. Эта тема ко мне заявилась гневная, приказала:

— Подать

дней удила! Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное и грозой раскидала людей и дела. Эта тема пришла,

остальные оттерла и одна

безраздельно стала близка. Эта тема ножом подступила к горлу. Молотобоец!

От сердца к вискам. Эта тема день истемнила, в темень колотись — велела — строчками лбов. Имя

этой

теме: …………!

* * * * *

* * * * *

I

БAЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ

Стоял — вспоминаю.

Был этот блеск.

И это

тогда

называлось Невою.

Маяковский, «Человек».

(13 лет работы, т. 2, стр. 77)

О балладе и о балладах

Немолод очень лад баллад, но если слова болят и слова говорят про то, что болят, молодеет и лад баллад. Лубянский проезд.

Водопьяный.

Вид вот.

Вот

фон.

В постели она.

Она лежит. Он.

На столе телефон. «Он» и «она» баллада моя. Не страшно нов я. Cтрашно то,

что «он» — это я, и то, что «она»

моя. При чем тюрьма?

Рождество.

Кутерьма. Без решеток окошки домика! Это вас не касается.

Говорю — тюрьма. Стол.

На столе соломинка.

По кабелю пущен номер

Тронул еле — волдырь на теле. Трубку из рук вон. Из фабричнон марки две стрелки яркие омолниили телефон. Соседняя комната.

Из соседней

сонно: — Когда это?

Откуда это живой поросенок? Звонок от ожогов уже визжит, добела раскален аппарат. Больна она!

Она лежит! Беги!

Скорей!

Пора! Мясом дымясь, сжимаю жжение. Моментально молния телом забегала. Стиснул миллион вольт напряжения. Ткнулся губой в телефонное пекло. Дыры

сверля

в доме, взмыв

Мясницкую

пашней, рвя

кабель,

номер пулей

летел

барышне. Смотрел осовело барышнин глаз под праздник работай за двух. Красная лампа опять зажглась. Позвонила!

Огонь потух. И вдруг

как по лампам пошло куролесить, вся сеть телефонная рвется на нити. — 67-10! Соедините! В проулок!

Скорей!

Водопьяному в тишь! Ух!

А то с электричеством станется под рождество

на воздух взлетишь со всей

со своей

телефонной

станцией. Жил на Мясницкой один старожил. Сто лет после этого жил про это лишь

сто лет! говаривал детям дед. — Было — суббота…

под воскресенье… Окорочок…

Хочу, чтоб дешево… Как вдарит кто-то!..

Землетрясенье… Ноге горячо…

Ходун — подошва!.. Не верилось детям,

чтоб так-то

да там-то. Землетрясенье?

Зимой?

У почтамта?!

Телефон бросается на всех

Протиснувшись чудом сквозь тоненький

шнур, раструба трубки разинув оправу, погромом звонков громя тишину, разверг телефон дребезжащую лаву. Это визжащее,

звенящее это пальнуло в стены,

старалось взорвать их. Звоночинки

тыщей

от стен

рикошетом под стулья закатывались

и под кровати. Об пол с потолка звоночище хлопал. И снова,

звенящий мячище точно, взлетал к потолку, ударившись об пол, и сыпало вниз дребезгою звоночной. Стекло за стеклом,

вьюшку за вьюшкой

тянуло

звенеть телефонному в тон. Тряся

ручоночкой

дом-погремушку, тонул в разливе звонков телефон.

Секундантша

От сна

чуть видно

точка глаз иголит щеки жаркие. Ленясь, кухарка поднялась, идет,

кряхтя и харкая. Моченым яблоком она. Морщинят мысли лоб ее. — Кого?

Владим Владимыч?!

А! Пошла, туфлею шлепая. Идет.

Отмеряет шаги секундантом. Шаги отдаляются…

Слышатся еле… Весь мир остальной отодвинут куда-то, лишь трубкой в меня неизвестное целит

Просветление мира

Застыли докладчики всех заседаний, не могут закончить начатый жест. Как были,

рот разинув,

сюда они смотрят на рождество из рождеств.

Им видима жизнь

от дрязг и до дрязг. Дом их

единая будняя тина. Будто в себя,

в меня смотрясь, ждали

смертельной любви поединок. Окаменели сиренные рокоты. Колес и шагов суматоха не вертит. Лишь поле дуэли

да время-доктор с бескрайним бинтом исцеляющей смерти. Москва

за Москвой поля примолкли. Моря

за морями горы стройны. Вселенная

вся

как будто в бинокле, в огромном бинокле (с другой стороны). Горизонт распрямился

ровно-ровно. Тесьма.

Натянут бечевкой тугой. Край один

я в моей комнате, ты в своей комнате — край другой. А между

такая,

какая не снится, какая-то гордая белой обновой, через вселенную

легла Мясницкая миниатюрой кости слоновой. Ясность.

Прозрачнейшей ясностью пытка. В Мясницкой

деталью искуснейшей выточки кабель

тонюсенький

ну, просто нитка! И всe

вот на этой вот держится ниточке.

Дуэль

Раз!

Трубку наводят.

Надежду брось.

Два!

Как раз остановилась,

не дрогнув,

между моих

мольбой обволокнутых глаз. Хочется крикнуть медлительной бабе: — Чего задаетесь?

Стоите Дантесом. Скорей,

скорей просверлите сквозь кабель пулей

любого яда и веса.Страшнее пуль

Маяковский. Про это. Ей и мне. Поэма.

Фотомонтаж обложки и иллюстраций конструктивиста Родченко. Фотографии Вассермана, Капустянского и Штеренберга. Москва, Петроград, Государственное издательство, 1923. 43 с., 8 л. иллюстраций — фотомонтажей А.М. Родченко. В издательской иллюстрированной печатной обложке. 23,15×15,9 см. Тираж 3000 экземпляров.

 

 

 

 

 

Как говорили, в отрочестве Лия была не очень красива. Но это не мешало ей излучать чувственно-эротическую привлекательность. По семейным преданиям, Лия чуть ли не в пятнадцать лет закрутила в городище Котовицы, где жила её бабушка, роман с родным дядей. Тот даже хотел на ней жениться. Но это оказалось невозможно. После гимназии Лия поступила на высшие женские курсы. Но, проучившись год на математическом отделении, она всё переиграла и продолжила учёбу в Архитектурном институте. Потом её увлекла скульптура, и несостоявшийся математик, всё бросив, умчалась в Мюнхен. В Москву Лия вернулась лишь из-за болезни отца. А дальше последовал короткий роман с учителем музыки. Она успела забеременеть, но рожать не стала, сделав у дальних родственников в какой-то глуши аборт, после чего навсегда лишилась возможности иметь детей. Позже литературоведы отмечали, что «Брик была разносторонне одарённой натурой». Получив хорошее домашнее образование, она свободно владела немецким и французским, училась в Архитектурном институте в Москве и в частной скульптурной мастерской в Мюнхене, музицировала, занималась балетом и дружила с уже тогда известной танцовщицей Екатериной Гельцер и даже чуть не уехала на гастроли в Японию.

Она прекрасно шила и подарила знаменитой русской модельерше Н. П. Ламановой понравившееся ей платье, после чего вместе с младшей сестрой Эльзой демонстрировала в Париже ламановские модели в стиле «рюсс». 26 февраля 1912 года Лиля вышла замуж за Осипа Брика, которого она знала с тринадцати лет, и взяла фамилию супруга. Историк русской литературы первой половины ХХ века Светлана Коваленко рассказывала:

«Бракосочетание состоялось не в синагоге, а дома у Каганов, в Большом Чернышевском переулке. Венчал их друг отца невесты, учёный раввин Мазе. Лиля Юрьевна пишет, что на ней было белое, сильно декольтированное платье, поверх которого мать в последний момент накинула белую шаль».

«Мама потом часто вспоминала, что я вся была в белом, и зубы были белые-белые, и я всё время хохотала».

После свадьбы родители Лили (теперь уже Лили Брик) сняли молодым четырёхкомнатную квартиру в тихом переулке на Тверской. Вместо обещанного бриллиантового ожерелья она попросила Бриков купить «Стенвейн», и они с Осей с удовольствием музицировали в четыре руки. Читали вслух, как это тогда было принято. Л. Брик вспоминает:

«У нас собралась прекрасная библиотека классиков – русских, немецких, французских, мы читали друг другу вслух – всего Гоголя, все романы Достоевского, Толстого, Тургенева, Гофмана, итальянских писателей. Мы прочли вслух: «Преступление и наказание», «Братьев Карамазовых», «Идиота», «Войну и мир», «Анну Каренину», «Заратустру», «In vino veritas» Кьеркегора, Кота Мура – это не считая мелочей».

Летом 1915 года младшая сестра Лили – Эльза на свою голову познакомила её с Владимиром Маяковским. В качестве ответного шага старшая сестра всё сделала для того, чтобы поэта отбить. Так возник новый роман, приведший к созданию неожиданно длительного открытого треугольника: Лиля и Осип Брики и Маяковский.

Впоследствии Маяковский посвятил Брик не одно стихотворение, поэму «Облако в штанах» и даже книги. Некоторые из них, как, скажем, «Лиличка! Вместо письма», датированное 26 мая 1916 года, потом долго замалчивались. Другие, наоборот, получили широкую известность. В 1918 году Лиля Брик и Маяковский снялись в кинокартине «Закованная фильмой», сценарий для которой написал поэт. Она потом приняла участие ещё в нескольких кинопроектах: в создании летом 1926 года в качестве ассистента режиссёра документальной ленты «Еврей и земля» и как сценарист в производстве в 1928 году худфильма «Стеклянный глаз». Был ещё третий проект: в 1929 году Брик написала киносценарий «Любовь и долг», представлявший этакую сатиру на заграничную коммерческую халтуру», но его отверг Главрепертком (текст же сценария появился в печати лишь в 1998 году). Надо сказать, что отношения в треугольнике Брики – Маяковский развивались непросто. Никто никому верность там не сохранял. Лиля Брик, к примеру, одно время была без ума от Николая Пунина. 20 мая 1920 года Пунин записал в своём дневнике:

«Эта «самая обаятельная женщина» много знает о человеческой любви и любви чувственной. Её спасает способность любить, сила любви, определённость требований. Не представляю себе женщины, которой я бы мог обладать с большей полнотой. Физически она создана для меня, но она разговаривает об искусстве – я не мог. Наша короткая встреча оставила на мне сладкую, крепкую и спокойную грусть, как если бы я подарил любимую вещь за то, чтобы охранить нелюбимую жизнь. Не сожалею, не плачу, но Лиля Б. осталась живым куском в моей жизни, и мне долго будет памятен её взгляд и ценно её мнение обо мне. Если бы мы встретились лет десять назад – это был бы напряжённый, долгий и тяжёлый роман, но как будто полюбить я уже не могу так нежно, так до конца, так человечески, по-родному, как люблю жену».

