Писатели, критики, исследователи о Гончарове: избранные цитаты
Писатели, критики, исследователи о Гончарове:избранные цитаты Писатели, критики, исследователи о Гончарове: избранные цитаты
«Сон Обломова»… – эпизод, который, впрочем, имеет в себе столько целого и законченного, что его можно назвать отдельной повестью, – есть образчик того нового произведения, которое, нет сомнения, возобновит, если не усилит, прекрасные впечатления, оставленные в читателях за два года перед этим напечатанною в «Современнике» «Обыкновенной историей». В этом эпизоде снова является во всем своем художественном совершенстве перо-кисть г. Гончарова, столько замечательная в отделе мельчайших подробностей русского быта, картин природы и разнообразных, живых сцен.
Некрасов Н. А. . СПб., 1849. Современник. 1849. №4. Отд. 3.
Обломов и обломовщина: эти слова недаром облетели всю Россию и сделались словами, навсегда укоренившимися в нашей речи. Они разъяснили нам целый круг явлений современного общества, они поставили перед нами целый мир идей, образов и подробностей, еще недавно нами не вполне осознанных… Обломова изучил и узнал целый народ, по преимуществу богатый обломовщиной… Не спустись г.
Дружинин А. В. «Обломов». Роман И. А. Гончарова. СПб., 1859. Прекрасное и вечное. М., 1988. С. 445.
«Обыкновенная история» – первое произведение Гончарова – громадный росток, только что пробившийся из земли, еще не окрепший, зеленый, но переполненный свежими соками. Потом на могучем отростке один за другим распускаются два великолепных цветка – «Обломов» и «Обрыв». Все три произведения – один эпос, одна жизнь, одно растение. Когда приближаешься к нему, видишь, что по его колоссальным лепесткам рассыпана целая роса едва заметных капель, драгоценных художественных мелочей. И не знаешь, чем больше любоваться – красотой ли всего гигантского растения или же этими мелкими каплями, в которых отражаются солнце, земля и небо.
Мережковский Д. С. Гончаров. СПб., 1890. Роман «Обломов» в русской критике. С. 179.
Как видим, перед нами обыкновенная история, и она ужасна, как сама жизнь, если постичь ее в ее глубинах. И Гончаров упрямо следует материалу, как все русские, которые в своем аналитическом устремлении растворяют самое малое и самое невзрачное действие в тончайших потоках повествования. Русским, однако, является прежде всего сам тип – во всех его особенностях, которые поэт втайне внимательно наблюдал. Никогда никем не были изображены с такой психологической педантичностью те небольшие удобства, которыми окружил себя герой, вялость его пробуждения. Его искусство самооправдания и самовнушения во имя лености; можно было бы счесть Обломова единственным в своем роде гением в искусстве бездельничанья, если бы не было известно, что русские… даже в самое простое и скудное могут вложить тысячекратные осложнения…»
Стефан Цвейг. Торжество инертности. 1902.
Как Островский описал купеческое темное царство, так Гончаров изобразил в громадной картине барскую обломовщину… Простота и правдивость в построении романа у Гончарова сочетаются с архитектурной стройностью, создающей сильное эстетическое впечатление.
Такова, в особенности, композиция «Обломова» – драма трех восхождений героя и трех его срывов. Прост и правдив у Гончарова и пейзаж. Прост и художественный язык…
Пиксанов Н. К. Мастер критического реализма И. А. Гончаров. Л., 1952. С. 22–24.
Краткий пересказ
Критика о романе «Обломов» Гончарова: отзывы современников
| Ольга Ильинская и Обломов. Художник М. П. Клячков |
В этой статье представлена критика о романе «Обломов» Гончарова: отзывы современников о произведении.
Критика о романе «Обломов» Гончарова: отзывы современников
Министр народного просвещения Евгр. П. Ковалевский (1859 г.):
«…Большой роман г-на Гончарова кончен. Литература наша получила в нем капитальное приобретение, хотя некоторые длинноты и отсутствие движения делают чтение его иногда утомительным Герой романа есть существо прекрасно одаренное умственными и нравственными качествами, но совершенно лишенное энергии, вялое и в высшей степени ленивое.
(Евграф П. Ковалевский — императору Александру II, 27 апреля 1859 г.)
Педагог и публицист В. Я. Стоюнин (1859 г.):
«…каким образом в человеке может сделаться содержанием целой жизни то, что в нас проявляется только минутами, как будто бы следствие русского первородного греха. <…> Мы знаем, как Обломовка усыпительно действовала на коренных жителей, погружая всех в ленивую дремоту, как же она подействовала на Штольца, сообщив колорит русский и вместе с тем нисколько не обломовский?.
.»
(В. Я. Стоюнин, статья «Обломов, роман г. Гончарова», «Русский мир»,1859 г., № 20)
Писатель и критик А. В. Дружинин (1859 г.):
«…Наперекор всем препятствиям «Обломов» победоносно захватил собою все страсти, все внимание, все помыслы читателей. В каких-то пароксизмах наслаждения все грамотные люди прочли «Обломова». Толпы людей, как будто чего-то ждавших, шумно кинулись к «Обломову». Без всякого преувеличения можно сказать, что в настоящую минуту во всей России нет ни одного малейшего, безуездного, заштатнейшего города, где бы не читали «Обломова», не хвалили «Обломова», не спорили об «Обломове»..»
«…Обломов, лучшее и сильнейшее создание нашего блистательного романиста, не принадлежит к числу типов, „к которым невозможно добавить ни одной лишней черты”, — над этим типом невольно задумываешься, дополнений к нему невольно жаждешь, но дополнения эти сами приходят на мысль, и автор со своей стороны сделал почти все нужное для того, чтобы они приходили.
«…ничье обожание <…> не трогает нас так, как любовь Агафьи Матвеевны к Обломову, той самой Агафьи Матвеевны Пшеницыной, которая с первого своего появления показалась нам злым ангелом Ильи Ильича, — и увы! действительно сделалась его злым ангелом. Агафья Матвеевна, тихая, преданная, всякую минуту готовая умереть за нашего друга, действительно загубила его вконец, навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнула его в зияющую пучину на миг оставленной обломовщины, но этой женщине все будет прощено за то, что она много любила. <…> Скорбь Агафьи Матвеевны о покойном Обломове, ее отношения к семейству и Андрюше, наконец этот дивный анализ ее души и ее прошлой страсти — все это выше самой восторженной оценки…»
Историк и писатель А. П. Пятковский (1859 г.):
«…Обломов… <…> представляет нам целый тип, Обломова вы встретите на каждом шагу, в той или иной одежде, под тем или другим именем — и не нужно быть Помпеем, что бы набрать их целые легионы.
..»
«…слово „обломовщина” стало нарицательным для обозначения жизни в ее „широких гранях”..»
Критик Н. А. Добролюбов (1859 г.):
«…некоторым кажется роман Гончарова растянутым. Он, если хотите, действительно растянут. <…> Никаких внешних событий, никаких препятствий… <…> никаких посторонних обстоятельств не вмешивается в роман. Лень и апатия Обломова — единственная пружина действия во всей его истории…»
«…Вы совершенно переноситесь в тот мир, в который ведет вас автор: вы находите в нем что-то родное, перед вами открывается не только внешняя форма, но и самая внутренность, душа каждого лица, каждого предмета. И после прочтения всего романа вы чувствуете, <…> что к вам в душу глубоко запали новые образы, новые типы…»
«…»Сон Обломова» и некоторые отдельные сцены мы прочли по нескольку раз; весь роман почти сплошь прочитали мы два раза, и во второй раз он нам понравился едва ли не более, чем в первый.
Такое обаятельное значение имеют эти подробности, которыми автор обставляет ход действия и которые, по мнению некоторых, растягивают роман…»
«…Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе; но прежде оно не выставлялось перед нами так просто и естественно, как в романе Гончарова. Чтобы не заходить слишком далеко в старину, скажем, что родовые черты обломовского типа мы находим еще в Онегине и затем несколько раз встречаем их повторение в лучших наших литературных произведениях…» (Н. А. Добролюбов, статья «Что такое обломовщина?», 1859 г.)
Писатель и критик А. И. Герцен (1859 г.):
«…длинная Одиссея какой-нибудь полузаглохшей, делящейся натуры, которая тянется, соловеет, рассыпается в одни бессмысленные подробности. <…>. Мы <…> без зевоты и отвращения не можем следить за физиологическими описаниями каких-то невских мокриц, переживших тот героический период свой, в котором их предки — чего нет — были Онегины и Печорины..
.»
«…время Онегиных и Печориных прошло. Теперь в России нет лишних людей, теперь, напротив, к этим огромным запашкам рук недостает. Кто теперь не найдет дела, тому пенять не на кого, тот в самом деле пустой человек, свищ или лентяй. И оттого очень естественно Онегины и Печорины делаются Обломовыми.
Общественное мнение, баловавшее Онегиных и Печориных потому, что чуяло в них свои страдания, отвернется от Обломовых…»
(А. И. Герцен, статья «Very dangerous!!!», 1859 г.)
Критик Д.И. Писарев:
«…апатия покорная, мирная, улыбающаяся, без стремления выйти из бездействия; это — обломовщина, как назвал ее г. Гончаров, это болезнь, развитию которой способствуют и славянская природа и жизнь нашего общества. Это развитие болезни проследил в своем романе г. Гончаров…»
«…Событий, действия почти нет; содержание романа может быть рассказано в двух, трех строках <…>; интерес такого романа, интерес такой жизни заключается <…> в наблюдении над внутренним миром человека.
..»
«…Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа, такое полное и тонкое знание человеческой природы вообще и женской в особенности…»
(Д.И. Писарев, статья «Роман И. А. Гончарова Обломов», «Рассвет», 1859, №10)
«…я <…> не считаю Штольца ни высокоразвитым, ни металлически твердым, ни спокойно размышляющим; все эти свойства могут быть приписаны человеку, а я не считаю Штольца за человека. Я вижу в нем довольно искусно выточенную марионетку, двигающуюся взад и вперед по произволу выточившего ее мастера. Еще гораздо искуснее марионетки Штольца выточена другая очень красивая марионетка, Ольга Сергеевна Ильинская; но жизни нет ни в той, ни в другой…»
(Д.И. Писарев, «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова», 1861 г.)
Критик и поэт A. A. Григорьев (1859 г.):
«…Обломов Гончарова, этот отвлеченный математический итог недостатков или дефицитов того, что автор романа называет Обломовкой.
..»
«..»Обломова», произведения, уже успевшего наделать много шуму, произведения огромного, но чисто внешнего художественного дарования. Весь «Обломов» построен на азбучном правиле: «возлюби труд и избегай праздности и лености — иначе впадешь в обломовщину и кончишь, как Захар и его барин»..»
«…Явился, наконец, давно жданный «Обломов». Прежде всего, он не сказал ничего нового. <…> Успех «Обломова» — что ни говорите — был уже спорный, вовсе не то, что успех «Обыкновенной истории»..’
(A. A. Григорьев, «И. С. Тургенев и его деятельность», (1859 г.)
Писатель А. П. Милюков (1860 г.):
«…С первого взгляда видно, что <…> автор хотел показать нам в Обломове последний тип, в который переродился Онегин…»
«…лень и апатия Обломова происходят не столько от воспитания, как от негодности самой его натуры, от мелкости умственных и душевных сил…»
(А. П. Милюков, статья «„Обломов”. Роман И. Гончарова», 1860 г.)
Писатель и критик Н.
Д. Ахшарумов (1860 г.):
«…Давно никто не писал у нас об этом предмете так отчетливо и подробно и не входил в такие микроскопические наблюдения над сердцем женщины <…> и надо отдать автору полную справедливость, все это выточено до последней возможности…»
(Н. Д. Ахшарумов. статья «„Обломов”. Роман И. Гончарова», 1860 г.)
Рецензия в «Санкт-Петербургских ведомостях» (1859 г.):
«…[роман] возбудил при появлении своем бесконечные толки, которые не замолкли еще и теперь, когда уже прошло много месяцев со времени его напечатания, несмотря на множество разнообразных и весьма серьезных интересов, волнующих нашу эпоху. Этот роман принадлежит к числу произведений, о которых долго не перестают говорить и о которых слышатся самые противоположные суждения…»
«…Захар и Обломов выросли на одной и той же почве, пропитались одними и теми же соками; их существование связано тесными неразрывными узами; они невозможны друг без друга.<..
.> Заключительная сцена романа, где Штольц встречается с Захаром, просящим милостыню, проливает яркий свет на идею автора и дает всему роману трагический оттенок. Эта сцена производит на читателя страшное, потрясающее действие…»
(«Санкт-Петербургские ведомости», 1859, № 284)
Критик и литературовед Н. К. Михайловский (1960 г.):
«…[Ольга Ильинская] полюбила бы, может быть, Обломова, если бы ей удалось его переработать. Но Обломов не мог перестать быть Обломовым, а потому Ольга не только не любила, но и не могла никогда его любить. Оттого личность Ольги как-то неопределенна, непонятна. Мы не понимаем этой лихорадочной деятельности, порожденной самолюбием и подавляющей все остальные чувства в женщине…»
(Н. К. Михайловский, статья «Софья Николаевна Беловодова», 1960 г.)
Знаменитые писатели о романе «Обломов»
М. Е. Салтыков-Щедрин:
«…прочел Обломова и, по правде сказать, обломал об него все свои умственные способности.
Сколько маку он туда напустил! Даже вспомнить страшно, что это только день первый! и что таким образом можно проспать 365 дней! Бесспорно, что «Сон» — необыкновенная вещь, но это уже вещь известная, зато все остальное что за хлам!… что за избитость форм и приемов! Но если нам, читателям, делается тяжко провести с Обломовым два часа, то каково же было автору проваландаться с ним 9 лет! И спать с Обломовым, и есть с Обломовым, и все видеть и видеть перед собой этот заспанный образ, весь распухший, весь в складках, как будто на нем сидел антихрист! Ведь сон-то мог и не Обломов видеть, зачем же было такую прелестную вещь вставлять в такой океан смрада? <…>
Замечательно, что Гончаров силится психологически разъяснить Обломова и сделать из него нечто вроде Гамлета, но сделал не Гамлета… Вообще Обломов на меня сделал такое же впечатление, которое делают говоруны-старички, которых так любят дамы: он раздражил мои нервы.»
