Индивидуальный психологизм: 11. Индивидуальный психологизм Лейпцигской школы

alexxlab 4 года назад

Содержание

Х. Штайнталь и психологизм в языкознании

Предпосылки внедрения идей психологизма в лингвистику

Определение 1

Психологизм в языкознании – это парадигма, в которой определяющую роль играла психология как способ интерпретации языковых явлений в связи с их носителями.

Прежде, чем рассмотреть фигуру Х. Штейнталя и психологизм в языкознании, стоит обратить внимание на его зарождение в рамках лингвистики.

Рисунок 1. Х. Штейнталь

Так, новая «психологическая грамматика» в лингвистике позволила определить новейший вид культурно-исторической ориентированной психологии: она постепенно становилась психологией «больших форм», поскольку ее субъектами были целые языковые коллективы – народы. Вместе с этим, исчезла потребность и в том макроанализе индивидуального развития, который, опираясь на свои культурно-исторические и семиотические разработки, совершил Е. Б. Кондильяк.

Не нашло в лингвистике применения и психолого-педагогическое новаторство Ж.

Ж. Руссо. Впрочем, оно все же имело свои горячих последователей и свою нишу в самостоятельном развитии лингвистической (а в большей мере – педагогической) теории.

Так, И. Песталоцци (1746 — 1827), следуя взглядам Руссо, строит педагогическую систему на основе принципа природосообразности обучения; его труд в свою очередь вдохновляет Ф. Фребеля (1782 — 1852), который создает основу системы дошкольного воспитания, основываясь на принципе всестороннего развития природных способностей детей; к последователям И. Песталоцци относит себя и педагог-новатор А. Дистервег (1790 — 1866), который наряду с принципом природосообразности обучения предлагает принципы его свободы и культуросоответствия.

Дистервег разделяет содержание и методы обучения в соответствии с тремя степенями возрастного развития, что делает его педагогическую теорию действительно психологически обоснованной.

Еще один ученик И. Песталоцци — Ф. Гербарт (1776 — 1841) «свернул с пути», которым культурно-историческая идеология постепенно проникала в психологическую теорию и практику. Его целью стало поставить педагогику на действительно научные рельсы, соединив ее с принадлежащим к естественнонаучной парадигме вариантом психологии. Гербарт предложил собственную разновидность ассоциативной теории, которая приобрела значительное влияние, потому что не только объясняла, каким образом человек получает опыт, но и то, как он воспринимает мир уже через призму накопленного опыта, введя для этого понятие апперцепции. Его толкование психической деятельности определяло ее рецептивной и подсознательной.

Роль Х. Штейнталя и В. Вундта в языкознании

К варианту психологии Гербарта и обратился неогумбольдианец Х. Штейнталь (1823 — 1899) — знаковая фигура в психологическом языкознании, основатель лингвистического психологизма, который распространился на все гуманитарные науки. Штейнталь пытался найти объяснение происхождению индивидуальной психологии, но он лишь «устранил» проблемы перехода от коллективного к индивидуальному психическому в спиритуалистической манере, трактуя народный дух по принципам алогичной и спонтанной модели индивидуального психического Ф.

Гербарта.

Штейнталь полностью отождествил языкознание с психологией, подчеркнув, что поскольку через язык как «духовную деятельность» человек получает культурно обусловленные психологические свойства, определить их возможно именно путем исследования

  • языка;
  • культуры;
  • обычаев;
  • быта народов и тому подобное.

Таким образом, в конце XIX века теории относительно «народного духа» (М. Лацарус, X. Штейнталь), согласно которым каждый народ обладает определенными духовными качествами, раз и навсегда определяющие его возможности, изменились на биологическую интерпретацию национального характера. Последняя рассматривала его как феномен, обусловленный генетически, который можно передаваться по наследству. Поэтому в дальнейшем для лучшего толкования понятий «менталитет» и «ментальность» ученые обращались к характеристике указанных дефиниций с помощью такого понятия, как «национальный характер», царившее в исследованиях гуманитариев в начале ХХ века и воспринимавшееся в значении «национальной ментальности».

Аналогично «решил» проблему соотнесения индивидуального и коллективного еще один основатель культурной психологии – В. Вундт (1832 — 1920), который признавал, что в рамках лабораторных исследований нельзя полноценно изучать язык и мышление. Вундт индивидуализировал коллективное психическое «снизу», так как считал, что психология культурного коллектива состоит из эмпирического множества индивидуальных субъектов, с которого выкристаллизовываются черты характера всей национальной общности.

Этнопсихология как новое направление в лингвистике

Х. Штейнталь фактически заложил основы этнопсихологии.

Исходя из вышеприведенного, следует заметить, что в современной науке существует три основных подхода к пониманию предмета этнопсихологии:

  • первый подход (кросскультурный) близок по своим источниковым ориентирам у кросскультурной психологии. Его представители (Д. Мацумото, П. Смит и другие) считают этнопсихологию отраслью общей психологии и пользуются понятиями и методами исследования общей психологии.
    В то же время, они видят основную цель этнопсихологии в установлении конкретных проявлений личности, формировании психических процессов и состояний у представителей разных народов;
  • второй подход (социальный) трактует этнопсихологию как отрасль социальной психологии, изучающую процессы межэтнических и внутриэтнических взаимодействий на групповом уровне. Отличие этого подхода от первого заключается в том, что объектом его исследования выступают этнические сообщества, закономерности их развития, психогенеза и взаимодействия, а не их отдельные представители;
  • третий подход (этнографический) связывает этнопсихологию с этнографией и сосредоточивается на изучении культурных особенностей определенных наций, этносов и народов и установлении связей между этими особенностями и национальной психологией.

Итак, психологическое языкознание, с одной стороны, и культурная психология, с другой, пытались определить индивидуальное духовное (то есть психическое) развитие из-за его причастности к коллективному духу или характеру, попадая при этом в замкнутый круг.

Это было ярким проявлением психологизма – определяющей тенденции эпохи, согласно которой открытые в психологии законы (в рамках английского и немецкого ассоцианизма) оказывали влияние на механизм понимания любых проявлений человеческого бытия (экономики, политики, истории, культуры) через их соответствие с действием общих законов умственной деятельности, которые в значительной степени сводилась к психофизиологии.

По этой же причине психологизм выдвигал претензии на подчиненность любых наук (даже естественных) психологии, чему, в частности, способствовало совместное развитие языкознания и психологии в течение XIX в. Вследствие этого, для самой психологии возможность адекватного объективного подхода к изучению генетической сущности психического развития человека была закрыта. А для психологического языкознания потеряла актуальность тема универсальных начал мышления, поскольку законы мышления сводились к образованию образов и их динамики (Ф. Гербарт), таким образом сузив теорию значения в этимологических исследованиях идиоэтнических образов.

К вопросу о психологизме: проблема логического правилоприменения

Рассматривается проблема соотношения логики и мышления в дискуссии психологизма и антипсихологизма. На основе анализа конфликта тезисов данных позиций формулируется вопрос о предмете логического правила и предельных основаниях логического правилоприменения. Проводится дифференциация логического закона и логического правила, которая обнаруживает ряд проблемных аспектов логического правилоприменения. Подробно рассматривается проблема предела практической свободы реализации правилоприменения в перспективе закон — норма — правило, роль субъекта в правилоприминителъной практике и фактор времени как необходимое условие реализации логического правилоприменения.

To a question about the psychologism: problem of logical rule-implementation.pdf 1. Проблема психологизма в философии логики Фундаментальной проблемой эпистемологии и философии логики является вопрос о соотношении логики и мышления. Одной из попыток решения данной проблемы стала предложенная немецкими философами-логиками XIX в. концепция логического психологизма. В широком смысле логический психологизм (ЛП) — это логико-философская доктрина, утверждающая, что логика является особой отраслью психологии, а логические законы суть законы естественного мышления, установление которых должно происходить эмпирическим путем — посредством наблюдения и индукции. Основная посылка ЛП заключается в том, что логика — наука о мышлении; мышление — психический процесс; психические процессы принадлежат предмету психологии, следовательно, логика — психологическая дисциплина. В философии логики проблема психологизма складывается из двух центральных вопросов: (1) вопроса о философских основаниях и онтоэпистемологическом статусе логики и (2) вопроса о взаимосвязи основоположений логики с реальной практикой мышления[1]. Согласно позиции ЛП, ответ на первый вопрос заключается в том, что (А) логика — это дескриптивная наука в составе психологии и законы логики являются эмпирическими обобщениями фактов индивидуального мышления; на второй- что всякая (Б) практика логического правилоприменения является реализацией естественного мышления и не выходит за его пределы. Критическое осмысление ЛП в истории философии XIX-XX вв. показало эпистемологическую несостоятельность данной позиции и послужило поводом для становления доктрины антипсихологизма. По существу, логический антипсихологизм (АП) — это логико-философская доктрина, являющаяся антитезой ЛП и утверждающая, что логика есть независимая от психологии априорная теоретическая наука. Главным контраргументом позиции АП является то, что психология — это наука о фактах психики или о фактах субъективного и/или объективного содержания опыта; факты опыта сообразуются с теоретическим положением (законом) посредствам индукции; индуктивные законы носят вероятностный характер; следовательно, логико-психологические законы также вероятностны и не достоверны; в таком случае всякое познание носит скептико-релятивистский характер, в том числе и психологическое. В связи с этим АП ставит перед собой цель обоснования логики в качестве объективной теоретической науки и включает в себя два контрадикторных ЛП тезиса, а именно, что (В) логика является нормативной, независимой от психологии дисциплиной, законы которой должны усматриваться в качестве самоочевидных истин, и что (Г) необходимость логического правилопримене-ния коренится в содержания логических законов, непосредственно нормирующих познавательную деятельность. Важно отметить, что ни позиция ЛП, ни позиция АП не дает однозначного ответа на вопрос о соотношении логики и мышления. Среди главных недостатков данных позиций следует выделить: • у доктрины ЛП — отсутствие непротиворечивых положений о философских основаниях и онтоэпистемологическом статусе логики; • у доктрины АП — неочевидную связь между внесубъективными законами логики и реальной практикой логического правилоприменения. Другими словами, в случае признания эпистемологической ценности вывода АП о том, что (B) проблема предельных оснований прескриптивной функции логики остается нерешенной и как следствие положение (Г) требует подтверждения или опровержения, т.е. вопрос о психологизме остается открытым. Для отыскания доказательств справедливости/несправедливости данного положения необходимо прояснение двух содержательных моментов: — во-первых, (а) что является предметом логического правила и что оно регулирует, — во-вторых, (Р) содержит ли данный предмет предельные основания логического правилоприменения? 2. Логический закон и логическое правило(а) Прежде всего, необходимо различать логический закон и логическое правило. Согласно позиции АП, логические законы представляют собой идеальное единство объективных теоретических истин, очевидно усматриваемых из самого понятия истины, а логические правила — это обращенные в норму теоретические положения, служащие регулятивом познавательной деятельности [2]. К примеру, теоретическое положение закона транзитивности в формулировке: «Если все A суть B, а все B суть С, то все А суть С» — не содержит в себе никакого предписания, указывающего на условия правило-применения данного положения в реальной практике мышления. Иными словами, логический закон десубъективизирован и по своему существу не может являться предметом логического правила. Трансформация теоретического положения в правилоприменительный регулятив требует преобразования исходной формулировки теоретического принципа, следующим образом: «Каждому, судящему относительно всех A, которое суть B, и всех B, которое суть С, должно судить, что все А суть С». Нетрудно заметить, что исходное теоретическое положение отличается от правилоприменительного регулятива по ряду признаков: если логический закон с точки зрения АП идеален и наделен (a) внесубъективностью, (b) вневременностью и (c) абсолютной истинностью (константностью) своих положений, то логическое правило, как видно из примера, де-идеализировано и с необходимостью( а) субъективно и/или субъектно,( Ь) реализуется с течением времени и ( с) не обладает абсолютной истинностью. Таким образом, предметом логического правила(а) является де-идеализированное субъекториентированное логико-теоретическое положение, имеющее форму предписания и служащее регуля-тивом познавательной деятельности. Очевидно, что логический закон и логическое правило принадлежат областям конкурирующих онтологий: логический закон является частью объективного идеально-логического содержания мышления, а логическое правило включено в процесс субъективных реально-психологических условий реализации логической нормы. Как показано выше, одновременно с миграцией логико-теоретического положения к логико-методологическим услови-ям реализации правилоприменения происходит негация признаков, присущих объективным законам логики. Иначе говоря, предельные идеально-логические основания логико-теоретического положения, обращенного в регулятив, аннулируются, т.е. логическое правило в отличие от логического закона не обладает безусловной достоверностью и общеобязательностью. Таким образом, актуализируется вопрос о предельных основаниях логического правилоприменения, т.е. почему следует мыслить так, а не иначе? Однако если логико-методологический регулятив не содержит в себе предельных оснований правилоприменения®, возникает следующий вопрос: (у) существуют ли вообще какие-либо объективные предпосылки к логическому правилоприменению? С точки зрения доктрины АП логико-теоретичекое положение, содержащее в себе норму правилоприменения, является необходимо истинным, а логическое правило может быть истинным или ложным, т.е. оно [правило] может быть реализовано в соответствии с нормой логико-теоретического положения, а может противоречить норме. Однако если предположить, что существует некоторое ложное логико-теоретическое положение, то возможно ли такое, что обращенный в норму методологический регулятив данного положения будет истинным? Вероятно, да, но только в том случае, когда логическое правило будет реализовано против нормы логико-теоретического положения; в то же время истинность логико-методологического регулятива исходит из возможности реализации логического правила в соответствии с нормой логико-теоретического положения, значит, правило которое реализовано против нормы данного положения, не может быть истинным ни при каких условиях. В таком случае спрашивается, что такое логическая норма и как она соотносится с (Б) естественным мышлением / субъективными реально-психологическим условиями логического правилоприменения и с (Г) внесубъективными законами логики, принадлежащими области идеально-логического содержания мышления? 3. Некоторые соображения относительно правила и реальной практики правилоприменения Допустим, существует некоторое правило, гласящее: «Каждый раз, выходя из комнаты с четырьмя дверями, следует выходить через пятую дверь». Очевидно, что данное правило является некорректным и содержит в себе явное логическое противоречие, которое делает невозможным реализацию данного регулятива в реальной практике правилоприменения. Как показано выше, ложное основание правила ни при каких условиях не способно обеспечить истинного правилоприменения. Интересно и то, что «каждый раз, выходя из комнаты с четырьмя дверями», некто будет выходить в одну из четырех дверей, но при этом он не будет нарушать никакого правила, потому что не существует правила без возможности правилоприменительной практики. Иначе говоря, правило, которое не может быть выполнено, не может быть и нарушено. Как видно, всякое правило должно исходить из адекватности оснований правилоприменения реальным условиям реализации правила, т.е. норма правила — это то, что делает правило амбивалентно справедливым основанию и практике правилоприменения. В том случае, когда норма правила не является амбивалентно справедливой основанию правилоприменения и реальным условиям правилоприменения, возникает патология нормы (как в последнем примере), где, с одной стороны, правило составляет некоторую норму, а с другой — исключает всякое нормирование. По существу, регулировать можно только то, что есть, то, чего нет, нельзя и регулировать, Исходя из вышесказанного, следует, что всякое правило имеет место быть, если имеет место быть реальная практика правилоприменения(т). Однако философии известен парадокс следования правилу, сформулированный Л. Витгеншейном, который писал, что «.ни один образ действий не мог бы определяться каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно привести в соответствие с этим правилом . .. если все можно привести в соответствие с данным правилом, то все может быть приведено и в противоречие с этим правилом.» [3. C. 163]. Основной посыл данного пассажа заключается в том, что не существует сколько-нибудь определенного правила, которое могло бы иметь устойчивое значение в правилоприменительной практике. Конечно, всякое правило можно нарушить, в этом и состоит сущность правила, однако нельзя нарушить правило сверх меры, т.е. сверх предела практической свободы, другими словами, нельзя бесконечно «по-новому» нарушать одно и то же правило. К примеру, находясь в комнате с четырьмя дверьми, нельзя выйти через пятую дверь, также нельзя сосчитать на пальцах до ста, и не только потому, что подобные правила содержат в себе патологическую норму, но и потому, что они идут вразрез с действительной практикой, выходящей за рамки предела практической свободы41. Таким образом, всякое правило может быть нарушено «по-новому» конечное число раз, т.е. диапазон допустимых значений правилоприменения ограничен пределом практической свободы(у1). ‘2’42, т.е. правило, которое может быть нарушено «по-новому» бесконечное число раз, не является правилом. Если известно, что некоторое правило не может быть нарушено, значит, оно и не может быть реализовано в правилоприменительной практике. 4. О роли субъекта в правилоприменительной практике Как показано в разделе 2, всякое правило является субъект-ориентированным регулятивом деятельности, в котором субъект выступает обязательным условием осуществления правилоприменительной практики, т.е. без субъекта нет правила. Строго говоря, субъект правилоприменения -это фактор актуализации экспрессиарных (от лат. expressio) условий правилоприменения. К примеру, реализация правил арифметики требует от человека способности к счету и абстрактному мышлению. Скажем, некоторый человек не способен осуществлять элементарные счетные операции, значит, для такого человека правил арифметики попросту не существует. В данном случае субъектом правилоприменения выступает человек, а необходимым экспрессиарным условием является способность к осуществлению арифметических операций. Способность к экспрессии правила обнаруживается не только в активном субъекте правилоприменения (скажем, человеке или животном), но и в неактивном; те же счетные операции могут быть реализованы электронной вычислительной машиной, а, положим, авиационный автопилот способен к реализации сложнейших правил навигации и управления воздушным судном, в ситуации меняющихся погодных и атмосферных явлений. Все это, конечно, наталкивает на размышление об истинной субъектности правила, вернее о том, какова сущность субъекта правилоприменения. Бесспорно, что активный субъект в отличие от инертного субъекта обладает волей к реализации правила, что позволяет ему сознательно идти против правила, т.е. нарушать его1. В таком случае, спрашивается, является ли осознанность правилоприменения необходимым условием существования правила? И всегда ли человек, реализуя то или иное правилоприменение, исходит из потребности следовать правилу? По этому поводу Дж. Ст. Милль заметил, что «если есть правила, с которыми сознательно или бессознательно сообразуется всякий ум . .. то, очевидно, нет особой необходимости спорить о том, когда люди скорее будут соблюдать эти правила: тогда ли, когда они будут им известны, или же когда они ничего о них не будут знать» [4. С. 67]. Известно, что Миллю была чужда идея о свободе воли, он не делал различий между законами природы и законами психики. По его мнению, необходимость правилоприменения заключена в структуру реальности и обусловлена всеобщей каузальностью. Однако если некоторый субъект правилоприменения не обладает качеством волеизъявления по отношению к правилу, то кто тогда принимает решение о необходимости того или иного правилоприменения, точнее, что является фактором, актуализирующим экспрессию правила? И всегда ли правилоприменение является деятелъностным актом, предполагающим участие активного субъекта? 5. Фактор времени как необходимое условие логического правилоприменения(т’!) В первую очередь необходимо обратить внимание на то, что по своей структуре всякое правило состоит из двух частей, а именно: (S) — ситуации правилоприменения и (P) — директивы к реализации правилоприменения. Например, в русской поговорке «Назвался груздем, полезай в кузов», событие «Назвался груздем» — (S) является ситуацией правилоприменения, а указание «полезай в кузов» — (P) директивой к реализации правилоприменения, где наступление события (P) строго детерминировано наступлением события (S). Согласно закону причинности, событие X(t), имеющее место в момент времени t, влияет на событие Y(tD) только в том случае, если tD- t > 0. Если так, то правилоприменение возможно исключительно тогда, когда ситуация правилоприменения (S) предшествует действительному (P), при условии, что At событий S(t) и P(tD) будет больше нуля. Из раздела 2 следует, что логическое правило включено в процесс реально-психологических условий реализации правилоприменения, а это значит, что всякое логическое правилоприменение является событием, т.е. тем, что имеет место и происходит с течением времени. Таким образом, реальная практика логического правилоприменения может быть осуществлена единственно как в условиях строгой причинности событий. Взять для примера хотя бы так называемый principia contradictionis, который гласит, что «два противоречащих суждения не могут быть истинными в одно и то же время». Если оставить в стороне размышления о логико-теоретических основаниях данного принципа, можно получить следующий правилоприменительный регулятив: «Каждому, судящему относительно А, которое есть b, в то же время не должно судить, что A не есть b». Допустим, что всякое суждение является событием, которое происходит в определенный момент времени, тогда истинное суждение «А есть Ь» — это ситуация правилоприменения (S), где директивой к реализации правилоприменения (P) служит указание «не должно судить, что А не есть b». Согласно логико-методологическому регулятиву положения принципа контрадикторности, истинность суждения события (S) в момент времени t исключает истинность суждения события (P) в момент времени tD тогда и только тогда, когда tD — t > 0. Если идеально-логические основания principia contradictionis не предполагают никакой причинности событий в своем исходном положении, то является ли значение суждения А есть b причиной значения суждения А не есть b? Возможно ли вообще в реальной практике мышления судить одновременно многозначно, т. е. применять правило вне контекста правилоприменительной ситуации? Ясно одно, что проблема темпоральности в логике — это еще один важный вопрос, который следует прояснить для того, чтобы прийти к пониманию того, каким образом соотносятся идеально-логические и реально-психологические основания логического правилоприменения. Заключение Возвращаясь к вопросу о соотношении логики и мышления, следует уточнить, что: 1. Логический закон и/или логико-теоретическое положение не содержат в себе никаких сведений о том, как следует мыслить, и о том, как осуществляется практика реального мышления в тех или иных обстоятельствах. 2. Однако всякий логический закон, обращенный в регулятив, необходимо содержит в себе норму закона и норму правилоприменения. Если норма закона не соотносится с нормой правилоприменения, т.е. выходит за границы диапазона допустимых значений реализации правила в действительной практике мышления, то она становится бессмысленной. 3. В таком случае методологически тезис ЛП, утверждающий то, что (Б) необходимость логического правилоприменения заключена в границы субъективных реально-психологических условий мышления и не выходит за его пределы, следует считать справедливым. 4. Вместе с тем логический закон напрямую не связан с правилоприменительной практикой, но только посредствам нормы, которая, как выяснилось, биполярно значима для логико-теоретических и для логико-методологических оснований логического правилоприменения. Помимо этого, проблема логического правилоприменения, так или иначе, включает в себя: 5. Вопрос об истинной субъектности правила и о том, какова природа правилоприменения, а именно деятельностная или внедеятельностная, т.е. не требующая участия активного субъекта, 6. Вопрос о причинности в темпоральной структуре логического правилоприменения. В целом, наше исследование показало, что вопрос о соотношении логики и мышления нельзя решить в рамках антитезы «психологизм — антипсихологизм». В одной из своих работ К. Штумпф писал: «Ничто не может быть истинным в теоретико-познавательном отношении и одновременно психологически ложным» [5. С. 128]. Возможно, для того чтобы примирить два мира, необходимо создать третий мир.