Затем Брик увлеклась заместителем наркома финансов Александром Краснощёковым. Ради своей пассии чиновник на какие только траты не шёл, зачастую при этом путая государственную казну с личным карманом. За это его в сентябре 1924 года взяли под белы ручки и заключили в Лефортово. Ему дали шесть лет тюрьмы. Пытаясь спасти Краснощёкова, Брик бросилась к своему покровителю – заместителю начальника секретного отдела ГПУ Агранову. Но чекист оказался бессилен. В отчаянии Брик в ноябре 1924 года отправила записку Льву Каменеву.

«То, о чём хочу говорить с Вами, – подчеркнула Брик, – касается лично меня – хотелось бы, чтобы никто не знал об этом».

Только после этого бывшего замнаркома финансов выпустили на свободу. Позже любовная история Краснощёкова и Брик легла в основу пьесы Бориса Романова «Воздушный пирог», в которой Брик была выведена под именем Риты Керн. В театре эту Керн блестяще сыграла в феврале 1925 года Мария Бабанова. Наверное, стоит добавить, что после Краснощёкова Брик крутила романы с дипломатом З. Воловичем, кинорежиссёром Л. Кулешовым, чекистами В. Горожаниным, Л. Эльбертом, М. Горбом, всех её кавалеров и не перечислить. Маяковский тоже не был ангелом. Он то крутил роман с художницей Евгенией Ланг, то волочился за сёстрами Гинзбург. Следует отметить ещё одно обстоятельство: Брик умела отделять свои любовные романы от литературы. Как критик она всегда была неподкупна. Издатель А. Тихонов как-то заметил К. Чуковскому:

«Нужна такая умная женщина, как Лиля. Я помню, как Маяковский, только что вернувшись из Америки, стал читать ей какие-то свои стихи, и вдруг она пошла критиковать их строку за строкой – так умно, так тонко и язвительно, что он заплакал, бросил стихи и уехал на 3 недели в Ленинград».

В конце 1920-х годов Брики и Маяковский втроём жили в одной комнате на Таганке в Гендриковом переулке. Свое исконное название (по фамилии графов Гендриковых) переулок носил до 1935 года. Затем был переименован в переулок Маяковского… Маяковский проживал в доме 15/13 с апреля 1926 года до 1930 года. На здании установлена мемориальная доска. Ранее здесь размещалась Государственная библиотека-музей (филиал Государственного музея Маяковского), а перед зданием стоял бронзовый памятник работы скульптора Г.В. Кордзахия и архитектора Д.Н. Мордебадзе. Но принесло ли это всем членам треугольника счастье? Известно, что у Осипа Брика в это время завязался роман с Евгенией Соколовой-Жемчужной, Лиля влюбилась в киношника Кулешова, а Маяковский потом увлёкся и жил с начинающей актрисой Вероникой Полонской, которая в это время была замужем за актером МХТ Яншиным.

В этой теме,

и личной и мелкой,

перепетой не раз и не пять,

я кружил поэтической белкой

и хочу кружиться опять…

Легко догадаться, что женитьба Маяковского «всерьез» означала бы для Бриков конец совместной жизни. И тут неизбежно придется коснуться деликатного вопроса не матримониальных, а материальных отношений между ними. Маяковский нес все основные расходы по обеспечению их совместной жизни. Подтверждение этому легко находится в письмах Бриков к Маяковскому и его письмах к Лиле Юрьевне. Переписка только 1927 года пестрит просьбами Лили Юрьевны к Маяковскому о деньгах. Включается в это и Осип Брик.

«Киса просит денег», — телеграфирует он в Самару Маяковскому, и Маяковский заботливо выполняет все просьбы («Получила ли ты деньги? Я их послал почтой, чтоб тебе принесли их прямо в кровать»; «Получил ли Осик белье из Берлина?.. Какой номер его рубашек?») В его телеграммах и письмах мелькает: перевел, переведу, получи гонорар там-то и там-то. .. Он оплачивает ее заграничные поездки, выполняет бесконечные заказы — от дамских туалетов до — «Очень хочется автомобильчик! Привези, пожалуйста!» Да еще «непременно Форд, последнего выпуска…». Обратили на это внимание и хорошо знавший Бриков Р. Якобсон, шведский исследователь Бенгт Янгфельд, указавшие на роль Маяковского как «кормильца семьи», роль, которую, по их мнению, нельзя недооценивать в отношении Бриков к возможности женитьбы Маяковского. Как истинный джентльмен, человек широкой души, Маяковский даже в стесненных обстоятельствах не оставлял без внимания ни одной просьбы Бриков. Им же это обеспечивало комфортное существование. Просьба: «Пожалуйста, не женись всерьез…» как видно, вызвана беспокойством в связи с возможными переменами. Судьба не дала Маяковскому счастья семейной жизнни. Трудно согласиться с Н. Асеевым, который утверждал, что Владимир Владимирович «не был семейственным человеком». Он стремился создать свою семью, хотя терпел неудачи и, в конце концов, эти неудачи оказались одной из причин последнего, рокового шага поэта. Не хочется соглашаться и с другим утверждением Асеева, писавшего об отчужденности в отношениях Маяковского с матерью и сестрами. Он бывал в их семье всего лишь два-три раза и разве не естественно, что мать и сестры Владимира Владимировича при Асееве, человек из того круга, близкого к той семье, в отношениях о которой у них не было, да и вряд ли могла быть родственная близость, оставались сдержанны. Василий Каменский, в отличие от Асеева, часто бывавший в квартире на Пресне, где жили Маяковские, пишет:

«Меня удивляло и то, что дома, при матери и сестрах, Володя становился совершенно другим: тихим, кротким, застенчивым, нежным, обаятельным сыном и братом».

Об этом же говорят и другие люди, близко знавшие семью Маяковских. Переписка Маяковских тоже говорит о прочности семейных связей, об уважительном и заботливом отношении друг к другу. Младшие унаследовали эти черты о старших. Так было всю жизнь — с детских, гимназических лет, и когда Людмила училась в Москве, когда Володя находился под арестом, когда он жил в Петрограде и мама заботилась о теплой одежде для него.

«Маяковский в своей поэме „Про это“, — писал Луначарский, — с желчной страстностью набрасывается на быт, разумея под ним мещанство».

Тема любви получила вселенский разворот еще в «Флейте-позвоночнике», эта тема — главная и в «Человеке», и в «Облаке в штанах». «Про это» во многом связано с этими поэмами, но здесь поэт идет к новым смелым решениям и открытиям. Поэма Владимира Маяковского «Про это» посвящена Лиле Юрьевне Брик (1891-1978).

Поэт познакомился с ней в июле 1915 года. Много лет спустя в своей автобиографии он напишет:

«Радостнейшая дата. Знакомлюсь с О.М. и Л.Ю. Брик».

В наиболее достоверном и документированном жизнеописаний Л.Ю. Брик, составленном В.В. Катаняном, говорится: «В 1915 году брак Лили и Осипа Максимовича существовал лишь формально, но они сохраняли дружеские отношения, жили одними интересами и в одной квартире. Маяковский влюбился в Лилю сразу и навсегда, с первого взгляда. Лиля Юрьевна писала:

“Это было нападение, Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты — буквально. Любовь его была безмерна”.

В первый же вечер, прочитав ей “Облако в штанах”, Маяковский попросил разрешения посвятить ей поэму и с того дня посвящал ей каждую строчку. Только в 1918 году, проверив своё чувство к поэту, Лиля могла с уверенностью сказать Брику о своей любви к Маяковскому. Они все трое решили никогда не расставаться и прожили всю жизнь большими друзьями, тесно связанными общими интересами, вкусами, делами, бытом наконец».

Вернемся к содержанию поэмы «Про это»: если в «Человеке» основной можно считать тему трагической, неразделенной любви, то в «Про это» такая тема отходит на задний план. Мы даже не знаем, как относится к поэту его любимая. Тема любви развивается на фоне реальных, обыденных событий — звонок по телефону, разговор гостей возлюбленной. Лирический герой сам пытается выяснить отношение любимой к нему. Он ей звонит, пробирается к двери, но у него так и не получается выяснить. И тогда он все-таки решается ее позвать, чтобы бежать с ней к мосту. Кажется, что этот вопрос вскоре разрешится, но тут перед нами захлопывается дверь, так и не допустив нас в тайну. Конечно, поэт преднамеренно не дает конкретного ответа на этот вопрос. Этими недомолвками, недосказанностями в теме «он и она», видимо, Маяковский хочет показать, что любовный поединок — это не центр тяжести в поэме. В сравнении с «Человеком», в «Про это» тема любви ставится неизмеримо шире и глубже. Любовь теперь соразмеряется с миром.

Центр тяжести конфликта оказывается не между ею и им, а между личным мирком и миром большой жизни общества. Поэтому центральный конфликт поэмы — столкновение устоявшихся форм личной жизни (любовь, семья, быт) и новой жизни общества. В поэме можно выделить два мира — мир личной жизни и мир общественной жизни, мир «краснофлагого строя». В соответствии с этими мирами и делятся поэтические образы. С одной стороны — это любовь, родные, приятели, которые образуют замкнутые островки под названием «быт» и с другой — «огнеперое крыло» Октября, земля будущего, вся оборачивающаяся на крик «товарищ». Поэт намеренно заостряет эти противоречия. В произведении есть момент, когда эти противоречия обнажаются с кульминационной, напряженно трагической силой, отчетливо подчеркивая порочную замкнутость самих понятий «быт» и «личная жизнь».

Затянет

тинкой зыбей,

слабых

собьет с копыт.

Отбивайся,

крепись,

бей

быт!

В поэме Маяковский бесстрашно обнажил все волновавшие его тревоги, сомнения, противоречия, ничего не замазывая, не сглаживая, а, наоборот, намеренно заостряя. Он пошел навстречу этим противоречиям, преодолел их и в главном остался победителем. В 1922 году в отношениях Маяковского и Лили Брик наступил кризис. Лиля Юрьевна настояла на том, чтобы в течение двух месяцев они не виделись. 6 февраля 1923 года она написала в Париж своей сестре:

«Мне в такой степени опостылели Володины халтура, карты и пр., пр., что я попросила его два месяца не бывать у нас и обдумать, как он дошёл до жизни такой. Если он увидит, что овчинка стоит выделки, то через два месяца я опять приму его. Прошло уже два месяца: он днём и ночью ходит под моими окнами, нигде не бывает и написал лирическую поэму в 1300 строк!»