Л. Н. Толстой:
«..„Обломов” — капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было.
Скажите Гончарову, что я в восторге от „Облом (ова)” и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет — это, что
„Обломов” имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и не временный в настоящей публике…» (письмо Л. Н. Толстого к А. В. Дружинину, 16 апреля 1859 г.)
«…История любви и описание прелестей Ольги невозможно пошло…» (дневник Л. Н. Толстого, 10 октября 1889 г.)
Ф. М. Достоевский:
«…Обломов. Русский человек много и часто грешит против любви; но и первый страдалец за это от себя. Он палач себе за это. Это самое характеристичное свойство русского человека. Обломову же было бы только мягко. Это только лентяй, да еще вдобавок эгоист. Это даже и не русский человек. Это продукт петербургский. Он также и барич, но и барич-то уже не русский, а петербургский…» (Ф. М. Достоевский, записная книжка 1864—1865 г.)
А. П. Чехов:
«…Читаю Гончарова и удивляюсь. Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его „Обломов” совсем неважная штука.
Сам Илья Ильич —утрированная фигура, не так уж крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяй, каких много, натура не сложная, дюжинная, мелкая; возводить сию персону в общественный тип — это дань не по чину. Я спрашиваю себя: если бы Обломов не был лентяем, то чем бы он был? И отвечаю: ничем. А коли так, то и пусть себе дрыхнет. Остальные лица мелкие, пахнут лейковщиной, взяты небрежно и наполовину сочинены. Эпохи они не характеризуют и нового ничего не дают. <…> Ольга сочинена и притянута за хвост. А главная беда — во всем романе холод, холод, холод… Вычеркиваю Гончарова из списка моих полубогов…»
(письмо А. П. Чехова к А. С. Суворину, начало мая 1889 г.)
Это была критика о романе «Обломов» И. А. Гончарова: отзывы современников о произведении.
«Гончаров плохо писал, но хорошо вычеркивал»
Это длинная и довольно поучительная история. В университете и потом в аспирантуре я ни в коей мере не предполагал, что буду хоть как-то связан с Гончаровым.
Еще студентом я занимался в семинаре Бориса Лаврентьевича Бессонова по биографике (в нем участвовали люди, так или иначе связанные с редакцией словаря «Русские писатели»), поскольку мой диплом был посвящен неизвестным поэтам и писателям 1820–1830-х годов. Одним из моих персонажей был поэт Яков Александрович Щеткин, посещавший дом Майковых, где был своим человеком Гончаров. В тот же семинар ходила Анна Глебовна Гродецкая, сотрудник гончаровской группы, и она знала, что я занимался письмами Майковых, чтобы найти там многочисленные упоминания о Щеткине. Поэтому я был более-менее в курсе, что происходило в этом доме, и в какой-то момент мне дали задание, которое я, к стыду своему, так до сих пор и не выполнил: написать для словаря статью про Альберта Викентьевича Старчевского.
Здесь надо отвлечься и упомянуть вот о чем. Еще учась в университете, я работал в издательстве «Северо-Запад», и в том числе редактировал книгу стихов Андрея Белого, которую подготовил Александр Васильевич Лавров.
Издание предполагалось для «Литпамятников», но этот проект не состоялся, и Лавров отдал книгу нам: хотя у нас она тоже не вышла, я успел с ней немножко поработать. Так вот, у Белого упоминалось слово «пепиньерки», и Лавров в примечаниях объяснял, о чем идет речь, а мне показалось, что он не очень правильно их определяет. Мы с ним немного поспорили на эту тему, и каждый остался при своем мнении. И вот начинаю я работать над Старчевским (это была осень 1996 года), захожу в рукописный отдел Пушкинского Дома, листаю картотеку, и вдруг за Старчевским вижу карточку с таким автором и названием: «Старый блаженный. Пепиньерка. 1842 год». Я вспоминаю Лаврова и думаю: теперь-то я точно узнаю, кто такая пепиньерка. Я взял рукопись, начал читать и сразу понял, что этот текст явно вышел из майковского дома, все приметы об этом говорят. А под конец мне начало казаться, что автор — Иван Гончаров, но я же в здравом уме человек и понимаю, что этого не может быть. Пошел в гончаровскую группу к Анне Глебовне Гродецкой, попросил посмотреть: мол, нашел интересный текст, явно вышедший из майковского дома, называется «Пепиньерка».
Тут они чуть не подпрыгнули: оказывается, это известная только по названию гончаровская повесть, упомянутая им в одном из писем, и ее искали много лет, но совсем не в тех архивных дебрях, где она лежала.
ПРОТИВОРЕЧИЯ И КРАЙНОСТИ РУССКОЙ РЕАЛЬНОЙ КРИТИКИ В ОЦЕНКЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ ПОЗИЦИИ И.А. ГОНЧАРОВА Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»
DOI https://doi.org/10.34216/1998-0817-2020-26-4-100-106 УДК 821.161.1.09″19″
винокурцева Юлия Олеговна
Костромской государственный университет
противоречия и крайности русской реальной критики в оценке литературной позиции и.а. Гончарова
В отечественном литературоведении закрепилось мнение о чрезмерной объективности, даже сухости и холодности И.А. Гончарова как писателя, не желавшего проявлять свое личное отношение к описываемым им событиям и лицам.
В статье доказывается, что истоки такого мнения об авторе «Обломова» берут начало в критике натуральной школы. Выясняется, что мысль В.Г. Белинского о Гончарове как о писателе-живописце, никого не поучающем и не разоблачающем, стала основой для последующей критики Н.А. Добролюбова, Д.И. Писарева, Н.В. Шелгуно-ва. В статье показано изменение отношения современной прогрессивной критики к Гончарову от положительного к отрицательному. Если первый роман писателя «Обыкновенная история» был принят представителями натуральной школы очень тепло, даже восторженно, то второй и самый известный — «Обломов» уже вызвал массу споров и разногласий, а последний — «Обрыв» и вовсе не был понят и оказался оценен как ретроградный роман, написанный человеком с очень устаревшими взглядами на социальную жизнь России, который фактически воспел ее крепостническое прошлое и резко осудил революционно настроенную молодежь. На примере аналитического изучения материалов нескольких критических статей делается вывод о том, что представители «реального» направления относили Гончарова к сторонникам чистого искусства.
Новизна статьи заключается в выявлении противоречий и крайностей представителей натуральной школы в оценке Гончарова, оценке способов использования произведений классика для продвижения своей теории и программы.
Ключевые слова: Гончаров, авторское сознание, натуральная школа, критика, субъективность, объективность, чистое искусство, талант
Информация об авторе: Винокурцева Юлия Олеговна, ORCID https://orcid.org/0000-0003-2608-5519, аспирант Костромской государственный университет, г. Кострома, Россия
Е-mail: [email protected]
Дата поступления статьи: 12.11.2020
Для цитирования: Винокурцева Ю.О. Противоречия и крайности русской реальной критики в оценке литературной позиции И.А. Гончарова // Вестник Костромского государственного университета.
2020. Т. 26, № 4. С. 100-106. DOI https://doi.org/10.34216/1998-0817-2020-26-4-100-106
Yuliya o. Vinokurtseva
Kostroma State University
contradictions and extremes of Russian real criticism in assessing the literary position of ivan goncharov
In Russian literary studies, the opinion about the excessive objectivity, if not dryness and coldness, of Ivan Goncharov as a writer, who did not want to show his personal attitude to the events and persons described by him in any way, was fixed. The article reveals the origins of this opinion about the author of «Oblomov», proves that it originates in the criticism of the natural school. It turns out that here was Vissarion Belinsky to start the party of considering Ivan Goncharov as someone who only portrays, paints, but does not lecture anyone and does not punish, does not expose his contemporary reality became the basis for subsequent criticism of the mid-19’h century, represented by the names of Nikolay Dobrolyubov, Dmitry Pisarev, Nikolai Shelgunov.
The article shows the change in the attitude of criticism of «Nikolai Gogol direction» to Ivan Goncharov from positive to negative — thus, if the first novel of the writer, «A Common Story» was perceived by supporters of the natural school very warmly, even enthusiastically, the second and the most famous — «Oblomov» — was not the same and caused a lot of controversy, and the last — «The Precipice» — was in fact misunderstood and considered to be a retrograde novel written by a man with very outdated views on the social life of Russia, the one who actually sang of Russia’s serfdom past and sharply condemned revolutionary-minded youth. Based on the materials of several critical articles, it is concluded that representatives of the «real» direction attributed Ivan Goncharov to the supporters ofpure art, or «art for art’s sake».
Keywords: Ivan Goncharov, author’s consciousness, natural school, criticism, subjectivity, objectivity, pure art, talent
Information about the author: Yuliya O.
Vinokurtseva, ORCID https://orcid.org/0000-0003-2608-5519, post-graduate student, Kostroma State University, Kostroma, Russia
E-mail: [email protected]
Article received: November 12, 2020
For citation: Vinokurtseva Yu.O. Contradictions and extremes of Russian real criticism in assessing the literary position of Ivan Goncharov. Vestnik of Kostroma State University, 2020, vol. 26, № 4, pp. 100-106 (In Russ.). DOI https://doi. org/10.34216/1998-0817-2020-26-4-100-106
100
Вестник КГУ .J № 4, 2020
© Винокурцева Ю.О., 2020
В конце 40-х гг. XIX в. на авансцену русской литературы вышла так называемая натуральная школа.
Сторонники этого направления утверждали, что идут вслед за Гоголем в стремлении отражать жизнь такой, какая она есть, без прикрас и идеализации.
В начале своего существования натуральная школа приобрела множество сторонников, особенно среди прогрессивной молодежи. «Гоголевское направление» в 1840-х гг. быстро завоевало умы молодых писателей, а также сочувствующих им читателей и обрело последователей в лице критиков, внеся свою лепту в развитие русской литературы.
В.В. Тихомиров пишет: «Со времен позднего Белинского в отечественном литературоведении сохраняется убеждение, в соответствии с которым натуральная школа в русской литературе 1840-х годов, иногда называвшаяся также гоголевским направлением, представляет собой этап в литературном развитии, отличавшийся гражданским, обличительным характером, верностью действительности и гуманистическими тенденциями» [Тихомиров 2015: 98].
Душой и идеологом этого направления был В.
Г. Белинский. В последней обзорной статье Белинского «Взгляд на русскую литературу 1847 года» автор касается творчества молодого писателя И.А. Гончарова. В романе «Обыкновенная история» Белинский увидел проявление большого таланта, но это был, по его мнению, талант живописца, а не бытописателя. Именно талант художника, в особенности портретиста, отмечает критик у Гончарова и в этом сходится с более поздним сравнением писателя с фламандцами, данным А.В. Дружининым.
Вот как оценивает авторскую позицию Гончарова Белинский: «Он поэт, художник — и больше ничего. У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю, он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона» [Белинский: 32]. С этой позицией впоследствии согласится Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?».
Белинский относит Гончарова в стан враждебных ему сторонников «искусства ради искусства»: «Из всех нынешних писателей он один, только он один приближается к идеалу чистого искусства, тогда как все другие отошли от него на неизмеримое пространство — и тем самым успевают.
Все нынешние писатели имеют еще нечто, кроме таланта, и это-то нечто важнее самого таланта и составляет его силу; у г. Гончарова нет ничего, кроме таланта» [Белинский: 32]. «Главная сила таланта г. Гончарова, — пишет Белинский, — всегда в изящности и тонкости кисти, верности рисунка; он неожиданно впадает в поэзию даже в изображении мелочных и посторонних обстоятельств» [Белинский: 34]. Отсюда критик делает вывод, что «в таланте
г. Гончарова поэзия — агент первый и единственный…» [Белинский: 34].
Таким образом, Белинский отказывает прозе Гончарова в актуальности, общественной значимости и злободневности. Он признает за писателем талант, но и только. Критик сожалеет об отсутствии у Гончарова четкой гражданской позиции и социальной риторики, которую в первую очередь ценили сторонники натуральной школы. Действительно, Гончаров был далек от политической борьбы своего времени. Его нельзя отнести в стан активных общественных деятелей.
Спокойная, подчас апатичная натура Гончарова не позволяла ему идти на баррикады, быть агитатором социальных переворотов и рупором революции, какими были, к примеру, Герцен, Огарев или Чернышевский и каким хотели видеть его представители натуральной школы. Гончаров не мог не понимать губительности крепостного права, не мог не ратовать за преобразования в России, но, думается, он хотел, чтобы эти преобразования имели вид поступательных реформ. В этом плане Гончаров напоминал своего героя, Илью Ильича Обломова, которому «и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой» [Гончаров, 4: 14].
Со смертью Белинского интерес и актуальность его взглядов на литературу не иссякли. Вот что пишет о продолжателях дела Белинского на примере критика Н.Г. Чернышевского В.В. Тихомиров: «Заветы Белинского — вдохновителя натуральной школы, его литературно критическая программа последних лет жизни оказались достаточно жизнестойкими и актуальными для последующего периода развития русской литературы и критики.
Стремление Чернышевского поддержать и продолжить традиции натуральной школы («гоголевского направления», как не совсем верно — вслед за Белинским — называет его новый идеолог прежнего метода) объясняется не только политическими причинами, но и близостью методологии и эстетики» [Тихомиров 2010: 26].
Тихомиров предлагает развести понятия «натуральная школа» и «гоголевское направление», считая, что «эмпирические в своей основе представления об искусстве как воспроизведении жизни в формах самой жизни предполагали и соответствующий метод критического анализа, основы которого разрабатывались Чернышевским, прямо ориентировавшимся на традиции «критики гоголевского периода», то есть на Белинского последнего периода его деятельности. Формирование этого критического метода было завершено Добролюбовым, назвавшим свою литературную критику «реальной», поскольку она имеет дело не только с художественным материалом: по поводу литературного произведения, по существу, подвергаются социальному и этическому анализу жизненные
реалии.