Штумпф К. Психология и теория познания // Логос. 2005. № 2 (47). С. 117-155.

Милль Дж. Ст. Система логики силлогистической и индуктивной: Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования / пер. с англ.; предисл. и прил. В. К. Финна. Изд. 5-е, испр. и доп. М.: ЛЕНАНД, 2011.

Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1. C. 76-319.

Брюшинкин В.Н. Логика, мышление, информация. Л.: Изд-во ЛГУ, 1988.

Гуссерль Э. Логические исследования. Т. I: Пролегомены к чистой логике / пер. с нем. Э. А. Бернштейна // под ред. С.Л. Франка. Новая редакция Р.А. Громова. М.: Академический проект, 2011.

Авторская маска как приём психологизма в творчестве У. Теккерея

Рассматривается авторская маска как прием психологизма в творчестве У. Теккерея. Анализируются возможности, которые дает этот прием, для изображения внутреннего мира личности персонажа, а также для воздействия на читателя и высказывания автором своей точки зрения.

The article deals with the authorial mask as a psychological device in the works by W. M. Thackeray. Its options and potential to reveal the inner world of a character, to affect a reader and to express an author’s point of view are analyzed.

Ключевые слова: авторская маска, приём психологизма, ирония, внутренний мир, точка зрения.

Keywords: authorial mask, psychological device, irony, inner world, point of view.

Именно в этот период творчество У. Теккерея достигает расцвета. Его имя становится известным, произведения популярными. Это время появления его больших романов. Нельзя сказать, что все произведения У. Теккерея психологичны. О У. Теккерее, как о психологе, начинают говорить лишь с выхода в свет «Ярмарки тщеславия». В самых ранних его произведениях мы не найдем описания мыслей, чувств и переживаний персонажей. В них со свойственной У. Теккерею иронией и сарказмом представлены пороки современного писателю общества, описываются поступки героев, и дается им оценка. Его произведениям свойственна выраженная социально-критическая направленность.

Первые произведения Теккерея представляют собой, по сути, очерки, сказки, заметки, стихи, пародии. Со временем У. Теккерей все глубже и глубже начинает исследовать внутренний мир своих героев. В поле зрения писателя уже не только черта характера или личностное свойство, но и причины, способствовавшие формированию этой черты, или приобретению того или иного свойства, а также всевозможные трансформации, происходящие в душе, характере, разуме человека под влиянием тех или иных событий, изменений в общественном положении, взаимодействия с другими людьми, столкновения различных точек зрения. В центре внимания автора находятся вопросы добра и зла, истины, справедливости и т.д., т.е. проблемы и процессы нравственного становления личности. Писатель стремиться показать человека частью общества, показать зависимость духовного и нравственного развития от благоприятных или же наоборот неблагоприятных социальных условий.

Поскольку процесс становления психологизма в литературе был весьма длительным, неудивительно, что появилось множество приемов, позволяющих сделать психологическое изображение тонким, детальным и максимально правдивым. В каждом отдельно взятом произведении психологизм имеет свою внутреннюю и неповторимую структуру. В зависимости от художественного замысла и индивидуальной картины мира автор выбирает и создает «стратегию психологизации» [2], от которой в свою очередь зависит весь используемый автором арсенал и сочетание приемов и способов изображения внутреннего мира героев.

Особенности применения некоторых общих приемов, их многообразные сочетания, а также наличие великого множества собственных индивидуальных способов психологического изображения делают стиль писателя узнаваемым, а манеру письма оригинальной и неповторимой.

У. Теккерей в своем творчестве использует такие приёмы психологизма, как авторские отступления-комментарии, психологические комментарии, символы, подтекст, диалог, портрет и т.д.

Отдельно следует упомянуть такой прием, используемый У. Теккереем в его произведениях, как авторская маска. Она позволяет У. Теккерею реализовать главный принцип всего его творчества, а именно правдивое отображение действительности. Ведь именно авторская маска позволяет автору избежать однобокости суждений, насаждения мнений, авторитарности и назидательности. Дает возможность взглянуть на ситуацию под другим углом, пригласить читателя поразмышлять над тем или иным вопросом, поучаствовать в диалоге, поискать пути решения проблемы.

Авторскую маску также можно рассматривать и как прием психологизма. Благодаря своему прямому назначению закрывать лицо, маска одевается с двумя целями. Во-первых, выдать себя за другого, сыграть роль, а свои мысли и чувства скрыть. И, во‑вторых, представившись другим, свободно и смело высказать все, что на уме и в душе. Авторская маска дает те же возможности. Например, в произведении «Записки Желтоплюша» У. Теккерей одевает маску лакея и описывает и оценивает все события с позиции невежественного слуги. Он мастерски играет роль Желтоплюша, копирует его манеру речи, примеряет на себя его понятия о чести, честности, порядочности и нравственности. Мыслей и рассуждений, оценок и взглядов самого автора в произведении нет. Или же, переодевшись снобом, У. Теккерей безжалостно критикует снобизм у представителей всех без исключения социальных сословий. Одетая маска дает ему возможность злословить, иронизировать и насмехаться без оглядки, не сдерживаясь, ведь он и сам сноб, такой же, как все. В описанных случаях авторская маска является психологическим приемом, но не в том узком значении термина «психологизм», предложенном А.Д. Есиным. Здесь авторская маска никак не способствует раскрытию внутреннего мира героев произведения. Психологизм здесь словно направлен на автора. Автор, одев авторскую маску, чувствует себя психологически более комфортно, открыто высказывая или же наоборот пряча свои мысли и суждения.

Авторская маска, как психологический прием, работает и еще в одном направлении. В этом случае психологизм уже направлен на читателя. Одев маску лакея Желтоплюша и восхищаясь бездарной, безнравственной и пустой жизнью хозяина – молодого игрока и шулера, У. Теккерей закрыл лишь лицо. И как в реальной жизни мы видим фигуру человека и можем даже узнать его, несмотря на маску, так и в этом произведении читатель видит автора за маской лакея, чувствует его неодобрение, его взгляд на персонажей и их способ жизни, их понятия, принципы, моральные качества. Однако, поскольку ни слова не сказано об авторском мнении и отношении к описываемым событиям, читатель может лишь догадываться, лишь предполагать, что думает автор, но он никогда не будет знать наверняка. Эта неуверенность читателя в том, что он знает позицию автора, две различные точки зрения на происходящее (одна – четко выраженная, и одна – скрытая), которые зовут к размышлениям, к оценке, к восхищению ловкостью мошенника или, наоборот, к чувству глубокой неприязни и негодованию – все это и есть психологическое воздействие на читателя и авторская маска является здесь весьма эффективным и действенным приемом. В произведении «Книга снобов» ситуация складывается весьма похожая. Там также представлены две противоположные точки зрения на снобов и снобизм. Фрэнк Сноб и молодой человек, работающий в редакции журнала «Панч»,- оба снобы по замыслу произведения, однако у них различные взгляды на такое явление, как снобизм, они понимают его совершенно по-разному и снобами называют совершенно разных людей. И если молодой человек осознает, что он тоже иногда немного сноб, то Фрэнк Сноб и мысли не допускает, что к нему можно применить данное определение. Авторская ирония и насмешка чувствуются в обоих случаях. Какого мнения придерживается сам автор, читатель не знает. Он опять скрыт под авторской маской. Читатель волен сам решать, что есть снобизм и кого считать снобом. Он может, столкнувшись с представленными в произведении различными мнениями, изменить свое или же лишь укрепиться в собственных взглядах, найти подтверждение того, что он прав или засомневаться. В любом случае налицо эмоциональный отклик со стороны читателей и повышенный интерес, на что, по мнению А.Ю. Силаева, и направлен психологизм. «Психологизм — это авторское воздействие на психику читателя, а сам текст … многоуровневое опосредованное средство воздействия». Психологизм — это, «художественный приём», направленный «на большую эмоциональную включённость читателя, и в целом на повышение общего читательского интереса» [3].

И, наконец, авторская маска действует и в третьем направлении, а именно вглубь, внутрь психики героя произведения, в его внутренний сокровенный мир. Хотя, как уже упоминалось выше, не это является целью психологического изображения. Литература видит своей задачей не показ человека, как существа биологического с присущими ему особенностями мышления, чувства, восприятия, а как существа социального. Внутренний мир персонажа подробно и детально описывается с той лишь целью, чтобы создать максимально правдивый образ, не изолированный от общества, а, напротив, вовлеченный во все многообразие жизненных ситуаций, зависящий от множества обстоятельств, перестраивающийся одновременно со сменой условий, борющийся или безвольный и плывущий по течению, стремящийся к лучшему или меняющийся в худшую сторону.

Данная способность авторской маски, как приема психологизма, проявляется в более поздних произведениях У. Теккерея, в которых присутствует психологизм в том самом узком смысле, о котором говорил А.Д. Есин, т. е. когда имеет место «художественное изображение внутреннего мира персонажей, т. е. их мыслей, переживаний, желаний и т.п.» [1, с. 12].

Авторская маска, как психологический прием, способствует соблюдению таких необходимых условий присутствия психологизма в произведении, как наличие идейно-нравственной проблематики и наличие нескольких различных точек зрения, позиций и их столкновения.

Под идейно-нравственной проблематикой А.Д. Есин понимает «процессы нравственного и идейного самоопределения личности» [1, с. 24]. Причем ученый подчеркивает, что для психологического изображения важны не внешние способы решения проблемы, не принятие героем решения под влиянием общественного мнения или обстоятельств, а те сомнения, переживания, искания, которые происходят именно внутри персонажа, в его мыслях и душе. Д.С. Лихачев считает решающим для возникновения психологизма наличие в художественном произведении разных жизненных позиций: «Раз в литературном произведении нет различных точек зрения, а есть только одна точка зрения, которую автор не признает даже своей, так как она кажется ему единственно возможной, абсолютно истинной, – автор не стремится к проникновению во внутренний мир своих героев. Он описывает их поступки, но не душевные переживания» [4, с. 6].

Авторская маска в психологическом произведении решает все эти задачи, предусмотренные самой ее сущностью, только сейчас уже не в отношении каких-то внешних событий, пороков, общественных устоев, а в отношении внутреннего мира личности героя и процессов, мыслей, исканий, происходящих в его душе. Проблемы, которые волнуют У. Теккерея, повторяются от произведения к произведению. Это снобизм, стремление к власти и богатству, праздная пустая жизнь, фальшивость и мишурность, презрение по отношению к людям, нижестоящим по сословной лестнице и т. д. В более поздних романах эти вопросы не только обозначаются и оцениваются, рассматриваются с разных ракурсов при помощи авторской маски, как одного из приемов. В этих романах герои У. Теккерея решают эти проблемы современного ему общества внутри себя, в своей душе. Эти искания часто сопряжены со страданиями, сомнениями, душевной болью, порой с трагизмом. Авторская маска, как приём психологизма, помогает не только описать все процессы, связанные с поиском личностной истины, но и представить различные, порой противоположные воззрения на ситуацию, а также объяснить причины, повлекшие за собой то или иное решение, выбор персонажа. В реальности жизненная позиция человека формируется во взаимодействии с множеством людей, с их разными взглядами на мир, с различными «правдами», моральными принципами, в процессе принятия или отторжения чужих систем ценностей. Задуманный автором сюжет, выбранные им и осмысленные, пропущенные через себя проблемы, а также построенная «стратегия психологизации» позволяют читателю решать для себя нравственные проблемы не только в повседневной действительности, но и на страницах произведения. Авторская маска помогает максимально приблизить условия к реальным, имеющим место в жизни. Не навязывая мнение, а наоборот, знакомя человека с несколькими возможными вариантами решения вопроса, а также развития событий и с последствиями (что, увы, невозможно в реальном времени), она является психологическим приемом, который позволяет автору добиться максимально правдивого отображения действительности, создавать реалистичные образы персонажей, полно, детально и глубоко описывать их внутренний мир.

Таким образом, авторская маска является одним из многочисленных приёмов психологического воздействия на читателей, используемых У. Теккереем в своем творчестве. Данный прием позволяет У. Теккерею реализовать главный принцип всего его творчества, а именно правдивое отображение действительности. Авторская маска дает возможность автору избежать однобокости суждений, насаждения мнений, авторитарности и назидательности. Этот прием психологизма позволяет взглянуть на ситуацию под другим углом, пригласить читателя поразмышлять над тем или иным вопросом, поучаствовать в диалоге, поискать пути решения проблемы. Не навязывая мнение, а наоборот, знакомя человека с несколькими возможными вариантами решения вопроса, а также развития событий и с последствиями, авторская маска является психологическим приемом, который дает возможность автору создавать реалистичные образы персонажей, полно, детально и глубоко описывать их внутренний мир.

Список литературы:
1. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы: Кн. для учителя. / А.Б. Есин. — М.: Просвеще-ние, 1988. — 176 с.
2. Донцова А.А. Основные тактики психологизации повествования в художественном тексте / А. А. Донцова // Международный научно-исследовательский журнал [Электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: https://research-journal.org/languages/osnovnye-taktiki-psixologizacii-povestvovaniya-v-xudozhestvennom-tekste – Дата доступа: 14.06.2018.
3. Силаев А.Ю. Психологизм как художественный приём / А.Ю. Силаев // Журнал «Самиздат» [Электронный ресурс]. – 2018. – Режим доступа: http://samlib.ru/s/silaew_a_j/psihologizm.shtml – Дата доступа: 14.06.2018.
4. Лихачев Д.С. Движение русской литературы XI XVII веков к реалистическому изображению действитель-ности. / Д.С. Лихачев. — М.: Тип. «На боевом посту», 1956. — 19 с.

«Для меня удивительно, что букмекеры предполагают Канаду таким фаворитом». Сергей Федотов — о полуфинале МЧМ-2021&nbsp

Бывший скаут сборной России и комментатор НХЛ Сергей Федотов поделился ожиданиями от матча Канада — Россия в полуфинале МЧМ-2021.

«Для меня удивительно, что букмекеры предполагают Канаду таким фаворитом, на Россию слишком высокий коэффициент — 4. 00. Но все, что было до этой игры, не имеет никакого значения. История встреч России и Канады имеет глубокий индивидуальный психологизм. Я наблюдал множество таких встреч и могу сказать, что в них главное значение имеет психология. Состав у нашей сборной приличный, и мы видели по прошлым матчам, что мы можем сыграть в хоккей самого высокого качества. Безусловно, канадцы очень сильны и играют дома, хотя поддержки не будет. В данном случае надо говорить не о недонастрое, а о том, чтобы не перегореть и выходить на игру с холодной головой. Вспоминая прошлогодний финал: нас погубила излишняя эмоциональность.

Игра покажет, хватит ли опыта Ларионову. Я с самого начала говорил, что у Игоря Николаевича есть великолепные знания и интеллект, но единственное — недостает опыта. Но это дело наживное и приходит с большим количеством турниров. Я уверен, что по ходу этого турнира Ларионов уже накопил те вещи, которые отличает хорошего специалиста от главного тренера. Главный тренер — ключевая фигура: не только тактик и стратег, но и психолог, мотиватор, командир, все, что угодно.

Вижу, что матч будет очень результативным. Без удачи и фарта в таком матче не обойдется. Канаду нужно обыгрывать за счет индивидуального мастерства и самоотверженности. Я не любитель пафосных патриотических речей, но ребята и так это знают. Они каждую секунду должны четко разделять эмоции, то что за них болеет вся страна. После такого дурацкого года эта победа будет такой подарок всем. Нужно найти симбиоз сильных эмоций и холодной головы. У нас есть все инструменты для победы: есть комплексное и индивидуальное мастерство, вратарь Аскаров, тренерский штаб, который зарекомендовал себя по ходу турнира. Шансы изначально 50 на 50, потому что это Россия — Канада. У меня хорошие ожидания от этой игры. Не принципиально, кто будет забивать шайбы, конкретные фамилии не хочу называть. Было бы забавно, если бы гол забил Аскаров, но это только шутка», — сказал Федотов в беседе с корреспондентом Sport24 Денисом Николаевым.

Аналитики БЕТСИТИ фаворитом матча считают канадцев, их победа в основное время котируется за 1. 59, а выход в финал — за 1.38. Шансы России пройти Канаду оцениваются коэффициентом 3.20, на победу команды Ларионова в основное время матча можно поставить за 4.50.