Так возникла поэма «Про это». В 1930 году, после смерти Маяковского, в его бумагах обнаружили письмо-дневник, обращённое к Лиле Брик. Г.Д. Катанян, разбиравшая и перепечатывавшая архив поэта, рассказала об этом документе в своих воспоминаниях:

«Он вёл его, работая над «Про это», день за днём описывая свои мысли и чувства; это очень интимно, адресовано только Лиле, и она его никому не показывала. Письмо-дневник написано на той же сероватой, большого формата бумаге, на которой написана и вся поэма. Оно писалось каждый день, пока он работал. Письмо-дневник является необычайной силы человеческим документом, отражающим тяжёлое душевное состояние поэта во время этой работы. Некоторые страницы закапаны слезами. Другие страницы написаны тем же сумасшедшим почерком, каким написана и предсмертная записка. У меня было впечатление, что он несколько раз был близок тогда к самоубийству».

Сам Маяковский говорил о поэме:

«Это для меня, пожалуй, и для всех других вещь наибольшей и наилучшей обработки».

В 1923 году «Про это» была отпечатана тиражом 3000 экземпляров. Оформил книгу Александр Михайлович Родченко (1891-1956). Маяковский и Родченко познакомились в 1920 году на проводившейся в Москве XIX Государственной выставке, где художник выставлял 57 своих работ. Пришедший на вернисаж Маяковский подошёл к Родченко, представился сам и представил ему Лилю Брик. С той поры они стали друзьями. Родченко присутствовал при первом публичном чтении «Про это» на квартире у Бриков. Александр Михайлович вспоминал, что Маяковский читал с невероятным подъёмом. Уже тогда им было высказано пожелание, чтобы иллюстрировал поэму именно Родченко. Художник подготовил для книги 12 фотомонтажей: обложку и 11 листовых иллюстраций, однако в печать пошли только 8 из них. В 1923 году сам Родченко ещё не занимался фотографией и потому использовал в коллажах уже готовый печатный материал — вырезки из газет и журналов, а также серию портретов Маяковского и Лили Брик, специально выполненную фотохудожником Абрамом Штеренбергом.

«Лаборатория — это жизнь и мозг всякого ремесла».

В. Маяковский

Даже на общем фоне деятельности Маяковского, полной непрерывных сражений с общественными и литературными противниками, судьба поэмы «Про это» кажется особенно драматичной. Поэма, вся, от первой до последней строки, исполненная желания жить по-новому, была встречена бранными и ядовитыми отзывами критики. Когда думаешь об этом, на память приходят строки из самой поэмы:

Газеты,

журналы,

зря не глазейте!

На помощь летящим

в морду вещам ругней

за газетиной

взвейся газетина.

Слухом в ухо!

Хватай, клевеща!

В первой же книге журнала «На посту» поэма «Про это» рассматривалась, как лишнее свидетельство «издерганности, неврастеничности» всего творчества Маяковского, поэта «личной и мелкой» темы. Как известно, свою задачу напостовцы видели в том, чтобы охранять «пролетарское первородство» литературы. Самый термин — пролетарская литература — понимался ими сектантски, вульгаризаторски, в духе подозрительной настороженности и нетерпимости к «попутчикам», в которых они видели своих потенциальных врагов. По меткому определению Луначарского, напостовцы со своим прямолинейно — «ортодоксальным» отношением к литературе напоминали садовника, который подрезывал высокие цветы и рвал маленькие, подтягивая их кверху; он хотел нивелировать их и в конце концов остался без цветов. В Маяковском напостовцы видели уже не просто неподходящий по своему «уровню» цветок, но скорее «сорняк», который надо беспощадно выполоть. С безоговорочно отрицательным отзывом о поэме «Про это» напостовцев неожиданно совпали высказывания лефовца Н. Чужака, ярого догматика, убежденного врага всякой «лирики». В поэме он увидел измену Лефу и заклеймил поэму:

«Чувствительный роман…», «Не выход, а безысходность».

С третьей стороны поэма была атакована имажинистами. Здесь не место подробно говорить об имажинизме как течении. Отметим только, что разногласия между Маяковским и группой Шершеневича, Мариенгофа и других «путешествующих в прекрасном» касались самых значительных вопросов — об отношении поэта к действительности, к революции. Имажинисты проповедовали полнейшую независимость от современности.

«Поэт,— писал Вадим Шершеневич,— это тот безумец, который сидит в пылающем небоскребе и спокойно чинит цветные карандаши для того, чтобы зарисовать пожар. Помогая тушить пожар, он перестает быть поэтом».

Естественно, что имажинисты не могли не видеть в Маяковском своего, как они выражались, «лютейшего врага», «осквернителя искусства», пошедшего в «услужение» к новой жизни. Критические обзоры программного органа имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном», носившие откровенный заголовок «В хвост и в гриву», редко обходились без грубых, недоброжелательных отзывов о Маяковском. Злобным улюлюканьем была встречена и поэма «Про это». «Малограмотная халтура», «тихий ужас» — безапелляционно заявлял рецензент. На этом фоне резким контрастом выделяется отзыв А.В. Луначарского. В письме к Маяковскому от 23 марта 1923 г. он, «называя «Про это» прекрасной поэмой, говорит:

«Я Вас вообще люблю, а за последнее Ваше произведение втрое».

Высокая оценка поэмы повторялась в самых различных отзывах Луначарского. Однако как ни авторитетен был этот голос — поколебать всеобщего приговора он не мог. Еще в первую половину 30-х годов точка зрения на поэму как «движение вспять», шаг назад, к «личному и мелкому», прочно удерживается. Односторонность, ошибочность всех этих отзывов вряд ли требует сегодня подробного разбора. Важно установить одно: единодушие, с каким была отвергнута поэма Маяковского подавляющим большинством критиков, не могло быть случайным. Самая формула поэта — «по личным мотивам об общем быте» — настораживала. Слишком сильны еще были в поэзии, в литературе тенденции отвлеченного, безличного коллективизма, где «мы» начисто поглощало «я». Именно в этой ограниченности,— исторически объяснимой и даже, на определенном этапе, в какой-то мере закономерной, — разгадка того факта, что против поэмы «Про это» так дружно выступили представители столь различных литературных течений и группировок. В личном, индивидуальном им мерещилось индивидуалистическое. Естественно, что чем больше освобождалась наша литература от такой ограниченности в толковании вопроса о сочетании личного и общественного, тем меньше оставалось объективных оснований для прежнего грубо «проработочного» отношения к поэме. С середины 30-х годов намечается перелом. Одним из первых, кто высказался за переоценку поэмы, был Николай Асеев. В статье, о которой нам еще придется говорить, он решительно выступил против попыток отмахиваться от социального значения поэмы, сводить ее к индивидуализму. Эта же тенденция дает себя знать и в некоторых других работах. Читая иные работы, все еще испытываешь ощущение, что поэма находится где-то на отшибе, на «обочине» творческого пути, и роль ее в поэтическом развитии Маяковского — второстепенная, эпизодическая. Правда, иногда говорят, что некоторые мотивы «Про это» возникали у Маяковского и раньше. Тут обычно называют стихотворение «О дряни», которое действительно перекликается с поэмой в изображении обывательского «логова». Однако, если внимательно проследить творческое развитие Маяковского в первые годы Октября, неизбежно приходишь к выводу, что «Про это» и все связанное с ним — не частный эпизод, не случайный «взрыв» лирической стихии, но сложное явление, возникшее в результате долговременной, внутренней подготовки, медленного накопления впечатлений, которые, все нарастали связываясь воедино, привели к тому, что не писать «Про это» для Маяковского было уже невозможно. Тема обывательщины, тесно переплетенная в поэзии Маяковского дореволюционной поры с темой «жирных», в первый момент после Октября отступает на второй план, оттесняется грандиозностью совершающихся событий. Однако уже скоро появляются стихотворения, где — в новых условиях — как бы заново возникает эта тема. Читая эти стихотворения, мы угадываем тревожную ноту, свидетельствующую о растущем, все более обостренном отношении поэта к мещанской стихии. Одним из стихотворений, где эта тревожная нота впервые дает себя знать, явилось «Хорошее отношение к лошадям» (1918). Внешне сюжет здесь предельно прост и даже как будто не очень значителен. Лошадь упала, «отчаялась», думала, что уже не встанет, но — встала и пошла. Однако, в сущности, речь идет о более важном — об отношении поэта к действительности о разных формах мировосприятия. Вначале все заливает «какая-то общая звериная тоска»; затем она решительно перекрывается радостным выводом:

«и стоило жить и работать стоило».

Центральный образ наполняется новым смыслом. «Звериное» уступает место подчеркнуто человеческому («рыжий ребенок»). Вместе с тем нельзя не заметить и того, что упавшая лошадь вызываем сочувствие только у одного поэта (в этом отношении выразительна рифма: «глаза лошадиные — лишь один я…»). Кузнецкий состоит из гогочущих зевак — обывателей. Это какой-то сплошной безликий массив, в котором уже брезжит нечто от того «безлицего парада», который развернется на страницах «Про это». В годы Нэпа тема обывательщины приобретает особую остроту. Вспомним стихотворение «Спросили раз меня…» (1922), направленное против товарищей, которые «повесили нос». Отдельные мотивы этого стихотворения заставляют вспомнить «Про это». Еще ближе совпадения картин обывательщины в поэме с некоторыми эпизодами агитпьесы 1922 г.

«Кто как проводит время, праздники празднуя (на этот счет замечания разные)».

Здесь описания рождественских «ужасов»— и свиной окорок к празднику, и елочные игрушки, и пьянство — уже представляют собой своеобразные эскизы к будущей картине, в целом пока еще не осознанной. Поэмы «Люблю» и «Про это» на первый взгляд мало связаны между собой. В первом случае — радостно провозглашаемая, неизменная и верная любовь, в другом — трагическое, «косматое», омраченное болью, ревнивое чувство. Однако тот конфликт между обывателем, свившим гнездышко под «огнеперым крылом» Октября, и вселенским миром революции, который лег в основу «Про это», уже начинает определяться в «Люблю» («В вашем квартирном маленьком мирике. ..»). Нельзя не увидеть переклички между строками поэмы «Люблю», где комнатной любви обывателей противопоставлена большая, равная целому городу любовь поэта («Меня Москва душила в объятьях кольцом своих бесконечных Садовых»), и «Про это», где «любви цыплячьей» противопоставлена любовь, идущая «всей вселенной». И, пожалуй, еще ясней, непосредственней ощущается перекличка поэмы «Про это» с прологом большой задуманной поэмы о будущем — «IV Интернационал». Этот пролог, связанный единым замыслом с поэмой «Пятый Интернационал», вообще недооценен исследователями. В прологе, написанном в 1922 г., особенно ярко отразилось переломное время: окончилась война, начинается новый период революции. «Старье» теперь угрожает по-иному. Разбитое на полях сражений, оно лезет в щели быта, зовет к покою, сытости, к утробному существованию. Огонь врага сменился чадом мещанства. Страшен голод. Но не менее страшен для Маяковского обыватель, живущий «хлебом единым». Отсюда контрастное столкновение: в первых строках — огромные «белые булки», от которых отказывались революционеры, готовясь к «голодному бунту». Но вот теперь, после победы революции и начала мирной стройки, обретена — в перспективе — возможность сытой жизни:

..будет час жития сытого, в булках, в калачах.