Тем самым ликвидируется грань между действительной жизнью и ее условным, образным воплощением, каковым является литературное произведение» [Тихомиров 2010: 26-27].
В 1859 г. в свет выходит статья Н.А. Добролюбова «Что такое обломовщина?», написанная сразу после публикации романа «Обломов». Молодой критик начинает статью с обсуждения первой части романа «Обломов», которая, по его словам, «многим показалась скучною», «утомительною», иными словами, «произвела неблагоприятное впечатление на многих читателей» [Добролюбов: 35].
Следуя за Белинским, Добролюбов вынужден упрекнуть Гончарова в отсутствии четкой выраженной жизненной позиции, которая должна была бы найти свое отражение на страницах романа. Вместо призывов к социальному переустройству общества, вместо бичевания барских замашек Обломова и язв крепостного права Добролюбов столкнулся с описанием обетованной Обломовки, где хозяева и слуги живут душа в душу, где царят покой и уют, которые хотя и являют нам беспробудный сон души, но все-таки по-своему милы сердцу автора.
«Мирный уголок» напоминает рай, где и «небо ближе жмется к земле… чтобы обнять ее покрепче, с любовью… как родительская надежная кровля», и «река бежит весело, шаля и играя», и все вокруг представляет «ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей» [Гончаров 4: 103].
Гончаров вовсе не намерен критиковать кого-либо и создавать карикатуры на русских помещиков. Да и как можно не любить Обломовки, если это Богом избранное место, где нет ни гроз, ни ураганов, ни ядовитых гадов, а только «бродят в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудах-тающие». Это ли не рай на земле? Оттого Гончаров и не стремится изображать сатирические фигуры провинциального дворянства в духе Салтыкова-Щедрина. Нет, в романе Гончарова место сатиры занимает добрый юмор и легкая ирония к милым сердцу обломовцам, которые, как дети, наивны, доверчивы и беспомощны.
Вот что пишет В.И. Мельник по поводу этой особенности прозы Гончарова: «.
парадокс состоит в том, что именно этот писатель, прекрасно представляющий себе актуальный срез сознания современного образованного русского человека, пишет о таких «младенчески-наивных» представлениях, как «ад» и «рай», призывает современного человека, воодушевленного и подавленного великими научными открытиями своего времени и все новыми и новыми техническими достижениями, не отвергать жизнетворную силу «младенческой веры»» [Мельник: 151].
Добролюбов не замечает подобных призывов в тексте романа и заявляет о Гончарове безапелляционно: «Он вам не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов. Жизнь, им изображаемая,
служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь — пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определить степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен.
У него нет и той горячности чувства, которая иным талантам придает наибольшую силу и прелесть» [Добролюбов: 36].
Добролюбов прав в том, что талант Гончарова лишен «горячности чувства». Страстность не свойственна меланхолическому складу характера писателя. Но мы считаем это его отличительной чертой, а не недостатком. Смог ли бы человек другого темперамента создать мифологизированный образ Обломовки и фигуру самого Ильи Ильича, ставшего уже архетипом не только русской, но и мировой литературы? Для создания таких образов потребовался эпический талант писателя, изобразившего неторопливую картину жизни русского человека, медленно разворачивая ее во всех своих подробностях, подобно самому Гомеру.
Добролюбов уверен, что талант Гончарова «неподатлив на впечатления. Он не запоет лирической песни при взгляде на розу и соловья; он будет поражен ими, остановится, будет долго всматриваться и вслушиваться, задумается.
.. Какой процесс в это время произойдет в душе его, этого нам не понять хорошенько…» [Добролюбов: 36]. Действительно, Гончарову чужды долгие лирические отступления, какими славились Пушкин и Гоголь, упоительные пейзажи в духе Тургенева, философские раздумья, свойственные Толстому. Позицию автора и его сердечное расположение к определенным персонажам можно найти в искусно построенных диалогах героев, будь то пространные разговоры дяди и племянника Адуевых или долгие споры Обломова и Штольца. В тот или иной момент мы начинаем симпатизировать одному из героев и, очевидно, это происходит неслучайно: в уста его мастерски вложена мысль автора, который захотел, чтобы мы услышали ее и приняли как свою.
Так, в разговоре со Штольцем Обломов произносит несколько очень важных мыслей по поводу петербургской жизни: герою не нравится «вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружился, одуреешь» [Гончаров 4: 179].
И когда Обломов вопрошает: «Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?» [Гончаров 4: 179], мы можем догадаться, что это восклицает сам Гончаров. Как пишет Л.Н. Синякова, «во всех
формах этого суетливого проживания жизни Об-ломову видится утраченное величие человека, его неподлинность, суррогатность»: «Обломов, сам того не ведая, постулирует основной принцип христианской антропологии. Божий мир совершенен, несовершенен лишь человек — но исключительно по своей вине. Право свободного выбора добра и зла остается за человеком и требует осознанного решения» [Синякова: 165]. Обломов выбирает «недеяние». «Покой, — как отмечает В.И. Тюпа, -оказывается альтернативным суете образом жизни, а не уклонением от нее» [Тюпа: 69].
Отчего происходит так, что Гончаров не выражает напрямую своих мыслей, а вкладывает их в уста определенного героя: от недостатка красноречия или от скупости чувств? Добролюбов склоняется к последнему.
Он нередко употребляет эпитет «беспристрастный» по отношению к Гончарову. Критик считает писателя неспособным на проявление эмоций, а подчас сомневается в их наличии и в жизни автора. «Он ничем не увлекается исключительно или увлекается всем одинаково, -пишет Добролюбов. — Он не поражается одной стороною предмета, одним моментом события, а вертит предмет со всех сторон, выжидает совершения всех моментов явления и тогда уже приступает к их художественной переработке. Следствием этого является, конечно, в художнике более спокойное и беспристрастное отношение к изображаемым предметам, большая отчетливость в очертании даже мелочных подробностей и ровная доля внимания ко всем частностям рассказа» [Добролюбов:
37]. Таким образом, Добролюбов, относя Гончарова в стан «бесстрастных бытописателей», пытается продвинуть идеи реальной критики.
В то же время, как бы противореча самому себе, Добролюбов пишет, что Гончаров «всем занялся с любовью, все очертил подробно и отчетливо.
<…> Все приведено и изображено с полною отчетливостью и рельефностью» [Добролюбов:
38]. С этим утверждением критика трудно не согласиться. Вспомним хотя бы знаменитое описание халата Обломова.
И все же Добролюбов склонен называть творчество Гончарова «объективным»: «объективное творчество его не смущается никакими теоретическими предубеждениями и заданными идеями, не поддается никаким исключительным симпатиям. Оно спокойно, трезво, бесстрастно» [Добролюбов: 38]. Добролюбов заявляет: «…мы никогда не согласимся, чтобы поэт, тратящий свой талант на образцовые описания листочков и ручейков, мог иметь одинаковое значение с тем, кто с равною силою таланта умеет воспроизводить, например, явления общественной жизни» [Добролюбов: 40].
Сам же Гончаров, очевидно, не стремился встать в один ряд с такими писателями-общественниками.
Так, в «Обломове» автор вложил в уста героя
гневную речь в адрес сторонников «гоголевского направления». В разговоре с журналистом Пенки-ным Илья Ильич вопрошает: «Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де не возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех, злость…» [Гончаров 4: 28]. Обломов искренне негодует по поводу современной ему литературной тенденции изображать только пороки и клеймить их нещадно. Апатичный и вечно заспанный герой в этой сцене, «вдруг воспламенившись», восклицает: «Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! — почти шипел Обломов. -Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью.
Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, — тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову…» [Гончаров 4: 28]. Думается, что в данном случае герой и автор слиты воедино и первый нужен для того, чтобы быть выразителем мыслей последнего.
В 1859 г. по поводу романа «Обломов» публикуется также статья Д.И. Писарева, про которого Тихомиров пишет следующее: «Если реальная критика Чернышевского и Добролюбова в качестве основного объекта анализа сохраняла литературные произведения, то развивавшая ее традиции критика Д.И. Писарева превратилась в реализм как жизненную философию явно позитивистского характера» [Тихомиров 2010: 29].
Для Писарева Гончаров — писатель бесстрастный и спокойный: «Полная объективность, спокойное, бесстрастное творчество, отсутствие узких временных целей, профанирующих искусство, отсутствие лирических порывов, нарушающих ясность и отчетливость эпического повествования, — вот отличительные признаки таланта автора, насколько он выразился в последнем его произведении» [Писарев: 69-70].
К слову, незадолго до этого, в 1858 году, Писарев опубликовал небольшую статью о только вышедших путевых очерках Гончарова «Фрегат «Паллада»». Статья эта была напечатана в женском журнале «Рассвет», где начинал работать совсем еще юный критик. Тогда Писарев не считал перо Гончарова «спокойным» и «бесстрастным». Напротив, он видел в заметках писателя «особенный характер задушевной теплоты и дружеской откровенности» и замечал, что «г. Гончаров постоянно говорит о себе, о своих впечатлениях,
о своем расположении духа, о влиянии внешней обстановки на его здоровье и духовную деятельность; личность автора не скрывается за описываемыми предметами; читатель не теряет ее из виду и коротко знакомится с нею к концу путевых заметок» [Писарев: 72].
Со временем отходя от позиции объективности, критик начинает подравнивать свою точку зрения под идеи реальной критики и уже в следующем году иначе судит о творчестве Гончарова.
Анализируя роман «Обломов», Писарев отдает должное таланту Гончарова и пишет следующее: «Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа, такое полное и тонкое знание человеческой природы вообще и женской в особенности» [Писарев: 72]. Писарев, как и Белинский, видит главным достоинством прозы Гончарова знание человеческой природы. Гончаров и вправду глубокий сердцевед. Вспомним, как точно он описывает состояние и мотивы главного героя в сцене с письмом: «Обломову в самом деле стало почти весело. Он сел с ногами на диван и даже спросил: нет ли чего позавтракать. Съел два яйца и закурил сигару. И сердце, и голова у него были наполнены; он жил. Он представлял себе, как Ольга получит письмо, как изумится, какое сделает лицо, когда прочтет. Что будет потом?.. Он наслаждался перспективой этого дня, новостью положения… Он с замиранием сердца прислушивался к стуку двери, не приходил ли человек, не читает ли уже Ольга письмо…» [Гончаров 4: 262].
По нашему мнению, талант Гончарова выражается в мастерстве изображения пограничных состояний героев, какими бы противоречивыми они ни были.
Итак, в своей первой статье Писарев высоко оценил творение Гончарова. В его статье есть очень лестные для автор слова: «»Обломов», по всей вероятности, составит эпоху в истории русской литературы, он отражает в себе жизнь русского общества в известный период его развития. <…> Это вполне изящное, строго обдуманное и поэтически-прекрасное произведение» [Писарев: 82]. Такое наблюдение критика было не свойственно для натуральной школы. Эта проницательность стала следствием молодости критика, точнее, его независимости от школ в то время. Позднее Писарев будет судить о Гончарове гораздо жестче.
Спустя два года Писарев в другой статье — «Писемский, Тургенев и Гончаров» — возвращается к мысли о том, что Гончаров по преимуществу писатель объективный, бесстрастный и даже холодный: «У Гончарова нет никакого конька, никакой любимой идеи; утопия всякого рода ему совершенно враждебна; ко всякому увлечению он относится с легким и вежливым оттенком иронии; он — скептик, не доводящий своего скептицизма до крайности; он — практик и материалист, способный ужиться с фантазером и идеалистом; он — эгоист,
не решающийся взять на себя крайних выводов своего миросозерцания и выражающий свой эгоизм в тепловатом отношении к общим идеям или даже, где возможно, в игнорировании человеческих и гражданских интересов» [Писарев: 85].
Первая статья о Гончарове была написана Писаревым в возрасте 18 лет (это была статья о «Фрегате «Паллада»»). Она содержала исключительно хвалебные отзывы в адрес автора. Вторая статья (про «Обломова») написана через год и уже содержит некую критику автора и его равнодушия. Третья статья написана уже в 1861 г., когда Писарев успел пересмотреть свои взгляды на литературное творчество. Теперь он неумолимо требует от писателя гражданских интересов и четкой общественной позиции. Как пишет по этому поводу Тихомиров, «быстрая эволюция философских и эстетических взглядов Писарева — от традиционных, в духе свободного творчества, воспринятых в студенческие годы, — до крайне радикальных и утилитарных, отрицающих все, что не несет непосредственной общественной пользы, свидетельствовала о большой популярности в России середины XIX века позитивистских идей, которые тогда ассоциировались с социальным прогрессом и защитой интересов человека» [Тихомиров 2010: 29].
В 1861 г. 21-летний критик уже подчеркивает совершенное равнодушие Гончарова к своим героям и ко всему действию, происходящему на страницах его романа. Он уверен в следующем: «Постоянно спокойный, ничем не увлекающийся романист наш развязно подходит к запутанным вопросам общественной и частной жизни своих героев и героинь; бесстрастно и беспристрастно осматривает он положение, отдавая себе и читателю самый ясный и подробный отчет в мелких его особенностях, становясь поочередно на точку зрения каждого из действующих лиц, не сочувствуя особенно сильно никому и понимая по-своему всех. Он обсуживает положение и свойства своих действующих лиц, но всегда воздерживается от окончательного приговора» [Писарев: 85]. Писарев сетует, что Гончаров «решительно не хочет выразить своего мнения, своего взгляда на вещи» [Писарев: 89]. Критик ждет от автора оценки поступков героев, обобщений, четкого разделения персонажей на положительных и отрицательных, то есть ждет дидактичности, назидательности.
Гончарову же прямое морализаторство было не свойственно.