Матч Канада — Россия состоится 5 января. Начало в 2:00 по московскому времени. Встречу в прямом эфире будет транслировать Первый канал.

Видео дня. «Манчестер Сити» обыграл «Вест Хэм»

У «Нацбеста» женское лицо: Анна Козлова

Текст: Аполлинария Аврутина

Фото: natsbest.ru

Лауреатом единственной российской литературной премии с «петербургским произношением» — «Национальный бестселлер» — стала писатель и сценарист Анна Козлова за роман «F20». Победителя выбрали открытым голосованием прямо во время церемонии, которая прошла на Новой сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге.

Заказывая петербургскому филологу и переводчику Аполлинарии Аврутиной текст про дам Нацбеста, мы об этом еще не знали. Но фаворит был очевиден.

В этом году финал «Нацбеста», традиционный питерский литературный бал начала лета, к которому петербургские литераторши обычно готовятся сильно загодя, совсем как Наташа Ростова на первый бал, обещает стать выдающимся.

Два момента делают его совершенно непохожим на «Нацбесты» прошлых лет:

1) Он впервые пройдет не в Зимнем саду легендарного отеля «Астория», который сыграл непростую роль в русской литературе двадцатого века, и где финал премии «Национальный бестселлер» проходил с момента основания, то есть с 2001 года. В этом году «Нацбест» пройдет в здании Малой сцены Александринского театра — площадки для Санкт-Петербурга сравнительно новой, но успевшей стать модной. Разные московские издательства любят устраивать там то встречи с читателями, то лекции.

2) Впервые за всю историю премии финалистов целых семь. Причем, в отличие от предыдущих лет, когда шорт-лист «держали» порой только мужчины, «Нацбест» нынешнего года демонстрирует редкое женское присутствие. В коротком списке целых три финалистки. Так было в только 2013 году, когда победил(а) Фигль-Фигль. А на следующий год, когда победительницей оказалась Ксения Букша, — она была единственной дамой.

Семь — сакральное число, и число семь в премии этого года что-нибудь да значит.

Итак, что за дамы у нас в финале? Фигль-Мигль — финалист 2011 года и лауреат «Нацбеста»-2013; Анна Козлова — финалист 2008 года; новичок гонки (не скажу, что дебютант, потому что автор публикует прозу еще с 90-х гг.) Елена Долгопят.

Что же они представили на премию?

Великий конспиратор Фигль-Мигль на сей раз затеял(а) в романе «Эта страна» почти шпионскую историю: со слежкой, паролями, явками, тайными квартирами, спецбригадами, ячейками и, конечно, вездесущим НКВД — КГБ — ФСБ. События романа происходят в провинциальном городе Филькин, куда приезжает усталый от жизни доцент-филолог, и в действе участвуют все — от библиотекаря до мэра. Со стороны город Филькин невероятно, каждой улицей и каждым забором, похож на город Глупов. А еще в романе царит атмосфера Достоевского, только из Фигля-Мигля выходит веселый такой Достоевский, вот как

если бы Достоевский рассказал нам «Бесов», похохатывая.

Казалось, русская почва, наш извечно тяжеловесный русский материал, исключает пересказ бессмертных сюжетов Дж. Д. Селинджера и Кена Кизи, однако Анна Козлова это предположение с легкостью опровергает. Автору удается, кажется, непосильное: очень трудно разговорить, вызвать на откровенность подростка, и очень трудно понять, где правда, а где ложь в сломанном мире душевнобольного. Однако текст ее романа «F20» (киноромана, согласно авторскому определению: Анна много и успешно работает в сценаристике) опережает сомнения: «легким росчерком пера» внутренний, такой же, как и у душевнобольного, нередко поломанный мир подростка раскрыт до основания, а душевный слом излечен и исправлен. Искрометный, хоть и черный юмор, с которым автор относится к повествованию, не отменяет большого уважения и большого внимания к героиням и передается им. В длинном списке «Нацбеста» этого года вообще немало произведений посвящено проблемам подростков, и это не первое повествование от лица ребенка, которого жизнь заставляет решать недетские проблемы.

Великое свойство больших писателей — метко оперировать с большими социальными проблемами, трансформируя их в индивидуальный психологизм,

и в этом смысле нет никакого сомнения, что Анна Козлова – большой писатель.

Гололевские и булгаковские интонации — а еще страшные сказки Людмилы Петрушевской. Вот именно это вспоминается при чтении «Родины» Елены Долгопят. Кто-то писал о тоске по лучшему миру, но я лично той тоски не ощутила. Все вполне себе самодостаточны и живут себе в мире нынешнем, не чураясь чудес. А чудеса происходят с ними постоянно. То оживет кто-то, то призрак появится, то чудесное явление приключится.

Если Фигль-Мигль читателя своего запутывает, если Анна Козлова при всем юморе заставляет читателя стать серьезным, то Елена Долгопят дает читателю отдохнуть. Да, безусловно социально-исторические проблемы, как-то отраженные в рассказах и повестушках, включенных в книгу, имеют место, однако впиваешься в текст по двум причинам: плавный, скользящий по глади языка стиль, прозрачные, бестелесные, словно набоковские бабочки, герои. Изящные, легкие, эфемерные. Будь то утонувший в грязи офицер, вернувшийся с войны, будь то рафинированный интеллигент, профессор. Кто-то в черном, кто-то в белом. Не оторваться.

Фантастический реализм, мистика — воскрешение мертвых — вообще любимая тема женской прозы нынешнего сезона.

Мертвые воскресают у Фигля-Мигля — собственно, это главное событие сюжета. Сестрам Анны Козловой видятся мертвые, которых не устраивают судьбы этого мира. У Долгопят граница между миром призраков и миром живых вообще, кажется, отсутствует. Явно присутствует влияние Петрушевской, о чем все Большое жюри в своих рецензиях не раз писало. Тут можно, конечно, сделать предположение об общественной реакции на войну после сытого да счастливого начала двухтысячных, Куршавеля да кляра.

Обществу страшно, обществу жутко,

общество хочет забыться и забыть о погибших донбасских и сирийских детях. С одной стороны, наверное, это так, а с другой стороны — откровенные фантазии украшают любое произведение.

Очевидно, что в рамках русской/советской/постсоветской литературной нашей традиции такие истории сложились не на пустом месте. Помимо идей Николая Федорова (от которых прямо отталкивается Фигль-Мигль) тут же вспоминается целый ряд произведений из советской фантастики — от братьев Стругацких до Кира Булычева. В то же время сама жизнь в любой «этой стране», перемолотой жерновами истории вместе со всеми жителями, должна порождать подобные сюжеты в изобилии.

Впрочем, кроме трех упомянутых «женских» (по половой принадлежности авторов, а не самих текстов!) произведений, в финале еще четыре прекрасных «мужских» книги — Андрея Филимонова, Андрея Рубанова, Сергея Белякова и Александра Бреннера. Сегодня вечером мы узнаем, кому из этой «великолепной семерки» повезет.

Трансляцию церемонии можно найти по ссылке.

Ранее по теме:

Фаворитом шорт-листа «Нацбеста» стала Анна Козлова — 14.04.2017

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГИЗМ — это… Что такое СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГИЗМ?

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГИЗМ — плюралистическое направление социологии, принимающее в качестве основной предпосылки исследования и объяснения социальных явлений и процессов действие и взаимодействие общественных, групповых и индивидуальных психических факторов. Сциентистские философии и социология как новая наука об обществе были созданы в процессе и результате преодоления кризиса европейской социальной мысли конца 18 — начала 19 в. Создание основ социологии осуществлялось философами, что предопределяло ее сопряженность с философскими традициями, содержание, форму, направленность развития и судьбу. Родоначальники социологии предложили различные версии организации социологического знания, которые условно можно обозначить как физикалистскую (Конт), биологистскую (Спенсер) и философистскую (Маркс, Энгельс). В процессе формирования общих представлений о существе социологии, ее предмете, методе, целях, задачах, возможностях, статусе и т.д. в структуре социологического знания под влиянием уже имевшихся версий, а также социальной философии, психологии и антропологии, постепенно сложилась обновленческая альтернатива существующим версиям социологии, ориентировавшаяся на социологическое исследование различного рода психических моментов и являвшая собой психологическую версию организации социологического знания. После прохождения латентной фазы развития эта версия сформировалась как социологическое направление, обычно обозначаемое как психологическая школа в социологии, психологизм в социологии, психологические идеи в социологии, психологическая социология, школа психологизма в социологии, психологическое направление в социологии и т.д. Правомерно утверждать, что направление социологии, существенным специфическим признаком которого является наличие атрибутивного комплекса психологических моментов, может быть обозначено как СП. Эволюция СП. характеризуется наличием разнокачественных состояний, которые могут интерпретированы как три основных этапа его развития: создание и становление СП.; утверждение, конституирование и институализация СП.; формирование социологического неопсихологизма. На этапе создания и становления СП. (происходившем преимущественно на региональном уровне усилиями таких мыслителей, как Гумплович, Тард, Лебон, Уорд, Петражицкий, Смолл, Мак-Дугалл и др.) были определены его основные проблемные поля, разработаны понятийно-проблемные комплексы и собственный категориально-понятийный аппарат, созданы и отсепарированы различные теории. Основные разновидности современного СП.: бихевиористская и необихевиористская социология (Дж. Уотсон, Хоманс и др.), фрейдистская социология, индивидуальная и аналитическая психосоциология (Адлер, Юнг), сексуально-экономическая психосоциология (Райх), неофрейдистская социология (Фромм, Хорни и др.), социометрия (Морено), психосоциология человеческих отношений (Мэйо и др.) и пр. — формировались под определяющим воздействием разнообразных ориентаций бихевиористского, фрейдистского и персонологического толка, а также идей влиятельных философий нашего времени (от прагматизма и экзистенциализма до неомарксизма включительно). В последние десятилетия развитие СП. определяется усилением его философских, психологических и антропологических компонентов, оперативной адаптацией пограничных идей и концепций, активным использованием феноменологической и этно-методологической социологии, структурного функционализма, экзистенциального психоанализа, экзистенциального анализа, эгопсихологии, трансакционного анализа, медицинской антропологии, психосоматики, психоистории и др. Сопряженные процессы освоения новых проблемных полей, концептуально-методологические новации, расширение категориально-понятийного аппарата при относительной стабилизации его на основе психоаналитических ориентаций и соответствующего им глоссария позволяют полагать, что в настоящее время идет процесс формирования социологического неопсихологизма (Эриксон, Л. де Моз, Ф. Александер, Ш. Селесник и др.). В ходе формирования социологического неопсихологизма все более определенно проявляется интегральная функция СП., позволяющая интерпретировать его как интегральную отрасль знания и социальной мысли.

Новейший философский словарь. — Минск: Книжный Дом. А. А. Грицанов. 1999.

ПСИХОЛОГИЗМ В РАССКАЗАХ А.П. ЧЕХОВА И КЭТРИН МЭНСФИЛД

Фрагмент работы Введение Содержание Список литературы

Проводится анализ вопроса: как повлиял Чехов на зарубежную литературу в ХХ веке.
Робота защищена в Минске, на филологическом факультете. Оценка «отлично».
Работа не проходила внутреннюю проверку в вузе. В банк данных не внесена. встретить такую же в своем учебном заведении, практически, невозможно.

Психологизм традиционно является важным качеством литературы, и изучению форм и приемов психологизма всегда уделяется особое внимание в работах литературоведов.
С развитием человеческого общества, с обогащением научного опыта формы и приемы авторского психологизма тоже развиваются и совершенствуются. В конце XIX – начале ХХ века проблемы человеческой личности выходят на первый план как в русской литературе, так и в литературе ряда зарубежных стран. Однако пути художественного осмысления индивидуального опыта личности формировались в каждой национальной культуре по-своему, поэтому с научной точки зрения актуально и целесообразно изучать формы и приемы психологизма на материале сравнительного анализа произведений авторов – представителей разных национальных литератур.
Влияние опыта А.П. Че Показать все хова на становление творческих индивидуальностей в зарубежной литературе хорошо известно, однако не все грани этого влияния исследованы достаточно полно. Поэтому актуально сконцентрировать внимание на сравнительном анализе произведений А.П. Чехова и К. Мэнсфилд и показать, как опыт русского писателя повлиял на становление индивидуальной творческой манеры английской писательницы, и особенно – на выработку конкретных форм и приемов психологизма.
История изучения психологизма в литературе восходит к критическим работам Н.Г.Чернышевского [19], который именно с точки зрения зарождения психологизма в русской литературе проанализировал раннее творчество Л.Н.Толстого, назвав толстовский психологизм «диалектикой души».
…………………………. Скрыть

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ПСИХОЛОГИЗМ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ
1.1 Основные исследовательские подходы
к психологизму в литературе
1.2. Формы и приемы психологизма в художественной литературе
Краткие выводы по первой главе……………………………………..

ГЛАВА 2. ПСИХОЛОГИЗМ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А.П.ЧЕХОВА
И КЭТРИН МЭНСФИЛД
2.1. Формы и приемы психологизма в рассказах А.П. Чехова
2.2. Новаторство К. Мэнфилд в области художественного исследования психологии личности
2.3. Общее и различное в путях и способах художественного осмысления психологии человека А.П. Чеховым и К.Мэнфилд
Краткие выводы по второй главе…………………………………….

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ПРИЛОЖЕНИЯ………………………………………………….

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Андреев А.Н. Целостный анализ литературного произведения.. – Минск: НМЦентр, – 1995. – 168 с.
2. Белокурова С.П. Словарь литературоведческих терминов. — СПб, – 2005 г. – 987 c..
3. Бойко М. Внутренний монолог в произведениях Толстого и Достоевского // Л. H. Толстой: Сборник статей о творчестве. – М.: МГУ, – 1959, – 123 с.
4. Бочаров С.Г. Психологическое раскрытие характеров в русской классической литературе и творчество Горького. // Социалистический реализм и классическое наследие. – М., – 1960.
5. Бурцев А. А. Английский рассказ конца 19го начала 20го века : проблемы типологии и поэтики. — Иркутск, 1991. — 284 с..
\\\\\\\\\\\\\\
Всего 48 позиций библиографии

Введение в прагматизм и психологизм

  • 1 См. И. Кант, Logik , Hrsg. Фон Г. Б. Яше, Конисберг, Ф. Николовиус, 8.
  • 2 Кант (1998: 106-7).

1 Согласно парадигматической формуле, предложенной Кантом 1, задача философа состоит в демонстрации того, «как мы должны думать» в противоположность «как мы думаем», то есть логические правила или нормы должны быть отделены от функциональных принципов человеческий разум или из психологических законов. Как известно, в «Предисловии» ко второму изданию Критики чистого разума немецкий философ выступает против «некоторых современных», которые «думали расширить» логику, «интерполируя психологических глав о нашем различные познавательные способности (о воображении, остроумии) или метафизических глав о происхождении познания или различных видов достоверности в соответствии с разнообразием объектов (об идеализме, скептицизме и т. д.), или антропологических главах о наших предубеждениях ( об их причинах или способах устранения). По его мнению, это связано не с «улучшением», а с «деформацией» логики, поэтому такие наблюдения следует отложить в сторону, когда кто-то пытается разобраться с принципами правильного или рационального образа мышления, знания и действия. . Кант объясняет, что психологические, метафизические, антропологические разъяснения выходят за рамки логики, которые «довольно точно определяются тем фактом, что логика — это наука, которая исчерпывающе представляет и строго доказывает только формальные правила всякого мышления (является ли это мышление эмпирическим). или a priori , какое бы происхождение или объект он ни имел, и какие бы случайные или естественные препятствия он ни встречал в нашем сознании).»2 Таким образом, для Канта, а также для всех тех, кто принял его« нормативный »подход к логике,« как мы думаем »выпадает из области логики как ключевого предмета философии, задача которой действительно состоит в том, чтобы понять и определить сами особенности и условия человеческого мышления. Такие авторы, как Фреге и Гуссерль, очевидно, заняли такую ​​позицию, которая контрастировала с так называемым «психологическим» взглядом на процессы познания и мышления.

2 Однако очень трудно четко установить, что означает термин «психологизм», и авторы, которые обычно перечислены под этим ярлыком или причислены к разрядам антипсихологов, часто представляют аспекты, которые противоречат обычным классификациям и даже противоречат с их собственными утверждениями интеллектуальной наследственности. В самом деле, то, что вызывается в игру, — это основная задача, которую господствующая западная философская традиция ставит перед собой с самого начала, а именно прерогативу завоевания доступа к универсальным знаниям и ценностям, которые, в свою очередь, воспринимаются как сам апофеоз рациональности в абстракции от аффективных. -сенсорная сфера человека. Кроме того, классификации во многом зависят от интерпретаций философских текстов, которые принимаются во внимание, то есть от прочтения и понимания их наиболее важных аспектов, а также от теоретических перспектив, которые каждая интерпретация неизбежно несет с собой.В этом свете, например, можно прочесть парадигматический случай запутанной дискуссии о психологии: критика Гегелем Канта, философа, предложившего классическую формулировку различия между психологами и нормативистами, но которого Гегель без колебаний заклеймил психологом.

  • 3 Сфр. В частности, Гегель (1969-71: 300-30).

3 Делая очень сжатое резюме, давайте вспомним, что противоречивый аргумент Гегеля касается кантовской дедукции категорий и ее основных аспектов, то есть различия между интуицией и понятием, или между эмпирической множественностью и синтетическим единством трансцендентальной апперцепции. , а также роль воображения в формулировании суждений.Прежде всего, Гегель упрекает Канта в том, что он сконцентрировался на анализе когнитивных способностей, не будучи в состоянии преодолеть субъективизм, то есть не имея возможности объяснить субъект и объект «zweyseitige» — тождество в различии, — которое первоначально связывает интеллект и мир явлений природы.3 Короче говоря, обвинение в психологизме отождествляется с обвинением в субъективизме, которое Гегель обращается к Канту, стигматизируя, в частности, причинную связь, которую последний установил бы между интеллектом и воображением, так что единство кантовского эго неизбежно будет скомпрометировано из-за важности, приписываемой сфере субъективности.С другой стороны, намерение Гегеля состоит в том, чтобы доказать изначальное единство субъективности и объективности, активности и пассивности, которое, по его мнению, проявляется в сознании; поэтому он берет на себя обязательство предложить отчет о категориальном аппарате, способном уловить его общую принадлежность к мысли и бытию.

  • 4 Сфр. Гегель (1832: т. II, 261). Среди самых последних критических дискуссий по этому поводу см. Ferr (…)

4 Здесь не место обсуждать правильность аргументов, используемых Гегелем, чтобы рекомендовать преодоление «психологизма», который он приписывает кантианской логике. Факт остается фактом: эта полемическая позиция распространяется на весь спектр рассуждений Гегеля; фактически он определяет кантианский трансцендентализм как «психологический идеализм» также в Wissenshaft der Logik .4. В любом случае идентификация психологии и субъективизма, на которых вращается гегелевская критика Канта, по-прежнему остается одним из лейтмотивов дискуссии по этой теме. настоящего Симпозиума.

5 Мы также должны помнить, что термин «субъективизм» имеет разные философские значения — юмовское, картезианско-кантовское, гуссерлианское или фрегевское, — каждое из которых неизбежно связано с пониманием психологизма и его нормативного контрапункта. Действительно, слово «субъективизм» может иметь логико-семантическую ценность, близкую ко всему, что может быть отнесено к сфере частного и случайного, просто индивидуального или даже идиосинкразического; или, скорее, ценность, которая подразумевает признание универсального разделения определенных аспектов человеческого разума.Несмотря на неиссякаемую приверженность как философии, так и психологии к определению этих универсальных черт, вопрос психологизма часто усложняется путаницей между идеей о существовании «ментальных состояний» и идеей о том, что существует или должно быть «исследование ментальных состояний». . » С этой точки зрения можно, например, отстаивать интерпретацию Фреге как парадигматическую в отношении близости антипсихологизма к так называемому логическому платонизму, что действительно вызывает сомнения.