Здесь-то и возникает для Маяковского трагический вопрос: неужели же только во имя утробной сытости, ка радость обывателю шла борьба?

И тут-то вот

над земною точкою

загнулся огромнейший знак вопроса.

В грядущее тыкаюсь

пальцем-строчкой,

в грядущее

глазом образа вросся.

Коммуна!

Кто будет пить молоко из реки ея?

Кто берег-кисель расхлебает опоен?

Какие их мысли?

Любови какие?

Какое чувство?

Желанье какое?

И сейчас же, как будто пародируя эти слова, с хихикающим злорадством выползает мещанство и начинает свой самодовольный монолог. Что будет? А ничего — кроме «спанья» да «еды», ничего — кроме бесцельного прозябания.

Уже настало.

Смотрите — вот она!

На месте ваших вчерашних чаяний в кафах,

нажравшись пироженью рвотной, коммуну славя, расселись мещане.

В этих словах как бы двойное звучание: наглая злорадная самоуверенность мещанина и тревога поэта, которого пугает, страшит именно то, что радует обывателя. И, конечно, нельзя не почувствовать переклички между этими строками о мещанах, рассевшихся «коммуну славя», и стихами из «Про это»:

Октябрь прогремел,

карающий,

судный.

Вы

под его огнепёрым крылом

расставились,

разложили посудины.

Паучьих волос не расчешешь колом.

Монолог обывательщины в прологе прерывается криком поэта «Довольно!», его призывом «душу седую из себя вытрясти», начать бунт против «сытости», успокоенности, равнодушия… Таким образом, не только в стихотворении «О дряни», но и в ряде других произведений 1918—1922 гг. звучит тема, которая, нарастая и развиваясь, ведет нас к «гневной теме» «Про это», к теме, которая, как мы видим, заявилась вовсе не неожиданно. «Про это» выступает перед нами как важный этап творческого развития Маяковского. Это произведение, написанное в 1923 г., когда страна перешла к нэпу, венчало собой тревожные искания всего периода 1918— 1922 гг. Вместе с тем сама поэма открывала собою новые перспективы для поэта. Не случайно многие образы, родившиеся в период работы над поэмой «Про это», входят в поэму о Ленине — например, «ракушки». В письме-дневнике: «На мне (в твоем представлении) за время бывших плаваний нацеплено миллион ракушек — привычек и пр. гадости». Самое решение темы «Про это» как проклятие одиночеству вело к образам поэмы о Ленине, где разрозненные одинокие «люди-лодки» сливаются в единый образ корабля, устремляющегося к коммунизму. После поэмы «Про это» меняется самый тон поэтического разговора о мещанстве: уже нет отчаяния, на смену ему приходит боевой, горячий призыв к расправе с обывательщиной:

Затянет

тинкой зыбей,

слабых

собьет с копыт.

Отбивайся,

крепись,

бей

быт!

Это очень важное признание: мещанский быт собьет только «слабых» сильные же духом должны, не теряясь, переходить в наступление. Критикам, любящим говорить с особенным пристрастием и упоением о трагичности образов и картин в поэме «Про это», не мешало бы задуматься, какую роль сыграло это произведение в творческом развитии Маяковского. В самом деле, если поэма была грозой — то грозой очистительной, если кризисом — то спасительным кризисом. В поэме Маяковский бесстрашно обнажил все волновавшие его тревоги, сомнения, противоречия, ничего не замазывая, не сглаживая, а, наоборот, намеренно заостряя. Он пошел навстречу этим противоречиям, преодолел их и в главном остался победителем. Только решая противоречия, а не обходя их, вступая в открытый бой с обывательщиной, смог Маяковский расчистить себе дорогу для дальнейшего движения вперед. «Про это» нельзя изолировать от общего круга проблем, волновавших писателя. Без этой поэмы не удастся нарисовать правдивой картины творческого развития Маяковского — без лакировки и «хрестоматийного глянца». Особые обстоятельства, сопутствовавшие работе Маяковского над поэмой: двухмесячное «отбывание» дома, не совсем обычное для него неотрывное писание за столом — обо всем этом не раз уже рассказывалось.

«Про это» стала первой книгой, проиллюстрированной фотомонтажами, именно с неё открывается новая эра в книжном оформительском искусстве. Издание поэмы 1923 года состоит из трёх сшитых тетрадей, между четвёрками страниц которых за один край вклеены иллюстрации. При том, что тираж довольно-таки велик, низкое качество плотной обложечной бумаги сделало экземпляры в хорошей сохранности практически ненаходимыми. Но даже рассыпающаяся обложка не умалит радости истинного знатока от встречи с книгой, считающейся одной из визитных карточек русского авангарда.

Может, может быть когда-нибудь

дорожкой зоологических аллей

И она, она зверей любила, тоже ступит в сад

Улыбаясь вот такая как на карточке в столе…

Маяковский — «ПРО ЭТО»