Свою вторую статью Писарев заканчивает весьма нелестной фразой: «В романе Гончарова я вижу только тщательное копирование мелких подробностей и микроскопически тонкий анализ. Ни глубокой мысли, ни искреннего чувства, ни прямодушных отношений к действительности я не замечаю» [Писарев: 99]. В третьей своей статье «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова» Писарев снова заки-
дывает Гончарова упреками: «…создания г. Гончарова не выясняют нам ни одного явления жизни, и, следовательно, мы можем взглянуть на всю его деятельность как на явление чрезвычайно оригинальное, но вместе с тем в высокой степени бесполезное» [Писарев: 100].
Главенство общественной пользы литературы над ее художественными достоинствами Писарев будет пропагандировать до конца своих дней.
Еще задолго до Маяковского он выскажет мысль о том, что место произведений Пушкина в лавке старьевщика. Критик не смог избежать «базаров-ской» крайности в суждениях, руководствуясь, возможно, не столько личными убеждениями, сколько модой на отрицание чистого искусства.
Другим продолжателем дела Белинского был Н.В. Шелгунов, который в разгромной статье «Талантливая бесталанность» 1869 г., посвященной только вышедшему роману Гончарова «Обрыв», отметил: «.уже и во времена Белинского чувствовалось, что писателю, кроме таланта, нужно иметь еще нечто. и только один г. Гончаров стремился к идеалу чистого искусства и пел как птица божия, потому что хотелось петь. <…> Что такое писатель, как не общественный деятель? что такое писатель, как не интеллектуальная сила, как не путеводная звезда, за которой идут те, кто понимать и рассуждать безошибочно не в состоянии? Чему же служит в этом случае талант, и для чего он нужен?» [Шелгунов: 236-237].
Этот ряд риторических вопросов не требует ответов. Они нам известны из самого названия статьи: автор бесталанен уже потому, что его творчество бесполезно для общества. И снова критики относят Гончарова к стану сторонников «чистого искусства». Ему ставится в вину неумение быть рупором эпохи, непонимание современных чаяний общества, отсутствие гражданской сознательности.
«Если талант не имеет подобной прогрессивной, просвещающей тенденции, — он не талант, а неудавшаяся сила, — пишет Шелгунов. — Бывали даже неудавшиеся гении, почему же г. Гончарову не быть неудавшимся талантом? А неудавшимся талантом будет всякий писатель, который не в силах иметь воспитательного значения, который не в состоянии пробуждать хороших, благородных чувств и гуманных мыслей» [Шелгунов: 244], — вот в чем искренне убежден автор статьи.
Таков был приговор современной Гончарову критики.
Идея вневременности Гончарова не могла быть понята в пореформенную эпоху. Гончаров видел в своих героях прежде всего людей, а не социальную абстракцию. Недаром самый известный и, пожалуй, самый любимый герой Гончарова Обломов недоумевает по поводу сторонников натуральной школы: «Изображают они вора, падшую женщину, — говорил он, — а человека-то забывают или не умеют изобразить. Какое же тут искусство,
какие поэтические краски нашли вы? Обличайте разврат, грязь, только, пожалуйста, без претензии на поэзию» [Гончаров 4: 28]. Не логично ли предположить, что это негодует сам автор, творец Об-ломова? Разве не Гончаров это кричит, подобно древнему Диогену: «Человека, человека давайте мне!» [Гончаров 4: 28]?
В каждом своем герое Гончаров видел в первую очередь человека, а уже далее мог рассуждать о его слабостях и пороках. И поэтому он не спешил глумиться над персонажами, как это делали последователи натуральной школы, не торопился «извергнуть его из гражданской среды, из общества».
Для писателя это значило бы «забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но все человек же, то есть вы сами» [Гончаров 4: 29]. «А как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия божия?», — вопрошает Обломов и вместе с ним сам автор романа. В этом риторическом вопросе слышится христианский гуманизм Гончарова и его нежелание ввязываться в политическую борьбу и принимать какую-то одну сторону среди враждующих лагерей. Он как художник должен быть над этой борьбой, не ставить сиюминутных целей, а смотреть со стороны и оценивать жизнь с позиции вечности.
Список литературы
Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. М.: Современник, 1981. 384 с.
Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // И.А. Гончаров в русской критике. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958.
С. 27-52.
Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? // Роман И.А. Гончарова «Обломов» в русской критике: сб. статей / сост. Отрадин М.В. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1991. С. 34-68.
Мельник В.И. «Крупный, мыслящий и осмысливающий синтез.» (Возникновение замысла романной трилогии И.А. Гончарова) // Два века русской классики. 2020. Т. 2. № 3. С. 118-199. DOI https://doi.org/10.22455/2686-7494-2020-2-3-118-199
Писарев Д.И. «Обломов». Роман И.А. Гончарова // Роман И.А. Гончарова «Обломов» в русской критике: сб. статей / сост. М.В. Отрадин. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1991. С. 69-106.
Синякова Л.Н. Персонология И.А. Гончарова: проблема самоидентификации личности в первой части романа «Обломов» // Вестник НГУ Сер.: История, филология. 2012. Т. 11, вып. 2: Филология.
Тихомиров В.В. От А.Н. Радищева до Л.Н. Толстого: статьи о русской литературе и литературной критике: сб. науч. ст. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2015. 372 с.
Тихомиров В.В. Русская литературная критика XIX века: теория, история, методология. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. 376 с.
Тюпа В.И. Увертюра к роману (поэтика начальных страниц «Обломова») // Русская литература XIX-XX вв.: Поэтика мотива и аспекты литературного анализа. Новосибирск, 2004. 212-219 с.
Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М.: Высшая школа, 2004. 302 с.
Шелгунов Н.В. Талантливая бесталанность // И.А. Гончаров в русской критике. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. 235-276 с.
References
Aksakov K.
S., Aksakov I.S. Literaturnaja kritika [Literary criticism]. Moscow, Sovremennik Publ., 1981, 384 p. (In Russ.)
Belinskij V.G. Vzgljad na russkuju literaturu 1847 goda. Goncharov v russkoj kritike [Russian literature of 1847. Goncharov in Russian criticism]. Moscow, Goslitizdat Publ., 1958, 27-52 pp. (In Russ.)
Dobroljubov N.A. Chto takoe oblomovshhina? Roman I.A. Goncharova «Oblomov» v russkoj kritike [What is oblomovshchina? I.A. Goncharov’s novel «Oblomov» in Russian criticism: collection of articles]: sb. statej; comp. Otradin M.V. L. Leningr. un-t Publ., 1991, 34-69 pp. (In Russ.)
Melnik V.I. «A large, thinking and comprehending synthesis…» (The origin of the idea of the novel trilogy by Ivan Goncharov). Two centuries of the Russian classics, 2020, vol. 2, № 3, pp. 118-199. (In Russ.) DOI https://doi.org/10.22455/2686-7494-2020-2-3-118-199 (In Russ.
)
Pisarev D.I. «Oblomov». Roman I.A. Goncharova v russkoj kritike: sb. statej [«Oblomov». Roman I.A. Goncharova. I.A. Goncharov’s novel «Oblomov» in Russian criticism: collection of articles], comp. Otradin M.V. L., Leningr. un-t Publ., 1991, 68-106 pp. (In Russ.)
Siniakova L.N. Personologiia I.A. Goncharova: problema samoidentifikatsii lichnosti v pervoi chasti romana «Oblomov’ [Personology I.A. Goncharova: the problem of personality self-identification in the first part of the novel «Oblomov»]. VestnikNGU. Ser.: Istoriia, filologiia [Vestnik NSU. Ser .: History, Philology]. 2012, vol. 11, essue 2: Filologiia. (In Russ.)
Tihomirov V.V. Ot A.N. Radishheva do L.N. Tol-stogo: stat’i o russkoj literature iliteraturnojkritike: sb. nauch. st. [From A.N. Radishchev to L.N. Tolstoy: articles on Russian literature and literary criticism: collection of scientific articles].
Kostroma, KGU im. N.A. Nekrasova Publ., 2015, 372 p. (In Russ.)
Tiupa V.I. Uvertiura kromanu (poetika nachal’nykh stranits «Oblomova») [Overture to the novel (poetics of the opening pages of «Oblomov»)]. Russkaia literatura XIX-XX vv.: Poetika motiva i aspekty literaturno-go analiza. [Russian literature of the XIX-XX centuries: Poetics of motive and aspects of literary analysis]. Novosibirsk, 2004, pp. 212-219. (In Russ.)
Shevyrev S.P. Ob otechestvennoj slovesnosti [About Russian literature]. Moscow, Vysshajashkola Publ., 2004, 302 p. (In Russ.)
Shelgunov N.V. Talantlivaja bestalannost’ [Talented lack of talent]. I.A. Goncharov v russkoi kritike [I.A. Goncharov in Russian criticism]. Moscow, Gos-udarstvennoe izdatel’stvo khudozhestvennoi literatury Publ., 1958, 235-276 pp. (In Russ.)
Произведения И.
А. Гончарова в критических статьях А. В. Дружинина Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»II А Фатеева
ПРОИЗВЕДЕНИЯ И.АГОНЧАРОВА В КРИТИЧЕСКИХ СТАТЬЯХ А В. ДРУЖИНИНА
В последние годы в исследованиях по русской литературе середины XIX века все чаще и чаще стали цитироваться работы выдающегося русского критика, литератора, журналиста и теоретика литературы А.В.Дружинина. Это не возвращение забытого имени. Дружинина помнили (трудно было не помнить: авторы всех вузовских учебников непременно касались его деятельности, правда, только затем, чтобы, во-первых, объявить ему за нее «литературоведческий выговор» как самому последовательному защитнику теории «чистого искусства» и главе эстетической школы, а во-вторых, выгодно оттенить заслуги его знаменитых оппонентов — Н.Г.Чернышевского и Н.А.Добролюбова). Дружинина читали (конечно, не все), его «находками» пользовались; вот только открыто ссылаться на него не могли, о чем недвусмысленно сказал в 1982 году Н.
Н.Скатов: «…некоторые интересные самоновейшие работы о русской литературе прошлого могли бы содержать большое количество ссылок на Дружинина»1. Сегодня идеологические причины, тормозившие разработку его богатейшего наследия, исчезли; и можно надеяться, что наконец-то его имя займет подобающее место не только в трудах специалистов, но и в массовом сознании, тем более что дружининская статья о романе И.А.Гончарова «Обломов» рекомендована для изучения в средней школе.
А между тем обобщающих работ, с современных позиций трактующих творчество А.В.Дружинина, в отечественном литературоведении нет . Есть только разрозненные статьи, написанные в разнос время, в которых, наряду с «ритуальными» признаниями ошибочности его взглядов, даются (в строго дозированных количествах) замечания о несомненных заслугах Дружинина перед русской литературой и наукой. Одна из первых таких статей с характерным названием «Эстетическая критика без лака и без дегтя» принадлежит перу Б.
Ф.Егорова. В ней высказывается мысль о том, что статья об «Обломове» (1859г.) является вершиной творчества Дружинина ( в силу именно того, что в ней он отходит от своего прежнего метода критической деятельности, так что «чисто эстетический анализ оттесняется на периферию, а главное место занимает — в полном соответствии с духом времени — анализ этический»3. Последнее объясняется влиянием революционной демократической критики: «Разумеется, главная идея, — что Обломов высоконравственная личность, вызывающая к себе глубокую любовь, — остро полемична, направлена против добролюбовской статьи «Что такое обломовщина?» Но для доказательства этой мысли Дружинин должен был обратиться к демократическим началам, а такой поворот является фактически торжеством взглядов, с которыми критик полемизирует… Все лучшее, что теплилось в душе Дружинина от дней его юности (дружба с П.Федотовым, внимание Белинского, воспитание в духе идей равенства и братства), проявилось в этой статье»3.
Еще более последовательно сводит дружининские оценки с высказываниями Чернышевского и Добролюбова уже цитированная нами выше
работа Н.
Н.Скатова «Дружинин — литературный критик», в конце которой содержится справедливый вывод: «Мы сейчас не можем не видеть, что в исторической перспективе следует учесть наряду со статьей Добролюбова и целый ряд позитивных моментов, содержащихся в дружининской статье»4.
Задача данной работы — указать на некоторые заслуживающие внимания, с нашей точки зрения, положения Дружинина, высказанные им о произведениях Гончарова, причем не только в известной статье об «Обломове» (1859 г.), но и в более ранней (1856 г.), посвященной книге «Русские в Японии…» Привлечение этой статьи носит принципиальный характер, во-первых, потому, что сам Дружинин, рецензируя наиболее известный роман писателя, ссылается на нее5, а во-вторых, ранняя работа содержит в себе следы применения некоторых теоретических посылок. Дружинин — не просто очень чуткий критик, чьи оценки выдержали проверку временем. Он — оригинальный теоретик литературы, разработавший несколько систем, которые, кстати, тоже до сих пор не оценены по достоинству.
И рассматривать его критические отклики на конкретные произведения вне связи с его теоретико-литературной системой было бы неверным. Таким образом, представляется уместным хотя бы вкратце коснуться нескольких принципиальных положений Дружинина-теоретика, без учета которых отдельные высказывания Дружинина-критика о Гончарове могут пройти мимо сознания современного читателя.
Один из основных вопросов, волновавших Александра Васильевича Дружинина на протяжении всей его жизни, — вопрос о сущности поэтического дара, об общих психологических особенностях художнического типа людей. Он решается мыслителем в разные периоды творчества (до 1855 года и после 1855 года) по-разному. И замечательно, что статья о книге Гончарова «Русские в Японии…», написанная в самом начале 1856 года, содержит в себе следы и «старого» и «нового» решений проблемы.
В начале пятидесятых годов Дружинин создал цикл «Этюды об английских писателях», стержневая проблема которого — вопрос о личности поэта.