  • 5 Cfr. Хаак 1978 и 1993/2009 гг. Интерпретация Хааксом Фреге как «платонического антипсихолога» (…)

6 О близком родстве между логико-семантическим платонизмом и логической теорией антипсихологической формы говорят несколько интерпретаторов точки зрения Фреге; например, Сьюзен Хаак определяет, что эта форма соединения является источником антипсихологизма Фреге, настаивая на его утверждении, что логика не имеет ничего общего с психическими процессами. Прежде всего, она отвергает позицию Фреге, утверждая, что платоновская структура антипсихологизма подразумевает непризнание «публичной» природы логических правил; она отдает предпочтение «умеренному психологизму», который приписывает логике предписывающую функцию для психических процессов, особенно в той мере, в какой они являются лингвистическими процессами, т. е. утверждает, что логические законы устанавливают отношения между предложениями или предложениями. В рамках этого последнего определения Хаак включает Пирса и Джеймса, хотя и по-разному, и интересно отметить, что она формулирует логико-эпистемологическую теорию, направленную на защиту как причинной роли чувственного опыта, так и оценочного компонента ментальных процессов.5

7 Может быть много других примеров разнообразия способов кодификации психологии и ее союзников, а также ее противников. Фактически, философия прошлого века содержит резкие колебания между решительным осуждением психологизма повсеместно, направленным на феноменологию, а также на определенные важные области аналитической философии, и более поздней тенденцией в философии разума. а в когнитивных науках — натурализовать философские исследования таким образом, чтобы приветствовать перевод существующих философских словарей в психологические.Кроме того, в течение нескольких десятилетий предпринимались масштабные попытки заново разработать особенно плотную и сложную группу теоретико-методологических концептуальных пар, питающих оппозиционный менталитет, формирующий традиционное различие между философией и психологией и, впоследствии, такое же противостояние психологизма и антипсихология или нормативизм. Я имею в виду в основном такие понятия, как «физический» и «психический», «субъективный» и «объективный», «внешний» и «внутренний», «реляционный» и «абсолютный», «динамический» и «структурный», «индивидуальный». и «социальный», «универсальный» и «историко-культурный» и, в конечном счете, «описательный» и «нормативный».”

8 В первом приближении можно сказать, что внимание к измерению языка и в то же время усиление категории социальности сформировали краеугольные камни широкого пересмотра этих ключевых понятий западного философского словаря, пересмотра, который по сути, способствовал трактовке этих концептуальных пар в функциональном, а не дихотомическом смысле. Короче говоря, ставится под сомнение традиционная фундаменталистская позиция, лежащая в основе оппозиционного менталитета, то есть поиск ab-solutum primum , будь то логический или онтологический, на основе которого подтверждается обоснованность нашей эпистемологии и значения.В этом отношении был внесен очень важный вклад с точки зрения Витгенштейна, особенно когда австрийский философ показывает крайнюю сложность проведения четких границ между одним концептом и другим, а также из знаковых областей постнеопозитивистской аналитической философии — от Уилларда Куайна до Уилфрид Селларс и Дональд Дэвидсон, а также видные представители постгуссерлианской феноменологии, такие как Адольф Рейнах, Альфред Шютц и Морис Мерло-Понти.Но не менее интересен вклад прагматических разработок концепции опыта, посредством которого дихотомический менталитет, управляющий западной философской традицией, и, в частности, ее типичная фундаменталистская позиция, подвергаются различным вызовам.

9 С общей точки зрения можно сказать, что, в отличие от современного эмпиризма Локка и Юма, прагматическое понятие опыта состоит из разработки формы эпистемологического холизма, исключающего абсолютный приоритет сенсорных данных над концепциями или их фундаментальная роль в формировании убеждений и, следовательно, также любой окончательный или самодостаточный критерий, определяющий их собственную значимость. Другими словами, согласно классическим прагматикам, необходимо принять взаимосвязанный и динамический взгляд на когнитивные процессы, для чего изоляционистская теория ощущений, происходящая от Юма, на которой вращаются фундаменталистские амбиции традиционного эмпирика, считается несостоятельной. Прагматики вместо этого стремятся выделить несводимое пересечение сенсорного / аффективного поля с интеллектуальным; точнее, они предполагают добродетельной замкнутости между конкретным полем действия, логико-семантической сферой и когнитивной сферой.Из этого следует прагматическое понимание понятия «фундамент», которое имеет тенденцию сочетать эпистемологические и этические критерии истины и объективности с областью действия как социально ощутимая демонстрация функциональной поливалентности концепции опыта — ее функционирования. как инструмент формирования убеждений, а также как конкретный источник их исправления или отрицания.

10 Следует подчеркнуть, что прагматическое понятие «фундамент» не соответствует чистому и простому переворачиванию терминов рационалистических / идеалистических отношений между концептуальной областью и эмпирической областью или, в более общем смысле, между теорией и практикой. Скорее, он используется для того, чтобы придать более значимый смысл обычному утверждению, что идеи или теории влияют на практику, признавая последнюю в качестве основного компонента не только построения знаний, но и осознания своей принципиальной ошибочности. Это типичная позиция как классического, так и современного прагматического мышления, но остается фактом, что, по мнению врагов психологизма, Джеймс, Дьюи и Мид — хотя и не Пирс — ответственны за «психологическую ошибку», состоящую в объединении объективных причин. или необходимые правила логических процессов с субъективными причинами; как следствие, прагматические концепции, разделяющие понимание Дьюи логики как естественной истории мысли, подвергались критике за то, что они вообще упускают из виду саму суть логики.Однако для прагматиков сам дуализм логики и психологии был проблематичным теоретическим построением, которое необходимо было подвергнуть критическому исследованию. В самом деле, сама суть прагматических аргументов, таких как отказ от дихотомии факт / ценность во имя переплетения логики с аффективной, биологической и культурной сферами, может быть истолкована как попытка переосмысления отношений между логикой и психологией. И прагматический «культурный натурализм» можно рассматривать как аналогичную попытку преодолеть разрыв между психологизмом и антипсихологизмом.

11 В текущем выпуске European Journal of Pragmatism and American Philosophy исследуется, каким образом основатели прагматизма, Пирс и Джеймс, могут участвовать в дебатах о психологизме и антипсихологизме. Многие формы антипсихологизма подвергаются исследованию авторами этой книги, что однозначно указывает на многогранную картину психологизма. Если бы весь вопрос можно было упростить, задав вопрос о том, были ли прагматики психологами или антипсихологами, общий результат текущего исследования состоит в том, что проблема не может быть решена посредством простого приписывания или отказа от присвоения этих ярлыков. их.Хотя можно найти разумные аргументы в пользу тезиса о том, что и Пирс, и Джеймс были антипсихологами — совершенно по-разному и с очень разными стилями, — решающим моментом становится то, что они разделяли общую критическую позицию в отношении формулировки вопроса в терминах поверхностных дихотомий. .

12 Серия статей — Тирселина, Санфеликса и Ланфредини — помогает нам исследовать это сложное множество последствий. Клодин Терселин прямо сталкивается с обоими основными обвинениями, которые в основном характеризуют стандартную критическую позицию по отношению к позиции психолога в логике: с одной стороны, психологизм в логике повлечет за собой общий коллапс нормативной области логических правил на эмпирические способы, которыми мы фактически располагаем. думай и рассуждай; и что, с другой стороны, психологическое прочтение логики подразумевало бы ее сведение к простым субъективным условиям мышления.Вторую особенность явно разделяет резкая критика Пирсом интроспекции, рассматриваемой как своего рода непосредственный подход к определенному знанию, а именно как привилегированное понимание, позволяющее избежать якобы повсеместных сомнений относительно нашего опыта внешнего мира согласно картезианской позиции. В статье Терселин подчеркивается явное предпочтение Пирса экстерналистского подхода к типичным психологическим характеристикам, таким как ощущения, эмоции и убеждения — точка зрения, которая получит дальнейшее позитивное и многообещающее развитие в эссе Джованни Маддалены и статье Маттео Сантарелли.

13 Преодоление нормативно-эмпирического разрыва — более сложная проблема в теории знака Пирса, и Терселин решает эту проблему в ее сложности. Прежде всего она указывает на общую неприязнь прагматиков к стандартному дуализму между тем, «как мы думаем» согласно логическим правилам и «как мы на самом деле думаем» в реальных условиях человеческой жизни. Во-вторых, она подчеркивает, что роль логики в семиотике не может быть сведена к формальной логике и математическому исчислению , потому что логика не должна просто применять правила рассуждения; Логика также должна учитывать, что такое рассуждение, его различные формы и как его следует развивать.В-третьих, Терселин поддерживает тезис о том, что Пирс разработал оригинальную концепцию нормативности и отношения между нормами и природой, позволяя ему рассматривать логические законы как выходящие из природы : ее центральный аргумент состоит в том, что, хотя радикальная неопределенность является доминирующим характером эволюции. рост конкретной разумности создает логическое поле, в котором мы должны понимать истину как нормативное свойство. Как она пишет: «[Ж] нормы — это нормы, основанные на выводе, управляющие тем, во что мы можем ожидать от агента, если у него есть определенные убеждения.В этой интерпретации Пирс, кажется, занимает третье, промежуточное положение между стандартным логическим антипсихологизмом а-ля Фреге и психологизмом как редуктивным натурализмом.

14Висенте Санфеликс Видарт фокусирует наше внимание именно на этом вопросе в отношении Джеймса: может ли позиция Джеймса по эпистемологии быть охарактеризована как включающая форму редуктивной натурализации а ля Куайн? Его статья дает ответ посредством новаторской конфронтации между концепцией Джеймса психологии как науки, его теорией познания и Tractatus Logico-Philosophicus Витгенштейна.Его основное предположение состоит в том, что Витгенштейна нельзя ограничивать только критическим читателем Джеймса, и что с философской точки зрения может оказаться плодотворным определение некоторых аспектов как Variety Джеймса, так и Принципов , которые были или могут разделяться самим Витгенштейном. Санфеликс утверждает, что Джеймс не просто сводил эпистемологию к психологии, потому что он твердо осознавал противоречивый статус многих психологических концепций, а также неспособность психологии поставить вопрос о возможности знания в целом.Тем не менее, в интерпретации Санфеликса, подход Джеймса к эпистемологии мог бы также научить раннего Витгенштейна: теорию познания нельзя просто и полностью перевести в логику, распутывающую психологические суждения, потому что такой шаг оставляет за дверью некоторые важные метафизические проблемы. Вот почему Джеймс был достаточно храбрым, чтобы попытаться найти существенный ответ, представленный его генетическим натурализмом. Логические структуры apriori должны быть объяснены как результат естественного отбора: хотя они и являются конечным результатом чисто случайного развития, они были переданы и стали частью врожденного дара человеческого разума, что удивительно открыло дверь для нормативного пространства. рожденный случайно.Даже интерпретация Санфеликсом позиции Джеймса — хотя и в другом стиле — имеет тенденцию укреплять идею прагматиков, предлагающих третий путь между психологизмом и антипсихологизмом; здесь логика и эпистемология, кажется, укоренились в антропологии развития человека, хотя они представляют собой возникновение новой области нормативных отношений, которые не могут быть сведены к предыдущим формам живого взаимодействия с окружающей средой.

15 Предлагая сравнение позиций Гуссерля и Джеймса относительно опыта, Роберта Ланфредини понимает антипсихологизм Джеймса как форму нейтрализации.В ее прочтении Джеймса нейтрализация психологистского подхода к опыту означает в основном отрицание любой формы привилегии сознания, а также любого приоритета познавательной позиции в отношении опыта. Следовательно, чистым результатом работы Джеймса «Очерки радикального эмпиризма» является концепция чистого опыта как безличного и равноудаленного как от объективности, так и от субъективности. Эмпирические черты можно различать на функциональном уровне, но не следует считать, что они онтологически различны: разные виды порядка легитимны, и как базовая асимметрия Гуссерля в пользу ноэтического полюса, так и его в высшей степени когнитивная концепция опыта должны быть отвергнуты в стремлении к пониманию. радикальная мысль об опыте.Тем не менее, Ланфредини утверждает, что нейтрализация Гуссерля и Джеймса недостаточно радикальна, поскольку они разделяют превосходство настоящего по отношению к другим временным измерениям, а также идею опыта, состоящего из отдельных частей, которые необходимо преодолеть.

16 Работы Клаудии Кристалли и Александра Федорова проливают некоторый свет на два конкретных аспекта философии Пирса, сыграв важную роль в формировании его особой позиции в дебатах о психологизме и антипсихологизме.Кристалли в основном поддерживает интерпретацию Пирса как явного антипсихолога в логике с самого его начала, и поэтому ему приходится решать проблему сильного интереса Пирса к сомнениям и вере в период между 1868 и 1885 годами, а именно с широко психологическими концепциями беспокоит все его философское творчество. Чтобы лучше понять те годы, Кристалли исследует сильный интерес Пирса к экспериментальной психологии и ее роль в его философии. Она решительно подчеркивает экспериментально-психологическое предпочтение количественного и логического подхода к психическим феноменам как ключевого элемента в преодолении стандартного интроспективного и качественно ориентированного подхода к психологии.Это превращение психологии в собственно научную дисциплину должно было предоставить Пирсу возможность рассмотреть также практическое измерение логики, которое заключалось бы в проверке научных выводов путем рассмотрения их материальных последствий.

17 Федоров уделяет особое внимание понятию привычки в мысли Пирса как важному элементу в понимании его непсихологистской позиции. Федоров реконструирует происхождение сильного интереса прагматиков к привычкам в теории веры Александра Бейна, которая оказала большое влияние на первых прагматиков.Бэйн переместил концепцию веры из в высшей степени когнитивной интерпретации, согласно которой убеждение должно в основном быть значением, отложенным в уме или ментальном состоянии, в практическую плоскость: вера — это прежде всего склонность к действию. Акцент Пирса на убеждениях как привычках к действию явно развивал идею Бейна, хотя, по словам Федорова, он критиковал психологическую интерпретацию этой концепции. При чтении Пирса идея привычки прагматика не превратилась в чисто психологическую концепцию, потому что Пирс распространил ее из человеческой среды на физический мир, приняв концепцию привычки, касающуюся эволюции всей вселенной.С этой точки зрения космология представляется настоящим противоядием от психологизма.

18 В заключение этого синтетического обзора статьи Маддалены и Сантарелли, кажется, выходят за рамки защиты позиции прагматиков по всему обсуждаемому нами вопросу. Напротив, они отваживаются на более открытый обмен мнениями между философией и психологией, вдохновленные семиотической философией Пирса. Маддалена стремится уменьшить антипсихологическое отношение раннего Пирса к логике, характеризуя его как общую критику неуместного смешения дисциплин, исследующих процесс разума.Это беспокойство не помешало Пирсу отрицать важность широко распространенных психологических особенностей человеческого мышления, таких как чувства, ощущения, убеждения, привычки и сомнения, которые можно переосмыслить в экстерналистских терминах. Более того, Маддалена утверждает, что в те годы, когда Пирс разработал синтетический подход с помощью так называемых экзистенциальных графов, он был более открыт для включения психологических элементов в свой философский подход, чтобы избежать проблематичного различия между феноменологическим уровнем анализа и психологический, принятый в предыдущем периоде.

19 Это предпосылка для сложного сравнения между Пирсом и Юнгом в их соответствующих концепциях сознательного я как возникающего из коллективного бессознательного. В случае Пирса эго теряет свою якобы всемогущую силу как субъект значения; напротив, кажется, что оно является результатом коллективных семиотических процессов, которые в значительной степени предшествуют вмешательству индивидуальных эго. В свою очередь, индивидуальные эго появляются как источники трансформации более крупных коллективных символических процессов, а не как исходные точки знания.В обоих авторах Маддалена видит «самость как результат, который должен быть достигнут в рамках более широкого потока опыта», чья символическая, хотя и безличная, характеристика оказывается решающей в синтетических процессах, порождающих индивидуализированные «я».

20Маттео Сантарелли поддерживает тезис о том, что экстерналистская переинтерпретация Пирсом многих ключевых психологических концепций может оставить больше возможностей для развития психологии внутренних состояний, сфокусированной на коммуникативных и семиотических процессах, в которых они возникают и конфигурируются. Другими словами, критика Пирсом интроспекции как якобы непосредственного схватывания психологических феноменов могла бы представлять шанс для другого подхода к ним — своего рода третьего, недвойственного подхода, избегающего как интернализма, так и бихевиористского элиминативизма, сосредотачиваясь на коллективных семиотических процессах в какие психологические явления будут формироваться.

21 Переосмысление философии Пирса рассматривается как возможность восстановить психологические категории на непсихологическом основании, а именно на основании, которое не является идеей интроспекции как непосредственного понимания интрапсихологических явлений.Первая попытка развития этого амбициозного проекта представлена ​​исследованием Сантарелли психологии привязанности, где социальные отношения и их значение явно выступают в качестве основы, на которой возникают и формируются индивидуальные чувства, убеждения и предрасположенности к действию.

22 Еще раз эта тема является случаем, когда классический прагматизм обнаруживает сложность подхода, расстраивающего стремление к ясным простым и бинарным решениям; дуалистические позиции показывают их несоответствие, и приходится пытаться использовать альтернативные, еще не гарантированные способы исследования.

Психологизм — Энциклопедия Нового Мира

Психологизм — это философская позиция, которая пытается свести различные формы знания, включая концепции и принципы логики и математики, к состояниям ума или явлениям, которые происходят в сознании. Психология рассматривается как фундаментальная дисциплина, которая может объяснить и обосновать знания в философии. Изучение разума было частью философии с древних времен. Современные философы, такие как Декарт, Локк, Юм и Кант, внесли значительный вклад в изучение психики.В девятнадцатом веке психология стала самостоятельной дисциплиной и процветала. Наряду с развитием психологии некоторые приняли психологию как фундаментальную дисциплину, на которой построены все другие формы знания и которые получают свое обоснование. Психологизм — это форма редукционизма, которая пытается свести другие формы знания, включая логику и математику, к психологическим концепциям. В частности, психологизм бросает вызов идее априорного знания принципов и концепций логики и математики.

Фреге подверг резкой критике психологизм на том основании, что принципы логики универсально истинны a priori и поэтому несводимы к психологическим концепциям. Получив критику Фреге, Гуссерль отказался от своей прежней позиции, основанной на психологизме, и стал одним из главных противников психологизма.

Историческая справка

Изучение психики традиционно входило в число предметов философии с древних времен. Современные философы, такие как Декарт, Локк, Юм, Кант и другие, внесли значительный вклад в изучение разума в рамках своих собственных философских рамок.Естественные науки, бывшие естественной философией, постепенно развивались как самостоятельные дисциплины. В конце девятнадцатого века эмпирические исследования психики, такие как экспериментальная психология, стали прочными независимыми дисциплинами. Вильгельм Вундт, Герман Эббингаус, Франц Брентано, Карл Штумпф, Теодор Липпс и другие внесли свой вклад в развитие психологии и философии. В частности, Франц Брентано оказал непосредственное влияние на Гуссерля. Ранние этапы философии Гуссерля были сформулированы на основе идей Брентано.

Принято считать, что термин психологизм впервые был использован гегельянцем Э. Эрдманном, когда он критиковал позицию Фридриха Эдуарда Бенеке в 1866 году. Бенеке и Якоб Фридрих Фрис (1773-1843) дали психологическую интерпретацию кантианской философии. и вобрал идеи эмпиризма, в частности, Локка. Они утверждали, что психология была фундаментальной дисциплиной, на которой построены все философские дисциплины, такие как логика, этика, метафизика и другие.Следовательно, принципы логики и математики сводятся к психологическим явлениям. Гегельянцы критиковали их позицию как поверхностное прочтение Канта.