Маяковский — «ПРО ЭТО» Идея написать поэму о любви была у Маяковского по крайней мере с лета 1922 года, когда он в краткой автобиографии «Я сам» — предисловии к четырехтомнику его произведений, так и не вышедшему, — писал: «Задумано: О любви. Громадная поэма. В будущем году кончу». Как была «задумана» эта поэма, мы не знаем, но она, несомненно, отличалась бы от той, которая стала результатом разлуки, поскольку именно разлука послужила тематической основой «Про это». Однако, учитывая гомогенность метафорики и символики Маяковского, не исключено, что некоторые идеи и образы существовали в более ранних набросках. «Про это» посвящена «Ей и мне». «Про что — про это?» — спрашивается в заглавии пролога. «В этой теме, и личной и мелкой, перепетой не раз и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять. Что это за тема, которая «сейчас / и молитвой у Будды / и у негра вострит на хозяев нож»? Которая «калеку за локти / подтолкнет к бумаге» и приказывает ему писать? Которая «пришла, /остальные оттерла / и одна/ безраздельно стала близка»? В последней строфе пролога Маяковский многоточием обозначает тему, заставившую его взяться за перо: Эта тема ножом подступила к горлу. Молотобоец! От сердца к вискам. Эта тема день истемнила, в темень колотись — велела — строчками лбов. Имя этой теме: ….! Название первой части поэмы «Баллада Редингской тюрьмы» заимствовано у Оскара Уайльда , чья знаменитая баллада, переведенная на русский Валерием Брюсовым , произвела на Маяковского сильное впечатление: Возлюбленных все убивают, - Так повелось в веках, - Тот — с дикой злобою во взоре, Тот — с лестью на устах; Кто трус — с коварным поцелуем, Кто смел — с клинком в руках. У Уайльда приговаривается к смерти солдат, убивший свою любимую,- Маяковский же обречен на смерть за то, что убил свою любовь тем, что любил слишком сильно, за свою мрачность и ревность. Хотя фигурировавшая в черновике «Лиля» в окончательной версии заменена местоимением «она», автобиографический характер поэмы очевиден. В постели она. Она лежит. Он. На столе телефон. «Он» и «она» баллада моя. Не страшно нов я. Страшно то, что «он» — это я и то, что «она» — моя. Сочельник. Комната Маяковского в Лубянском проезде превращена в тюремную камеру, последняя соломинка — телефон. Маяковский просит телефонистку соединить его с номером Лили: 67-10. «Две стрелки яркие» (торговая марка «Эриксон») раскаляют добела не только аппарат, но и всю поэму. Звонок сотрясает Москву, как землетрясение. Сонная кухарка, которая сообщает, что Лили не желает с ним говорить, мгновенно превращается в Дантеса, трубка телефона — в заряженный пистолет, а сам Маяковский — в плачущего медведя. («Медвежья» метафора заимствована у Гёте, который в стихотворении «Парк Лили» представляет себя ревнивым медведем.) Его слезы текут «ручьищами красной меди», а сам он плывет по Неве на «льдине-подушке». На мосту он видит себя таким, каким был семь лет назад, когда готов был броситься в воду, — картина заимствована из поэмы «Человек». Он слышит собственный голос, который «молит» и «просится»: Владимир! Остановись! Не покинь! Зачем ты тогда не позволил мне броситься! С размаху сердце разбить о быки? Семь лет я стою \ Я смотрю в эти воды, к перилам прикручен канатами строк. Семь лет с меня глаз эти воды не сводят. Когда ж, когда ж избавления срок? Поэт на мосту спрашивает, может быть, и его нынешнее «я» не удержалось от соблазна обывательского семейного счастья, — и угрожает: — Не думай бежать! Это я вызвал. Найду. Загоню. Доконаю. Замучу! Как и автор поэмы «Про это», человек на мосту, «человек из-за семи лет», будет скитаться в ожидании «спасителя-любви»: «По гроб запомни переплеск, / плескавшийся в «Человеке». Во второй части, «Ночь под рождество», описаны попытки Маяковского привлечь семью и друзей для спасения человека на мосту — то есть его самого. Тщетно. Его не понимают. И когда «от заставы идет» молодой человек, на него все надежды: «Это — спаситель! / Вид Иисуса». Но это комсомолец, который на его глазах кончает с собой из-за несчастной любви, — еще один двойник: «До чего ж / на меня похож!» Через семь лет у Маяковского будет повод вспомнить про — В черновике поэмы указан правильный период — «пять лет». Поэма «Про это» вышла ровно через пять лет после поэмы «Человек». Но к этому времени Маяковский уже опубликовал автобиографию «Я сам», где датировал поэму «Человек» 1916 г. — из чисто политических соображений: эту притчу об Иисусе надо было хронологически отделить от Октябрьской революции. Маяковский взывает к семье, матери и сестрам, просит их пойти с ним к мосту. И, не встретив понимания и у них, укоряюще спрашивает: Любовь заменяете чаем? Любовь заменяете штопкой носков? Он берет мать в кругосветное путешествие — чай пьют повсюду: «Сахара, / и здесь / с негритоской курчавой / лакает семейкой чаи негритос…» После грома революции обыватели опять «расставились, / разложили посудины». Помощи ждать неоткуда. Наконец он видит самого себя «с подарками под мышками» — и понимает, что стал одним их «них». Он приходит домой к «Фекле Давидовне с мужем» и видит, что, несмотря на революцию, ничего не изменилось. На стенах рядом с иконами — спаситель нового времени: «Маркс, впряженный в алую рамку, / и то тащил обывательства лямку». И пьют чай: «Весь самовар рассиялся в лучики — / хочет обнять в самоварные ручки». Хуже всего то, что он узнает самого себя: Но самое страшное: по росту, по коже одеждой, сама походка моя! — в одном узнал — близнецами похожи — себя самого — сам я. Снова мотив двойника! Спасение, иными словами, можно искать только в себе самом. И единственное место, где Маяковский может его найти, — это у нее. В главе «Деваться некуда» поэт подкрадывается к дому Лили, поднимается по лестнице к ее квартире, чтобы заставить ее уберечь оставшегося на мосту кандидата в самоубийцы: Плевками, снявши башмаки, вступаю на ступеньки. Не молкнет в сердце боль никак, кует к звену звено. Вот так, убив, Раскольников пришел звенеть в звонок. Отсылка к Раскольникову неслучайна — «Про это» полна скрытых и явных цитат из Достоевского, любимого писателя Маяковского. Это касается и собственно названия, которое заимствовано из «Преступления и наказания». Когда Раскольников говорил про это (курсивом), он имел в виду свое преступление. В Раскольникове Маяковский узнавал себя: безудержная увлеченность идеей, страсть совершать действия, изменяющие мир, отказ мириться с обыденщиной. У Лили гости, они танцуют, шумят. Обрывки разговоров, которые поэт слышит сквозь приоткрытую дверь, банальны и неинтересны, его охватывает страшная догадка, что она тоже принадлежит к «ним» — как героиня «Облака в штанах», как рыжеволосая женщина из «Флейты», с «настоящим мужем» и «человечьими нотами» на рояле. И все-таки именно она спасла его от самоубийства: Он жизнь дымком квартирошным выел. Звал: решись с этажей в мостовые! Я бегал от зова разинутых окон, любя убегал. Он никогда не предавал их любовь в своей поэзии. Проклиная ненавистную «обыденщину», он оберегает свою любимую: «Смотри, даже здесь, дорогая, стихами громя обыденщины жуть, имя любимое оберегая, тебя в проклятьях моих обхожу. Но и Лили не способна помочь, и вскоре снова появляется двойник, объясняющий, что наивно думать, будто можно справиться с тем, что никому не под силу: Семь лет стою, буду и двести стоять пригвожденный, этого ждущий. У лет на мосту на презренье, на смех, земной любви искупителем значась, должен стоять, стою за всех, за всех расплачусь, за всех расплачусь. Человек на мосту пригвожден, распят, он страдает за все человечество — точно как поэт в «Облаке» и «Человеке». Тематика распятия продолжается и в следующей главе. Маяковский перемещается по России и Европе. Зацепившись за купол кремлевского Ивана Великого, он пытается удержать равновесие, сложив «руки крестом», но вскоре «любимых, / друзей / человечьи ленты / со всей вселенной сигналом согнало». Они «плюют на ладони» и «в мочалку щеку истрепали пощечинами». Его вызывают на дуэль, швыряя в лицо не перчатку, а «магазины перчаточные». На его отчаянное объяснение, что он «только стих», «только душа», ему возражают, со ссылкой на Лермонтова: «Нет! / Ты враг наш столетний. / Один уж такой попался — / гусар!» Кара за то, что Маяковский посмел посягнуть на миропорядок, в «Человеке» олицетворенная Повелителем Всего, — смерть, и казнь страшна в своей затянувшейся жестокости: Хлеще ливня, грома бодрей, Бровь к брови, ровненько, со всех винтовок, со всех батарей, с каждого маузера и браунинга, с сотни шагов, с десяти, с двух, в упор — за зарядом заряд. Станут, чтоб перевести дух, и снова свинцом сорят. Конец ему! В сердце свинец! Чтоб не было даже дрожи! В конце концов ? всему конец. Дрожи конец тоже. Когда «бойня» окончена, враг отступает, «смакуя детали». «Лишь на Кремле / поэтовы клочья / сияли по ветру красным флажком» ? явная отсылка к «Облаку»: «…душу вытащу, / растопчу, / чтоб большая! ? / и окровавленную дам, как знамя». Мученическая смерть перемещает поэта в далекое будущее. Заключительная часть поэмы написана в форме прошения, обращенного к неизвестному химику тридцатого века. С высот Большой Медведицы поэт смотрит на мир. Его памфлет против «тирании быта» — риторический шедевр. Сын дворянина, он никогда не видал «токарного станка» — … но дыханием моим, сердцебиеньем, голосом, каждым острием издыбленного в ужас волоса, дырами ноздрей, гвоздями глаз, зубом, исскрежещенным в звериный лязг, ёжью кожи, гнева брови сборами, триллионом пор, дословно — всеми порами в осень, в зиму, в весну, в лето, в день, в сон не приемлю, ненавижу это всё. Всё, что в нас ушедшим рабьим вбито, всё, что мелочинным роем оседало и осело бытом даже в нашем краснофлагом строе. Маяковский хочет другой жизни и обдумывает разные возможности. Было бы просто, если бы он верил в загробную жизнь, но он не хочет дать врагам радость видеть, как он «от заряда стих». Хотя остались от него лишь «поэтовы клочья», но атака на него не удалась. Самоубийство тоже не выход: «Стоит / только руку протянуть — / пуля / мигом / в жизнь загробную / начертит гремящий путь». Нет, он верил и верит «вовсю, / всей сердечной мерою, / в жизнь сию, / сей / мир». Поэтому, когда в главе «Вера» он просит химика воскресить его, речь идет о воскрешении во плоти и крови. Вторя идеям философа Николая Федорова о «воскрешении мертвых» и теории относительности Эйнштейна (которые он с энтузиазмом обсуждал весной 1920 года с Якобсоном), он видит перед собой будущее, при котором все умершие вернутся к жизни в своем физическом обличий: Воздух в воздух, будто камень в камень, недоступная для тленов и крошений, рассиявшись, высится веками мастерская человечьих воскрешений. Тема развивается в главе «Надежда», в которой поэт просит у химика сердце, кровь и мысли: «Я свое, земное, не дожил, / на земле / свое не долюбил». Если не найдется другого занятия, он готов наняться сторожем в зверинец, так как он очень любит зверей. Последняя глава «Любовь» подводит итог всей поэме. В пророческом образе, полном высочайшего лиризма, Маяковский воссоединяется с Лили в новой жизни, свободной от «будничной чуши». Там любовь — уже не эрос, а агапе, и узкие семейные отношения заменены общностью всех людей: Может, может быть, когда-нибудь дорожкой зоологических аллей и она — она зверей любила — тоже ступит в сад, улыбаясь, вот такая, как на карточке в столе. Она красивая — ее, наверно, воскресят. <… > Воскреси хотя б за то, что я поэтом ждал тебя, откинул будничную чушь! Воскреси меня хотя б за это! Воскреси — свое дожить хочу! Чтоб не было любви — служанки замужеств, похоти, хлебов. Постели прокляв, встав с лежанки, чтоб всей вселенной шла любовь. Чтоб день, который горем старящ, не христарадничать, моля. Чтоб вся на первый крик: — Товарищ! — оборачивалась земля. Чтоб жить не в жертву дома дырам. Чтоб мог в родне отныне стать Маяковский: «ПРО ЭТО»: источники Ссылки: 1. Родченко Александр Михайлович (1891 — 1956)

Маяковский В. — Про это. — (отрывок из поэмы), (читает Юрий Мышкин)

Про это — Поэма, 1923 год (год написания: 1923)

Владимир Владимирович Маяковский (7 [19] июля 1893г., г. Багдати, Кутаисская губ. — 14 апреля 1930г., г. Москва) — русский советский поэт. Футурист. Один из наиболее значимых поэтов XX века. Помимо поэзии, ярко проявил себя как драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр, художник, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый фронт»), «Новый ЛЕФ».
__________________________

Юрий Васильевич Мышкин (20.10.1918г., г. Москва — 1998г., г. Москва) — мастер художественного слова. Заслуженный артист РСФСР (1973). Его супруга известная советская актриса театра и кино, заслуженная артистка РСФСР Софья Афиногеновна Павлова (1926-1991). В 1938-1939 гг., будучи студентом МЭИ, одновременно брал уроки художественного слова у Е. Эфрон, принимал участие в работе любительской бригады Маяковского, выступавшей с чтением стихов. В 1940 году поступил в Щукинское училище. Война прервала театральное образование Мышкина. Он окончил МЭИ в 1942 г. в эвакуации и был направлен инженером на завод в Томск. В 1946 году он ушел с завода и начал играть в Томском и Тамбовском драматических театрах, а вернувшись в Москву, — в театре Промкооперации. В 1949 году — чтец Московской филармонии. Ю.Мышкин начал выступать со стихами Маяковского, создав программу «Пою моё отечество» (1951). В 1952-1953 годах был вольнослушателем в Щукинском училище, продолжив театральное образование. В 1955 году создал программу «Взрослым о детях» по произведениям Л. Кассиля, Ю. Сотника и Ю. Нагибина. Последний вошел в число любимых современных авторов артиста. В начале 1960-х гг. Ю.Мышкин создал одну за другой поэтические программы. В 1990 году Мышкин создает совершенно неожиданную для него программу «Парадоксы любви и смерти», в которую входили зарубежные новеллы. В середине 1990-х годов завершает свою работу на эстраде. Его последние программы обновленные — «Маяковский. Лирика» и Некрасов «Муза гнева и печали», включающая воспоминания Ф. Достоевского, и новая — «Нос» Н. Гоголя.

Иллюстрации:
— Маяковский, В.В. Про это / Фото-монтаж обложки и иллюстраций конструктивиста Родченко; фотография Вассермана, Капустянского и Штеренберга. М.; Пг.: Госиздат, 1923.
— В.Маяковский
— Юрий Мышкин и Вера Орлова (фрагмент из фильма-спектакля «Семейная история» — 1977г.)

Владимир Маяковский — Про это читать онлайн

Маяковский Владимир

Про это

Владимир Маяковский

«Про это»

Поэма

ПРО ЧТО — ПРО ЭТО?