Отчетливее всего он решается в этюде о Ричарде Шеридане. В нем проводится мысль о существовании двух типов людей: условно говоря, «сильного», предназначенного «для бурь военных, политических и нравственных», и «слабого», не способного к этим бурям, а предназначенного проводить жизнь «посреди тишины, теплоты и солнечного блеска», в «здравых наслаждениях и невозмутимом служении музам». К первому типу Дружинин относил, например, Наполеона, Питта. Э.Борка, ко второму — самого Ричарда Шеридана. Последний «сам портил себе свою жизнь и свое назначение», сознавая «по временам всю тягость ноши, так неразумно поднятой»6. Дружинин имеет в виду прежде всего участие Шеридана в политической борьбе своего времени на стороне одной из политических партий, наделавшей много шуму в английском парламенте. Вступив на это «опасное поприше», замечательный драматург продал свое звание «наставника», «учителя нерожденных поколений» за несколько лет сильных ощущений.
Совершенно по-другому построили свою жизнь герои других биографий Дружинина — Джонсон, Крабб, Скотт.
К примеру, Крабб, один из самых обожаемых писателей рецензента, предпочел блистательной столичной жизни
под покровительством сильных мира сего скромную жизнь сельского священника, создавшего себе «целый тихий мир наблюдений, радостей, новых наслаждений, опытов и открытий, целый поэтический мир, за который он не возьмет другого мира, более блистательного и для близоруких очей более разнообразного» [IV, 450—451 ]. По мысли Дружинина, от самих поэтов зависит, будут ли они способствовать развитию своего таланта или его гибели. И не только образ жизни в широком смысле, но даже и место жизни играет свою роль. Дружинин абсолютизирует «привязанность великих поэтов к своим деревням, сельским домикам, родным городкам, местечкам, в которых, по-видимому, ничего хорошего не находит проезжий турист или человек, там поселившийся по какому-нибудь делу» [IV, 450—451 ], и с предубеждением относится к «путешествиям, перемене мест, шумной столичной жизни», необходимым писателю в период ученичества, но вредным «поэту созревшему» [IV, 451 ].
Развитие этой мысли находим и в статье о книге путешествий Гончарова: «…Мы с тревожным чувством ждали первых путевых заметок нашего автора и, когда они появились в печати, перечли их с большим волнением, пытаясь распознать фазу, как отразились на г. Гончарове года новых впечатлений, так сильно действующих на направление каждого дарования, даже крайне самостоятельного и вполне окрепшего» [134—135]. Но опасения критика были напрасны — «пламень беспокойной деятельности не привился к нему» [135], писатель остался «прежним Гончаровым», «живописцем мирной Обломовки» [135]. Однако этот факт оценивается уже не с позиций теории о поэте как представителе «слабого» психического типа людей: напротив, в статье развивается мысль об «энергии’ Гончарова, а это свидетельствует уже о сформированное™ в сознании Дружинина его оригинальной теории «психической энергии», с позиций которой он будет во второй (самый значительный) период своего творчества рассматривать произведения всех рецензируемых им авторов.
Что же такое, по Дружинину, «энергия»? В отклике на поэму Н.Огарева «Зимний путь» читаем: «Под словом ЭНЕРГИЯ мы разумеем не пламенность, не особенную фактуру стиха, даже не трудолюбие… Под словом ПОЭТИЧЕСКАЯ ЭНЕРГИЯ мы разумеем убеждение самого поэта в том, что он имеет право жить и петь во весь голос, свершая тем призвание, ему данное от природы» [VII, 133). Теоретик смотрит на художественное творчество как на разновидность практической деятельности вообще, подчиняющуюся ее общим законам: «Сколько осталось нам великих и умных книг, построенных на ошибочной системе, на неверной гипотезе, на обманчивом парадоксе! Но ученые мужи, сочинители этих книг, верили когда-то и ошибочной системе, и гипотезе, ныне отвергнутой, и парадоксу, ныне никому не кажущемуся истиной. И веруя в свой предмет, и энергически действуя в его защиту, они создавали бессмертные творения, — скептики же и индеферентисты. жившие с ним в одно время, ровно ничего не создали» [VII, 134].
Если это верно для ученого, то тем более важно для поэта, который должен быть уверен в своем праве творить так, как велит ему талант, только тогда он будет отдаваться и доверять ему. «К теме, его вдохновившей, такой поэт не будет подступать неохотно… Всякий предмет, затронувший
его поэтическое чутье, будет казаться ему высоким, прекрасным, или, по крайней мере, живописным до крайности» [VII, 133—134]. По Дружинину, только любовь художника к тому, о чем он пишет, способна дать ему душевные силы («энергию»), необходимые для успешного выполнения художественных задач: «Корень поэзии… есть любовь, радость жизни, тот океан невыразимо сладких ощущений, при погружении в который наша душа «кипит и замирает», уносится к бесконечному и глядит на мир, как на царство света» [305]. «Смелость на любовь» — вот что отличает, по мнению Дружинина, поэта от всех других людей: «Смей любить! — вот девиз и бранный крик каждого истинного поэта… Смей любить даже то, что многими несомненно умными людьми предается посмеянию, как жизненная пошлость, — взгляд несомненно умных людей может быть крайне зорок, но ему никогда не увидать того, что видится двойному зрению поэта истинного!» [307—308].
Тезис о «двойном зрении поэта» — излюбленная дружининская мысль. Поэт по призванию — это человек, способный в потоке обыденности разглядеть «поэтическое». «Угадчиками поэзии», людьми «по преимуществу зоркими» называет критик истинных художников, причем «поэтический горизонт» (т.е. сфера, открытая «двойному зрению») у каждого поэта свой, а в принципе в любом жизненном явлении есть своя доля «поэзии», нужно только уметь ее разглядеть: «Для поэта истинного поэзия разлита во всем мире» [130]. Талант художника и состоит в «открытии чистой поэзии в том. что всеми считалось за безжизненную прозу» ¡129].
Последние две цитаты, кстати, как раз из интересующей нас рецензии Дружинина на книгу путешествий Гончарова, в которой он, не раздумывая, причисляет автора к разряду истинных художников (наряду с Пушкиным и художниками-фламандцами, сравнение с которыми и составляет большую часть статьи). Но Гончаров — не просто «истинный» поэт, он, по Дружинину, поэт «энергический», т.е. способный слушаться голоса своего сердца, доверяющий ему и не изменяющий своему миросозерцанию в угоду существующей моде, деспотизму толпы, внешнее давление которых может быть очень сильным (как это и было во времена Гончарова в период господства в литературе «отрицательного направления», неприятие которого Дружининым, как мы выяснили, обусловлено гораздо более глубокими причинами, чем социально-политическая — умеренно-либеральная — ориентация критика, как об этом принято думать)- «Надо изучать «Сон Обломова» и «Обыкновенную историю», надо думать много о ходе нашей родной словесности, чтобы понять важность Гончарова как писателя, чтоб оценить духовную его энергию, от которой мы ждем многого и весьма многого» [127].
Оглядываясь на предыдущую деятельность автора книги «Русские в Японии…», рецензент замечает: «Взяв талант Гончарова не по частям, не по страничкам, а во всей массе его произведений, мы не обинуясь называем его талантом самостоятельным… независимым в своих проявлениях» [126]. Имеется в виду, конечно, прежде всего независимость от «отрицательного» направления в словесности: «Все, что есть в нашем авторе сатирического и отрицательного, кажется нам только частностью, временным и случайным видом его дарования, украшениями общего здания, но никак не капитальною его собственностью» [126]. Доказывая тезис о самостоятельности разбира-
емого им автора относительно господствующего в литературе направления, Дружинин одобрительно замечает, что Гончаров «никогда не отклоняется от своей собственной дороги, смело и честно держась за все, что кажется ему милым, любезным, благородным и поэтическим» [126], что он «в глубине души всегда остается самим собою», «при своей уклончивости… умеет быть упорным, под личиной уступчивости скрывая энергию, не продавая своего собственного миросозерцания ни за какие похвалы, ни за какие умствования» [133].
Предварительно напомнив читателю, что «деятельность г. Гончарова недавно началась», рецензент выражает твердое убеждение в том, что «по мере своих трудов и успехов г. Гончаров сделается еще самостоятельнее и еще независимее от теорий, несовместных с его взглядом на свое дело», т.к. «в наше время, когда еще отрицательная критика имеет силу в литературе, писатель, написавший «Сон Обломова», будто совестится признаться перед ценителями, что безмятежные картины нашей русской жизни влекут его к себе с непреодолимою силою», но «пройдет еще немного времени, и г. Гончаров, сознав всю свою силу, забудет и о старой критике, и о духе отрицания, и о художественных парадоксах» [133]. Дружинин предостерегал автора «Обыкновенной истории»: «всякая уступка моде или прихотям отрицательной критики» может «повредить будущности г. Гончарова, как писателя» [133]. Он советовал Ивану Александровичу «поближе познакомиться с собственным направлением, признать закономерность своей артистической самостоятельности», и это, по убеждению критика, позволит ему «сделаться истинным художником-фламандцем» [133].
Видимо, именно это лестное утверждение, несколько раз повторенное в статье, было основной причиной для Гончарова назвать дружининскую рецензию на свою книгу «поджигающей к дальнейшему труду». В ней, признавался писатель, «так много угадано и объяснено сокровеннейших моих стремлений и надежд»7.
Если первая статья о Гончарове, как мы выяснили, была декларацией независимости писателя от школы, представляемой редакционным кружком «Современника», то вторую его работу правомерно рассматривать в качестве попытки отстоять эту независимость от посягательств одного из лидеров названной школы, в статье «Что такое обломовщина?» представившего роман чуть ли не в высшей степени последовательным выражением идей этого кружка.
А.В.Дружинин не мог согласиться с мыслью о том, что «русский тип в романе отчеканен с беспощадной строгостью»8. Это бы противоречило его представлению о любви как «корне поэзии» и источнике «поэтической энергии». Отсюда обстоятельно доказываемое утверждение, что «творец» Обломова «беспредельно предан Обломову» [448 ]. С другой стороны, Дружинин видел: в тексте романа есть довольно пространный отрывок (первая часть без «сна Обломова»), который давал основания для добролюбовской интерпретации образа главного героя. В полном соответствии со своими теоретическими взглядами Дружинин объявляет эту часть романа самой слабой и объясняет ее художественное несовершенство следующим обстоятельством — в период ее создания автор («сын своего времени») не смог сохранить должную самостоятельность относительно общего направле-
ния. Следуя по проторенной «натуральной школой» дороге, Гончаров, художник огромного дарования, впал в страшный грех — не избежал психологического упрощения характера, обусловленного принципиально чуждой природе художественного творчества установкой на изображение характеров и явлений, не встречающих в сердце писателя душевного отклика: «Нет никакого сомнения в том, что первые отношения поэта к могущественному типу, завладевшему всеми его помыслами, были далеко не дружественными отношениями. Не ласку и не любовь встретил Илья Ильич, еще не созрелый, еще не живой Илья Ильич, в душе своего художника… Обломов жил в нем, занимал его мысли, но еще не являлся своему поэту в виде явления отрицательного, достойного казни и по временам почти ненавистного» [449—450].
Именно такой Обломов, названный Дружининым «Обломовым embryo», может быть рассмотрен «как уродливое явление уродливой русской жизни», способное «осветить собою многие темные стороны современного общества», именно на нем «злая и противная сторона обломовщины исчерпана вся» [450]. Добролюбов же был склонен абсолютизировать отрицательные стороны характера Обломова и переносить авторское отношение к герою первой части романа на весь образ. Дружинин, в противоположность подобному взгляду, утверждал, что «отталкивающий и непросветленный поэзиею, Обломов не удовлетворял идеалу, столько времени… носимому в сердце» его автора. «Голос поэзии говорил ему: иди дальше и ищи глубже» [4501. Недовольный «первоначальным объективно верным, но неполным, не высказывающим его помыслов Обломовым», Гончаров продолжает работу, постепенно сбрасывая с себя цепи поэтической инерции, не позволившие ему с первого раза справиться с поставленной задачей.
Возможно, Дружинин был прав, разглядев такую эволюцию образа главного героя романа. По крайней мере, в письме к С.А. Никитенко уже в 1866 году сам Гончаров признается: «… отрицательное направление до того охватило все общество и литературу (начиная с Белинского и Гоголя), что и я поддался этому направлению, вместо серьезной человеческой фигуры стал чертить частные типы, уловляя только уродливые и смешные стороны»9.
Обломов в основных частях романа, без сомнения, является «серьезной человеческой фигурой» именно потому, что его творец, по выражению Дружинина, «спустился… так глубоко в недра обломовщины» [448 ]. Дружинин видел, во-первых, одну из сторон русского национального характера, а во-вторых, гениально схваченную черту (точнее — совокупность черт), описывающую один из всеобщих типов человеческих характеров. Как известно, Добролюбов разглядел в нем только «уродливое порождение уродливой русской жизни», т.е. результат влияния крепостничества.
Отметим еще разницу в оценках критиками образа Штольца. Добролюбов, рассматривая этот характер как «противоядие» Обломову, считает, что «Штольцев… еще нет в жизни нашего общества», т.к. «пока для них нет почвы»10. Дружинин же, откликнувшись на роман несколькими месяцами позже, сообщает своим читателям: «Мы не видим в Штольце ровно ничего симпатического, а в создании его ничего резко несовместного с законами искусства» [455]. Адвокатская позиция Дружинина в данном
случае объясняется, на наш взгляд, одним — принципиальным несогласием с идеологами «отрицательного» направления, утверждающими, что в российской действительности «нет почвы» для «положительного» героя из дворянского сословия. Еще В 1849 году критик советовал литераторам «не избегать идеальности в создаваемых… лицах» [V, 44], о «необходимости любящего симпатического взгляда на людей и дела людские» [250] писал он постоянно. В попытках создания «положительного » героя видел он один из принципиальнейших показателей независимости писателя от господствовавшей литературной рутины.