Бенеке и Фрис отказались от умозрительной метафизики немецкого идеализма и приняли позитивистский подход в философии. Они считали, что самоанализ ментальных феноменов может объяснить философское знание, включая логику.

Критика Фреге

Джон Стюарт Милль в своей книге «Система логики » утверждал, что математические утверждения являются обобщением определенного опыта. Эмпирики утверждали, что математические концепции не существуют независимо и выводятся индуктивно из человеческого опыта. Например, понятие чисел рождается в процессе счета. Философы психологизма придерживались идеи психологического происхождения математических понятий. Фреге в своей книге Grundgesetze der Arithmetik ( Основы арифметики ) жестко критиковал это утверждение, утверждая, что универсальность математики проистекает не из общности умственных переживаний, а из ее логических характеристик.Далее Фреге попытался вывести математические принципы из логики и теории множеств.

Критика Гуссерля

В своей книге «Философия арифметики » (1891) Гуссерль пытался вывести принципы арифметики из психологических явлений. Фреге подверг критике позицию Гуссерля и назвал ее психологизмом. Чтобы ответить на критику Фреге, Гуссерль пересмотрел свою позицию и отказался от своих прежних заявлений. Гуссерль отошел от психологизма и подверг его тщательной критике в своей работе Logical Investigations .

Гуссерль утверждал, что логические принципы являются универсальными, априорными истинами, которые не могут быть сведены к естественным фактам, в то время как психологизм влечет за собой скептицизм и релятивизм, который отрицает возможность любой такой априорной и универсальной истины. Отказ Гуссерля от более раннего психологизма был важен, так как он привел его к идее феноменологии, которая стала одним из основных философских движений двадцатого века.

Гуссерль утверждал, что наука изучает знание, которое считается «фактом».«Действительность научного знания ограничена историческим периодом времени; Другими словами, научные истины действительны только в определенный момент истории. Таким образом, истина в науке лишена необходимости и строгой универсальности. Однако истина в философии, как ее понимал Гуссерль, должна быть обязательно истинной и строго универсальной. Гуссерль утверждал, что истина в философии должна быть, как он ее называл, «аподиктической истиной», отрицание которой немыслимо. Психологизм не сумел осознать это различие между наукой и философией и их особую концепцию истины.Пытаясь свести все знания к психологическим фактам, психологизм подрывает основы истины, развивая при этом релятивизм и скептицизм. С этим убеждением Гуссерль постепенно развивал идею феноменологии.

Современный психологизм

Под влиянием Фреге, Витгенштейна и Г. Э. Мура аналитическая философия развивалась, не впадая в психологизм. Однако в последнее время наблюдается тенденция к тому, что философы-аналитики основывают свою позицию на психологизме благодаря сотрудничеству философии с когнитивными науками, компьютерными науками и физиологией мозга.

Список литературы

  • Каваллин, Йенс и Дж. Каваллин. Содержание и объект: Гуссерль, Твардовский и психологизм . Springer, 2006. ISBN 9780792347347
  • Фреге, Готтлоб и Дж. Л. Остин. Основы арифметики: логико-математическое исследование понятия числа . Northwestern University Press, 1980. ISBN 9780810106055
  • Куш, Мартин. Психологизм (Философские проблемы в науке), Routledge, 1995.ISBN 9780415125543
  • Жакетт, Дейл. Философия, психология и психологизм: критические и исторические чтения о психологическом повороте в философии . Springer, 2003. ISBN 9781402013379
  • Милл, Джон Стюарт. Система логики . University Press of the Pacific, Гонолулу, 2002. ISBN 1410202526

Внешние ссылки

Все ссылки получены 16 июня 2019 г.

Источники общей философии

Кредиты

Энциклопедия Нового Света Писатели и редакторы переписали и завершили статью Википедия в соответствии со стандартами New World Encyclopedia .Эта статья соответствует условиям лицензии Creative Commons CC-by-sa 3.0 (CC-by-sa), которая может использоваться и распространяться с указанием авторства. Кредит предоставляется в соответствии с условиями этой лицензии, которая может ссылаться как на участников Энциклопедии Нового Света, участников, так и на самоотверженных добровольцев Фонда Викимедиа. Чтобы процитировать эту статью, щелкните здесь, чтобы просмотреть список допустимых форматов цитирования. История более ранних публикаций википедистов доступна исследователям здесь:

История этой статьи с момента ее импорта в Энциклопедию Нового Света :

Примечание. Некоторые ограничения могут применяться к использованию отдельных изображений, на которые распространяется отдельная лицензия.

(PDF) Почему философии нужен логический психологизм

разграничения компетенций, т.е. экстра-логическим объяснениям «ошибки» придается

слишком большой вес. Проблема в том, что связь между логическими представлениями и модулем

в мозгу, который вызывает представления, настолько косвенная, что любые и все ответы могут быть

объяснены как ошибки.

Что еще более важно, эти исследователи отвечают на другой вопрос, чем тот, на который я,

, хотел бы ответить.Они пытаются найти биологическое или эволюционное объяснение того, почему

человек занимаются логическим рассуждением, в то время как я озабочен обоснованием использования нами логики

в философии. Возможно, и даже вероятно, что логика имеет корни в нашем мозгу и, возможно,

даже в восприятии, но я сомневаюсь, что это исчерпывает основы логики. Кроме того, и более того,

важно, исследование состояний мозга или эволюционная история «просто так» не может быть принята как

оправдание для определенных правил вывода.Другими словами, тот факт, что конкретное правило вывода

имеет эволюционную основу, не делает работы, необходимой для доказательства такого правила, является хорошим правилом. Это

вполне может быть случаем, что есть эволюционное преимущество принятия определенных форм вывода

. Однако это не сделало бы такие правила правильными в том смысле, в каком должны быть правильными логические правила

,

. Например, у социальных

коммуникативных существ, таких как люди, есть явное эволюционное преимущество в понимании того, что влечет за собой нарушение обещания.Это может помочь людям принять или понять modus tollens, но не оправдывает наше принятие

modus tollens. Если я скажу вам: «Если вы дадите мне доллар, я куплю вам мороженое», вы,

, легко поймете, что если я не куплю вам мороженое, значит, вы не дали мне ни доллара —

а то я соврал. Такие примеры могут объяснить, почему у нас появились такие правила, как modus tollens,

, но они не объясняют абстрактную природу этих правил, т.е.е., почему такие правила действуют или

должны выполняться независимо от содержания. Modus tollens считается правильным даже в ситуациях.

Статья о психологизме в The Free Dictionary

— социологическая методология, характерная для нескольких направлений буржуазной социологии, начиная с Г. Тарда, Л. Уорда, У. Макдугалла и К. Кули. . Психологизм связан с современными школами символического интеракционизма (Дж. Мид и его последователи) и неофрейдизма, а также с феноменологической социологией (Х.Беккера и Э. Гоффмана, например) и этнологической методологии. Все разновидности психологизма пытаются объяснить социальные отношения и структуры с точки зрения психологических данных.

Самые ранние, самые грубые и примитивные формы психологизма подчеркивали важность наследственных факторов и выводили формы социального поведения из предположительно изначальных характеристик человеческой психики, например, сексуальности, агрессивности, аффекта и желания смерти. Психологизм пытался использовать черты личности (или национальный характер) для объяснения социальных явлений, таких как войны, расовые и классовые конфликты.

Позже психологизм развился в сторону отказа от идеи генетической предопределенности человеческого поведения, но продолжал отрицать реальность таких явлений, как общество, социальные системы и организации. По мнению сторонников психологизма, такие концепции метафизичны. Сторонники психологизма ограничиваются анализом непосредственных взаимодействий индивидов и зависят, прежде всего, от таких понятий, как «непосредственно наблюдаемое поведение» и реакции на ситуацию.Методы психологического анализа важны для изучения малых групп, но они не годятся для изучения более широких социальных проблем.

Современная буржуазная социология попыталась преодолеть ограничения принципов и целей психологизма, объединив его с анализом больших социальных систем. Т. Парсонс, А. Этциони, П. Блау и П. Селзник были среди тех, кто экспериментировал с этим подходом, который известен как структурно-функциональный анализ.Однако большинство предпосылок нового подхода являются психологическими.

Марксистская социология, продемонстрировавшая ограниченный характер психологизма, устанавливает реальную взаимосвязь между социальным и психологическим, то есть определение психологического социальным.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Замошкин Ю. А. Пскихологическое направление в современной буржуазной социологии . Москва, 1958.
Замошкин Ю. А. Кризис буржуазного индивидуализма и личность .М., 1966.
Кон И.С. Позитивизм в социологии . Ленинград, 1964.
Парыгин Б.Д. Основы социально-психологической теории . М., 1971.
Богардус Э.С. Развитие общественной мысли , 4-е изд. Нью-Йорк [1960].
Поведенческие науки сегодня . Под редакцией Б. Берельсона. Нью-Йорк, 1964. Мертон Р. Теоретическая социология . Нью-Йорк, 1967.

Большая Советская Энциклопедия, 3-е издание (1970-1979).© 2010 The Gale Group, Inc. Все права защищены.

СУДЬБА АНАЛИЗА, № 4 – Гуссерль, Чистая логика и грехи логического психологизма.

СУДЬБА АНАЛИЗА: аналитическая философия от Фреге до пепла истории

ТАБЛИЦА СОДЕРЖАНИЕ

I. Введение

II. Классическая аналитическая философия

II.1 Что такое классическая аналитическая философия: два основных тезиса

II.2 Чем официально не является классическая аналитическая философия: ее противоречивый антикантианство

II.3 Классическая аналитическая философия, характеризующаяся простыми, тонкими и тонкими способами

II.4 Три вида анализа: декомпозиционный, трансформационный и концептуальный

II.5 Фреге, первый отец-основатель классической аналитической философии

II.6 Проект (трансформационного или редуктивного) анализа Фреге

II.7 Тупик Фреге

II.8 Семантика смысла и референции Фреге, также известная как значение

II.9 Некоторые серьезные проблемы для семантики Фреге

II.10 Гуссерль, Логика и логический психологизм, также известный как LP

II.11 Что такое LP и его три основных греха

II.12 Три основных аргумента Гуссерля против LP

II.13 Просил ли Гуссерль вопрос против LP? Войдите в логоцентрическое затруднение и гуссерлианский выход

II.Мур, Брентано, Гуссерль, суждение, антиидеализм и Meinong’s Мир

III.1 G.E. Мур, второй отец-основатель классической аналитической философии

III.2 Брентано о феноменологии, ментальных феноменах и интенциональности

III.3 Гуссерль о феноменологии и интенциональности

III.4 Мур и природа суждения

III.5 Мур и опровержение идеализма

III.6 Мир Мейнонга

IV. Рассел, Безлимитный Логика, знакомство и описание

IV.1 Рассел за пределами Брентано, Гуссерля, Мура и Мейнонга

IV.2 Рассел и математическая логика против Кант

IV.3 Проект неограниченного логика Рассела

IV.4 Преследуемые логическими фуриями: снова парадокс Рассела

IV.5. Теория смысла Фидо-Фидо Рассела

IV.6 Познание через знакомство и знание через описание

IV.7 Теория описаний Рассела

IV.8 Теория множественных отношений Рассела суждения

IV.9 Расселлианский анализ, ранний витгенштейн и снова импредикативность

IV.10 Рассел и философия логического атомизма

В. Витгенштейн и Tractatus 1: Название и Предложения 1-2,063

V.1 Краткое изложение Tractatus

В.2 Tractatus в контексте

V.3 Базовая структура Tractatus : Простая картина

V.4 Трактарная онтология

V.5 Реконструкция рассуждений Витгенштейна

В.6 Что такое — предметы или вещи?

V.7 Роль логики в трактарной онтологии

V.8 Бесцветные предметы / вещи

V.9 Трактарная онтология, необходимость и непредвиденные обстоятельства

В.10 Некоторые начальные опасения и некоторые возможные встречные шаги Витгенштейна

VI. Витгенштейна и Tractatus 2: Предложения 2,013-5,55

VI.1 Что такое логическое пространство? Что такое реальное пространство?

VI.2 Атомные факты обязательно являются в проявленном или феноменальном пространстве, но объекты или вещи сами по себе обязательно не в проявленном или феноменальном пространстве

VI.3 Логическое пространство существенно более всеобъемлющее, чем проявление или Феноменальный Космос

VI.4 Почему / Кант не может быть нелогичным миром

VI.5 Беспокойство о концепции логики Витгенштейна: Non -Classical Logics

VI.6 Что такое трактатское предложение?

VI.7 Присвоение имен предметам или вещам и изображение атомных фактов

VI.8 Знаки, символы, смысл, истина и суждение

VI.9 Снова предложения

VI.10 Язык и мысль

VII.Витгенштейн и Tractatus 3: предложения 4-5.61

VII.1 Логоцентрическое затруднительное положение, версия 3.0: обоснование дедукции

VII.2 Логическая форма дедукции

VII.3 Логика должна позаботиться о себе

VII.4 тавтологии и противоречия

VII.5 Что такое логика?

VII.6 Логика — априорная сущность языка

VII.7 Логика — априорная сущность мысли

VII.8 Логика — априорная сущность мира

VIII. Витгенштейн и Tractatus 4: Propositions 5.62-7

VIII.1 Трактарный солипсизм и трактарный реализм

VIII.2 Трактарный солипсизм

VIII.3 Трактарианский Реализм

VIII.4. Является ли пункт Tractatus этичным?

VIII.5 Смысл жизни

VIII.6 Три основных беспокойства по поводу Tractatus

VIII.7 Естественные науки и беспокойство о простоте предметов или вещей

VIII.8 Естественные науки и беспокойство о логической независимости атомных фактов

VIII.9 Трактаристский мистицизм и беспокойство о метафилософии

IX. Карнап, Венский кружок, логический эмпиризм и Великий разрыв

IX.1 Карнап до и после Tractatus

IX.2 Карнап, Венский кружок и Устранение метафизики

IX.3 Принцип проверяемости и его судьба

IX.4 Давосская конференция и большой разрыв

Х.Витгенштейн и расследование 1: Предисловие и §§1-27

X.1 От Tractatus к Расследования

X.2 Тезис о том, что смысл использовать

X.3 Карта исследований

Х.4 Критика чистой референции: что сделали строители

XI. Витгенштейн и расследование 2: §§28-242

XI.1 Теория изображений и пороки простоты

XI.2 Аргумент Витгенштейна против теории изображения: рациональная реконструкция

XI.3 Понимание и следование правилам

XI.4 Парадокс следования правилам Витгенштейна: основное обоснование

XI.5 Парадокс следования правилам Витгенштейна: A Рациональная реконструкция

XI.6 Парадокс следования правилам Крипкенштейна: зачем читать Крипке тоже?

XI.7 Парадокс следования правилам Крипкенштейна: A Рациональная реконструкция

XI.8 Как разрешить парадокс: путь Витгенштейна и путь Крипкенштейна

XI.8.1 Витгенштейн и парадокс следования правилам: Рациональная реконструкция

XI.8.2 Крипкенштейн и парадокс следования правилам: Рациональная реконструкция

XII. Витгенштейн и расследование 3: §§242-315

XII.1 Что такое частный язык?

XII.2 Аргумент частного языка: рациональная реконструкция

XII.3 Витгенштейн — бихевиорист? №

XII.4 Витгенштейн о значениях, ощущениях и Человеческое мышление: рациональное Реконструкция

XIII. Витгенштейн и расследование 4: §§316-693 и 174e-232e

XIII.1 Лингвистическая феноменология

XIII.2 Два вида видения

XIII.3 Знакомство со значением слова

XIII.4 Критика логического анализа и логики как грамматики

XIV.Код: Витгенштейн и кантианство

XIV.1 Мировое соответствие 1: Кант, трансцендентальное Идеализм и эмпирический реализм

XIV.2 Мировое соответствие 2: Витгенштейн, Трансцендентальный солипсизм и чистый реализм

XIV.3 Мировое соответствие 3: формам жизни

XIV.4 Критика Самоотверженная философия 1: Критическая метафилософия Канта

XIV.5 Критика самоотчужденной философии 2: Витгенштейновский анализ как критика

XV. От Куайна до Крипке и аналитической метафизики: Приключения аналитико-синтетического различия

XV.1 Две городские легенды постэмпиризма

XV.2 Очень краткая история аналитического и синтетического различия

XV.3 Почему аналитико-синтетическое различие действительно Вопросы

XV.4 Критика аналитико-синтетического Куайна Различие и метакритика

XV.5 Три догмы постквинизма

XVI. Аналитический Философия и пепел истории

XVI.1 Кризис Гуссерля и наш кризис

XVI.2 Почему постклассическая аналитическая философия не произвела никаких Важные идеи последних тридцати пяти Годы?

XVI.3 О Ирада Кимхи «Мышление и бытие , или это конец» Об аналитической философии, какой мы ее знаем (и я чувствую Отлично)

XVI.4 Мыслить внутри и снаружи мухомора: новая бедность философии и ее вторая коперниканская революция

Эта партия содержит разделы II.10 — II.11.

Но вы также можете прочитать или загрузить полную версию книги в формате .pdf ЗДЕСЬ.

II.10 Гуссерль, логика и логический психологизм, также известный как LP

Эдмунд Гуссерль (1859-1938)

Согласно Эдмунду Гуссерлю в его философском блокбастере 1901 года, Пролегомены к чистой логике, , который составляет предварительную рациональную основу — а также всего первого тома — его столь же блокбастера Логические исследования , чистая логика является априорной теоретической , номологическая наука «демонстрации» (LI 1, 57; Hua XVIII, 23).[i]

Для По его словам, демонстрация включает как следствие , так и доказуемость .

Следствие является определяющим свойство всех и только формально верных аргументов, то есть аргументов, которые не могут привести от истинных посылок к ложным выводам.

А Доказуемость, также известная как «полнота», — это свойство логической системы, такое что, для каждой истины логики в этой системе существует, по крайней мере в принципе, строгая пошаговая логически верная процедура, демонстрирующая ее обоснованность по строго универсальным, идеальным и необходимым логическим законам.

В Таким образом, законы чистой логики полностью определяют ее внутреннюю структуру.

Кроме того, эти законы и эти доказательства — все познаваемый априори, с самоочевидной проницательностью (LI 1, 196; Hua XVIII, 185–195).

Так не только чистая логика независима от любой другой теоретической науки, поскольку она не требует никакой другой науки, чтобы обосновывая свое основное понятие демонстрации, он также обеспечивает как эпистемологические, так и семантические основы для любой другой теоретической науки, а также для всех практическая дисциплина или «техника».”

Кому насколько чистая логика является основой всех других теоретических наука, это «теория науки» или Wissenschaftlehre в смысле этого термина Больцано (LI 1, 60; Hua XVIII, 27), «наука, которая имеет дело с идеальной сущностью науки как таковой »(LI 1, 236; Hua XVIII, 244), и таким образом наука о науке .

Логический Психологизм, или для удобства LP, является особенно сильной версией отрицание того, что чистая логика является независимой и абсолютно фундаментальной наукой.

LP была широко распространенной точкой зрения во второй половине – века 19, которая выросла из неокантианской и неогегелевской традиций, и она также тесно связана с истоками эмпирической психологии как автономной дисциплины. ii]

Аргументы

Гуссерля против LP в главах 1-8 Прологемены , часто называемые просто аргументами Гуссерля «Опровержение» LP, являются одним из самых известных и влиятельных важные комплекты в 20, -м, -м веке философия, сопоставимая в этих респект В.В.О. Знаменитая атака Куайна на аналитическое и синтетическое различие в «Двух догмах» эмпиризма ». почти ровно через пятьдесят лет после Пролегомена .