В этой теме,

и личной

и мелкой, перепетой не раз

и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять. Эта тема

сейчас

и молитвой у Будды и у негра вострит на хозяев нож. Если Марс,

и на нем хоть один сердцелюдый, то и он

сейчас

скрипит

про то ж. Эта тема придет,

калеку за локти подтолкнет к бумаге,

прикажет:

— Скреби! И калека

с бумаги

срывается в клекоте, горько строчками в солнце песня рябит. Эта тема придет,

позвонится с кухни, повернется,

сгинет шапчонкой гриба, и гигант

постоит секунду

и рухнет, под записочной рябью себя погребя. Эта тема придет,

прикажет:

— Истина! Эта тема придет,

велит:

— Красота! И пускай

перекладиной кисти раскистены только вальс под нос мурлычешь с креста. Эта тема азбуку тронет разбегом уж на что б, казалось, книга ясна! и становится

— А

недоступней Казбека. Замутит,

оттянет от хлеба и сна. Эта тема придет,

вовек не износится, только скажет:

— Отныне гляди на меня! И глядишь на нее,

и идешь знаменосцем, красношелкий огонь над землей знаменя. Это хитрая тема!

Нырнет под события, в тайниках инстинктов готовясь к прыжку, и как будто ярясь

— посмели забыть ee! затрясет;

посыпятся души из шкур. Эта тема ко мне заявилась гневная, приказала:

— Подать

дней удила! Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное и грозой раскидала людей и дела. Эта тема пришла,

остальные оттерла и одна

безраздельно стала близка. Эта тема ножом подступила к горлу. Молотобоец!

От сердца к вискам. Эта тема день истемнила, в темень колотись — велела — строчками лбов. Имя

этой

теме: …………!

* * * * *

* * * * *

I

БAЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ

Стоял — вспоминаю.

Был этот блеск.

И это

тогда

называлось Невою.

Маяковский, «Человек».

(13 лет работы, т. 2, стр. 77)

О балладе и о балладах

Немолод очень лад баллад, но если слова болят и слова говорят про то, что болят, молодеет и лад баллад. Лубянский проезд.

Водопьяный.

Вид вот.

Вот

фон.

В постели она.

Она лежит. Он.

На столе телефон. «Он» и «она» баллада моя. Не страшно нов я. Cтрашно то,

что «он» — это я, и то, что «она»

моя. При чем тюрьма?

Рождество.

Кутерьма. Без решеток окошки домика! Это вас не касается.

Говорю — тюрьма. Стол.

На столе соломинка.

По кабелю пущен номер

Тронул еле — волдырь на теле. Трубку из рук вон. Из фабричнон марки две стрелки яркие омолниили телефон. Соседняя комната.

Из соседней

сонно: — Когда это?

Откуда это живой поросенок? Звонок от ожогов уже визжит, добела раскален аппарат. Больна она!

Она лежит! Беги!

Скорей!

Пора! Мясом дымясь, сжимаю жжение. Моментально молния телом забегала. Стиснул миллион вольт напряжения. Ткнулся губой в телефонное пекло. Дыры

сверля

в доме, взмыв

Мясницкую

пашней, рвя

кабель,

номер пулей

летел

барышне. Смотрел осовело барышнин глаз под праздник работай за двух. Красная лампа опять зажглась. Позвонила!

Огонь потух. И вдруг

как по лампам пошло куролесить, вся сеть телефонная рвется на нити. — 67-10! Соедините! В проулок!

Скорей!

Водопьяному в тишь! Ух!

А то с электричеством станется под рождество

на воздух взлетишь со всей

со своей

телефонной

станцией. Жил на Мясницкой один старожил. Сто лет после этого жил про это лишь

сто лет! говаривал детям дед. — Было — суббота…

под воскресенье… Окорочок…

Хочу, чтоб дешево… Как вдарит кто-то!..

Землетрясенье… Ноге горячо…

Ходун — подошва!.. Не верилось детям,

чтоб так-то

да там-то. Землетрясенье?

Зимой?

У почтамта?!

Телефон бросается на всех

Протиснувшись чудом сквозь тоненький

шнур, раструба трубки разинув оправу, погромом звонков громя тишину, разверг телефон дребезжащую лаву. Это визжащее,

звенящее это пальнуло в стены,

старалось взорвать их. Звоночинки

тыщей

от стен

рикошетом под стулья закатывались

и под кровати. Об пол с потолка звоночище хлопал. И снова,

звенящий мячище точно, взлетал к потолку, ударившись об пол, и сыпало вниз дребезгою звоночной. Стекло за стеклом,

вьюшку за вьюшкой

тянуло

звенеть телефонному в тон. Тряся

ручоночкой

дом-погремушку, тонул в разливе звонков телефон.

Секундантша

От сна

чуть видно

точка глаз иголит щеки жаркие. Ленясь, кухарка поднялась, идет,

кряхтя и харкая. Моченым яблоком она. Морщинят мысли лоб ее. — Кого?

Владим Владимыч?!

А! Пошла, туфлею шлепая. Идет.

Отмеряет шаги секундантом. Шаги отдаляются…

Слышатся еле… Весь мир остальной отодвинут куда-то, лишь трубкой в меня неизвестное целит

Просветление мира

Застыли докладчики всех заседаний, не могут закончить начатый жест. Как были,

рот разинув,

сюда они смотрят на рождество из рождеств. Им видима жизнь

от дрязг и до дрязг. Дом их

единая будняя тина. Будто в себя,

в меня смотрясь, ждали

смертельной любви поединок. Окаменели сиренные рокоты. Колес и шагов суматоха не вертит. Лишь поле дуэли

да время-доктор с бескрайним бинтом исцеляющей смерти. Москва

за Москвой поля примолкли. Моря

за морями горы стройны. Вселенная

вся

как будто в бинокле, в огромном бинокле (с другой стороны). Горизонт распрямился

ровно-ровно. Тесьма.

Натянут бечевкой тугой. Край один

я в моей комнате, ты в своей комнате — край другой. А между

такая,

какая не снится, какая-то гордая белой обновой, через вселенную

легла Мясницкая миниатюрой кости слоновой. Ясность.

Прозрачнейшей ясностью пытка. В Мясницкой

деталью искуснейшей выточки кабель

тонюсенький

ну, просто нитка! И всe

вот на этой вот держится ниточке.

Дуэль

Раз!

Трубку наводят.

Надежду брось.

Два!

Как раз остановилась,

не дрогнув,

между моих

мольбой обволокнутых глаз. Хочется крикнуть медлительной бабе: — Чего задаетесь?

Стоите Дантесом. Скорей,

скорей просверлите сквозь кабель пулей

любого яда и веса.Страшнее пуль

оттуда

сюда вот, кухаркой оброненное между зевот, проглоченным кроликом в брюхе удава по кабелю,

вижу,

слово ползет. Страшнее слов

из древнейшей древности, где самку клыком добывали люди еще, ползло

из шнура

скребущейся ревности времен троглодитских тогдашнее чудище. А может быть…

Читать дальше

Владимир Маяковский | Русский поэт

Владимир Маяковский , полностью Владимир Владимирович Маяковский , (родился 7 июля [19 июля по новому стилю] 1893 года, Багдади, Грузия, Российская Империя — умер 14 апреля 1930 года, Москва, Россия, СССР) , ведущий поэт русской революции 1917 года и раннего советского периода.

Маяковский, отец которого умер, когда Маяковский был молод, в 1906 году вместе с матерью и сестрами переехал в Москву. В 15 лет он вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию и неоднократно попадал в тюрьму за подрывную деятельность.Он начал писать стихи во время одиночного заключения в 1909 году. После освобождения он учился в Московской художественной школе и вместе с Давидом Бурлюком и некоторыми другими присоединился к группе русских футуристов и вскоре стал ее ведущим представителем. В 1912 году группа опубликовала манифест Пощочина общественному вкусу («Пощечина общественному вкусу»), и поэзия Маяковского стала заметно самоуверенной и вызывающей по форме и содержанию. Его поэтическая монодрама Владимир Маяковский была исполнена в Санкт-Петербурге.-Петербург в 1913 году.

Между 1914 и 1916 годами Маяковский написал два крупных стихотворения: «Облако в штанах» (1915; «Облако в штанах») и «Флейта позвоночник» (написано в 1915 году, опубликовано в 1916 году; «Костяная флейта»). В обоих запечатлена трагедия безответной любви и выражено недовольство автора миром, в котором он жил. Маяковский стремился «депоэтизировать» поэзию, перенимая язык улиц и используя смелые технические новинки. Его стихи, прежде всего, декламационные, для массового зрителя.

Когда разразилась русская революция 1917 года, Маяковский искренне поддерживал большевиков. Стихотворения «Ода революции» (1918; «Ода революции») и «Левое болото» (1919; «Левый марш») стали очень популярными. То же самое и с его баффом Misteriya Buff (впервые исполнен в 1921 году; Mystery Bouffe ), драма, представляющая всемирный потоп и последующий радостный триумф «нечистых» (пролетариев) над «чистыми» (буржуазия).

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.Подпишитесь сейчас

Как энергичный представитель Коммунистической партии, Маяковский выражал себя разными способами. С 1919 по 1921 год он работал в Русском телеграфном агентстве как художник плакатов и карикатур, снабжая их удачными стишками и лозунгами. Он изливал актуальные пропагандистские стихи и писал дидактические буклеты для детей, читая лекции и читая их по всей России. В 1924 году он написал элегию в 3000 строк о смерти Владимира Ильича Ленина. После 1925 года он путешествовал по Европе, США, Мексике и Кубе, записывая свои впечатления в стихах и буклете каустических очерков Мои открытия Америки (1926; «Мое открытие Америки»).В стихотворении «Хорошо!» (1927; «Хорошо!») Он стремился соединить героический пафос с лиризмом и иронией. Но писал он и остро-сатирические стихи.

Для голоса ( Для голоса )

Двухстраничный разворот из книги Владимира Маяковского Для голоса ( Для голоса ), дизайн Эль Лисицкий, 1923 год.

Собрание Филиппа Б. Меггса

Маяковский находил время, чтобы писать сценарии к кинофильмам, в некоторых из которых он снимался. За последние три года он завершил две сатирические пьесы: клоп (исполнен в 1929 году; Клоп ), высмеивая тип обывателя, появившийся в Советском Союзе в связи с новой экономической политикой, и Баня (поставлен в Ленинграде 19 мая. Янв.30, 1930; Баня ), сатира бюрократической глупости и оппортунизма при Иосифе Сталине.