Как видим, мысль об «артистической самостоятельности» Гончарова красной нитью проходит через обе дружининские статьи о нем., из которых видны «и доля, и заслуга, и значение художника» [427 ]. Поэтому становится понятной та высота, на которую ставил критик в глазах своих читателей деятельность автора «Обломова». Как помним, в рецензии 1856 года предсказывалась возможность для Гончарова «сделаться истинным художником-фламандцем» [133] и оставить «по себе вечный след в потомстве» [126]. В 1859 году Дружинин пишет об этом как о свершившемся факте: «Подобно фламандцам, г. Гончаров национален, неотступен в раз принятой задаче и поэтичен в малейших подробностях создания… подобно им, он ставит перед нашими глазами целую жизнь данной сферы, данной эпохи и данного общества, для того, чтоб, подобно им же, навсегда остаться в истории искусства и освещать ярким светом моменты действительности, им уловленной» [447 ].
Примечания
1 Скатов H.H. Дружинин — литературный критик / / Рус. лит. 1982. №4. С.109.
•у
В зарубежной науке см.: Бройде A.M. А.В.Дружинин: Жизнь и творчество. Copenhagen: Rosenkilde Bagger, 1986. 533 p.
3 Егоров Б.Ф. Эстетическая критика без лака и без дегтя / / Вопр. лит. 1965. №5. С. 156.
4 Скатов H.H. Цит. соч. С. 119.
5 См.: Дружинин A.B. «Обломов» Роман И.А.Гончарова // Дружинин A.B. Прекрасное и вечное. М.: Современник, 1988. С.446. Далее ссылки на это издание в тексте даются в скобках.
6 Дружинин A.B. «Зимний путь». Поэма Н.Огарева / / Дружинин A.B. Собр. соч.: В 8 т. T.IV. СПб, 1865. С.346. Далее ссылки на это издание даются в тексте в скобках: римской цифрой указан номер тома, арабской — страницы.
7 Гончаров И.А. Письма // Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. Т.8. М.. 1980. С.228.
8 Добролюбов H.A. Что такое обломовщина? // Добролюбов H.A. Собр. соч.: В 3 т. Т.2. М., 1987. С.225.
9 Гончаров И.А. Цит. изд. Т.8. С. 318—319.
10 Добролюбов H.A. Цит. соч. С.253.
Критика Добролюбова по роману “Обломов”
Роман И. А. Гончарова «Обломов» после публикации вызвал различные споры. На это произведение направлена и критика Добролюбова: «Обломов», по его мнению, отражает жизнь русского народа.
Общие сведения
Статья Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?» опубликована в 1859 году. Именно в этом году автор романа «Обломов» И. А. Гончаров завершил работу над своим произведением.
Несмотря на то что слово «обломовщина» было употреблено самим автором романа «Обломов», это понятие, обобщающее ленивых и апатичных людей, закрепилось благодаря Н. А. Добролюбову.
Обломовщина
Добролюбов о романе «Обломов» отзывается положительно, он признает величайший талант И. А. Гончарова, который смог в одном произведении отобразить «полноту явлений жизни». Критик благодарен И. А. Гончарову за то, что он смог с точностью передать современное ему явление «обломовщины». Это понятие является центральным во всей критической статье Н. А. Добролюбова. Именно «обломовщина», а не Обломов является, по мнению критика, главным во всем романе И. А. Гончарова. Н. А. Добролюбов не соглашается с читателями «Обломова», которые считали роман растянутым и скучным, он говорит о том, что все действия произведения располагаются вокруг лени и апатии Обломова.
«Обломовщину» Н. А. Добролюбов рассматривает как общественное явление, которое ознаменовало те времена.
Н. А. Добролюбов подчеркивает, что «печать обломовщины» лежит на многих представителях русского народа. Они много рассуждают и разглагольствуют, но не могут предложить пути развития России. Смириться и отдаться судьбе – вот что могут сделать люди, в глубине которых есть «обломовщина».
Критик не соглашается с И. А. Гончаровым, который устами Штольца прощается с Обломовкой и «обломовщиной». Н. А. Добролюбов указывает на то, что «обломовщина» существует и расцветает в современном обществе.
Характеры персонажей
Обломова Н. А. Добролюбов называл современным типом русского человека, подчеркивая, что людей, подобных главному герою романа, много. Черты характера таких типов людей, по мнению критика, уже отображались в русской литературе («Онегин» А. С. Пушкина, «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, «Кто виноват?» А. И. Герцена и др.). Н. А. Добролюбов тем самым указывал на типичность образа Обломова. По мнению критика, в каждом русском человеке есть черты Обломова. История «добряка-ленивца» отобразила, по мнению Н. А. Добролюбова, всю русскую жизнь.
Н. А. Добролюбов подтверждает негативные стороны Обломова, но он видит истинные причины такого характера: воспитание. Главный герой романа привык получать все, что ему захочется, с самого детства, отсюда и возникла лень, скука и апатия ко всему.
Неоднозначен в оценке Н. А. Добролюбова образ Штольца. Критик видит его достоинства, но считает, что это не тот человек, который может крикнуть всему русскому народу важное для него слово «Вперед!». Штольц – человек будущего, а не настоящего.
Положительно Н. А. Добролюбов оценивал Ольгу Ильинскую. Критик видит в героине такого человека, который сможет повести за собой всю Россию, освободив ее от безволия и апатичности Обломовых.
Данная статья, которая поможет написать сочинение «Критика Добролюбова по «Обломову»», рассмотрит мнение Н. А. Добролюбова по поводу «обломовщины» как общественного явления, а также мнение критика по поводу центральных персонажей романа И. А. Гончарова.
Полезные ссылки
Посмотрите, что у нас есть еще:
Тест по произведению
Доска почёта
Чтобы попасть сюда — пройдите тест.
-
Дарья Михайлова
19/19
Женя Голикова
17/19
Роман Хмелюк
19/19
Андрей Симонов
19/19
Кувандык Эгамбердиев
19/19
Лариса Кунделева
18/19
Мариям Кожахметова
19/19
Сергей Зверев
16/19
Ольга Богданова
14/19
Александр Войтенко
19/19
Самые популярные материалы июня для 10 класса:
| Иван Александрович Гончаров – великий русский писатель, член-корреспондент Императорской академии наук, автор великих произведений, оказавших огромное влияние на русскую литературу. В своих самых крупных произведениях Гончаров не только раскрывает перед читателем некоторые уродливые социальные явления, но и производит глубокий анализ русского характера и предпринимает попытку поиска его нравственного пути. Ниже приведены некоторые афоризмы и цитаты Ивана Гончарова. |
К исторической поэтике трагического реализма в JSTOR
Информация журналаРусское обозрение — многопрофильный научный журнал, посвященный истории, литературе, культуре, изобразительному искусству, кино, обществу и политике народов бывшей Российской империи и бывшего Советского Союза. Каждый выпуск содержит оригинальные исследовательские статьи авторитетных и начинающих ученых, а также а также обзоры широкого круга новых публикаций.«Русское обозрение», основанное в 1941 году, является летописью. продолжающейся эволюции области русских / советских исследований на Севере Америка. Его статьи демонстрируют меняющееся понимание России через взлет и закат холодной войны и окончательный крах Советского Союза Союз. «Русское обозрение» — независимый журнал, не связанный с любой национальной, политической или профессиональной ассоциацией. JSTOR предоставляет цифровой архив печатной версии The Russian Рассмотрение.Электронная версия «Русского обозрения» — доступно на http://www.interscience.wiley.com. Авторизованные пользователи могут иметь доступ к полному тексту статей на этом сайте.
Информация для издателяWiley — глобальный поставщик решений для рабочих процессов с поддержкой контента в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование. Наши основные направления деятельности выпускают научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению и онлайн-приложения; образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов и аспирантов, а также для учащихся на протяжении всей жизни.Основанная в 1807 году компания John Wiley & Sons, Inc. уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять их потребности и реализовывать их чаяния. Wiley опубликовал работы более 450 лауреатов Нобелевской премии во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир. Wiley поддерживает партнерские отношения со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно издает более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном виде и в Интернете, а также базы данных, основные справочные материалы и лабораторные протоколы по предметам STMS.Благодаря растущему предложению открытого доступа, Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к публикуемому контенту, а также поддерживает все устойчивые модели доступа. Наша онлайн-платформа, Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com), является одной из самых обширных в мире междисциплинарных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки и гуманитарные науки.
«Та же старая история» — это что угодно, только не
Европейский роман XIX века снова и снова возвращается к своей любимой теме: утерянным иллюзиям.Художественная литература Бальзака регулярно отслеживает развращение провидцев и идеалистов; «Война и мир» заканчивается тем, что уцелевшие персонажи отказываются от романтических мечтаний юности и предпочитают благодушный, буржуазный средний возраст; эти известные беспокойные жены — Эмма Бовари, Эффи Брайст и Анна Каренина и многие другие — узнают, что прелюбодеяние может быть не менее разочаровывающим, чем брак.
В некотором смысле разочарование можно рассматривать просто как еще одно название зрелости. Это, безусловно, одно из основных значений «The Same Old Story», английского названия Стивена Перла для его нового перевода первого трагикомического романа Ивана Гончарова.Но есть и другие, более пресыщенные выводы, в основном касающиеся любви.
Поскольку Россия XIX века изобилует выдающимися литературными деятелями, Ивана Гончарова (1812-1891) можно легко не заметить, хотя его шедевр «Обломов» должен показаться смутно знакомым, хотя бы потому, что его иногда называют рассказом о некоем парень, который не хочет вставать с постели. Замечательный персонаж, Обломов от природы простодушен, комичен и добр, как Форрест Гамп. Толстой признался, что «восхищен им» (возможно, потому, что он видел в себе нечто похожее на сочетание юродивого, аристократического паразита и буддийского святого).Чехов, тем не менее, заявил, что Гончаров в 10 раз больше его таланта.
[Может ли шикарный парижский интеллектуал быть христианином?]
Верный своему названию, «Та же старая история» рассказывает очень знакомую историю. Двадцатилетний Александр едет из сонной заводи в Санкт-Петербург, где планирует поискать счастья. Его мать, баловавшая его всю жизнь, уговаривает дядю Петра, успешного серьезного бизнесмена, помочь этому наивному молодому человеку. Петр сначала спрашивает племянника, почему он уехал из дома в большой город:
«« Это было какое-то непреодолимое желание, жажда какого-то благородного дела; Мне не терпелось узнать, что это могло быть, и начать с этого.. . ’
« Петр Иваныч приподнялся с дивана, вынул сигару и навострил уши.
«Да, начни осуществление всех тех надежд и мечтаний, которые изобилуют во мне. . . «
» «А ты ведь стихов не пишешь?» — вдруг спросил его Петр Иваныч.
«И проза тоже, дядя. Могу я принести что-нибудь, чтобы показать вам? »
« Нет-нет, в другой раз; Я просто спрашивал ».
Петр признает, что Александр« увлечен идеями любви, дружбы, счастья и блестящих даров жизни », но совершенно не понимает, что действительно важно: зарабатывание денег.Сам он ведет свою жизнь как бухгалтер, никогда не поддаваясь эмоциям, но всегда оставаясь рациональным, разумным и сосредоточенным. Имея благие намерения, несмотря на свою грубость и грубость, Петр находит своего племянника солидной канцелярской службой на его фабрике, а позже обеспечивает ему несколько заданий по переводу отчетов об удобрениях и картофельном крахмале. Неудивительно, что Александр жалуется другу, что его дядя «не чувствует ничего прекрасного; почему, я не верю, что он даже Пушкина читал.
Естественно, влюбленность нашего поэтического героя — лишь вопрос времени.Увы, у Александра не все складывается. Сначала Наденька, очаровательная 18-летняя девушка, приносит ему неописуемую радость, но еще большие ревнивые мучения. Затем он увлекается эмоционально нуждающейся вдовой в возрасте около 20 лет — пока она не оказывается удушающе собственнической. Затем он играет с привязанностями наивной молодой женщины, такой же сентиментальной и невинной, как и он когда-то. В конце концов, история любви всегда одна и та же: сердца становятся непостоянными, желание остывает, интенсивность сменяется усталостью и скукой.Но, как утверждает дядя Петр, какое это имеет значение? «Разве не достаточно того, что тебя любили, ты упивался этим — и теперь все кончено?»
Александр, тем не менее, возражает, что «это человеческие заблуждения, мечты и надежды делают его счастливым, а не реальность». Возможно. Но что тогда, когда вы потеряете эти заблуждения, мечты и надежды? Александр постепенно испытывает отвращение к людям и отвращение к миру: ничто не пребывает, все кажется построенным на песке. Он уходит в свою спальню, к бутылке, к компании друзей из низшего сословия.
«Я ничего не хочу, ничего не ищу, — объясняет он своей добросердечной тете, — кроме тишины и покоя и душевного спокойствия. Я вкусил пустоту и никчемность жизни и полностью ее презираю. . . . У меня нет целей, потому что чего бы люди ни добивались или чего бы ни добивались — в конце концов, это не что иное, как воля огонек. Для меня радость ушла в прошлое ».
К этому моменту Александр вырос почти так же мучительно, как и подпольщик Достоевского. Итак, он возвращается домой к своей матери.» ‘Где болит?» она спрашивает: «Здесь и здесь», — отвечает он, — «указывая на свою голову и свое сердце». И все же Гончаров еще не закончил эту давнюю историю. Перед концом дядя Петр будет вынужден пересмотреть свои собственные утилитарные ценности, и Александр, как и многие персонажи художественной литературы XIX века, добьется успеха. Но какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
[Сокровищница для любителей книг: Майкл Дирда собирает книги о книгах]
В то время как в первом романе Гончарова отсутствует совершенная артистичность «Обломова», разговоры между Александром и его дядей остроумны и захватывают, различные любовные романы проницательные и достоверные, несколько второстепенных персонажей восхитительно комичны, и вся книга стоит того, чтобы ее открыть заново.Однако проницательное предисловие этого издания, написанное гончаровским ученым Гали Димент, следует сохранить до тех пор, пока вы не закончите роман. Пусть на первом месте будет непосредственное удовольствие читателя. В конце концов, по словам Виссариона Белинского, самого известного литературного критика России, читать «Ту же самую старую сказку» — все равно что «есть прохладный арбуз в жаркий летний день».
Майкл Дирда просматривает книги в четверг по предметам «Стиль».