В этой связи, безусловно, не является исторической или философской случайностью, что первоначальное рабочее название другого известного и тесно связанного с ним эссе Куайна того же периода было «Натурализация эпистемологии: или аргументы в пользу психологизма». [iii]

К 1950-м годам психологизм серьезное возвращение в эпистемология , если бы не в философия логики.

Но радикально в отличие от основополагающих эссе Куайна, [iv] которые все еще широко читаются, изучаются и преподаются на современных англо-американских и европейских факультетах философии, ориентированных на аналитическую философию, «Пролегомены » Гуссерля в настоящее время редко читаются или учился, а еще реже учил.

Насколько поскольку спор между ЛП и антипсихологизмом все еще остается проблемой, более того, это логико-философских сочинений Фреге что философы-аналитики считают основополагающими текстами по антипсихологизму.

Очевидно, что концепция чистой логики Гуссерля во многом совпадает с концепцией чистой логики Фреге в его Begriffsschrift 1879 года и других рукописях, над которыми он работал в 1880-х и 90-х годах, [v] даже с учетом различий в формальных детали их логических теорий.

Также очевидно, что критика Гуссерля LP во многом похожа на критику Фреге LP в его 1884 г. Основы арифметики и Форвард его 1893 г. Основные законы арифметики , и что существует прямой, важный и влиятельный взаимосвязь между разрушительным обзором Фреге 1894 года «Философии арифметики » Гуссерля [vi] и длительной и страстной защитой Гуссерля своей концепции чистой логики против LP.

Действительно, все это явно признается Гуссерль во второй половине непреднамеренно ироничной сноски похоронен почти точно в середине Пролегоменов (LI 1, 179, n. **; HUA XVIII, 169, n. **).

Но какова бы ни была точная природа влияния Фреге на самого Гуссерля и каков бы ни был современный статус антипсихологистских работ Фреге, аргументы Гуссерля против LP в главах 3-8 Пролегоменов независимо друг от друга философски интересны; и на самом деле они оказали гораздо большее интеллектуальное и профессиональное влияние на развитие немецкой и европейской философии в первой половине -х годов века, чем аргументы Фреге.[vii]

Кроме того, и, возможно, самое главное, как мы увидим в подразделе II.13 ниже, одна из самых глубоких проблем философии логики возникает непосредственно из аргументов Гуссерля против LP.

Ответ Гуссерля, состоящий из двух частей к этой глубокой проблеме предлагает убедительные аргументы, которые современные философы логики и философские логики должны обратить на это пристальное внимание.

II.11 Какой LP есть, и его Три кардинальных греха

Согласно Гуссерлю, LP — это тезис о том, что

Существенные теоретические основы логики лежат в психологии, к области которой принадлежат те положения — с точки зрения их теоретического содержания, — которые придают логике ее специфический характер ( Gepräge ). (LI 1, 90; HUA XVIII, 63)

Таким образом, LP — это тезис о том, что логика сводится к эмпирической психологии [viii] в сильном, двойственном (т.е. объяснительном и онтологическом) смысле, что

(i) полное знание эмпирические, естественные факты и причинные законы, с которыми имеет дело эмпирическая психология, дали бы полных априорных знаний о существовании и специфическом характере логики и

(ii) эмпирические, естественные факты и каузальные законы, которыми занимается эмпирическая психология , строго определяют существование и специфический характер логики.

Или другими словами, согласно LP, логика ничего сверх эмпирической психологии.

Это не влечет за собой, что эмпирические психологи-логики сами по себе логики, но вместо этого только то, что логики знают о логика, в принципе может быть известна эмпирическим психологам целиком и полностью в силу того, что они знают все эмпирические, естественные факты и причинные законы которые имеют отношение к логическому мышлению.

Презентация LP Гуссерля проходит путем длительного и иногда повторяющееся критическое изложение взглядов ведущих последних и экспоненты LP, в том числе Mill, Bain, Spencer, Вундт, Зигварт, Эрдманн, Ланге, Липпс, Мах и Авенариус.

As против «психологов» Гуссерль открыто присоединяется к Лейбницу, Кант, Гербарт, Больцано, Лотце и (несколько более скрытно, как я отмечал выше) Фреге.

В в решающем случае Канта, однако, есть некоторые очевидные двусмысленность, когда в сноске Гуссерль утверждает, что «даже трансцендентальная психология также психология »(ЛИ 1, 122, № 1; HUA XVIII, 102, № 3).

Эту очевидную двусмысленность со стороны Гуссерля, возможно, можно объяснить, проведя различие между теорией логики Канта , которая является явно и сильно антипсихологистской [ix], и некоторыми неокантианскими теориями логики , которые, возможно, являются психологический.

Если это правильно, тогда Гуссерль на самом деле не двусмысленно; вместо этого он приписывая психологизм простым последователям Канта, известным как «эпигоны», но а не самому Канту, который, наоборот, исторически и риторически в соответствии с собственным антипсихологизмом Гуссерля.

Довольно Однако помимо исторического и риторического транспортного средства критики Гуссерля LP, его основное содержание и структура включают, первые , попарную контрастную характеристику концепции LP логика вопреки собственной концепции чистой логики Гуссерля, а затем секунда , набор критических аргументов, показывающих, как LP либо терпит неудачу из-за внешних рациональных стандартов или внутренне себя опровергает.

Попарное противопоставление логики согласно LP и чистой логики согласно Гуссерлю можно резюмировать следующим образом.

Логика согласно LP:

(i) контингент

(ii) на основании данных

(iii) на основе эмпирических фактов

(iv) конкретно реальный

(v) регулируется законом о причинно-следственной связи

(vi) условно

(vii) на основе убеждений

(viii) на основе релятивизированной субъективной истины, известной из чувственного опыта

(ix) апостериорный

(x) эмпирический

(xi) нормативно-правовая

Чистая логика по Гуссерлю:

(i *) необходимо

(ii *) на основе реальных универсалов

(iii *) на основе неэмпирических сущностей

(iv *) абстрактно идеальный

(v *) регулируется строго универсальными законами

(vi *) безусловный

(vii *) основанный на истине

(viii *), основанный на абсолютной объективной истине, известной благодаря самоочевидной интуиции

(ix *) априори

(x *) неэмпирический

(xi *) категорически нормативное

Следует особо отметить, что все элементы в первом списке отличаются от соответствующих элементов во втором списке не степенью , а скорее степенью .

В каждой паре некоторые дополнительные неприродные или идеальные свойства были добавлены Гуссерлем к отмеченному звездочкой элементу этой пары во втором списке, чтобы отличить его по сути от соответствующего неотмеченного элемента в первом списке.

г. дополнительные свойства, приписываемые Гуссерлем чистая логика «неестественна» или «идеальный» в двух смыслах.

Ель т, лишних свойств не требуется. найдено в физическом, пространственно-временном мире.

Второй , ни один из Дополнительные свойства можно узнать экспериментальными методами.

Так согласно Гуссерлю, чистая логика однозначно характеризуется в терминах множества особых неприродных или идеальных видов, к которым LP не имеет онтологического доступа (поскольку LP имеет доступ только к физическому, пространственно-временному миру) или объяснительный доступ (поскольку LP имеет доступ только к концепциям и убеждениям, которые генерируется экспериментальными методами).

Это каталог резко противоположных концепций логики затем стратегически использованные Гуссерлем в его трех основных обвинениях против LP — так сказать, три «главных греха» LP.

Husserl ‘ Первые базовые сборы против LP составляют этот LP привержен тому, что я назову Modal Редукционизм по поводу Logic или MRL, который говорит о логических законах и логических истинах. объяснимо сводятся к просто причинным законам и просто случайны, вероятностные истины:

Задача психологии — исследовать законы, управляющие реальными связями ментальных событий друг с другом, а также с соответствующими ментальными диспозициями и соответствующими событиями в телесном организме….Такие связи причинны. Задача логики совсем иная. Он исследует не причинные источники или последствия интеллектуальной деятельности, а их истинное содержание. (LI 1, 93-94; HUA XVIII, 67)

Законы мысли, как причинные законы, управляющие актами знания в их мысленном переплетении, могут быть сформулированы только в форме вероятностей. (LI 1, 101; HUA XVIII, 76)

Логический законов по Гуссерлю — это необходимых правил, а логическая истина согласно Гуссерля необходимо правда.

Вкл. классический лейбницевский взгляд, правило или предложение логически необходимо тогда и только тогда, когда это верно во всех «возможных мирах», то есть во всех совокупных «Смешанные» или по существу взаимно согласованные вещества, если это возможность совмещения полностью предусмотрена Богом.

Иногда этот лейбницевский, или теоцентрический, тип логической необходимости также называют метафизической необходимостью. необходимость .

Автор напротив, согласно кантианскому мнению, правило или предложение логически необходимо тогда и только тогда, когда оно «строго универсальное», а также «аналитическое», это:

(i) это правда в полном классе человечески мыслимые варианты в реально пережитом мире,

(ii) не существует возможного варианта в реальном мире, который является допустимым контрпримером, и

(iii) его отрицание влечет за собой противоречие.[x]

Иногда этот кантианский, или антропоцентрический, тип логической необходимости также называется концептуальной необходимостью . необходимость .

В противном случае поставить сейчас, и независимо от того, истолковывается ли необходимость как метафизическая необходимость (лейбницевская или теоцентрическая логическая необходимость) или как концептуальная необходимость (кантовская или антропоцентрическая логическая необходимость), логические законы и логические истины, если необходимо, всегда равны абсолютно или неограниченно правда.

Автор резкий контраст, просто причинные законы и просто вероятностные законы по своей сути ограничено — пользователем грубые факты о реальном мире.

As Юм указал, что нет абсолютной гарантии, что любой причинный закон, независимо от того, как в целом это в реальном мире чувственных переживаний всегда удерживает .

А просто вероятности, независимо от того, насколько они вероятны, всегда меньше 1.

Итак, первое основное обвинение Гуссерля против LP или MRL, говорит, что, объяснительно сводя логические законы и логические истины к простому каузальные законы и просто случайные, вероятностные истины, LP радикально ограничивает область чистой логической истины.

Husserl ‘ секунд базовый заряд против LP составляет этот LP привержен тому, что я назову эпистемическим эмпиризмом о логике или EEL, который говорит, что логическое знание объяснимо сводится к просто апостериорному знанию:

[Согласно LP] никакие законы природы не могут быть известны ни априори, ни установлены с помощью чистой интуиции. Единственный способ установить и оправдать естественный закон — это индукция из единичных фактов опыта. (LI 1, 99; HUA XVIII, 73)

На этом основании [LP] ни одно утверждение не может быть определенно правильным, поскольку вероятности, взятые в качестве стандарта всей достоверности, должны оставлять чисто вероятностный отпечаток на всех знаниях. (LI 1, 101; HUA XVIII, 76)

Логический знание по Гуссерлю составляет априорных знаний , а также определенных знаний .

А априорное знание, в свою очередь, — это убеждение, достаточно обоснованное доказательствами. который не определяется всеми наборами и видами чувственного опыта, возможно, также включая доказательства, которые включают нет никакого сенсорного опыта и рационально «чиста».”

Определенное знание — это несомненное убеждение , то есть убеждение, которое не открыто для опровержение фактическими или возможными контрпримерами, и, в частности, его нельзя опровергнуть сенсорным опытом или фактическая статистика.

Так Второе основное обвинение Гуссерля против LP, или EEL, утверждает, что LP радикально недооценивает эпистемологическую силу чистого логическое знание.

Husserl ‘ третий базовый сбор против LP составляет что он привержен тому, что я назову скептическим Релятивизм о Logic , или SRL, который утверждает, что законы логики, логики необходимая истина и логическое знание объяснительно сводятся к индивидуальные убеждения (индивидуальный релятивизм) или видоспецифические убеждения (специфический релятивизм):

Чтобы критиковать психологизм, мы должны… обсудить концепцию субъективизма или релятивизма, , которая также является частью вышеупомянутой [скептической] теории.Одна из его первоначальных форм заключена в протагорейской формуле: «человек есть мера всех вещей» при условии, что последняя интерпретируется как высказывание «Индивидуальный человек есть мера всей истины». Для каждого человека то, что ему кажется истиной, истинно, одно для одного и противоположное для другого, если он так видит. Поэтому мы можем выбрать формулу «Всякая истина (и знание) относительна» — по отношению к субъекту случайного суждения. Если, однако, вместо такого субъекта мы сделаем стержнем наших отношений некие случайные видов осуждающих существ, мы достигнем новой формы релятивизма.Таким образом, человек, как , такой , является мерой всей истины. Каждое суждение, корни которого следует искать в специфических для человека, в конститутивных законах человека как вида — это истинное суждение для нас, человеческих существ. В той мере, в какой такие суждения принадлежат к форме общей человеческой субъективности, термин «субъективизм» здесь также уместен (в разговоре о субъекте как о высшем источнике знания и т. Д.). Лучше всего использовать термин «релятивизм» и отличать индивидов l от специфических релятивизма.Ограничение последнего человеческим видом штампует это как антропологизм. (LI 1, 138; HUA XVIII, 122)

Релятивизм — или точнее, когнитивный релятивизм, который касается теоретического убеждений и истины, в отличие от морального релятивизма , который касается этических убеждений и принципы поведения — говорит, что истина определяется верой или мнение.

В В свою очередь, существует два различных типа когнитивного релятивизма.

Вкл. с одной стороны, индивидуального когнитивного релятивизма говорит, что истина определяется индивидуальными убеждениями или мнениями (= субъективная правда).

А с другой стороны, специфический когнитивный релятивизм или антропологизм говорит эта истина определяется убеждениями или мнениями, которые либо являются результатом человеческое согласие (= истина по взаимному соглашению или истина по общему соглашению) или от природы биологически определены во всех людях (= истина инстинкта).

Согласно для Гуссерля логическая истина — это объективная истина, следовательно, независимая от разума истина, следовательно истина, которая по своей природе не поддается определению каким-либо чисто субъективным, договорные, общепринятые или биологические факты.

Итак, третье основное обвинение Гуссерля против LP, или SRL, гласит, что LP подразумевает ошибочную и в конечном итоге скептическую теорию определения истины.

ПРИМЕЧАНИЯ

[i] Для удобства я буду использовать внутренние цитаты из книги Гуссерля Logical Investigations . Они будут включать аббревиатуру названия на английском языке, номера тома и номера страницы, за которыми следует аббревиатура названия на немецком языке, соответствующего номера тома и соответствующего номера страницы.Использовано английское издание: E. Husserl, Logical Investigations , trans. J.N. Финдли, 2 тт. (Лондон: Рутледж и Кеган Пол, 1970) = LI. Я обычно слежу за английским переводом, но иногда меняю его, когда это необходимо.

[ii] См., Например, M. Kusch, M. Psychologism (Лондон: Routledge & Kegan Paul, 1995).

[iii] Куш, Психологизм , с. 11.

[iv] W.V.O. Куайн, «Две догмы эмпиризма», в У.В.О. Куайн, С логической точки зрения , (2-е изд., Нью-Йорк: Харпер и Роу, 1961), стр. 20–46; W.V.O. Куайн, «Эпистемология натурализованная», в W.V.O. Куайн, Онтологическая теория относительности , Нью-Йорк: Columbia Univ. Press, 1969), стр. 69-90; W.V.O. Куайн, «Истина по условию», в W.V.O. Куайн, Пути к парадоксу , 2-е изд., Кембридж, Массачусетс, Массачусетс, США: MIT Press, 1976), стр. 77-106; и W.V.O. Куайн, «Карнап и логическая истина», в Quine, The Ways of Paradox , pp. 107-132.

[v] См., Например, G. Frege, «Logic [1897]», in G. Frege, Posthumous Writings , trans. P. Long et al. (Чикаго, Иллинойс: Univ. Of Chicago Press, 1979, стр. 127-151.

[vi] Г. Фреге, «Обзор Э. Г. Гуссерля, Philosophie der Arithmetik I», в Г. Фреге, Сборник статей по математике, логике и философии , пер. M. Black et al. (Оксфорд: Блэквелл, 1984), стр. 195-209.

[vii] См., Например, Kusch, Psychologism , chs. 1, 3, 4.

[viii] См., Например, R. Hanna, Rationality and Logic (Cambridge, MA: MIT Press, 2006), гл. 1, также доступен онлайн в предварительном просмотре, ЗДЕСЬ .

[ix] R. Hanna, Kant and the Foundations of Analytic Philosophy (Oxford: Clarendon / Oxford Univ. Press, 2001), стр. 71-76, также доступно онлайн в предварительном просмотре, ЗДЕСЬ .

[x] Ханна, Кант и основы аналитической философии , гл. 3 и 5.

Against Professional Philosophy — это подпроект онлайн-мегапроекта Philosophy Without Borders , который базируется на Patreon здесь .

Пожалуйста, подумайте о том, чтобы стать покровителем!

Связанные

Французское изобретение «психологизма» в 1828 году

1 В настоящее время наблюдается возрождение интереса к вопросу о психологизме как с исторической, так и с концептуальной точки зрения. Об этом свидетельствуют несколько публикаций: книга Мартина Куша « Психологизм » [1], в которой рассказывается об истории «ссоры из-за психологизма», затеянной профессорами немецких университетов примерно в 1900 году; другой — Паскаль Энгель, Philosophie et Psyologie [2], цель которого — реабилитировать «разумный психологизм»; и специальный выпуск журнала Revue Philosophique за 1997 год, посвященный «вопросу психологизма.[3] Все эти работы, очевидно, относятся к полемике о психологизме, которая произошла, когда Готлоб Фреге, а затем Эдмунд Гуссерль протестовали против вторжения логики, математики и даже философии со стороны психологии. В 1913 году 107 немецких, австрийских и швейцарских профессоров подписали петицию с требованием, чтобы люди, работающие в экспериментальной психологии, больше не открывали кафедры философии. Вильгельм Вундт ответил на петицию в том же году в своей брошюре под названием « Психология в борьбе за само существование .[4] Как было недавно показано [5], этот спор связан с предшествующей враждебностью со стороны защитников «чистой философии» по отношению к психологии, которая явно стремилась подражать естественным наукам. В этом контексте слово Psychologismus появилось в немецком языке примерно в 1870 году, когда Иоганн Эдуард Эрдманн использовал его для обозначения эмпирической психологии Фридриха Э. Бенеке. [6]

2 Согласно большинству словарей, слово «психологизм» должно появиться во французском языке в связи с этим немецким спором на рубеже веков.Словарь Lalande [7] и словарь Larousse [8], основанный на этимологии, датируют появление слова 1906 годом (в словаре Wartburg [9] указано, что оно появилось в 1907 году). Это слово должно было появиться в статье логика Луи Кутюра в 1906 году, в которой читатели предостерегали от угрозы «психологизма»; в статье говорилось, что психологизм представляет угрозу как для логики, так и для философии из-за «претензии психологии впитывать философию или, по крайней мере, выступать в качестве ее основы.[10] У нас сложилось впечатление, основанное на определенном уровне знания французской философии и психологии девятнадцатого века, что это слово действительно использовалось во французском языке до этого. Это было подтверждено Trésor de la langue française [11], в котором первое использование этого термина на французском языке датировано 1840 годом. Фактически, мы смогли найти ряд еще более ранних употреблений этого термина, относящихся к по крайней мере, 1828 год. Это исправление не кажется нам простой лексикографической деталью.Это позволяет нам понять значение вопроса о психологизме в той мере, в какой эта дискуссия развивалась во Франции в 1830-х и 1840-х годах, представляя собой «первую ссору из-за психологизма», которую нельзя свести к простой научной полемике. .