Поэзия Маяковского была пропитана политикой, но никакая социальная пропаганда не могла подавить его личную потребность в любви, которая вспыхивала снова и снова из-за повторяющихся романтических разочарований. После его ранних стихов эта потребность особенно остро проявилась в двух стихотворениях: «Люблю» (1922; «Люблю») и «Про это» (1923; «Об этом»). Оба эти стихотворения посвящены Лиле Брик, жене писателя Осипа Максимовича Брика.Любовь Маяковского к ней и его дружба с ее мужем оказали сильное влияние на его стихи. Даже после того, как отношения Маяковского с Лилей Брик закончились, он считал ее одним из самых близких ему людей и членом своей семьи. Во время пребывания в Париже в 1928 году он влюбился в беженку Татьяну Яковлеву, на которой хотел жениться, но которая ему отказала. В то же время у него возникли недоразумения с догматической Ассоциацией пролетарских писателей России и с советскими властями.Производство его Banya также не имело успеха. Разочарованный в любви, все более отчужденный от советской действительности и отказавший в визе для выезда за границу, он покончил жизнь самоубийством в Москве.

Маяковский при жизни был самой динамичной фигурой советской литературной сцены. Его преимущественно лирические стихи и его технические новшества оказали влияние на ряд советских поэтов, и за пределами России он произвел сильное впечатление, особенно в 1930-е годы, когда Сталин объявил его «лучшим и самым талантливым поэтом нашей советской эпохи».«В 1960-е годы молодые поэты, увлеченные авангардным искусством и активизмом, часто противоречащим коммунистическим догмам, организовывали поэтические чтения под статуей Маяковского в Москве. В последние годы существования Советского Союза существовала сильная тенденция рассматривать творчество Маяковского как устаревшее и незначительное, однако на основе его лучших работ впоследствии его репутация была восстановлена.

Владимир Маяковский | Чикагский институт искусств

Владимир Маяковский

Дата:

1924, напечатано 1940-х

Автор:

Родченко Александр Сергеевич
Россия, 1891-1956

Об этом произведении

До того, как обратиться к фотографии, Александр Родченко был наиболее известен благодаря живописи и новаторскому графическому дизайну, который он создал в первые годы Советской России.Он был одним из пионеров фотомонтажа, который сочетал в себе текст и жирный цвет с найденными фотографиями. Его первой попыткой фотографировать стала серия из шести портретов поэта Владимира Маяковского, чей мощный вид он включил в дизайн обложек книг с 1925 по 1929 год.

После смерти Маяковского в 1930 году Родченко заставили превратить несколько своих фотографий в памятные образы для недавно прославившегося поэта. Загробная жизнь фотографии как популярной иконы была далека от прежних целей Родченко, поскольку он утверждал, что камера фиксирует моменты жизни, а не суммирует характер человека.«Кристаллизируйте человека не с помощью одного« синтетического »портрета, — писал он в 1928 году, — а с помощью множества снимков, сделанных в разное время и в разных условиях».

Статус

В настоящее время не отображается

Отдел

Фотография и СМИ

Художник

Александр Михайлович Родченко

Название

Владимир Маяковский

Происхождение

Россия

Дата

Сделано в 1924 г.

Средний

Желатиново-серебряный принт

Размеры

23.8 × 16,6 см (изображение / бумага)

Кредитная линия

Благодаря предыдущим подаркам Дэвида К. и Сараджана Руттенбергов, Семейная коллекция Сандор в честь Школы Института искусств Чикаго, Майкла Д. Делмана, Ривы и Дэвида Логана, а также Шерри и Алан Коппел; Приобретены на средства анонимного дарителя; посредством предварительной покупки с помощью Специального фонда для приобретения фотографий

Регистрационный номер

2015 г.192

Расширенная информация об этой работе

Информация об объекте находится в стадии разработки и может обновляться по мере появления новых результатов исследований.Чтобы помочь улучшить эту запись, напишите нам. Информация о загрузке изображений и лицензировании доступна здесь.

Владимир Маяковский | Фонд Поэзии

Владимир Маяковский — русский советский поэт и драматург.Маяковский родился в Багдати (ныне Маяковский), Грузия, в то время входившей в состав Российской империи, после смерти отца в 1906 году вместе с семьей переехал в Москву. В 15 лет он вступил в Социал-демократическую рабочую партию и несколько раз попадал в тюрьму за участие в этой группе. Он начал писать стихи в одиночной камере. В 1910 году он поступил в Московское художественное училище, где познакомился с поэтом Давидом Бурлюком и стал лидером и видным деятелем русского футуристического движения.

Маяковский написал такие важные стихи, как Облако в штанах (1915), Костяная флейта (1916), 150 000 000 (1921), Владимир Ильич Ленин (1924) и Хорошо! (1927 г.).Поддержка Маяковским большевиков в русской революции 1917 года и Коммунистической партии нашла отражение в стихах «Ода революции» (1918) и «Левый марш» (1919), пьесе Mystery-Bouffe (1921) и карикатуры и постеры он создавал в партнерстве с Российским телеграфным агентством. За это время его стихи стали широко популярными и сделали его выразителем советской нации.

Маяковский также написал лирические любовные стихотворения, такие как Я люблю (1922) и Об этом (1923), оба из которых он посвятил Лиле Брик, жене писателя Осипа Максимовича Брика.Маяковский на протяжении всей жизни оставался близким со своим возлюбленным и ее мужем.

Из-за своей популярности Маяковский в 20-е годы побывал в Латвии, Великобритании, Германии, Мексике, Кубе и США, о которых написал эссе My Discovery of America (1925). Между 1922 и 1928 годами Маяковский участвовал в движении советского авангарда «Левый фронт искусств» и редактировал журнал движения LEF . Он написал две сатирические пьесы — Клоп (1928) и Баня (1929) — до того, как покончил с собой в 1930 году.

Владимир Маяковский — Приключения в советском воображаемом:

Введение

Советские детские книги и плакаты своим враждебным видом и звучанием во многом обязаны поэту Владимиру Маяковскому (1893-1930).Маяковский был самым выдающимся из многих художников-авангардистов, которые, движимые идеологическими убеждениями и финансовыми нуждами, в течение 1920-х годов изменили популярный медиа-ландшафт России. Цель заключалась в агитации за реформу как социальных институтов, так и индивидуального сознания, а средства, которые нашел Маяковский, представляли собой необычайно дерзкое и яркое сочетание изобретательности, абстракции, юмора и интеллекта. Под его пером русская поэзия заговорила с более гибкой и выразительной (даже анархической) игрой звука и ритма.Плодовитая Агния Барто говорила от имени многих, когда она назвала свое открытие поэзии Маяковского «поворотным моментом» в ее собственном развитии как детского писателя [1].

Маяковский, художник по образованию, создал плакаты в виде карикатур. Крещеные Окна Роста («Окна РОСТА», Российское телеграфное агентство), они заполняли пустые витрины магазинов во время разрушительной Гражданской войны. Используя простые трафаретные формы и острые рифмы, коллектив художников и поэтов атаковал врагов молодого Советского государства и превозносил достоинства крестьян и рабочих.Одним из ближайших соавторов плакатов Маяковского был Владимир Лебедев (1891–1967), который впоследствии стал иллюстратором детских книг, в том числе многих Самуила Маршака. В последующие годы Маяковский оставался открытым для исследования новых прикладных применений своей поэзии, от рекламы и слоганов до педагогических работ для детей.

Кем мне быть?

Маяковский написал четырнадцать стихотворений для детей, используя игру слов и поэтапные, пошаговые стихи, чтобы разделить язык и дать детям возможность собрать его по-новому. Кем быть ? (Кем мне стать?) Побуждает детей создавать свою собственную идентичность, даже если это направляет их желание в конкретные существующие роли. Маяковский завещал советской детской поэзии яркую и гибкую идиому, одинаково хорошо подходящую как для визуального изложения, так и для чтения вслух. Ниссон Шифрин разработал книгу таким образом, что последовательные строфы, кажется, переплетаются и перекрываются; в результате получается не столько линейное повествование, сколько калейдоскопическая фантазия о всех различных профессиях, каждая из которых лучше предыдущей, вплоть до заключительных (несколько грамматических) строк:

«Вывернув книгу наизнанку
Держите ее в сердце :
Все вакансии вам подходят:
Выбирайте
на свой вкус! »

Укрощение Маяковского

Стилистическое развитие книг на стихи Маяковского ясно показывает, как его буйная личность была приручена после самоубийства в 1930 году.Разница также становится очевидной, если сравнить издания «Кем мне быть?» 1932 и 1947 годов. , где абстрактные изображения конструктивистских зданий заменены реалистичными изображениями неоклассических построек. Образные иллюстрации Андрея Брея к Гуляем (Прогулка) также укротили анархический текст Маяковского, который впервые был опубликован в 1926 году. Старуха, ошибочно верящая в церкви и иконы, похожа не столько на православие, сколько на излишество буржуазии.В этом издании из текста Маяковского были исключены два отрывка, а именно те, которые критикуют «буржуа» с выпуклым «животом» и сплетничающую «даму», которая вместо работы тратит время на то, чтобы пудрить себя. Судя по всему, язык и образность Маяковского в этих двух отрывках к 1938 году казались слишком дерзкими для советских вкусов.

Для издания 1948 года «Эта книга моя про моря и про майак» Владимир Александрович Тамби дает реалистичные формы в спокойных синих и зеленых тонах.Он делает бессмысленными заключительные строки (на основе каламбура, поскольку в имени поэта есть слово, обозначающее маяк):

Моя книга называет:
«Дети, будьте как маяки!
Осветите путь всем
, кто не умеет плавать ночью ».
Чтобы вам это сказать,
слова этой книги
и эскизы ее изображений
были сделаны
дядей
Маяковским!

Детские стихи Маяковского, даже преследуя ясные педагогические цели, сохраняют явный отпечаток грандиозной личности автора.

Роберт Берд

---

[1] Агния Барто, Записки детского поэта (М .: Советский писатель, 1976) с. 9-14.

Кем быть? (Кем мне быть?)

Владимир Маяковский. Illus. Ниссона Абрамовича Шифрина. М .: ОГИЗ, Молодая гвардия, 1932. 4 изд.

Эти страницы иллюстрируют профессию инженера.

Кем быть? (Кем мне быть?)

Владимир Маяковский. Illus. А. Пахомова. Москва, Ленинград: Государственное издание детской литературы, 1947.

.

Эти страницы соответствуют страницам из вышеприведенного издания 1932 года.

Гулиаем (На прогулке)

Владимир Маяковский.Illus. А. Брея. Москва: Детиздат, 1938.

Гулиаем (На прогулке)

Владимир Маяковский. Illus. А. Брея. Москва: Детиздат, 1938.

Эта книжечка моя про море и про маяк

Владимир Маяковский. Детгиз, 1948.

Что такое хорошее и что такое плохо? (Что хорошо, а что плохо?)

Владимир Маяковский.Illus. А. Лаптева. Государственное издание, 1930.

Детям

Владимир Маяковский. Illus. Д. Штеренберга. Москва: ОГИЗ-Молодая гвардия, 1931.