Та же старая история
Иван Гончаров
Перевод с русского Стивена Перла
Буним и Банниган.349 с. Мягкая обложка, $ 14.99
Иван Александрович Гончаров | Русский писатель
Иван Александрович Гончаров , (родился 18 июня [6 июня по старому стилю] 1812 года, Симбирск [ныне Ульяновск], Россия — умер 27 сентября [15 сентября по старому стилю] 1891, Санкт-Петербург) , Русский писатель и писатель-путешественник, чьи высоко оцененные романы драматизируют социальные изменения в России и содержат некоторых из самых ярких и запоминающихся персонажей русской литературы.
Гончаров родился в богатой купеческой семье и после окончания Московского университета в 1834 году почти 30 лет служил чиновником сначала в Министерстве финансов, а затем в Министерстве цензуры.Единственным необычным событием в его спокойной жизни было его путешествие в Японию, совершенное в 1852–1855 годах в качестве секретаря русского адмирала; это было описано в Fregat Pallada (1858; «Фрегат Паллада»).
Самым заметным достижением Гончарова являются три его романа, первым из которых был роман « Общая история, » (1847; Обычная история, 1917), который сразу же заработал себе репутацию благодаря признанию влиятельного критика Виссариона Белинского. . Обломов (1859; англ.пер., 1954), более зрелое произведение, общепризнанное как один из самых важных русских романов, проводит сильный контраст между аристократическими и капиталистическими классами в России и нападает на образ жизни, основанный на крепостном праве. Его герой, Обломов, щедрый, но нерешительный молодой дворянин, теряющий любимую женщину в пользу энергичного и прагматичного друга, — это триумф характеристики. От этого персонажа происходит русский термин « обломовщина», «», олицетворяющий отсталость, инертность и бесполезность российского общества XIX века.Третий роман Гончарова « Обрыв » (1869; «Обрыв», 1915) хоть и замечательная книга, но уступает « Обломову».
Во всех трех романах Гончаров противопоставляет легкомысленного мечтателя противоположному персонажу, олицетворяющему деловую деловитость; Контраст освещает социальные условия в России в то время, когда растущий капитализм и индустриализация нелегко сосуществовали с аристократическими традициями старой России.
Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.Подпишитесь сейчасИз второстепенных произведений Гончарова наиболее влиятельным был очерк по пьесе Александра Грибоедова « Гор от ума» ( «Горе от ума» ).
Рецензия на книгу | Обломов — Иван Гончаров
Дата рождения: 18 июня 1812 года, Ульяновск, Россия
Смерть: 27 сентября 1891 года, Санкт-Петербург, Россия
Он родился в России в 1812 году в Симбирске, ныне Ульяновске. Иван Гончаров , богатый купец со своим отцом, был государственным служащим в течение тридцати лет после окончания Московского университета в 1834 году.Свою первую книгу, Обычный роман , он написал в 1847 году.
Его работа, Обломов , опубликованная в 1859 году, вышла на первый план в русской литературе XIX века. Книга переведена на десятки языков. Иван Гончаров, символизирующий Обломова, создал концепцию обломовщины. Когда он ушел с государственной службы, был опубликован его последний роман « The Precipice ».Гончаров, который никогда не был женат, умер в Петербурге в 1891 году.
Обломов — роман русского писателя с социальной критикой и черным юмором Иван Гончаров , начатый в 1846 году, но первое издание выпущено в 1859 году.
Иван Гончаров начал оформлять этот роман своим повествованием в 1846 году, а первые его статьи, посвященные роману, были опубликованы в 1849 году в журнале «Отечественные записки» под названием «Сон Обломова». Незаконченный роман был переосмыслен Иваном Гончаровым в 1857 году, и автор закончил роман за месяц.Может показаться невозможным написать такой великий роман за месяц. Но помните, что у Гончарова есть ответ на это: «Я много лет думал об этой книге, и единственное, что мне оставалось, это написать ее».
Роман получил положительные отзывы после публикации, и даже Толстой оценил его. Роман критикует русскую аристократию и жизнь государственных служащих, которые живут в собственном воображении и привыкли жить с богатством фермы и не могут совершить никакого прорыва.Обломова, эта привычка к инертности, спокойствию и лени, критикуемая по его характеру, была показана как преступление не только Обломова, но и системы и обломовщины. Обломова можно считать удачным представителем России XIX века.
Обломов — единственный ребенок в дворянской семье. Даже волосы Обломова, который вырос, не работая при жизни, всегда сканирует слуг и одевает свое платье вместе с Захаром (дворецким). Эти условия жизни сделали Обломова вялым и бессильным человеком, который ничего не мог делать, кроме как кричать и командовать.
Обломов, не развивший в себе таланта в этих жизненных стандартах, превратился в персонажа, который мечтает о многом, но никогда не предпринимает никаких попыток.
Иван Гончаров написал роман с использованием монографической техники романа от рождения до смерти, поэтому книга повествует о праздной жизни Обломова в целом, но в центре внимания романа выступает критика праздности русского дворянства.
Немецкого происхождения Штольц (старый друг Обломова), который выглядит как противоположность персонажу Обломова, представлен как позитивный образец, рекомендованный русским с его дисциплинированной и трудолюбивой идентичностью.Ее возлюбленную Ольгу, решившую спасти Обломова от этой инерции, можно охарактеризовать как попытку убрать эту черту россиян.
После эффекта, созданного романом, сформировалась концепция под названием обломовщина. Несмотря на то, что у Обломова яркий характер, тонкая чувствительность и благие намерения, он стал символом людей, которые не могут действовать и всегда терпят поражение.
Кроме того, фильм Обломова был выпущен в 1980 году российским режиссером Никитой Михалковым под названием « Несколько дней из жизни Обломова » в 1980 году.
«Воспоминания — это либо величайшая поэзия, когда они являются воспоминаниями о жизненном счастье, либо жгучая боль, когда они касаются засохших ран». / Гончаров
«Когда в игру вступят все силы в вашем организме, тогда и жизнь начнет играть вокруг вас. Вы увидите, на что сейчас закрыты ваши глаза, и услышите то, чего никогда не слышали. Музыка ваших нервов заиграет, вы услышите музыку сфер и вы услышите, как растет трава.Подожди, никуда не торопиться. Это придет в свое время! ” / Гончаров
« Да, и я думаю, у меня хватит сил прожить и полюбить всю свою жизнь. Одно без другого невозможно ». / Гончаров
«Хотя люди называют любовь капризной и необъяснимой эмоцией, которая возникает как болезнь, тем не менее, у нее, как и у всего остального, есть свои законы и причины.Если эти законы до сих пор мало изучены, это потому, что человек, пораженный любовью, не в состоянии наблюдать глазами ученого, как впечатление проникает в его душу и сковывает его эмоции, как сон, поскольку сначала его глаза ослепнут. , в этот момент его пульс, а затем и его сердце начинают биться сильнее, внезапно возникает, как вчера, бессмертная преданность, желание пожертвовать собой; одно Я постепенно исчезает и переходит в него или ее; ум становится слишком тупым или необычайно острым; воля подчиняется воле другого; и склоняет голову, колени дрожат, и текут слезы и жар. / Гончаров
«Когда вы не знаете, для чего живете, вам все равно, как вы живете от одного дня к другому. Вы счастливы, что день прошел и наступила ночь, и во сне вы зарываете утомительный вопрос о том, чем вы жили в тот день и чем собираетесь жить завтра ». / Гончаров
«Она была на французском спектакле, но содержание спектакля теперь было связано с ее жизнью.Она читала книгу, и в книге неизменно появлялись строчки с искрами из ее разума, огонь ее эмоций мерцал то тут, то там, а слова, сказанные накануне вечером, записывались, как если бы автор подслушал, как билось ее сердце. ” / Гончаров
“ В лесу были те же деревья, но их звук приобрел особое значение; она достигла с ними яркого созвучия.Птицы не просто щебетали и щебетали, но что-то говорили друг другу. Все вокруг нее говорило и отвечало ее настроению; цветок распускается, и ей казалось, что она слышит его дыхание. ” / Гончаров
« Любитель комфорта может пожать плечами, увидев весь кажущийся беспорядок мебели, старые картины, статуи с отсутствующими руками и ногами, гравюры, которые иногда были плохо, но драгоценно для памяти и безделушек.Только глаз знатока загорелся бы страстью при виде той или иной картины, пожелтевшей от времени книги, старинного фарфора или камней и монет. ” / Гончаров
“ Но мебель и картины разных возрастов, безделушки, которые никому ничего не значили, но были отмечены для них и счастливым часом, или памятным моментом, и океан книг и нот вдохнул теплую жизнь, которая странным образом стимулировала ум и эстетические чувства.Повсюду присутствовала бдительная мысль. Здесь сияла красота человеческих усилий, как вечная красота природы сияла повсюду. ” / Гончаров
« Настали мгновения всеобщего торжествующего молчания природы, те минуты, когда творческий ум напрягся, поэтические мысли кипят сильнее, страсти сердца пылают. ярче и мучительнее болит тоска, невозмутимо и мощнее зреет зерно преступной мысли в жестокой душе. / Гончаров
«Но в любви заслуга завоевывается слепо и необъяснимо, и в этой слепоте и безотчетности — счастье. ” / Гончаров
« Он никогда не понимал истинный вес слова добра, правды и чистоты, брошенного в поток человеческой речи, и глубину его загибать. врезаться в это. Он также не думал, что слово, сказанное смело и громко, без намека на ложный стыд, а скорее с мужеством, не утонет в уродливых криках модных сатиров, а бросится жемчужиной в бездну общественной жизни и всегда находишь себе оболочку. ” / Гончаров
“ Многие спотыкаются, краснея от смущения, и громко и неосторожно произносят неосторожное слово, не подозревая, что оно тоже к сожалению, не пропадет даром, но оставит за собой длинный след зачастую неистребимого зла. » / Гончаров
« Перед вами сумасшедший, зараженный страстью. / Гончаров
«Это уловка нечестных людей — приносить жертвы, которые не нужны или которые невозможно принести, чтобы не приносить те, которые требуются». / Гончаров
Обломов (1980) — Обломов (1980) — Отзывы пользователей
Просто хотел прояснить некоторые детали для тех, кто может их не понимать из-за культурных различий. Когда смотришь фильм, ты думаешь, что читаешь между строк, как будто читаешь величайшую русскую литературу.Если вы не знаете, что искать, это может быть трудно понять.1. Проведено сравнение двух домохозяйств и двух способов воспитания: немецкого и русского. Отец Штольца — немец, поэтому мальчика с самого раннего возраста учили много работать и делать все правильно. Напротив, Обломова учили безусловной любви, когда его любили за то, что он есть, даже когда он ничего не делал. Его всегда дающая, самоотверженная материнская любовь окружает его, как облако, своего рода святыню, она совершенно бескорыстна и нежна.Так могут любить только русские мамы. Несмотря на то, что Обломову больно из-за того, что он не научился много работать, он унаследовал эту глубокую любовь от своей матери.
Когда отец Штольца прощается с сыном, он следит за тем, чтобы его седло было достаточно тугим, и быстро уезжает. Таким образом он показывает своему сыну, что любит его. Русские крестьяне, которые у него работают, находят такой способ сказать «до свидания» русским обычаям и природе. Они все начинают плакать и рыдать из-за Штольца и в конечном итоге отправляют его с русского пути.Штольц эту любовь чувствует и, по сути, разделяет.
2. Хотя Штольц красивее, энергичнее, активнее, успешнее и т. Д. Ольга влюбляется в Обломова. Почему? Она знает, что он настоящий. Обломов любит ее безоговорочно, всем сердцем, он сделает для нее все. Обломов мог жениться на Ольге, но вместо этого он приносит личные жертвы. Он отступает, позволяя Штольцу выиграть ее руку. Почему? Поскольку его любовь настолько глубока, он готов пожертвовать своим счастьем. Он хочет, чтобы Ольга была счастлива, и считает, что Ольга была бы счастлива со Штольцем.Штольц ни за кого не принесет такой же жертвы.
3. В итоге мы видим, что Ольга глубоко несчастна в браке со Штольцем. Она всегда болеет и часто плачет. Ольга и Штольц берут сына Обломова в качестве опекунов после смерти Обломова. Ольга держит рядом с собой сына Обломова, чтобы он напоминал ей об Обломове. Когда настоящая мама приезжает в гости, мальчик долго бежит, потому что он тоже унаследовал эту огромную любовь.
4. Весь фильм имеет глубокий философский смысл.Это о русской душе. Он есть у Обломова. Штольца нет. Штольц не винит Обломова, он его любит. Если вы сможете понять причины, по которым Обломов делает то, что он делает, вы сможете понять Россию. Обломов не подавлен, он не ленив, но он мечтатель, идеалист, и он просто не хочет делать то, что считает бессмысленным. Еще он пытается понять для себя смысл жизни — какова его цель в жизни? Он предпочел бы ничего не делать, чем делать то, во что не верит.Он живет сердцем, а не головой.
5. Еще одно: почему этот фильм такой медленный? Если сравнить это с некоторыми голливудскими боевиками, где новые события происходят почти каждую секунду, это просто невероятно медленно. На это есть две причины. Во-первых, когда вы смотрите голливудские фильмы, вы не должны думать. Вы должны развлекаться. Когда вы смотрите хорошие русские фильмы, вы должны делать свою часть размышлений и вычитать значение из тонких деталей, коротких диалогов, иногда даже отдельных слов и определенно предметов.У всего есть второй, третий, а иногда и четвертый слой значения. Если фильм пойдет слишком быстро, вы не сможете обработать эти детали и понять: что автор говорит нам? Этот фильм тоже нужно прочувствовать. Не на все вопросы будут даны ответы, но возникнет много вопросов. Вы должны быть очень глубокими, наблюдательными и умными, чтобы понять всю глубину этого. Каждый раз, когда я смотрю финал, я плачу от ощущения, которое создает фильм.
Причина вторая: так жили русские в 19 веке (даже сейчас вдали от столицы жизнь идет очень медленно, мало что происходит).Это просто реалистично и захватывает дух.