3 В качестве начала этой ранней споры по поводу психологизма имеет смысл выбрать дату 1826 года. В том же году появились две основополагающие работы французской психологии: длинное предисловие Теодора Жуффруа, открывающее книгу Дугальда Стюарта « Esquisses dephilphie morale » [12], и философских фрагментов Виктора Кузена.[13] Джоффруа, ученик Кузена, написал своего рода манифест от имени психологии как независимой науки, в то время как Кузен писал об интересе «психологического метода» как основы его философского эклектизма.

4 В обоих случаях использование термина «психология» было реакцией на господствовавшее в то время использование термина «идеология» для обозначения науки о мышлении. Жуффруа объясняет это очень ясно:

5

Наука о фактах сознания, отличных от физиологии своим инструментом и своим объектом, должна носить имя, которое выражает и обозначает это различие.Термин идеология имеет слишком узкое понимание; это относится только к частичной науке о внутренних фактах. Термин психология , который широко используется, кажется нам предпочтительным, потому что он относится к фактам, которыми занимается эта наука, с точки зрения их наиболее выдающейся характеристики, которая должна быть приписана душе; и поскольку принцип этих явлений еще не определен, на данном этапе не имеет большого значения, используем ли мы слово душа или что-то еще для обозначения этого принципа; слово не предопределяет какой-либо ответ, который может быть дан на вопрос; даже не в отношении общественного мнения, которое знает, что есть вопрос относительно этих вещей.[14]

6 Мы должны заметить, что сами идеологи двадцатью годами ранее сознательно выбрали термин «идеология» вместо термина «психология». Антуан Дестют де Трейси сказал об этом так:

7

Наука о мышлении еще не имеет названия. Мы могли бы дать ему название психология . Кондильяк, похоже, был готов к этому. Но это слово, этимологически означающее наука о душе , по-видимому, предполагает знание о нашем существе, которое мы не можем льстить себе тем, чем обладаем; Используя термин «психология», мы также указываем на то, что мы заняты неопределенным видом исследования первопричин, в то время как цель всей вашей работы состоит в том, чтобы получить знания о последствиях и их практических последствиях.Поэтому я бы предпочел, чтобы мы использовали термин «идеология» для обозначения науки об идеях ». [15]

8 По словам Доминика-Жозефа Гара, выбор термина «психология» был «отнюдь не удачным», потому что «по этимологии он относится скорее к идее души, чем к идее операций. человеческого разума ». [16] Итак, уже ведутся серьезные споры относительно термина «психология».

9 Жуффруа появляется как ученик Кузена, который первым понял «необходимость применения экспериментального метода к науке о внутренних фактах».[17] Подобно Кузену, Жуфруа берет за образец позитивные науки и часто цитирует Франсуа Мажанди: психология должна использовать наблюдение и эксперимент, как «физиолог» использует «свой микроскоп и свой скальпель». [18] Нет разницы между «внутренним наблюдением, которое также называется сознанием или внутренним чувством» [19] и внешним наблюдением. Оба допускают установление законов: «Все, что было предпринято и завершено в отношении разумных фактов, также может быть выполнено таким же надежным и не менее научным способом с использованием фактов другой природы.«Это вопрос признания законов внутренних фактов; «Как только эти законы будут признаны, [мы сможем] сделать вводные замечания по всем другим связанным вопросам». [20] В каком-то смысле внутреннее наблюдение проще и надежнее: эксперименты в психологии «гораздо легче проводить и допускают гораздо более высокую степень точности их результатов», чем эксперименты в естественных науках, до такой степени, что каждый человек представляет собой весь вид. [21] Определенные условия необходимы для обеспечения высококачественного «внутреннего наблюдения»: «Таким образом, тишина, которая позволяет нашим ушам отдыхать, и темнота, которая освобождает нас от визуального восприятия, и уединение, которое отделяет нас от движения и интересы социальной жизни естественным образом возвращают нас к ощущению того, что происходит внутри нас.[22] Согласно Джоффруа, эта психология не может быть сведена к физиологии, как того желал Мажанди, но она также не может и дальше предлагать свое мнение по метафизическим вопросам.

10 Кузен, с другой стороны, в своем предисловии к своему собственному Фрагментам философии 1826 года без колебаний соединяет психологию и метафизику. Для него «новую философию», которую он намеревается установить, можно охарактеризовать как «все более строгое применение психологического метода». [23] Таким образом, психология должна вести нас к философии, на что Кузен ссылается в формуле, которая многократно повторялась в то время: «Психология — это состояние и как бы фойе, ведущее к философии.[24] Фактически, психология позволяет ему основать теорию «безличного разума», а также «теорию свободной деятельности или самости». Согласно этой теории, разум и свободную волю можно непосредственно наблюдать через направленное внутрь наблюдение. Кузен подчеркивает, что со дня прохождения курсов в École normale в 1817 и 1818 годах он преподавал рациональную психологию, логику и онтологию именно в таком порядке. Важность психологии как введения в философию станет ясно из знаменитой «новой программы» философии 1832 года, составленной Кузеном, которая окажет долгосрочное влияние на преподавание философии в средних школах.Влиятельный характер этой программы был оценен Джоффруа в отказе ко второму изданию (1833 г.) книги Стюарта Esquisses :

.

11

Со времени публикации первого издания этой книги в преподавании философии произошли заметные изменения. Программы всех Курсов философии, которые предлагаются во Франции и зарегистрированы в Университете, свидетельствуют о том, что почти повсеместно ведущий метод преподавания изменился с догматического на психологический, и что большинство преподавателей встали на путь наблюдение за человеческой природой, единственное, что может привести к познанию законов, которые ею управляют, и через такое знание к научному решению великих вопросов, которые философия преследовала, хотя и напрасно, с самого начала.[25]

12 Первые критические замечания в адрес этих попыток основать психологию описанным выше способом можно датировать 1828 годом, в частности, к книге врача Франсуа-Жозефа-Виктора Бруссе. Эта книга, De l’irritation et de la folie , [26] — яростная полемика (и самая известная публикация Бруссе), посвященная критике «психологов» и «канто-платоников», таких как Джуффруа и Кузена, которых он обвинялся в желании завладеть медицинской наукой и в импорте немецкой метафизики во Францию.Бруссе полагал, что необходимо «спасти молодежь Франции» и «защитить медицинскую практику от зла, от которого она пострадает от вторжения философской секты». [27] Медицина призвана защищать свою автономию: она «не должна становиться подполем метафизики», и «никто, кроме физиологов и врачей, не должен определять, как обстоят дела в отношении причинности инстинктивных и интеллектуальных факторов. явления ». [28] Только врачи знают, как «связать явления интеллекта с действием нервной ткани».”[29]

13 Для того, чтобы обосновать эту защиту, Брюссе до насмешек прибегает к методу внутреннего наблюдения, используемому психологами:

14

Они говорят, что необходимо прислушиваться к языку сознания, и для этого нам нужно успокоиться, поместить себя в тихое и темное место, чтобы ни одно из наших чувств отвлекать нас; мы должны абстрагироваться от всех тел природы — словом, прислушиваться к своим мыслям.Они со всей серьезностью подтверждают, что как только человек привыкает к такой задумчивости, перед ним открывается несоизмеримая перспектива, новый мир, населенный беспорядком фактов, каждая из которых весьма достойна восхищения, и все они взаимосвязаны посредством естественных отношений, законы которых могут быть схваченным. [30]

15 Бруссе отмечает, что если психологи действительно хотят развить свою способность к внутреннему наблюдению, «они могут увеличить его богатство, как это делают жители Востока, приняв дозу опиума, смешанного с ароматическими веществами.Они обнаружат, что, как и Мухаммед, связаны со всем самым необычным на небесах ». [31] Он также утверждает (и эта критика будет снова поддержана Теодюлем Рибо и многими другими), что этот метод, даже если бы он действительно существовал, имел бы очень ограниченную ценность, потому что его могли использовать только «взрослые мужчины, полностью зрелым, здоровым и привыкшим тренировать чувства ». [32]

16 В 1828 году Огюст Конт написал обзор, в котором хвалил книгу Бруссе.В статье «Examen du Traité de Broussais sur l’irritation et la folie», воспроизведенной в его System of Positive Polity [33], Конт одобряет тот факт, что Брюссе осмелился напасть на нескольких, из которых

17

[…] в течение десяти лет пытались внедрить немецкую метафизику во Франции и создать под названием психология фальшивую науку, которая, как предполагается, полностью независима от физиологии и даже выше той дисциплины, к которой могла бы принадлежать одна изучение явлений, которые особенно называются моральными.[34]

18 Он поздравил Бруссе с выявлением «пустоты и бессмысленности психологии». [35] Конт принял аргумент Бруссе, согласно которому внутреннее наблюдение в психологии будет ограничиваться здравомыслящими и здоровыми взрослыми, что невозможно для животных, детей или душевнобольных. Конт предпочел бы, чтобы Бруссе развил аргумент о логической невозможности интроспекции: «Очевидно, что кто-то не может наблюдать себя в ходе своих собственных интеллектуальных действий, потому что наблюдаемый орган и наблюдающий орган являются в данном случае идентично, и поэтому возникает вопрос, кто делает наблюдение? » [36] В своем обзоре книги Бруссе Конт стал первым, кто употребил термин «психологизм».В письме, написанном 9 декабря 1828 года, он отправил своему другу Гюставу д’Эйхталю свой обзор «новой работы Бруссе, которая убивает здесь психологизм». [37] Конт возобновил и развил свои аргументы против психологизма в первом и сорок пятом уроках Cours de Philosophie Positive . По словам Конта, первое из четырех «главных преимуществ» позитивной философии состоит в том, что она позволяет нам показать несостоятельность «так называемого психологического метода», демонстрируя логические законы человеческого разума, такие как они проявляются в науки.[38] Психологии нет места в классификации наук; он должен быть заменен изучением органа мышления, а именно мозга, и изучением продуктов человеческого разума, имея в виду, с одной стороны, френологию, а с другой стороны, философию наук или социологию, чтобы насколько социология является дисциплиной, завершающей и завершающей цикл наук.

19 Можно показать, что критика психологии Контом отсылает нас не только к Брюссе.[39] Он существовал у Конта до этого, потому что еще в 1819 году в письме своему другу Пьеру Вала он объяснил, что «нельзя разделить свой ум, то есть свой мозг, на две части, одна из которых действует. , в то время как другой наблюдает за его действиями, чтобы увидеть, как он это делает ». [40] Целью здесь была не психология, которая еще не существовала как таковая, а скорее идеология: «В результате предполагаемые наблюдения человеческого разума, рассматриваемые в себе и априори, являются чистыми иллюзиями; и поэтому все, что мы называем логикой, метафизикой или идеологией, является химерой и мечтой, если это не настоящий абсурд.[41] Здесь также решение состоит в том, чтобы заменить изучение человеческого разума изучением его производных: «Таким образом, нельзя вообще изучать человеческий разум a priori , в его основной природе, или предписывать правила для его операции; мы можем сделать это a posteriori только на основе результатов или наблюдений за фактами, а это — науки ». [42]

20 Казалось бы, Конт черпал вдохновение здесь прежде всего у контрреволюционного философа Луи де Бональда.Бональд в своей книге « Recherches sur les premiers objets des connaissances morales » (1818) осуждает глупость тех, кто хочет «думать о себе», оказываясь, таким образом, «в положении человека, который хочет взвесить себя без весов без противовеса ». [43] Бональд также высмеивал таких людей, сравнивая их с «безумцами горы Афон», которые проводят «целые дни с глазами, устремленными в пупок, принимая за несотворенный Свет возмущения видения, порожденные этой ситуацией.[44] Бональд также повторил, даже перед Контом, старое сравнение разума и глаза, чтобы показать, что «человек больше не может мыслить себя без каких-либо средств, которые делают его разумным и как бы внешним, чем глаз. может видеть себя ». [45] Согласно Бональду, мыслящий человек может познать себя только через говорящего человека. Фактически, для Бональда мысль прежде всего социальная, и мы должны помнить, что Бог дал человеку язык. Очевидно, что в критике психологии Бональдом или Контом присутствует антииндивидуалистический компонент.Позднее Конт осудил психологию как «протестантскую» дисциплину, то есть индивидуалистическую. В 1851 году он написал это в Системе позитивной политики : «Психологи в собственном смысле слова уже по большей части исчезли с падением конституционной монархии; так близка связь между этими двумя заимствованиями из протестантизма ». [46] Та же антииндивидуалистическая точка зрения вдохновляет критику психологии, которую будут выдвигать сен-симонианцы, такие как врач Филипп Бушез, который положительно отрецензировал книгу Бруссе в журнале Journal des progrès des Sciences et des. медицинских учреждений в 1828 году, и которые также отвергли «психологический метод и любой эклектизм, который» не имел никакой другой основы, кроме индивидуального разума.”[47]

21С Бруссе термин «психолог», уничижительный, вошел в обиход; Конт дал краткую жизнь термину «психологизм». В последующие годы вспыхнет своего рода «ссора из-за психологизма», особенно между двумя газетами: Le Globe в поддержку кузинцев и Annales de la médecine Physiologique в поддержку Брюссе. В самом прямом конфликте участвовали философ-кузиниан Жан-Филибер Дамирон и сам Бруссе.В этот момент спор перешел на более конкретную философскую область, противопоставляя «спиритизм» «материализму», который считал, что мысль «зависит от» мозга.

22 Еще одна важная дата в развитии термина психологизм — 1838 год. Фактически, этот год знаменует собой конец спора между психологами и физиологами, но два старых противника, Джуфруа и Бруссе (умершие в том же году), встретиться лицом к лицу еще раз, хотя и в отношении разных аргументов.Это также дата начала непрерывного использования термина психологизм в том виде, в каком он употреблялся Пьером Леру, который придал этому термину новое значение и предпринял иную критику психологизма.

23 Жуффруа в статье, опубликованной в 1838 году и воспроизведенной в его Nouveaux mélanges Философские науки , еще сильнее, чем раньше, настаивал на «законности различия между психологией и физиологией». [48] ​​Он подчеркивал необходимость этого различия: «Чувство двойной природы в человеке проявляется в той или иной форме во мнениях всех народов.[49] Физиологи совершили ошибку, смешав две части этой двойной природы: «Сравнивая психологические и физиологические явления, мы помещаем параллельно не вещи одного порядка, которые можно законно сравнивать, а вещи разных порядков, которые никоим образом не могут походить друг на друга ». [50] Фактически, согласно Жуффруа, человек «осознает, что внутри него есть нечто иное, чем явления; […] Он достигает принципа, который их производит, причины, составляющей его самого, которую он называет moi .”[51]

24Бруссе стал френологом и теперь использовал аргумент, основанный на множественности умственных способностей, против идеи единого «я». Это было раскрыто в его последнем послании перед смертью в 1838 году под названием «Du sentiment d’individualité, du sentiment staff et du moi, considérés chez l’homme et les animaux». [52] В этом сообщении Бруссе осуждает «важность, которую это понятие moi приобрело в текущих дискуссиях», понятие, которое «находит замену представлению о душе старой школы; это понятие стало обозначать ум у многих психологов современных философских школ.[53] Согласно Бруссе, это moi или «я» не характеризует человека. Он сводит «я» к «чувству индивидуальности» и отмечает, что его можно найти у высших животных, обладающих мозгом; более того, он не всегда существует в человеке. У нашего вида нет свидетельств этого чувства индивидуальности ни у эмбрионов, ни у младенцев: младенцу требуется много времени, чтобы «сказать я»; когда впервые употребляет это выражение, он не имеет в виду себя ». [54] Наконец, у взрослых «чувство себя» возникает только из-за незнания причин, побуждающих нас действовать:

25

Наблюдая за собой, [мужчина] замечает факты спонтанности, воли и свободы; он почувствовал их причины в себе, не будучи в состоянии из-за своего незнания физиологии уловить их каким-либо из своих чувств, и мало-помалу, как будто вопреки самому себе, он пришел к убеждению, что это «я» причина.[55]

26Бруссе возвращается к аргументам, которые он уже выдвинул в «Mémoire sur l’association du Physique et du моральной», статье, которую он прочитал перед Французской академией моральных и политических наук (в 1834 г.), которая была опубликована в 1835 г. Journal de la Société phrénologique de Paris . [56] Согласно Бруссе, «не только чувство себя не существует у эмбрионов и детей, но и в результате многих болезней; когда он присутствует, это отклонение от нормы ». [57] Психологи ошибаются, когда «они не подвергают это понятие степеням […] и не делят эту сущность» на части.[58] Точно так же в его Cours de phrénologie (1836) [59] он поддерживал френологию, которую ранее критиковал, потому что идея множественности умственных способностей облегчила ему атаку на концепцию унитарного «я», то, что создавалось под влиянием Кузена. Действительно, френология в то время использовалась для этой цели так же часто, как и для ее материалистических аргументов. Для Бруссе «знак« я »является знаком чистой условности», и его нельзя рассматривать как общую характеристику людей: «Человек не может быть конституирован как человек с помощью феномена, который только периодически проявляется в нем.[60] «Я» — лишь возможный результат, всегда хрупкий, человеческой деятельности: «Я вовсе не управляет человеческой моралью, как считалось; во многих случаях это всего лишь свидетель ». [61] Это явление исчезает в случаях безумия, но, тем не менее, «ни один врач не думает, что лечит животное, когда лечит сумасшедшего, невротика, апоплектика и так далее. И он не подумает об этом, когда осматривает ребенка или эмбрион ». [62]

27 Но 1838 год — это также время, когда ссора по поводу психологизма меняет форму из-за того, что Леру вступил в дебаты.В том же году Леру опубликовал статью «Эклектизм» в Новой энциклопедии , [63] которая была воспроизведена в следующем году в его Réfutation de l’éclectisme . [64] Леру был глубоко враждебен Кузену и принял форму теперь уже классического аргумента о предполагаемой невозможности внутреннего наблюдения, чтобы атаковать то, что он называет «психологизмом»:

28

Чтобы опровергнуть то, что я спокойно называю галлюцинацией психологизма, я не нашел лучшего противодействия, чтобы показать психологам ошибочность их подходов к экспериментальному методу, применяемому к внутренней жизни людей, чем показать этот предмет и объект, публика и игроки на сцене, обязательно смешиваются в своей системе.[65]

29 Это сравнение с театром кажется ему подходящим для того, чтобы показать, насколько нелепо само понятие внутреннего наблюдения:

30

Эта пустая идея, […] однажды покажется такой же странной, как группа актеров, которые в середине сцены решили, что хотят посмотреть, как они действуют. Они уходят со сцены, занимают места впереди или в лоджии; они смотрят и слушают; они ничего не видят и ничего не слышат. Спектакль остановился, сцена пуста. [66]

31 Леру заявляет, что шокирован тем, что Кузен не увидел абсурдности этого сравнения применительно к нему — что он даже счел его доказательством своей точки зрения, и что Жуффруа, похоже, также «не видит никаких трудностей в том, чтобы думать, что разумный принцип или «я» одновременно является субъектом и объектом в отношении психологического наблюдения », и просто заявляет, что это« особое »свойство психологии.[67]

32 В других работах, особенно в статье под названием «Совесть» (сознание), опубликованной в 1837 году в «Новой энциклопедии » , Леру развил иную критику психологизма. [68] Психологизм в этой статье рассматривается как нечто характерное для времени, утратившего смысл традиции и, следовательно, более глубоко проникающего в «селезенку» жизни: «Это разрыв с традицией человечества стал причиной этого массового беспорядок, этот вид прекращения жизни, который сегодня раскрывается в искусстве и философии », в то время как« я не может понять себя или усовершенствовать себя, кроме как наблюдая себя в своих предшествующих действиях, в своей прошлой жизни, в своей истории, в истории ». человечества.[69] «С этого момента […] текущее развитие безмерной субъективности без пищи и без объекта; о селезенке и моральной печали нашего времени; откуда, наконец, пустынная поэзия и психологизм ». [70] С этой точки зрения психологизм на самом деле является отличительной чертой всей литературы той эпохи:

33

Психология в том виде, в каком она была определена и как ее преподают сегодня в наших школах, не имеет иного достоинства в глазах потомков, кроме как предоставить еще один образец нашей моральной печали.Это разновидность селезенки , разновидность селезенки , как у Вертера, Обермана, Рене, Адольфа, Жозефа Делорма или Лелии. Психолог — современник всех этих бедных душ, он их философ: он ни во что не верит, ничему не верит, ничего не утверждает; он наблюдает за собой; они также наблюдают, как умирают. Его учение похоже на их поэзию, оно безоговорочно ведет к отрицанию жизни и самоубийству. [71]

34 Фактически, «как только мы наблюдаем себя живым, мы перестаем жить.”[72]

35 Леру видел в «Декарте, преобразованном немцами» происхождение этой формы психологизма: «Декарт был первым, кто постулировал самость независимо от предсуществующего человечества». [73] Но личность психологов еще более пуста, чем у Декарта:

36

Декарт сказал, что самообладание врожденных идей . Психологи даже эту часть его взглядов не сохранили. Они делают сущность себя состоящей из воли и свободы […].Когда вы спросите психолога, что это за объект познания у этого «я» […], он ответит гордо, как Медея Корнеля: «Я один, и этого достаточно». [74]

37 В этом смысле психолог можно сравнить с «человеком, который умирает от голода, пытается съесть себя; и [Леру продолжает] я бы сравнил материалиста Кондильяка с человеком, который, оказавшись в таком же положении, воображает себя ест камни «. [75]

38 Против этого психологизма Леру, черпая вдохновение у Бональда и у менее известных католических авторов, таких как барон Фердинанд д’Экштейн, предлагает вернуться к «самым глубоким догматам христианства».[76] Такой тип критики психологизма можно найти среди «левых христиан» и «гуманных» христиан, таких как доктор Филипп Бушез или Луи Сериз, врач, работавший в приютах. Именно Сериза ввел термин психологизм в научный дискурс в 1843 году на страницах Annales Médico-Psychologiques , в которой он опубликовал статью, озаглавленную «Examen de la doctrine de Maine de Biran sur les rapports du Physique et du. Мораль человека по М.Руайе-Коллар ». [77] В примечании мы видим, что у него создается впечатление, что он вводит новое слово; Сериз объясняет, что в отличие от «доктрины Кондильяка», который рассматривает человека как «организованную машину», Биран апеллирует к «наблюдению и личному опыту каждого из них», при этом используемый инструмент — «сознание, которое в эклектической школе представлено как философский par excellence, породил психологизм (если читатель простит нам использование этого выражения), который является основой доктрины, которая официально преподается в университете.”[78]

39 * * *

40 Очевидно, что в споре из-за психологизма во Франции было несколько отдельных этапов, так же как и «разновидности» в немецкой версии. [79] Однако это не было вопросом конфликта между дисциплинами, философией и психологией, потому что в драме было по крайней мере три актера. Первоначально физиологи и врачи были против психологов: Брюссе против Жуфруа. Затем врачи выступили против философов, а Бруссе — против Кузена.Наконец, поссорились сами философы: сначала Конт, а затем Леру против Кузена. Эти академические конфликты не всегда основывались на одних и тех же аргументах. Сначала были дебаты о пределах физиологии, а затем дискуссии о самой возможности внутреннего наблюдения; были споры о единстве или отсутствии самости, основанные на френологии; и, наконец, возникла оппозиция между традицией и индивидуализмом со ссылками на литературу, когда Леру напал на психологизм.В заключительный период, когда враждебность к психологизму была основана на отрицании психологии как индивидуалистической науки, в трудах Конта и Леру появился четвертый деятель: молодая наука социология со ссылкой на Бональда. Эта ссора через прессу того времени и статьи в энциклопедиях распространилась на участие неспециализированной публики. В конце концов, он приобрел довольно значительный политический и религиозный подтекст, особенно в трудах Кузена, Бруссе, Конта и Леру, и они заслуживают более подробного рассмотрения.Вопрос психологизма во всяком случае далеко не чисто психологический.

Третья сторона и (профессиональный) незнакомец: личный и интерактивный подход к совместному исследованию [1]

1 Мы привыкли воспринимать результаты исследований как чистую правду. Пропуская великие философские дебаты о том, что на самом деле означает истинность [3] , , я хотел бы указать на некоторые условия результатов исследования. Обычно считается само собой разумеющимся, что эпистемологическая позиция, занятая исследователем, влияет на результаты, поэтому генерируемые знания чувствительны к предположениям.Это пример прямого влияния. Но теоретический подход формирует и методологическую рефлексию. То, как исследователь представляет социальную реальность (даже если он или она буквально не осознает предварительные предположения), влияет на дизайн исследования, методы сбора данных, выборку, место сбора данных и, что наиболее важно, уровень участие исследователя в исследуемой реальности.

2 Влияние индивидуально (это означает, что каждый исследователь должен решить, какой тип исследования выбрать), но также и коллективное (если размышления обобщаются как методологический подход).Мой вклад будет сосредоточен на методологических последствиях теоретического допущения в случае совместного исследования. Я проанализирую два общих теоретических подхода (психологизм и социологизм), трансформированные в исследовательские ориентации (сосредоточение внимания на людях или сосредоточение внимания на социальных взаимодействиях), и методологические последствия этих подходов.

3 С моей точки зрения, это будет критический ответ на отдельные концепции «философии третьей стороны», но я надеюсь, что он будет конструктивным.

4 С самого начала социальных и гуманитарных наук возник конфликт между теми, кто считает, что основные причины человеческого поведения скрыты глубоко в «человеческой душе», и теми, кто утверждает, что эти причины носят социальный характер. Первые разработали множество психологических и квазипсихологических теорий, вторые — социальные науки с их многочисленными теориями.

5Почти все великие психологические подходы, такие как бихевиоризм, психоанализ, когнитивная психология, хорошо известны, и изложение их основных предположений может быть воспринято как пустая трата времени.Я хотел бы выделить общие мета-выводы, общие для всех психологических перспектив:

61. Для понимания человеческого поведения необходимы знания о личности, внутренних конфликтах, различных уровнях Эго, когнитивных структурах / сетях и т. Д.

72. Социальная ситуация (в том числе при проведении исследования) определяется вовлеченными лицами (личностями).

83. Социальная реальность может быть сведена к индивидуумам.

9 Преобладание вышеупомянутых допущений я назову психологизмом [4] в противоположность социологизму [5], который относится к социально ориентированной перспективе.Второй подход по-прежнему широко используется в социологии, поскольку он был разработан Эмилем Дюркгеймом. Обычно социологизм теоретически связан с нормативным подходом, и одним из многих результатов этого смешения является вера [6] в то, что общество — это особый вид реальности «sui generis», не сводимый к отдельным людям. Итак, описывая социальную реальность, исследователь должен сосредоточиться на чем-то, что выше отдельных людей, а не на людях с их уникальностью.

10 К счастью, социологизм не очень сплочен.На меньшую часть подхода, в отличие от основной, влияет парадигма интерпретации. Подкрепление будет иметь решающее значение для дальнейшего анализа, и важно представить его с небольшими подробностями.

11Интерпретативный социологизм относится к феноменологическому, интерактивному и этнометодологическому наследию социальных наук. Суть подхода — вера в то, что социальная реальность не состоит из людей или индивидов, а представляет собой организованную сеть отношений. Эти отношения связывают социальных акторов (не людей) и динамически упорядочиваются: постоянно интерпретируются, согласовываются и меняются местами [7].Такие активные и изменчивые отношения не оставляют личности концептуального места, потому что каждый актер играет множество разных ролей практически каждый день. И невозможно решить, когда он или она реален, правдив или естественен, потому что все социальные представления верны в контексте подхода. В интерпретативном социологизме общество постоянно создается между акторами, в отличие от нормативного, где общество было уникальной реальностью над индивидами.

12 Вышеупомянутая сеть отношений не является независимой или изолированной областью, поскольку отношения обусловлены социальным контекстом и связаны в дискурсивные цепи.Социальный контекст относится ко всем условиям, которые действительно влияют на социальное взаимодействие, это может быть экономическое положение семьи, города или страны, социальное положение, род занятий или стратегические задачи, физические или умственные недостатки, поведение других социальных субъектов, общественный дискурс. Отношения упорядочены во времени в исторические последовательности, они образуют биографию, идентичность, стереотипы. Но тот, кто думает, что биография и личность идентичны личности, ошибается. Актеры организуют свою жизнь в биографические истории интерактивно и ситуативно, живые истории создаются в зависимости от контекста взаимодействия и актеров, которые слушают.Совершенно другая биография может быть представлена ​​во время собеседования, психотерапии или поездки на поезде, даже идентичность, определяемая как самоопределение актера, будет отличаться дома, на работе и в общественных местах.

13 Джунгли отношений делают невозможной индивидуальность, даже если актеры думают, что они оригинальны, единственные в своем роде, они всего лишь следствие различных влияний и реакций на эти влияния. Все предположения позволяют сделать несколько выводов:

141.Понимание социальных действий требует знания о социальных взаимодействиях и их условиях.

152. Взаимодействия обусловлены во внешнем (экономическом, политическом, информационном) и внутреннем (биография, идентичность) контексте.

163. Социальная реальность не может быть сведена к индивидуумам, потому что она состоит из ролей, которые играют люди, и взаимодействий между акторами. Описание социальной ситуации (например, исследовательской деятельности) в терминах людей — парадигматическая ошибка.

174.Актеры активны, частично они зависят от социальной драмы, которая предопределяет их роли, но они могут быть творческими, чтобы до некоторой степени договариваться с другими людьми о перестановке действий.

18 Как упоминалось выше, общий теоретический подход требует наличия совместимого набора концепций и языка описания. Анализируя основное, названное понятие текста: «третья сторона», можно было обнаружить, что оно относится скорее к личностной (психологической) перспективе и требует анализа субъектов (объектов), вовлеченных в исследовательские процедуры.Напротив, интерактивная перспектива сфокусирует исследование аналитика на взаимодействиях, а не на людях.

19 Теоретическое обоснование концепции «третьего лица» в философии найти непросто. Традиционная философия диалога указывает только на два предмета: «Я» и «Ты» (см. Buber, 1970), но постдиалогический философ Эммануэль Левинас использует «третью сторону» как аналитический когнитивный инструмент. Третья сторона — это своего рода бегство от Другого Существа, вовлеченного в отношение «я-другой», потому что третье лицо является другим, чем «я», и отличным от «другого», поэтому не вовлечено напрямую.Для Левинаса «третья сторона вносит противоречие в высказывание, значение которого перед другим до тех пор шло в одном направлении. Это само по себе предел ответственности и рождение вопроса: что мне делать с правосудием? Вопрос о сознании »(Левинас, 1978, с.? 157). Расстояние, представленное третьей стороной, создает возможности не только для справедливости (симметричных социальных отношений), что очень важно для Левинаса, но и для построения теоретических знаний. С другой стороны, третья сторона уничтожает первичное асимметричное моральное отношение (без правил), основанное на метаэтическом понятии «след».Третья сторона — это еще один метафорический способ смотреть на других людей и говорить о них, определенно более социальный и менее моральный. Но полезна ли эта точка зрения при анализе совместных исследований?

20 Во-первых, неясно, кто может быть первым, вторым [8] и третьим лицом. Если исследователь является третьей стороной, социальный работник — второй (другой), а клиент — первым (я), мы проанализируем исследовательскую ситуацию с точки зрения клиента (концепция Левинаса ориентирована на «меня»).Если исследователь — первая сторона («я»), кто будет второй и третьей и почему?

21 Другой, совершенно иной теоретической основой для сторонней точки зрения может быть концепция незнакомца Георга Зиммеля. В своем коротком тексте под названием «Незнакомец» Зиммель описывает социальное положение, роль, важную для каждого общества. Но, вопреки названию, Зиммель только начинает с характеристики «потенциального странника», наиболее важным понятием этой работы является «странность», то есть социальный феномен, а не личность (Зиммель, 1950, с.№ 407). Странность Зиммеля многолика, слишком много для одного человека, «незнакомец» может быть врагом, торговцем, посредником, может быть опасным, полезным, неучастным, на всю жизнь или на одну ночь, иногда в семье, иногда из страны, очень бедные или очень богатые.

22 Работа Симмела создает прекрасную возможность изменить аналитическую перспективу на интерактивную, ориентированную на социальные процессы, а не на людей. В теоретической концепции взаимоотношения между теми, кто играет роль клиента, социального работника и исследователя, имеют решающее значение для понимания реальности.Следует учитывать не только взаимодействие, но также социальный, культурный и коммуникативный контекст.

23 Вышеописанное аналитическое поле кажется хорошей теоретической основой для исследования профессиональных действий, но также и моделью участия, потому что «странность» не привязана к «незнакомцу». Каждый (исследователь, клиент, социальный работник) может быть и время от времени является тем, кто «приходит сегодня и остается завтра» (Зиммель, 1950, стр. 402). Эта концепция может быть перенесена в сферу партисипативного исследования социальной работы.

24 Теоретически далекие точки зрения Левинаса и Зиммеля сходятся, когда рассматривается их методологическое применение. «Третья сторона», воспринимаемая как аналитический когнитивный инструмент (Левинас), и социальный феномен «странности» (Зиммель) могут быть отражены в концепции «профессионального незнакомца» Майкла Х. Агара (Agar, 1980). Автор, возвращаясь к концу «традиционных сообществ» и растущей глобализации социальных отношений, обнаруживает, что методы полевых исследований должны со временем меняться.В этнографическом контексте наиболее важной причиной изменений является то, что «политически активные« другие »и их враги теперь читают то, что мы производим, и добавляют новые измерения ответственности и власти» (Агар, 1980, стр. 3). Подобно партисипативному исследованию социальной работы, новые антропологические методы исследования должны столкнуться с особым видом партисипативности, то есть чтением, и изменить внешнюю теоретическую перспективу (точку зрения «других»). «История теперь требует разной информации иного рода, иногда от разных людей, но то, как вы ее изучаете, по-прежнему сопряжено с парадоксом профессиональной дистанции и личного участия» (Агар, 1980, стр.? 7), поэтому культурные изменения вызывают по крайней мере две важные модификации:

  1. точки зрения исследователей должны быть изменены с «других» на «чужие»,
  2. результаты должны быть более «написаны», то есть повествование, понятное обеим сторонам: исследователю и исследуемому.
Ad a) Уровень «участия» в включенном наблюдении должен быть увеличен в связи с трансформацией исследовательской точки зрения. «Классическая» перспектива внешнего исследования, кажется, имеет очень ограниченные возможности для понимания ситуации участников из-за сильных предположений о том, как устроен мир (Agar, 1980, стр.№ 31). Этнография «Речь идет о повседневных практиках , о том, как эти практики строятся на основе общих знаний, а также обо всем остальном, что актуально на данный момент. Сырье — это активное участие в этих моментах, а «данные» появляются в повествовательной форме, которая их естественным образом представляет. Работа этнографа состоит в том, чтобы объяснить, что происходит на земле, в живом цвете »(Agar, 1980, стр. 9–10). Социальное положение незнакомца очень подходит для понимания повседневной жизни с некоторой аналитической дистанцией.Профессиональный незнакомец — это тот, кто намеренно является некомпетентным членом общества и которому подробно рассказываются и объясняются сложные истории (повествования).

25Ad б) «Опыт участников поддается формату рассказов, повествованию о том, что люди говорили и делали» (Агар, 1980, стр.? 9). Повествовательные данные и выводы представляют собой структурную оппозицию «энциклопедическим» данным, которые в основном состоят из наборов определений и фактов. Современный читатель должен увидеть больше предыстории и объяснения того, как этнограф приходит к этим интерпретациям и выводам.

26Майкл Агар считает, что логическим следствием повествования является активное участие, поэтому каждый участник-исследователь, сознательно или частично бессознательно, является изменяющимся агентом. «За всеми различными интерпретациями термина« критический »скрывается общая нить — вы смотрите на местный контекст и значение, как всегда, но затем вы спрашиваете:« Почему все так? Какая сила, какие интересы так плотно обволакивают этот локальный мир, что его обитатели воспринимают его как естественный порядок вещей? Знают ли эти жители об этих интересах, знают ли, что у них есть альтернативы? А затем — критический ход, который сразу же сметает старые научные взгляды с карты — может быть, я, этнограф, должен показать им варианты, о которых они даже не подозревают.Может быть, мне стоит перейти от исследователя к политическому активисту »(Агар, 1980, стр. 26).

27 Наиболее важным практическим следствием подхода к участию в исследовании является способность связывать локальное с глобальным. Создание этой связи дает различным социальным меньшинствам или забытым группам шанс быть видимыми или понятными для остальной части глобализированного мира, потому что «никакое понимание мира не имеет силы без репрезентации голосов этих членов» (Агар, 1980, стр. № 27). Распространяя выводы Агара на все исследования участников (не только этнографические), можно обнаружить, что обязанность исследователей — быть представителем или посредником, «скептически относящимся к отдаленным институтам, контролирующим жизни местных жителей; уверенность в том, что лучшее общество строится на участии его членов в решениях, которые их затрагивают; усугубляется несправедливостью, вызванной удаленными институтами, которые вынуждают людей жить в мирах, созданных не ими самими »(Agar, 1980, стр.№ 27).

28Разница между персоналистической и интерактивной перспективами приводит к очень фундаментальному вопросу, что означает «совместное исследование». Означает ли это: вовлечение множества людей (со-исследователей, профессионалов, посредников) или создание взаимодействия (сотрудничество, профессиональные действия, посредническая работа)? Эти два разных способа приведут к разным результатам в зависимости от того, был ли исследователь сосредоточен на отдельных лицах (людях) или на процессах взаимодействия.

29 Точно так же «участие» — это скорее вид социальных отношений и процессов, чем характеристика человека, и это явление легче анализировать, опираясь на процессуальные, а не на личные теории. Такая перспектива взаимодействия сосредоточит внимание исследователя не на посреднике, а на посреднической работе на разных уровнях коммуникации: общем, профессиональном и публичном. Кроме того, социальная вовлеченность, необходимый компонент исследования участников, будет ориентирована на изменение социальных отношений, а не людей.

30 Проблемы с персоналистической точкой зрения возрастут, если будет принята дискурсивная концепция участия. Кто или что будет третьей стороной, если публичный дискурс станет полем исследования? В этом случае кажется необходимым принять обезличенную, реляционную или, по крайней мере, коллективную концепцию третьей стороны, потому что в больших социальных собраниях посредническую роль может играть группа людей, а некоторые промежуточные факторы могут быть искусственными.

No related posts.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Следующая запись

Что означает увидеть во сне кошек: К чему снится Кошки - толкование по соннику по Миллеру, что значит видеть во сне Кошки

Вт Дек 1 , 2020
Содержание К снятся кошки много кошек сонник. К чему снится много кошек — толкование сна по сонникам. К чему видеть во сне котаМного кошек во сне: к чему снятсяЖенщинеДевушкеБеременнойМужчинеСонникПриснилось много кошекЗначение по цветуКрасивыхНекрасивыхДружелюбныхАгрессивныхМертвыхКусают и царапаютМяукаютОкружаютСонник: много кошекИ котятКошки – сонник Миллера К чему сняться кошки по соннику Фрейда Кошки во […]

Вам будет интересно