Результаты поиска по запросу «Владимир Маяковский»

… Сочинения в трех томах. » М .: Радуга, 1985. Маяковский, Владимир. ‘Владимир Маяковский: Воспоминания и очерки.’ Под редакцией Бенгта Янгфельдта и …

15 КБ (2036 слов) — 23:00, 9 мая 2020 г.

… митинги в центре Москвы (у памятника Владимиру Маяковскому). Официальное обвинение было попыткой скопировать анти …

21 КБ (2794 слова) — 22:55, 9 мая 2020 г.

… «Для Голоса», сборник стихов Владимира Маяковского и книга «Умирают художники» ( Артизмы) вместе с Жаном…

38 КБ (5621 слово) — 03:14, 23 ноября 2020 г.

… Conti Фортунато Деперо Давид Бурлюк, художник Владимир Бурлюк, художник Владимир Маяковский, поэт Ангиоло Маццони, архитектор Луиджи Руссоло …

11 КБ (1537 слов) — 04:09, 23 июня 2021 г.

… через полгода. Более поздняя жизнь Изображение: Маяковский Чуковский. ГИФ кадр Владимир Маяковский Карикатура Маяковского на Корнея Чуковского Это было …

13 КБ (1819 слов) — 14:50, 24 апреля 2018 г.

…. того времени, в том числе «Мандат» Николая Эрдмана, «Мистерия-буфф» Владимира Маяковского, «Кокю» Фернана Кроммелинка …

10 КБ (1401 слово) — 20:33, 10 мая 2020 г.

… перевернуть, включая Велимира Хлебникова, Давида Бурлюка и Владимира Маяковского. В то время как Серебряный век по праву славится в основном …

22 КБ (3103 слова) — 16:24, 31 августа 2019 г.

… также собственные фотографии. Его первый опубликованный фотомонтаж проиллюстрировал стихотворение Владимира Маяковского «Об этом» Маяковского в 1923 году.С 1923 по …

8 КБ (1086 слов) — 10:10, 15 мая 2021 г.

… Советская интеллигенция. 29 июня 1958 года в центре Москвы открыли памятник Владимиру Маяковскому. Официальная церемония …

13 КБ (1749 слов) — 21:12, 31 августа 2019

… период: Борис Пастернак, Александр Солженицын, Владимир Маяковский, Михаил Шолохов и поэты Евгений Евтушенко …

137 КБ (20 156 слов) — 19:40, 22 февраля 2020 г.

… стилистики европейских героев О’Хары Стефана Малларме и Владимира Маяковского. Тем не менее, его неформальный язык часто сочетается с манерным …

23 КБ (3488 слов) — 15:27, 26 апреля 2017 г.

… Лиля Брик, любовница и гражданская жена русского поэта Владимира Маяковского. Он познакомился с ней в 1928 году, и она стала его музой с …

.

17 КБ (2599 слов) — 16:00, 16 июля 2015 г.

… на месяц. После случайной встречи с Есениным в 1925 году Владимир Маяковский заметил: <цитата> … С огромным трудом я узнал…

12 КБ (1781 слов) — 20:01, 2 ноября 2019 г.

… реклама для коммерческих предприятий. Поэт-художник Владимир Маяковский и Родченко работали вместе, называя себя «» реклама …

9 КБ (1167 слов) — 18:57, 19 мая 2020 г.

… «Разрыв» (1921 г.). Стихи Пастернака аплодировали как произведениям таких разноплановых писателей, как Владимир Маяковский, Андрей Белый, Владимир Набоков …

9 КБ (1430 слов) — 07:03, 13 декабря 2019 г.

… раскритиковал за то, что написал восхищенное письмо советскому поэту Владимиру Маяковскому. После этого письма эмигрантская газета «The …

»

25 КБ (3813 слов) — 16:14, 21 сентября 2016 г.

…, вошедшие в «Красную конницу», опубликованы в знаменитом «ЛЕФ» Владимира Маяковского. «) журнал 1924 года. Честный Бабель …

11 КБ (1641 слово) — 19:29, 6 марта 2018 г.

… театральных деятелей, включая Эрвина Пискатора, Владимира Маяковского, Всеволода Мейерхольда и, самое известное, Бертольда Брехта…

39 KB (5896 слов) — 19:09, 14 августа 2020

… Союз с 1921 по 1924 год подвергся воздействию модернистской поэзии Владимира Маяковского и других, которая вдохновила его начать писать стихи в стиле ..

57 КБ (8 583 слова) — 18:41, 31 марта 2020

… писатели того времени (Малевич, Филонов, Терентьев, Владимир Маяковский, Каверин, Евгений Замятин Замятин) с ведущими российскими формализмами …

13 КБ (1927 слов) — 18:52, 18 мая 2020 г.

Сочинения Маяковского и о нем: Маяковский, Владимир, Альмерейда, Михаил: 9780374281359: Amazon.com: Книги

Неустойчивый молодой поэт прославился как соавтор манифеста русского футуриста «Пощечина общественному вкусу» в 1912 году; следующие пять лет были отмечены взрывным сексуальным хвастовством и фрагментарными строками таких стихов, как «Облако в штанах», экспериментальными пьесами и даже участием в важных российских модернистских фильмах. Враг традиции во всех ее формах, капризный, энергичный Владимир Маяковский всемерно поддержал советскую революцию, написав стихотворение под названием 150 000 000 в поддержку Советской армии.Но страстный поэт был утомлен рутиной личной жизни и нападками Сталина на что-то дорогое для него — современное искусство. Маяковский застрелился в 1930 году, и его последующая канонизация в СССР сделала его фигурой двойственности даже для россиян, которым нравились его смелые стихи. Смешивая хорошо переведенные стихи с отрывками из короткой автобиографии Маяковского I, Myself , отрывками из мемуаров (таких как Осип Мандельштам и Франсин дю Плессикс Грей) и короткими отрывками из произведений критиков, Альмерейда пытается дать Маяковскому новую аудиторию.Увы, отрывки могут быть слишком короткими, чтобы поддержать интерес читателей, а антология — как и жизнь поэта — кажется прерывистой, запутанной и законченной слишком быстро. (апрель)
© Reed Business Information, подразделение Reed Elsevier Inc. Все права защищены.

На пике своей славы, в 20-е годы прошлого века, поэт Владимир Маяковский был, пожалуй, ведущей фигурой в советском искусстве. Пожалуй, только Уолт Уитмен, которым страстно восхищался Маяковский, писал столь же широко и восторженно.В этом томе представлены некоторые из лучших произведений Маяковского в ярких переводах и чередуются их очерки, фотографии и исторические документы (включая жалобу начальника царской тюрьмы на отказ поэта подчиняться приказам). В 1930 году, в возрасте тридцати шести лет, Маяковский, разочарованный и пойманный в ловушку правительством, которое он фактически представлял, пустил пулю себе в сердце; для Иосифа Бродского он был «первой крупной жертвой». Его манерный экстазный тон помог десятилетия спустя создать захватывающую новую американскую поэзию.Именно Маяковский научил Фрэнка О’Хара разговаривать прямо с солнцем, и в книгу включен отчет О’Хара об их разговоре.
Авторские права © 2008 Нажмите здесь, чтобы подписаться на The New Yorker

Обзор

«Аллен Гинзберг восхищался эпическим размахом и социальными амбициями поэзии Маяковского, а Фрэнк О’Хара был очарован беззастенчивой близостью Маяковского к космосу. Варварско-бардская энергия и влияние русского футуристического гиганта были скрыты за полвека, но Майкл Альмерейда воскресил живую, все еще дышащую фигуру народного величия, поэта-декламатора, чьи открытия далеки от истощения.»- Андрей Кодреску

« Поэт Маяковский, возможно, был гением, хипстером, аферистом и первой и единственной звездой раннего советского рэпа. «NIGHT WRAPS THE SKY» наконец-то воздает должное одному из самых интересных и противоречивых литературных плохих парней ХХ века ». — Гари Штейнгарт

«Маяковский читал, как моряк, кричащий в мегафон другому кораблю в сильном море». — Джон Бергер

Об авторе

Фильмы Майкла Алмерейды включают Надя , Гамлет , Уильям Эгглстон в реальном мире и Новый Орлеан Mon Amour .Его произведения появились в The New York Times , Artforum , The Believer и Film Comment .

О Владимире Маяковском | Академия американских поэтов

Родился 19 июля 1893 года в Багдати, Российская Империя (ныне Маяковский, Грузия), Владимир Владимирович Маяковский был младшим ребенком в семье украинских родителей. Когда в 1906 году умер его отец, лесничий, семья переехала в Москву, где Маяковский вступил в Социал-демократическую рабочую партию еще подростком в 1908 году.Из-за материального положения семьи Маяковский был отчислен из гимназии. Он провел большую часть следующих двух лет в тюрьме из-за своей политической деятельности.

В 1910 году Маяковский начал заниматься живописью, вскоре осознав, что у него есть поэтический талант. В 1912 году он подписал футуристический манифест «Пощечина общественному вкусу », в который вошли два его стихотворения. В 1913 году он опубликовал свой первый сольный проект « Я », небольшой сборник из четырех стихотворений.

Ранние стихи Маяковского сделали его одним из наиболее оригинальных поэтов, вышедших из русского футуризма, движения, характеризующегося отказом от традиционных элементов в пользу формальных экспериментов и приветствовавшим социальные перемены, обещанные такими технологиями, как автомобили.В частности, ранним стихотворениям Маяковского не хватало традиционной метрической структуры, вместо этого они полагались на сильные ритмы, преувеличенные образы и — что, возможно, самое главное — уличный язык, который в то время считался непоэтичным в литературных кругах.

В 1915 году Маяковский опубликовал свое первое крупное произведение «Облако в штанах ». Это длинное стихотворение довело стилистический выбор поэта до новой крайности, соединив неправильные строки декламационного языка с удивительными рифмами.

Живя в Смольном, Петроград, в 1917 году, Маяковский был свидетелем первых большевистских восстаний в ходе русской революции.Это был плодотворный период для поэта, который встретил революцию рядом поэтических и драматических произведений, в том числе Ода революции (1918), Левый март (1918), длинное стихотворение 150 000 000 (1920) , и Mystery-Bouffe (1918), политическая сатира и одна из первых крупных пьес советской эпохи.

Маяковский вернулся в Москву, чтобы создать пропогандистскую графику и стихи для Российского государственного телеграфного агентства, и стал участником организации «Левый фронт искусств», редактируя ее журнал LEF .Целью журнала было «пересмотреть идеологию и практику так называемого левого искусства и отказаться от индивидуализма, чтобы повысить ценность искусства для развития коммунизма».

No related posts.