Спасибо за чтение.
20 из 21 нашли это полезным. Был ли этот обзор полезным? Войдите, чтобы проголосовать.Постоянная ссылка
Бытие и лень | The New Republic
Читатель впервые встречает Обломова в возрасте «тридцати двух или трех», после его первой молодости, но вряд ли дряхлого. Описание его лица уже указывает на капризы его характера, которые будут развиваться очень долго и в бесконечных вариациях.»Мысль, как птица, беспорядочно мелькала на его лице, на мгновение вспыхивала в его глазах, свет на его мягко приоткрытых губах, скрывался в морщинах его лба и внезапно исчезал; тогда все его лицо излучало ровный свет беззаботность. Это безразличие перейдет от его лица к чертам его тела, к самым складкам его халата «. Такое изображение уже указывает на образ жизни Обломова, его способность на мгновение пробудиться «мыслью», которая неизменно возникает как ответ на потребности внешнего социального существования, а затем его возвращение в «ровное сияние беззаботности».
Несколькими абзацами позже халат снова упоминается как «из персидской ткани, настоящий восточный халат без малейшего европейского оттенка …» Рукава в истинно азиатской манере были намного шире в плечах, чем на запястье ». Подобно многим другим деталям, которые сначала кажутся случайными, этот халат приобретает символические пропорции по мере продвижения книги. Некоторые критики интерпретируют это как отсылку к« азиатским »тенденциям в русском персонаже; а эффективный и успешный друг Обломова Штольц, отец которого немец, определенно составляет «западный» контраст лени и практической беспомощности Обломова.
Обломов занимает отдельную комнату в четырехкомнатной квартире, большую часть времени проводит на кушетке и очень редко выходит из своего внешне роскошного, но совершенно заброшенного жилища. За ним ухаживает верный слуга по имени Захар, который одновременно презирает и обожает его и гораздо предпочитает выпить с другими лакеями и лакеями, чем выполнять домашние дела. Гончаров получает классический комический эффект — иногда вспоминают Дон Кихота и Санчо Панса — с забавными, а иногда и горячими обменами между ними, которые постоянно противопоставляют мрачную реальность угасшему величию и возвышенным мечтам.
Несколько человек приезжают к лежачему Обломову в первый день весны, который в России считается праздником, а некоторые безуспешно приглашают его прокатиться в один из окраин Петербурга. Гончаров был мастером сатирической пародии, а здесь он стреляет по разным целям. Есть писатель по имени Пенкин, сторонник «реалистической тенденции» в литературе, который советует Обломову прочитать сенсационное произведение под названием «Любовь взяткодателя к падшей женщине», которое, как он утверждает, изображает «все работы нашего общества…. слабый, но коррумпированный сановник и вся его свита двуличных чиновников. «Но когда Пенкин сравнивает это с Данте и Шекспиром, Обломов возражает» и чуть не вскочил от изумления. «Звучит как человек, только что прочитавший» Бедные люди «Достоевского , он яростно реагирует: «Покажи нам своего вора, свою проститутку, своего напыщенного идиота! Но где же человек, где человечность во всем этом? »Слабости и неудачи Обломова чаще всего комичны, но Гончаров поднимает его над уровнем карикатуры этими случайными вспышками подлинного отождествления с чувствами других — способность, наиболее ценимая этими людьми. Самые близкие к нему в романе его друг Штольц и женщина, на которой он почти женится, Ольга Ильинская.
Обломов Иван Гончаров
Мне нужно будет просмотреть Обломов на двух уровнях. Сначала по достоинству как роман; а затем как книга, которая подействовала на меня на сугубо личном уровне.Во-первых, как роман Обломов — это успех. Исключительно за его достоинства, я бы без сожаления поставил ему три звезды и рекомендовал бы его всем своим друзьям GoodReads. Иван Гончаров делит свой сонный эпос на четыре части. Часть первая, в которой наш герой Илья Ильич едва успевает встать с постели, является наиболее осознанно юмористической и сатирической.Большая часть дня Обломова занята размышлениями о том, что ему следует делать (что наиболее критично, написанием этого письма судебному приставу о реорганизации его имений *) и приветствием различных знакомых, которые заходят и пытаются убедить его выйти на светское мероприятие в Екатеринбург. Мы также встречаемся с Захаром, преданным слугой Обломова, который с ним с детства. Их отношения напоминают отношения между Артуром и Хобсоном в фильме «Артур» или между Брюсом Уэйном и Альфредом из знаменитого «Бэтмена».Если бы это были усилия Гончарова, Обломов запомнились бы только в пыльных залах кафедр русского лита как приятное развлечение. Но Гончаров выходит за рамки социальной сатиры и исследует, что значит жить в последующих главах через жизнь трагически испорченного Обломова.
Части II и III рассказывают о неудавшейся любви Ильи Ильича и Ольги Сергеевны и знакомят нас с ближайшим другом Обломова — Штольцем, человеком, который воплощает в себе всю энергию и интерес к жизни, которых не хватает Илье Ильичу.Сравните:
«В то время он был еще молод, и если его нельзя было назвать живым, то, по крайней мере, он был живее, чем сейчас. Он все еще был полон всевозможных стремлений, все еще надеялся на вещи, все еще ожидал многого от судьбы и самого себя; он все еще готовился к арене, роли….Дни сменяли другие дни, однако годы заняли место других лет, его пушок превратился в жесткую бороду, тусклые точки заняли место света в его глазах, его талия округлилась, его волосы начали беспощадно выпадать, ему исполнилось тридцать , и он не продвинулся ни на шаг ни на одной арене и все еще стоял на пороге своей арены….
Казалось, что его роль в обществе складывалась лучше.
В первые годы пребывания в Петербурге, в ранние, юношеские годы, спокойные черты его лица оживлялись все чаще. Его глаза дольше излучали огонь жизни и излучали лучи света, надежды и силы. Он, как и все, переживал, надеялся, радовался мелочам, переживал по мелочам.
Но все это было давно, в тот нежный период, когда мужчина принимает в любом другом мужчине искреннего друга, влюбляется и готов предложить руку и сердце почти любой женщине — то, что действительно сделали другие, часто к их большому сожалению после этого и на всю оставшуюся жизнь.
В эти блаженные дни Илья Ильич знал и свою долю мягких, бархатных, даже страстных взглядов из толпы красавиц, массу многообещающих улыбок, двух-трех незаслуженных поцелуев и еще более дружеских рукопожатий, вызывающих слезы на глазах.
На самом деле, он никогда не позволял красавицам захватить его и никогда не был их рабом или даже очень усердным поклонником, хотя бы потому, что близость с женщинами влечет за собой много неприятностей. Обломов имел обыкновение ограничиваться луком издалека, на почтительном расстоянии.(Стр. 58 и 61)
И Штольц:
«Штольц был ровесником Обломову; ему тоже было за тридцать. Он служил, ушел на пенсию, занялся своими делами и фактически заработал себе дом и деньги. Он владел частью компании, которая отправляла товары за границу.Он постоянно был в движении. Если компании нужно было отправить агента в Бельгию или Англию, они отправляли его. Если им нужен был кто-то, чтобы написать черновик или воплотить новую идею в жизнь, они выбирали его. Тем временем он и пошел в общество, и читал, но когда он нашел для этого время, одному Богу было известно.
Он состоял из костей, мускулов и нервов, как у чистокровной английской лошади. Он был довольно изможденным, и у него почти не было щек. То есть у него были кости и мускулы, но не было признаков мягкой округлости. Лицо у него было ровное и довольно смуглое, без розового, а глаза выразительные, хоть и немного зеленые.
Не делал лишних движений. Если он сидел, он сидел тихо; если он действительно действовал, он использовал столько жестов, сколько необходимо.
Подобно тому, как его организм не нес ничего лишнего, так и в моральных аспектах своей жизни он искал баланс между практическими и более тонкими требованиями духа.Эти два аспекта развивались параллельно, пересекаясь и переплетаясь по ходу дела, но никогда не запутывались в сложные, неразрешимые узлы…
Он наслаждался восторгом, как цветок, сорванный по дороге, пока тот не засох в его руках, никогда не пил до последней капли горечи, которая лежит в основе любого удовольствия.
Простой, или, скорее, прямой и достоверный взгляд на жизнь — это была его неизменная цель, и по мере того, как он постепенно работал над ее достижением, он понимал, насколько это сложно, и внутренне гордился и счастлив, когда ему приходилось замечать поворот. на этом маршруте и сделайте шаг вперёд.(Стр. 174–175)
Ольга — молодая женщина, известная как Штольц, и он призывает ее вытащить Илью Ильича из его раковины, пока Штольц находится за границей. Внимание Ольги работает слишком хорошо. Они с Обломовым влюбляются и даже планируют свадьбу. Проблемы, однако, возникают по мере того, как леность и страхи Обломова усиливаются над его искренними чувствами к Ольге; и Ольга начинает сомневаться в мудрости их отношений (а ее чувства такие же искренние, как и у Ильи). Когда они оба возвращаются в Санкт-Петербург, и Ольга снова попадает в круговорот своих друзей, они с Обломовым расходятся, и в мучительной сцене они расходятся:
«Почему все это умерло?» — внезапно спросила она. , глядя вверх.«Кто тебя проклял, Илья? Что ты сделал? Ты такой хороший, умный, добрый и благородный … и … ты умираешь! Что тебя погубило? У этого зла нет названия ».« Да, есть, — сказал он еле слышно.
Она посмотрела на него глазами, полными вопросов и слез.
«Обломовщина!» — прошептал он, затем взял ее руку и хотел поцеловать, но не смог, поэтому крепко прижал ее к губам, и его горячие слезы упали ей на пальцы. Не поднимая глаз и не показывая ей своего лица, он повернулся и ушел.»(Стр. 407)
Часть IV вводит определенную драматичность, когда Обломов переезжает в новую квартиру и его обманывают другой знакомый, Тарантьев, и брат его домовладелицы. Его положение и состояние могут быть выкуплены только своевременным возвращением Штольца, который быстро исправляет дела Ильи Ильича.
Эту нехарактерную для Обломова драму уравновешивает хозяйка Агафья Матвеевна. Она вдова, которая быстро становится центром жизни Обломова. Она организовывает его домашнее хозяйство, обслуживает его так, как Ольга была неспособна, и ей удается реализовать (насколько это возможно) идеал жизни Ильи и жены:
«Ну, я бы встал утром. — начал Обломов, закидывая руки за голову, и выражение безмятежности омывало его лицо.По его мнению, он уже был в деревне. «Погода прекрасная, небо настолько голубое, насколько это возможно, ни облачка в небе», — сказал он. «В моем плане одна сторона дома имеет балкон, выходящий на восток, в сторону сада и полей; другой смотрит на деревню. Пока я жду, пока жена проснется, я накидываю халат и гуляю по саду, чтобы вдохнуть утренние пары. Там я нахожу садовника, и мы вместе поливаем цветы и подрезаем кусты и деревья. Делаю букет для жены.Затем я иду в ванну или в реку, чтобы искупаться, и, когда я возвращаюсь, балкон открыт, и моя жена там в халате и легкой кепке, которая выглядит так, как будто она едва держится, как будто она вот-вот слететь с ее головы. Она меня ждет. «Ваш чай готов, — говорит она. Какой поцелуй! Какой чай! Какой удобный стул! Сажусь к столу, а на нем печенье, кремы и свежее масло. ‘‘ После этого? ‘
‘ После этого я надел просторное пальто или куртку, обнял жену за талию, и мы с ней прогуливаемся по бесконечной темной аллее, идя тихо, задумчиво, молча или думая вслух, мечтая, считая мои минуты счастья, как биение пульса, прислушиваясь к биению и падению моего сердца, ища сочувствия в природа, и прежде чем мы это узнаем, мы выходим на ручей и поле.Река немного плещется, колосья колышутся на ветру, жарко. Мы садимся в лодку, и моя жена направляет нас, едва поднимая весло »…
Его отношение к ней было намного проще. Для него Агафья Матвеевна, ее локти в постоянном движении, ее взгляд на все с заботой, ее постоянные переходы из буфета на кухню, из кухни в кладовую, а оттуда в подвал, ее всезнание во всем домашнем и всем остальном. домашний уют, олицетворявший собой идеал этой нерушимо безмятежной жизни, необъятной, как океан, картина которой неизгладимо запечатлелась в его душе в детстве, под отцовской крышей.»(Стр. 192–193 и 422)
Что искупает Обломова как человека, что отличает его от обычных паразитов российской элиты, так это благородство и мягкость его духа. Он спонтанно добрый и самоотверженный. Трагедия Обломова — роковой недостаток Ильи — его ахиллесова пята — глубокая тоска, которая устраняет многое из того добра, на которое он способен и что его друзья признают в нем.
Я не знаю русского, но это живой и интересный перевод, который (насколько я понял из профессиональных обзоров) успешно передает язык и намерения Гончарова.Я рекомендую это всем, особенно тем, кто интересуется забытой классикой русской литературы.
Причина, по которой эта книга заслуживает четыре звезды в моей виртуальной библиотеке, заключается в ее личном значении. Редко какая-то конкретная книга меня трогает или находит отклик. Чаще всего это медленное накопление идей и чтение, которые при размышлении выявляют образец влияния. Те авторы, которые «взорвали мне голову», начинали — вполне уместно — с русского: Федора Достоевского, которого я начал читать в 11-м классе.Затем я познакомился с У. Сомерсетом Моэмом, которого мне представил друг, который сделал резкое замечание, что я напомнил ему Ларри из The Razor’s Edge . Я проглотил Of Human Bondage во время поездки на поезде в Сиэтл. Вскоре после этого я познакомился с Джозефом Конрадом и Уильямом Сарояном. В моей жизни после GR были Бодлер, Айви Комптон Бернетт, Сильвия Таунсенд и Т.Ф. Поуис и другие. Общим знаменателем является то, что все эти авторы писали о людях или точках зрения, с которыми я полностью отождествлялся.